Полная версия
Ангедония
Анит Кейр
Ангедония
Пролог
В комнате не хватало воздуха. Он был спёртым, густым, пахнущим пылью старого чердака и страхом. Она пыталась вдохнуть глубже, но горло сжимал спазм. Ладонь, прижатая ко рту, становилась влажной от слёз, которые текли по щекам предательскими горячими ручьями. Сердце колотилось с безумной частотой, опережая взмахи крыльев колибри. За свинцовым окном бушевала гроза; вспышки молний на мгновение освещали жуткий карнавал заброшенных вещей – скелеты рояля, покрытые паутиной сундуки, тени которых на стенах плясали, как демоны. Рокот грома заглушал тяжёлые, размеренные шаги в коридоре, доносившиеся снизу, из тёмной глотки дома.
С оглушительным грохотом распахнулась дверь, ударившись о стену и сбросив со стеллажа груду старых книг.
Проклятье, он нашел ее.
Снова.
Половицы жалобно заскрипели под его ногами, будто плача от его тяжести. Сердце пропустило удар, а лёгкие замерли в тщетной попытке стать невидимой. Дверь захлопнулась. Шаг. Щелчок выключателя – и старая люстра под потолком на мгновение озарила чердак мертвенным желтым светом, прежде чем снова погрузиться во тьму. Ещё шаг.
– Это было довольно утомительно, цветочек, – его голос прозвучал сладко и протяжно, заполняя собой всё пространство, как ядовитый газ.
Она замерла, стараясь не издать ни звука, превратившись в комок сжавшихся от страха нервов.
– Я просто хочу поговорить. Ты же знаешь, как я за тебя волнуюсь.
Его голос дрогнул с такой искусной, леденящей душу искренностью, что по коже пробежали мурашки. Он тяжело вздохнул, и этот вздох, полный показного разочарования, прозвучал громче любого грома.
– Это всё не приносит мне никакого удовольствия. Я знаю, что ты здесь. Я чувствую твой запах. Выйди из своего укрытия, и мы спокойно поговорим. Смотри. Я открою дверь, как ты всегда хотела. Хорошо?
Послышались шаги, щелчок, и дверь распахнулась.
– Видишь? Я готов идти тебе навстречу. Давай, цветочек, хватит дуться. Иди к папочке.
Это был её единственный шанс. Резким движением она выскочила из укрытия, спрыгнула с верхних балок под крышей на чердаке и ринулась в дверной проём. Винтовая лестница вниз манила своим спасением. Его тяжёлая поступь настигла её на первой же площадке. Жесткие пальцы впились в предплечье, но ей удалось выскользнуть, оставив в его руке свой кардиган, как змея оставляет старую кожу. Она летела вниз, перепрыгивая через ступени, сердце колотилось в такт безумному спуску.
Холл. Входная дубовая дверь с массивной бронзовой ручкой была уже так близко, сияя в темноте, как врата в рай. В её груди зародилась хрупкая, пьянящая надежда на побег, но она была разбита вместе с древней напольной вазой, которая внезапно оказалась на её пути. Грохот, звон разбитого фарфора, разлетающегося тысячей радужных осколков, и её тело, кувыркаясь, рухнуло на них. Острые края впились в бедро горячими иглами, исцарапали живот и ладони. Она попыталась подняться на окровавленных руках, отчаянно уставившись на спасительную дверь, оценивая последние сантиметры до свободы.
Но сильные руки с жестокостью впились в её волосы и потащили по полу, усыпанному осколками, прочь от выхода. Назад в ад. Он с размаху впечатал её лицом в стену, украшенную шелковыми обоями. Хруст хряща. Ослепительная вспышка боли, белая и жгучая. Слёзы хлынули вновь, смешиваясь с кровью и затуманивая и без того помутнённое сознание.
В ушах стоял оглушительный звон, сквозь который, как сквозь толщу воды, пробивался его голос:
– …виновата. Если бы ты меня сразу послушалась, этого бы не произошло. Смотри, как ты вынуждаешь меня действовать.
Она лежала на боку, прижавшись окровавленной щекой к холодному, лакированному паркету, и слушала, как его тяжёлые шаги удаляются в сторону кухни. Где-то вдали гремела посуда. Звенело стекло. Лязгнул металл.
Он что… пошёл за ножом?
