Излом

Саша Ирбе

Излом

Основная тема этого поэтического сборника – судьба современной женщины (лирической героини), живущей в огромном мегаполисе. Сюжетная канва книги проста, но драматична: главная героиня проживает год в городе «обручённом с самим собой», всё больше ощущая его бездушие, холодность и отчужденность. Осознав, что сама становится частью его каменного монолита, героиня мучительно ищет выход. Пытаясь вернуть себе себя, она рвётся в горы к живому, природному началу и прощается со всем, что связано с её прежней жизнью: с мёртвым городом, несостоявшейся личной жизнью, примиряясь, наконец, со своими стихами, спасающими душу целительным истоком мирообразующей поэзии.

Излом

Новая книга Александры Ирбe – исповедь, голос женской души, её от-

чаяние и надежда найти гармонию в этом мире, в этой переломной эпохе, в

этом огромном городе, где рушатся мечты, где незаметно стирается и погиба-

ет в человеке человеческое, где некогда родная для поэта стихия стиха ощуща-

ется враждебной, не дающей возможности устроить личное счастье. Трагизм

ситуации обусловлен извечной женской жертвенностью во имя Любви и не

возможностью убить в себе творческое начало. Многоплановый конфликт раз-

ворачивается:

– между героиней и её возлюбленным, приводя к разладу с миром:

Он мне твердил: «Ты не гляди! Не надо!

В окно часами. Не красив закат!»

Но мне весь мир тогда казался адом.

Мир был построен мной из баррикад.

– между героиней и её стихами, приводя к противостоянию себе самой:

И я от них пыталась отбиваться,

от воинства неведомых стихов.

И верите?! Я стала их бояться,

как у подъезда пьяных мужиков.

– между любимым героини и её стихами, приводя к разрыву отношений:

Сражаться он пытался со стихами,

ругался с ними, плакал, ревновал!

Но всё они в момент решили сами:

он мне не нужен

и не важен стал.

И вот, казалось бы, из частного, личного опыта перед нами встаёт общая

социальная проблема – творчество и быт, – с до сих пор неразрешенными

вопросами: быть или не быть женщине в литературе? Возможно ли обрести

женское счастье, не изменяя своей творческой сути?

Смешно! Одна осталась со стихами.

Но кто бы знал, как мне дались стихи

с их хрупкими, чудными позвонками,

похожими на линии руки.

…………….

В который раз забвенье ли… Похмелье…

И ночи бесприютно глубоки…

Мои стихи не радость —

заключенье

в их тонкие и злые

позвонки!

Но именно стихи оставляют героине возможность возрождения, не дают по-

губить душу в бесчеловечном мегаполисе, где она уже научилась ходить смеясь,

«мимо тех, кто с протянутою рукой не от лени своей, от несчастья – в грязь».

Короткое название книги «Прощание» ёмко по заключённым в ней смыс-

лам – это и прощание с любимым, и с прежней собой, и с безумием города, и

с уходящей эпохой, отражённой в наивных глазах отца, с которой героине тоже

приходится прощаться, осознавая вину перед погибшими солдатами, по-насто-

ящему любившими родную землю и сейчас дающими ей спасительную надежду:

…………….

А я, ладони к древу прислоняя,

шепчу: «О , древо, древо, дай мне силы.

От черствости моей у той могилы

всей силою солдат спаси меня!»

Б.Н.Тарасов,

доктор филологических наук,

сопредседатель Правления Союза писателей России.

* * *

Смешно! Одна осталась со стихами.

Но кто бы знал, как мне дались стихи

с их хрупкими, чудными позвонками,

похожими на линии руки.

В который раз его уносит поезд,

в который раз одна гляжу в окно.

Болит душа. Еще сильнее – совесть!

Но это мне не важно. Все равно.

А важно то, что сколько раз от счастья

смеялась: «Надо ж! Кончились стихи!»

Но вдруг они, как воинские части,

в меня входили и пожары жгли.

И я от них пыталась отбиваться,

от воинства неведомых стихов.

И верите?! Я стала их бояться,

как у подъезда пьяных мужиков.

Он мне твердил: «Ты не гляди! Не надо!

В окно часами. Не красив закат!».

Но мне весь мир тогда казался адом.

Мир был построен мной из баррикад.

И сколько лет стихи мои молчали:

в засаде просидели, в тишине,

но вдруг нежданно ночью зазвучали

и комом в горле подошли ко мне.

Он тихо спал, не чувствуя вторженья,

но дело за ночь сделали стихи:

в Прощеное ушел он воскресенье —

вошли – они,

спокойны и легки.

Сражаться он пытался со стихами,

руался с ними, плакал, ревновал!

Но все они в момент решили сами:

он мне не нужен

и не важен стал.

Всю жизнь мою разбили в одночасье,

весь быт перевернули в пух и прах.

Зачем им счастье? Им не нужно счастья!

Им важно, чтобы я жила в стихах.

В который раз забвенье ли… Похмелье…

И ночи бесприютно глубоки…

Мои стихи не радость —

заключенье

в их тонкие и злые

позвонки!

中国

НА ТВЕРСКОМ

На Тверском

С Кавказа к нам катится лето.

В окне на Тверском – белый дым.

Мне профиль родного поэта

не кажется больше родным.

