Кандидат, которого нет

Леонард Эверхарт

Кандидат, которого нет

Глава 1. Непредусмотренное событие.

В квартире №1237 жилого блока 7 комплекса “Жизнь-Норма-3” по адресу улица 53-я Продольная стояла торжественная, почти церемониальная атмосфера. На круглом глянцевом столе с геометрической точностью были расставлены тарелки и приборы – казалось, их выставляли по градусам, с помощью транспортира или линейки. Казалось не зря, хотя Мартин Доусон уже три года как обходился без дополнительных измерительных инструментов при сервировке, чем безмерно гордился. Он накрывал столы вот уже семнадцать лет, пять месяцев и три дня – по четыре раза в день. Сначала, правда, приходилось сервировать на двоих, что было несравненно проще, чем на троих. Его друг и товарищ Лесли при каждом удобном случае утверждал, что на пятерых накрывать ещё труднее, но Мартин с этим не соглашался – хотя и никогда не говорил вслух.

Пока жена и дочь одевались к обеду, Мартин скрупулёзно осматривал стол – двигал блюда с восстановленными овощами, стандартным соусом номер 17 и имитацией индейки, приготовленной по мотивам старого рецепта двадцать первого века. Наконец, решив, что всё достаточно идеально, он позволил себе сесть и принялся терпеливо ждать остальную часть семейства Доусонов.

В тишине кухни глухо завибрировал биомодуль, встроенный в запястье: оставалось пять минут. Мартин коснулся кожи и чётко произнёс:

– Сара, Норма, осталось пять минут!

Вообще говоря, необходимости в этом не было – дочь с женой получили свои уведомления ровно в то же время, что и он, синхронизировано до наносекунды. Но таковы были традиции.

– Индейка! – воскликнула Норма спустя минуту, сдвигая стул неровно и плюхаясь на него, как придётся. Привязанный к спинке стула праздничный шар с флагом Объединённого Государства послушно качнулся.

– Рано, – предупредил Мартин. – Она должна настаиваться ещё одиннадцать минут.

Мартин не был уверен до конца, что именно означала пространная инструкция «дайте настояться в течение двадцати минут», записанная в старом рецепте. Но в дань памяти он всегда ставил индейку на стол и не позволял никому к ней прикасаться, пока не пройдет указанное время. Раздосадованная Норма скривилась и, не зная, чем заняться, принялась лениво покачивать тарелку, которая всего мгновение назад стояла достаточно идеально.

Увидев помрачневшее лицо мужа, Сара примирительно произнесла:

– Я понимаю, – ответил Мартин. – Но ведь сегодня мы должны.– Она не со зла. Просто не умеет радоваться так, как нужно. Она ведь подросток.

Норма скривилась ещё сильнее, враждебно осматривая государственные флаги на стенах, патриотические постеры и большую вывеску с гордой надписью: «Ежегодный День Выбора 256!». Её отец, как и всегда, подошёл к украшению квартиры с педантичной заботливостью – почти с нежностью.

Дружная вибрация в запястьях Доусонов потонула в звуке Системы Единого Вещания, которая увеличила громкость автоматически. Начиналась прямая трансляция Выбора. Удобство Системы Вещания заключалось в том, что она представляла собой значительно больше, чем просто экран или динамик. Стены, потолок и даже пол квартиры сами по себе были сразу источником и звука, и изображения. Если Система была активирована – по желанию проживающих или же самостоятельно, как сейчас, – изображение возникало там, куда были направлены глаза человека. Это, несомненно, было удобно и надёжно: никто не мог упустить ту важную информацию, которую Государство считало нужным передать.

***

В двадцати километрах от квартиры Доусонов, на огромной треугольной площади, где было больше флагов, чем людей, представитель Службы Вещания поднёс ко рту микрофон и чинно заговорил. Ему совсем не нужен был микрофон – каждое его слово и движение ловила автоматическая сеть наблюдения, сплетённая в воздухе над площадью. Она приводила происходящее к безупречно согласованному виду – так, чтобы каждый гражданин видел ровно то, что требуется, – и транслировала копии по всему Объединённому Государству – в каждое жилое пространство, на все активные посты и дежурные станции.

– Уважаемые граждане Объединённого Государства!

Поздравляю вас с очередным, двести пятьдесят шестым Годом Свободного Выбора – символом стабильности, единства и доверия к нашей Великой Системе. Сегодня, как и всегда, Машина назовёт имя человека, которому будет доверено служить обществу.

Этот день дорог каждому гражданину. Он напоминает нам, что выбор – это не случайность, а закономерность, выверенная годами труда, точности и порядка. Благодаря мудрости наших предшественников и совершенству Системы, на протяжении двух с половиной веков ни один выбор не вызвал сомнений – ни у нас, ни у истории.

Свободный выбор – это то, что делает нас сильными. Это то, что позволяет каждому из нас, где бы он ни находился – в своём доме, на рабочем посту или при исполнении службы, – чувствовать сопричастность к великому делу единства.

И потому сегодня, в этот торжественный день, прежде чем обратиться к Машине, которая продолжает благородную традицию объективности и прозрачности, я рад предоставить слово людям, чьи имена навсегда вписаны в историю нашего государства – трём последним президентам: Джеймсу, Дэвиду и Джеймсу.

В десяти метрах зашевелились и поклонились трое мужчин в одинаковых костюмах – точь-в-точь таких же, как у вещателя. Разница была лишь в одном: у них не было микрофона – неизменного атрибута Службы Вещания.

Они говорили по очереди, в соответствии с утверждённым сценарием. Каждое слово, жест и пауза были заранее прописаны, отточены годами – от первой фразы о славном прошлом до заключительной, о великом будущем.