Она приподняла голову, и взгляд её снова выхватил из полумрака входную дверь – невыносимо далёкую, недостижимую, как мираж. Но тут же в сознании, холодной и острой змейкой, сверкнула мысль: осколки вазы. Можно ли незаметно дотянуться до одного из них?
Она медленно, с невыносимой осторожностью, вытянула правую руку. Кончики пальцев уже коснулись холодного, острого края фарфора, как вдруг в тишине прозвучали его шаги – тяжёлые, мерные, неумолимые. Рука инстинктивно дёрнулась назад, и это движение отозвалось в висках пульсирующей болью, а перед глазами вспыхнули яркие пятна.
Шаги затихли. Позади раздался прерывистый, влажный вздох, от которого по спине побежал ледяной пот. Его рука легла на её голову, с почти отеческой нежностью вплетаясь в волосы. Пальцы скользнули ниже, к шее, и с доминирующей силой развернули её лицом к себе.
Его взгляд – пустой и тёмный, как глубокая яма – сказал ей о многом. В тот миг она с абсолютной ясностью поняла: она не увидит завтрашний день.
С почти театральной заботой он помог ей сесть, и его прикосновения были такими мягкими, такими обманчивыми. Он поднёс к её губам стакан с водой, и она с жадностью, с отчаянием утопающего, сделала несколько глотков, пока он молча гладил её по голове. А потом раздалось то, что заставляло её кровь стынуть в жилах ещё с детства: несколько щелчков языком. Тихих, осуждающих. Знак её очередной, непростительной ошибки.
– Посмотри на себя, цветочек, – с притворной скорбью прошептал он. – Что ты с собой сделала.
Она скользнула взглядом по собственному телу – ноги, грудь, руки. Синяки, ушибы, рваные порезы, запёкшаяся и свежая кровь. Картина собственного уничтожения. И эта картина, этот абсурд обвинения, рванули изнутри ослепляющей волной гнева.
– Это ты! – выкрикнула она, и слова опередили мысль, сорвавшись с языка раньше, чем успел сработать инстинкт самосохранения. – Это то, что ты со мной сделал!
Страх накрыл её с новой силой, когда она заглянула в его глаза. Никакого гнева. Лишь ледяное, бездонное обещание возмездия. Он молча забрал стакан, поставил его на пол и, не отрывая от неё пронзительного взгляда, взял её под мышки. Он поднял её, как куклу, поставил на ноги и отпустил.
– Ты права, – тихо, почти шёпотом, произнёс он, поворачиваясь к ней спиной.
Она инстинктивно отступила на шаг. И ещё на один.
– Конечно, это моя вина. Мне следовало уделять тебе ещё больше внимания. Тогда бы всего этого не случилось.
Она успела сделать ещё один, крошечный шажок назад, когда он с яростью развернулся через левое плечо. Его правый кулак, собравший в себя всю ярость мира, со свистом рассекал воздух, двигаясь к её лицу со скоростью света.
Удар был сокрушительным. Он отбросил её на середину коридора, и её тело с глухим стуком врезалось в массивный комод у самой двери. Входной двери… так близко и так бесконечно далеко. Сознание поплыло, в глазах потемнело, а в ушах поднялся оглушительный шум, грозящий поглотить всё. Сквозь него она почувствовала солёный вкус слёз на языке, смешанный с тёплым, медным привкусом собственной крови.
Она давала себе обещание. Больше не плакать. Больше не подчиняться. Пора перестать быть жертвой. Она должна бороться. Хотя бы попытаться.
На трясущихся, непослушных руках она попыталась приподняться, отползти, сделать что-нибудь. Сквозь нарастающий звон в голове она услышала его шаги – тяжёлые, ненавистные. Она перевернулась на живот, и что-то острое и жгучее впилось ей в предплечье. Осколок. Она упала недалеко от места своего первого падения, и осколки разбитой вазы лежали вокруг, как подарок судьбы.
Он преодолел оставшееся расстояние в три длинных шага, и его левая рука снова впилась в её волосы, вырывая их с корнем. И в следующий миг случилось три вещи одновременно: он с силой дёрнул её вверх, на уровень своих глаз, и его правая рука пошла в новый, финальный замах; её собственная рука, сжимавшая осколок, с отчаянной силой вонзила его ему в тело, куда-то в район подмышки.
Она поняла, что его хватка ослабла, лишь по тому, что оказалась ниже, на уровне его подбородка.