Глядит он с портрета весь в белом,

тараня лица белизной.

Как много он в жизни наделал

в своей неизбывной, земной.

Но помнят – всего «Незнакомку»…

«Двенадцать» – тугое литье…

И слог его строгий и тонкий,

как жен половецких шитье.

Гляжу я с утра на поэта,

и, кажется мне, ни к чему

и двор за решеткой и лето,

что к дому бредет моему.

Какое просторное нечто —

его на портрете глаза.

Мне кажется жизнь бесконечной,

раз эти глаза – образа.

Я шума не слышу с Тверского.

Весь мир затихает в окне,

и, точно еще до раскола,

Москва оживает во мне:

Домишки с косыми глазами,

сады-огороды, коза

на нынешнем бродит бульваре

и светит берез бирюза.

Во мне отзывается эхом

весь ворох случившихся дней.

Поэт наблюдает со смехом

за странностью дикой моей.

Его я закрою руками,

но, жаль, не заметит никто,

как вдруг оживают здесь сами

с портретов поэты в пальто.

И дом проходя этот низкий

c Тверского, никто не поймет,

никто не заметит, как близко

здесь таинство в доме живет.

Что манят прохладные стены,

в чугунной оградке скользя.

В несменных – в них есть перемены,

а значит – иначе

нельзя.

* * *

Ты не пишешь,

и я не пишу.

Просто ходим по серой Москве.

Ты не слышишь,

и я не грущу.

Только мусор один в голове.

Сигаретный, занудливый дым

огибает кварталы Тверской.

Я – одна, мы – одни, ты – один,

и закат бестолковый такой.

До утра ты в кафе будешь пить,

до утра не сумею уснуть.

Как мне эту весну пережить,

чтоб к тебе не прийти на чуть-чуть?

Между делом. Глумясь и смеясь.

В разметавшемся белом пальто…

Как в себе заглушить эту страсть?..

Точно зная,

что ты мне —

никто.

* * *

Ты веришь в мои впечатления,

веришь в мой город.

Ты в городе этом

шагаешь по сонным бульварам.

Меня оскорбляет твой взгляд,

убивает твой холод.

Мне хочется видеть тебя

потускневшим и старым.

Но ты разбиваешь шатер,

раздуваешь валторны,

и звук твоих песен

доносится в город мой сонный!

Да, звук твоих песен

меня разрывает на части!

Ты был мне известен

под словом единственным: «Счастье».

И я ненавижу

твои чернокрылые взоры.

Мне страшно глядеть

в твои омуты и коридоры.

И я презираю тебя —

презираю свой город!

В нем каждые окна скорбят

об утраченном «Скоро».

В нем к вечеру вспыхнет пожар,

в нем не будет покоя!

Ты – мой аммиак, мой кинжал,

мое сердце пустое.

* * *

Как лодка в море, я пригвождена

стихами, точно волнами, к ночлегу.

Какая в небе мощная луна

встает, чтоб моему предаться бегу!

Какой пожар среди небес горит

еще в покой не впавшего заката!

И лишь во мне все море мира спит,

меня в себя манившее когда-то.

Я не люблю читать свои стихи!

Я их совсем теперь не понимаю!

В них от меня все скалы далеки,

лохмотья тины плещутся по краю.

Мне не понять: вернутся или нет,

ушли или в траве ночной повисли.

Мои стихи – они собранье бед,

они – мое отчаленье от жизни.

Мои стихи – они мне не дают

с реальностью хоть каплю разобраться.

И кажется, они меня убьют,

когда без них

на миг

решу остаться.

Очень долго шли недели…

1

Очень долго шли недели,

Очень долго шли.

И в глаза мои глядели

желтые огни.

И в глаза мои глядели

белые снега.

Мы вдвоем с тобой хотели

летом на юга.

Гулко цокали трамваи

в полуночной мгле.

Мы с тобой всегда молчали,

когда шли ко мне.

Расставались у калитки.

Поцелуй, как взмах,

бесконечный, едкий, зыбкий,

рвался на губах.

Но прошли чудные ночи,

сдуру бьет капель.

Мне снега теперь не очень

и фонарь, как зверь.

Непонятно, что случилось,

как произошло,

только, знаешь, разлюбилось,

с болью отошло.

2

Вечерком бредем весенним,

лужи-берега,

только мы с тобой не едем

летом на юга.

Нам вдвоем с тобою ехать

больше ни к чему.

Ты ведешь меня со смехом

к дому моему.

Снова синяя калитка,

серая луна.

Я теперь в твою улыбку

только влюблена.

Я теперь твоей улыбкой

только дорожу.

Мой смешной, чудной и зыбкий,

я с тобой – дружу.

В Москве

В этом городе,

обрученном

с самим собой,

пьющем колу и спрайт,

ближе к ночи – адреналин,

я запуталась в прах

со своей судьбой

среди сотен голов,

животов и спин!

Я лечу по бульварам,

гоню авто.

Дикой кажется

зелень земных широт.

Понимаю буквально —

творю не то!

И живу,

как на выдох —

наоборот.

В этом городе боль

от людских измен,

и не чувствуешь даже,

как воду пьешь.

В этом городе все

отдаешь взамен

лишь за то,

что ты попросту

в нем живешь.

И какая любовь?!