Ровно в тот момент, когда эхо финального слова Джеймса 255-го года разбилось о стены зданий, окружающих площадь, за спиной вещателя вспыхнул экран, заместивший целиком фасад трёхэтажного металлического строения.

Здесь, занимая все три этажа и около трёх тысяч квадратных метров, располагался суперкомпьютер ДЕМОС – Демократическая Единая Машина Общественного Согласования.

Или просто Машина, как принято было называть его повсеместно.

ДЕМОС был возведён двести пятьдесят шесть лет назад с единственной целью – навсегда изменить процесс избрания Правителя Объединённого Государства, исключив все те досадные ошибки, которые когда-то допускали избиратели, то и дело двигая Государство к смятению, раздору и потенциальному краху.

Изображение на экране сменилось с праздничной заставки на трансляцию из комнаты с основным и единственным дисплеем ДЕМОСа. Камера медленно скользнула по безупречно чистым, гладким панелям и ровным рядам световых индикаторов. Помещение выглядело идеально стерильным: ни пылинки, ни следа человеческого вмешательства. Казалось, за двести пятьдесят шесть лет здесь не изменилось абсолютно ничего.

Дисплей – строгий прямоугольник, лишённый украшений – уже загорелся. Это был настоящий старый монохромный экран, установленный при первом запуске Машины. Он загорался каждый год, чтобы вывести на свет имя нового Правителя – одно единственное имя, без уточнений. Несмотря на это, все граждане неизменно и единогласно понимали, кому оно принадлежит.

В квартире Доусонов, как и на площади, табло ДЕМОСа занимало собой всю стену. Хотя изображение и могло выводиться на любую поверхность – граждане не могли пропустить трансляцию даже при желании, – но в каждой семье со временем появлялось своё привычное место для просмотра. У Доусонов это была стена напротив обеденного стола, выбранная много лет назад и оставшаяся “основной” по простой человеческой инерции.

– Я всё-таки думаю, что Машина выберет Чарльза в этот раз, – вдруг сказал Мартин, раскладывая индейку по тарелкам.

– Ну, конечно, Чарльза, но не того, про которого ты думаешь, – сварливо ответила Сара. – Сколько раз это можно обсуждать.

– А в чём разница-то? – скучающе спросила Норма, начиная ковырять индейку без того энтузиазма, что выказала ранее.

– Разница колоссальная! – воскликнул Мартин. – Мой Чарльз, например, считает, что в сфере образования нужно постепенно снижать нагрузку, чтобы дети усваивали материал более глубоко и основательно. И, могу поспорить, ты совсем не против такого курса. – Мартин подмигнул дочери и с удовольствием положил в рот кусочек индейки.

– Это имеет мало смысла! – возразила Сара, сердито поджав губы. – Вот мой Чарльз говорит, что снижение нагрузки – это не самоцель, а элемент общей системы. Он же ясно объяснял: если уменьшить количество обязательных часов, то появится пространство для нормальной работы с материалом, и дети наконец смогут не просто «проходить темы», а ориентироваться в них. Но это делается не ради «глубины», как ты говоришь, а ради устойчивости результата. Чтобы знания оставались, а не исчезали через неделю.

Норма, потерявшая интерес к обсуждению ещё в середине реплики отца, ничего не ответила. Она продолжала тыкать вилкой индейку и размазывать соус по тарелке.

Мартин собирался было продолжить привычную дискуссию – такую, что поощрялась Государством для супружеских пар и, как утверждали исследования Института Изучения Брака, считалась полезной для отношений. Но замер на полуслове. Табло ДЕМОСа, на которое он всё это время косился краем глаза, вспыхнуло ярче. Фоновая музыка моментально замолкла. Все государство погрузилось в томительное молчание.

Даже запястья на этот раз не вибрировали – чтобы не отвлекать от оглашения результата. Бессмысленно: все и так давно сидели за столом после последнего оповещения.

Сара тоже застыла. Она уже собиралась начать жевать кусочек индейки, только что отправленный в рот, но так и не решилась сделать первое движение челюстью – слишком торжественный был момент.

Даже Норма нехотя подняла глаза на стену.

Табло моргнуло и вывело пять нулей.

– Не Чарльз, – шёпотом произнёс Мартин. – Пять букв всего.

– Да вижу я, – шикнула на него Сара.

Очень медленно первый ноль погас, а затем на его месте появилась буква «Т». Мартин тут же дёрнулся высказать очевидную догадку, но Сара опередила его, едва слышно прошептав:

– Томас.

Мигнул второй ноль и превратился в букву «Е». На этот раз ни Мартин, ни Сара не спешили озвучивать свои предположения. Оба нахмурились и молча продолжили смотреть. Норма всё так же безучастно водила глазами по стене.

Третий ноль стал буквой «Л». Мартин с Сарой не нарушали молчания, и даже Норма теперь заинтересовалась происходящим.

– Какие вообще есть имена на… – начала она, но тут же умолкла, когда Сара резко отмахнулась от неё.

Четвёртый ноль принял обличье буквы «О». Доусоны дружно молчали. И Мартин, и Сара ждали последней буквы как приговора – со страхом. Ни одна буква в алфавите не могла превратить надпись на табло во что-то знакомое или осмысленное.

Буква «С» безжалостно вспыхнула в конце имени.

– Телос? – спросил Мартин шёпотом. – Я не знаю никакого Телоса… А ты?

– И я нет… Может, мы что-то пропустили? – забеспокоилась Сара. – Позор-то какой…

– Да нет же! Я смотрел все предвыборные форумы, ежедневные разборы в «Национального Вектора», все аналитические панели… Я бы заметил!

– Это ненормально, – произнесла Норма со смесью ликования и всепоглощающего интереса.

Изображение на стене замигало и окрасило её в глубокий чёрный цвет. Трансляция прервалась.