– Сука, – выдохнул он, и в его голосе прозвучала не боль, а нечто куда более страшное – почти восхищение, смешанное с леденящей усмешкой. Его взгляд скользнул куда-то поверх её головы. Он целился.
«Думаю, я не увижу завтрашний день» – пронеслось в её помутневшем сознании.
«Но я сделаю всё, чтобы и он его не увидел.»
Она с диким усилием вырвала окровавленный осколок из его плоти и, собрав всю ярость, весь страх, все оставшиеся силы, вонзила его снова, на несколько сантиметров ниже.
На этот раз его крик был полон настоящей, животной боли. И в ответ на это его рука, собравшая всю его ярость, с нечеловеческой силой швырнула её головой об острый угол комода.
С грохотом ломающейся мебели, с привкусом крови и дерева на губах, она провалилась в пустоту.
Темные, беззвездные воды небытия сомкнулись над ней, унося в бездну.
Глава 1
Кажись цветком и будь змеёй под ним.
– Уильям Шекспир
Дождь стучал по крыше чёрного «Мерседеса», словно барабанная дробь, отсчитывающая последние секунды до начала спектакля. Я сижу в глубокой тени кожаного салона, где воздух пахнет дорогой кожаной обивкой и холодным металлом нового авто. В стекле окна мерцают огни города, но внутри такси – тишина, которую можно резать ножом. Вижу в правой стороне стекла ночную витрину магазина: стекло отражает неон, а за ним – обычный мир, который мне кажется чужим и слишком близким. В этом мире каждый жест – это маска, каждый взгляд – уловка. Я привыкла к тому, что люди прячутся за улыбками и обещаниями.
Пальцы скользнули в крошечный клатч, нащупав холодную сталь складного зеркальца. Взгляд в отражение – моя маленькая сцена. Рамки зеркала, как кадры кино: здесь я вижу не себя, а версию себя, которая говорит без слов, действует без сомнений и не знает, что такое потерять контроль. Колени подрагивают, не от волнения, а от непривычной тишины, когда твои мысли начинают гнуться под давлением задачи. Я знаю, что дорога ведет меня туда, где воздух становится тяжелым, как свинец, где каждый шёпот мира таит секрет, а каждый сигнал светофора был немым вызовом.
Здание, к которому мы приближаемся, скрывает свои двери за слоями света и теней; за ними – люди, чьи лица не раскрывают истинных намерений. Я несу в себе фрагменты чужих историй, и каждый из них становится частью моего плана, частью того, кем я стану после того, как эта ночь пройдет.
Такси несет меня вперед, как корабль по реке времени, и я позволяю себе раствориться в движении. За окном – мир, который кажется живым, но на самом деле просто большой механизм: фонари – его сердце, дороги – его кровеносные сосуды, люди – его импульсы. Я – пассажир и актриса, одновременно наблюдаю мир изнутри, и каждая моя мысль становится нитью нажатого на клавиши ноутбука, который записывает всё, что должно остаться между нами и этим городом ночью.
Приятная истома пружинила внизу живота, а по коже бежали мурашки – моё тело ликовало в предвкушении игры. Машина плавно остановилась у подъезда пятизвёздочного отеля. Швейцар, как хорошо обученная собачка, выскочил из-под навеса, распахнул дверь, подставив под ливень огромный зонт. Мои чёрные лодочки на шпильке от Christian Louboutin отчеканили победную поступь по мрамору холла. Лобби было выставочным залом человеческих пороков: роскошь, дорогие материалы, фонтан – всё кричало о тщеславии.
Моя высокая, стройная фигура в приталенном красном кожаном пальто сработала как выстрел. Я чувствовала на себе взгляды – жадные, оценивающие, глупые. Гости у бара замерли с открытыми ртами, мужчины у ресепшена выворачивали шеи, провожая глазами таинственную брюнетку.
Уголки губ дрогнули в лёгкой усмешке.
Даю девяносто восемь процентов на то, что меня запомнят.
Захожу в лифт и нажимаю на кнопку последнего этажа, где расположен нужный мне президентский люкс. Стеклянный лифт понёс меня вверх. Повернувшись к дверям, я встретилась с собственным отражением. Под париком, ниспадающим чёрным водопадом до талии, кожа слегка зудeла. Карие линзы скрывали не только настоящий цвет глаз, но и мою гетерохромию. Слой тональника был бронёй, маскирующей шрамы – карту моих прошлых битв.
Очевидно, наш «субъект» имеет слабость к латиноамериканкам.
Кроваво-красная помада украла бы на себя все внимание, если бы не раскрытое на груди пальто, искусно подчеркивающее мое декольте.
Когда я ступаю по полу верхнего этажа, мои шаги глушит роскошный темный ковер. Преодолев длинный коридор, останавливаюсь у двери единственного номера на этаже и стучу, обозначая свое прибытие. Открытая дверь являет передо мной небольшого роста мужчину средних лет в дорогом костюме, уже без пиджака в расстегнутой рубашкой. Я бы не назвала его непривлекательным, но чудовищно холодный взгляд под густыми темными бровями приоткрыли мне завесу его испорченной души и наложили отпечаток уродливости на весь облик.
– Ты опоздала. – его голос был жёстким, с хрипотцой выпившего человека.
Скрытая угроза в позе поднимает волосы на затылке в предупреждении. Укол страха пронзает мои внутренности, но на лице сохраняется маска спокойствия и застыла лёгкая, уверенная улыбка. Я давно отточила свои навыки до совершенства.
– Некоторые вещи стоят того, чтобы подождать,– соблазнительная улыбка изгибает кроваво-красные губы, а мой голос был низким, обволакивающим. Пальцы медленно, с театральной паузой, расстегивают пальто, открывая ему вид женского тела в кружевном черном белье.
Он заметно сглатывает, его взгляд не может решить на какой части тела остановиться и изучить, задержаться и исследовать.
– Беру свои слова назад, королева, – прохрипел он, и в его голосе впервые появилась подобострастная нотка. – Такую я готов ждать вечно.—
И отходит в сторону, приглашая меня войти.
Прежде, чем перешагнуть порог, смеюсь, запрокинув голову, – ярко и вызывающе.
И в этом движении мой взгляд на долю секунды метнулся вверх, к вентиляционной решётке, фиксируя работу скрытой камеры.
Отлично. Вы смотрите?
Шоу начинается.
***– Мисс Гонсалес, не волнуйтесь, мы не выдвигаем против вас никаких обвинений, – произнес сидящий напротив детектив. Его голос был ровным, но в глазах читалась усталая практичность. – Мы просто хотим восстановить картину вчерашнего вечера. А так как вы одна из последних, кто видел Альфонсо Стуэрзи, ваши показания для нас чрезвычайно важны.
Душная, ярко освещенная комната для допросов давила на виски. Здесь пахло старым кофе, дешевым дезодорантом и чужим страхом. Мне едва удавалось скрыть раздражение – я никогда не планировала оказаться в такой жалкой обстановке. Но моя психика – гибкий инструмент, и я мгновенно подстроилась под новые обстоятельства, как всегда.
От второго копа, стоявшего у меня за спиной, исходила почти физическая угроза. Я ненавидела неприкрытую спину. Его взгляд, скользящий по моей фигуре, вызывал под кожей рои мурашек, заставляя инстинктивно выпрямиться. Руки под столом сжались в кулаки. Мысленно я одернула себя:
«Роль. Ты играешь роль».
Заставила легкие сделать глубокий, спокойный вдох, расслабила напряженные плечи. Разжала кулаки, изящным жестом откинула волосы и устроилась поудобнее на жестком стуле, демонстративно закинув ногу на ногу. Моя поза должна была кричать о напускном безразличии и легком раздражении. Я достала из кармана мини-юбки пластинку жвачки и медленно, с вызовом, отправила ее в рот.
– А я и не волнуюсь, – ответила я, надувая и с хлопком лопая розовый пузырь.
Сегодня днем, прямо во время ланча, в мой скромный отель, нагрянули полицейские с вежливой просьбой проследовать для дачи показаний. Оказалось, некий Альфонсо Стуэрзи, мужчина неприятной наружности и сомнительных моральных принципов, был утром обнаружен в своем номере в состоянии, мягко говоря, не соответствующем пятизвездочному сервису: связанный, избитый и полностью ограбленный. И всю вину этот мерзавец свалил на прекрасную незнакомку, скрасившую его вечер. Какая наглость.
Шумно чавкаю мятной жвачкой, наблюдая, как у детектива напротив дергается глаз. Я явно начинаю играть на его нервах.
Приготовьтесь, господин полицейский. Это моя любимая игра.
Коп номер два, до этого неподвижно стоявший у стены, бесшумно сдвинулся с места. Я не видела его, но чувствовала каждым нервом, как он приближается. Его рука легла на стол рядом со мной, другая – на спинку моего стула, пальцы едва коснулись спины. Но я не вздрагиваю и не отодвигаюсь от прикосновения. Не поддаюсь на провокации. Я знаю, что он делает.
Ничего. Не. Выйдет.
Согласно статистике, когда человек врет, любая нестандартная ситуация или неожиданное поведение оппонента выбивает обманщика из колеи и ему становиться трудно лгать. Ложь требует концентрации, и любой сбой в запланированном сценарии может спровоцировать у лжеца замешательство, что внешне проявится как кратковременное онемение, шок или испуг и последующие трудности в поддержании лжи.
Где ты учился – я преподавала.
Его массивная фигура нависла надо мной, грубо нарушая все границы. Горячее дыхание коснулось макушки. Он наклонился ниже, и его губы оказались в сантиметре от моего уха.
– В таком случае, Андреа, расскажи нам, чем ты занималась вчера с десяти вечера до двух ночи.
Он прошептал имя «Андреа» с таким сладострастием, будто это было непристойное слово. Мне тут же захотелось протереть ухо и брезгливо поморщиться.
Иууу.
– И достань эту дрянь изо рта! – рявкнул старший.
Уголок моих губ ползет вверх, а рот приоткрывается в желании выплюнуть похабную шуточку.
– Сейчас же. – перебивает и протягивает руку ладонью вверх.
Аккуратно зажимаю жвачку между языком и верхней губой. Затем медленно, с театральной паузой, наклоняюсь вперед, укладывая грудь на стол. Мой взгляд поймал его взгляд именно там, где я и планировала.
Его смущение, действительно, веселит меня.
Все еще держа жвачку в зубах, улыбаюсь, не отрывая глаз от его растерянного лица, и бережно кладу липкую массу на его дрожащую ладонь. Он краснеет и отводит от меня глаза, стараясь смотреть на что угодно, лишь бы не на меня.
Сказать, что меня это забавляет – это ничего не сказать.
Бросив взгляд на его напарника, я заметила расширенные зрачки и явную выпуклость на брюках.
Очень легко манипулировать мужчинами, ослепленными желанием.
Когда похоть затмевает разум, они превращаются в примитивных, предсказуемых существ. И неважно, какой пост они занимают. Так легко заставить их поверить в свое легкомыслие. Пусть думают, что я просто глупенькая развратная кошечка.
Проще, когда тебя недооценивают.
Я знала, какой образ им видится: глубокое декольте, подчеркивающее отсутствие лифчика, кожаная юбка, едва прикрывающая бедра. Я намеренно создала для них этот образ – доступной, легкомысленной студентки, приехавшей на каникулы из Латинской Америки. Легко, как дважды два. И они повелись, как два барана.
– Я уже говорила, что у меня была встреча с Альфонсо, – обратилась я к смущенному детективу, – на десять вечера.
Поворачиваю голову к похотливому полицейскому и мы едва ли не касаемся носами.
– Я немного задержалась, не могла выбрать белье, – прошептала я сладким, медовым голосом. Затем отвернулась к старшему: – Мы встретились около половины одиннадцатого. В его номере я была от силы полчаса. Мы поссорились, и я ушла. – Я безразлично пожала плечами. – Поймала такси у отеля и вернулась к себе. Легла спать где-то в полночь.
– Кто может подтвердить ваше возвращение в отель? – спросил старший, быстро делая пометки в блокноте. Он явно был главным.
– Спросите на ресепшене. Дежурный должен был меня видеть.
– Или мы можем проверить записи с камер, – прошипел у меня над ухом второй.
– Там есть камеры? – изобразила я искреннее удивление. – Ну тогда вам и мои показания не нужны.
– Мы обязаны проверить, соответствуют ли ваши слова видеозаписям из обоих отелей и с прилегающих улиц, – отчеканил старший, откладывая ручку.
– Хорошо, проверяйте.
– Нам не нужно ваше разрешение, мисс.
Разумеется, они уже все проверили. На записях была запечатлена девушка с черными волосами, которая вошла в номер Альфонсо в 22:32 и вышла в 22:58. Но если бы они были внимательнее, то заметили бы, что выходящая девушка была на несколько сантиметров ниже вошедшей, а сумочку несла на другом плече. Полиция видела, как к Альфонсо пришла я, а вышла Клара – в том же парике, туфлях и красном пальто.
– Почему вы поссорились с мистером Стуэрзи? – все еще глядя в блокнот, спросил старший.
Я потянулась через стол к его ручке, вновь заставляя мужчин смотреть на мою грудь. Получив желаемое, я поднесла ее к голове и почесала зудящее место под париком.
О, это лучше, чем секс.
Спустя долгое мгновение лениво протягиваю:
– Не хотела бы говорить. Это личное.
– Насколько личным может быть общение с девушкой по вызову? – с откровенным презрением выпалил второй.
А-а.
Они приняли меня за элитную проститутку. Прекрасно.
– Альфонсо настаивал на том, чего я не могу дать, – сказала я, прикусывая кончик ручки.
– И вы ударили его?
– Пощечина – не удар. – со стуком опускаю руку с ручкой на стол. – Я всего лишь отстаивала свои границы.
Подонок не хотел добровольно делиться паролями от своих счетов. Мы предполагали, что придется выкрасть их силой, поэтому и инсценировали ссору с моим уходом, чтобы обеспечить мне алиби.
– Допустим, – старший забрал ручку и снова открыл блокнот. – Тогда расскажите, что вы делали тридцатого числа прошлого месяца?
О-о, как не кстати не вовремя.
– Не помню. Но, полагаю, вы мне напомните? Вряд ли этот вопрос возник на пустом месте, офицер.
– Я майор…
– Как скажете, майо-орр. – протягиваю приторно сладко, похлопывая ресницами.
Он поправил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, и его лицо залилось свежей волной краски.
Боги, я могу играть в эту игру ве-е-ечно.
– Итак, тридцатого апреля вы провели вечер с неким Алексом Волконским…
Пытаясь скрыть нарастающую тревогу, я отшутилась:
– Что поделаешь, русские мужчины без ума от латиноамериканок…
– И по странному совпадению, тем же вечером его банковские счета были опустошены. Удивительное стечение обстоятельств, не правда ли, мисс Гонсалес?
Проклятье.
Такого не должно было случиться. Они не должны были связать два эти случая со мной. То есть с Андреа. Мы никогда не используем одну личность дважды. Для каждой цели создается уникальный образ. Но мне так нравилась Андреа Гонсалес… Это был мой идеальный образ – дерзкая, чувственная бразильянка, сводящая с ума мужчин. Но рисковать больше нельзя. С Андреа придется попрощаться.
А сейчас необходимо прибегнуть к моему таланту импровизировать и вытащить себя из беспросветной задницы.
– Сколько он вам заплатил? – его голос вырвал меня из размышлений.
– Какое это имеет отношение к делу?
– Возможно, вы остались недовольны суммой и решили его обокрасть.
– Алекс был джентльменом и заплатил оговоренную сумму. Но, знаете, – я позволила себе циничную ухмылку, – если бы у меня был шанс его обокрасть, я бы, несомненно, это сделала.
Эта реплика вызвала сдержанную улыбку у старшего и короткий смешок у его напарника. Никто из них не верил в мою причастность. Они просто отрабатывали версию, как того требует процедура. Ведь я, по их мнению, всего лишь свидетель.
– Мы отлучимся, проверить ваши показания и алиби в случае с Альфонсо. Подождите пока здесь. – с этим словами они и вышли из допросной, оставив меня один на один с наблюдавшими из-за стекла.
Дверь щёлкнула. Я позволила себе развалиться на стуле, изобразив на лице маску преувеличенной скуки. Пальцы сами собой начали накручивать прядь чёрных волос – не моих, разумеется.
Спокойно. Они ничего не знают.
Я надула пузырь из жвачки и громко лопнула его, бросая вызов невидимым глазам.
Мысленно я вернулась к Альфонсо. Этот жалкий человечишка оказался крепким орешком. В отличие от самовлюбленного Алекса, который сам выложил мне все свои секреты, попивая отравленное вино, Альфонсо не поддавался даже на сыворотку правды. Он трясся над своим капиталом, как дракон над золотом, и таскал свой ноутбук повсюду. Этот ноутбук был нашей целью. Марк, наш технарь, создал программу для полного клонирования его диска. Проблема была в «рукопожатии» – устройствам требовался прямой контакт и время. Много времени. Пронести в отель нужное оборудование было невозможно. Нужен был план.