Тьма для Евы

Ева Элатори

Тьма для Евы

Пролог

Девочка бегала берегу небольшого озерного залива, легко перебирая ножками, и со стороны казалось, что она взлетает над кромкой воды. Ледяные брызги обжигали ступни и девочка заливисто смеялась. Ее смех, как звук медных колокольчиков, разносился по глади вечного озера, смешивался с трелями летних пичуг, шепотом ветра в кронах вековых сосен.

Туриан гай, третий лорд своего имени, прислонился к смолистому стволу сосны, выросшей среди гранитный глыб острова, слушал ее смех, и наблюдал, размышляя о странностях судьбы.

Среди стволов сосен, полос теней и света его фигуру разглядеть было почти невозможно. Только очень внимательный наблюдатель мог бы разглядеть силуэт, отыскивая среди причудливой игры бликов солнца и провалов тьмы фигуру мужчины. Ветер шевелил одежду, перебирал его короткие волосы, играл с двумя блестящими бусинами на концах тонкой косы. Призрачная фигура текла, словно рябь на воде.

Ребенок на противоположном мысу залива, пристроился на вершине нагретой солнцем гранитной глыбе и рассматривал ярких черно-оранжевых бабочек, ползающих по камню.

Туриан гай долго наблюдал, затем оттолкнулся от камня, стал порывом ветра, зачерпнул на лету полную пригоршню искристой воды. Подлетев к девочке, присел у подножия камня, приподнял ее подбородок и посмотрел в серо голубые глаза.

Она захлопала ресницами, сначала не разглядев его прозрачного лица, затем увидела, глаза стали большими, удивленными и восторженными: “ Ты красивый, ветерок” – сказала она. Третий лорд своего имени аккуратно поцеловал ее в лоб, шепнул: “Прости”, рванулся ветром к небу, напоследок брызнув водой, так что появилась маленькая радуга. Рассыпался фиолетовыми блестками тьмы.

“Прости – прости – прости-ти-ти” – подхватил тихим эхом лес. И девочка рассмеялась: “Приходи играть еще, ветерок”.

Глава 1. Прикосновение

Первый раз это случилось со мной, когда мне было где то около шести. Мои молодые родители со своими друзьями и выводком детей пошли по вечному озеру на парусную прогулку. Дикие безлюдные берега, ледяная родниковая вода, приторно пахнущий цветами и спелой малиной жаркий июльский день. Взрослые весело переговаривались, мальчишки болтали о чем то своем, а я, перегнувшись через пахнущий смолой борт, смотрела в искрящуюся глубину, пронизанную лучами солнца. Бурунчик, высекаемый носом шлюпки, то и дело брызгал мне в лицо, легкий ветерок трепал мягкие, выбеленные солнцем волосы, словно кто то очень очень родной гладил неразумное дитя по голове. Простое детское счастье.

Почему взрослые решили пойти на остров? Я не знаю. Большой черноволосый дядька Валера, больше походивший на лесного лешего, чем на интеллигентного инженера, сыпал историями о вечном озере и об острове. Видимо наслушавшись его баек, компания решила осмотреть достопримечательности. Мне же было все равно куда отец правит парусную шлюпку, лишь бы меня взяли с собой, а не оставили под присмотром бабушки.

Лодка причалила, компания поспешила осмотреть пещеры, спеша за басовитым рассказчиком. Две пещеры на острове действительно были. Одна маленькая, похожая на обваленную землянку, вторая довольно большая с несколькими комнатами, провалами и длинным коридором. Она больше походила на заваленный гранитными плитами подвал старинной постройки. Хотя камни были не отесанные рукой человека, грубы и щедро заросли серым лишайником.

Внутри было мрачно и холодно, таинственный говор рассказчика нагонял жути. Верх холма, вглубь которого уходила пещера, зарос малинником и иван чаем. Сладкие пьянящие ягоды меня привлекли больше, чем непонятные рассказы о какой то отшельнице, толи лечившей, толи проклинающей людей, я вылезла наверх и пошла исследовать малинник.

Взрослые и мальчишки гомонили под землей, а я увлекшись поеданием сладкой ягоды, совсем не обратила внимание, на то, что компания счерез какое то время вышла из пещеры и пошла по виляющей между сосен тропинке вниз к берегу. Увлеченные родители не заметили моего отсутствия.

Я поднялась на макушку холма, увлеклась наблюдением за желтой птицей – иволгой, усевшейся на сосну совсем близко от меня. Она красиво тянула свою “Тиу-виу-виу”, перемежая трель неожиданным громким скрежещущим “Мяу”. Яркая расцветка птицы так заинтересовала меня, что я тянула тощую шею, стараясь выглянуть из за высоких кустов малины, чтобы не упустить ее из вида. А птица дразнилась, прыгала с ветки на ветку, я поворачивалась во след за ее движениями, поднималась на носочки на шатком гранитном камне. Иволга в очередной раз перелетела но толстую ветку, я сделала шажок, камень качнулся, и я успела зафиксировать неожиданную картину:

Сосны, словно разошлись в стороны, открыв широкий проход в конце которого обрывался высокий берег острова, а за ним искрилась на солнце вода. Неустойчивый камень снова качнулся подо мной, накренился, ноги заскользили вниз, я смотрела под ноги, размахивая ручками и пытаясь сохранить равновесие. Гранитная плита наклонившись, открыла очередной лаз в пещеру – узкий провал. Перед глазами плыли темно фиолетовые искры. Так бывает, когда сначала смотришь на яркий свет, а потом пытаешься разглядеть что то вокруг. Плита еще раз качнулась, повернулась на оси, а я полетела в темноту.

Удара не было. Я застыла внутри узкого прохода, вокруг стояла ночь. Остров был тот же. Тот же склон, обрывался к темной воде, по которой бежала лунная дорожка. Я застыла. Мне было около шести лет, я еще жила в детских сказках и фантазиях, и вот передо мной раскрылась эта самая сказка. Но кроме черноты и луны, внизу были люди. Почти у самого обрыва стояли вертикальные прямоугольные камни, пугающие своими размерами и чернотой на фоне Луны. Проход, в котором стояла я, оказался входом в святилище, построенного из огромных плит белого гранита. Резкие черты здания освещала Луна, а за спиной в глубине помещения в плошках пылал огонь.

Раздался резкий крик ребенка, и от идола, стоящего на обрыве, вверх, ко мне побежала маленькая фигурка. Девочка, верней почти девушка, лет тринадцати, с только-только набухшими бугорками груди и едва начавшими округляться формам. Мое зрение внезапно стало четким и ясным, выхватая уже страшные подробности ночной сцены. Не такой уж большой остров, от моего холма вниз всего то метров сто.

Девочка бежала наверх и тонко-тонко выла. А я еще ничего не поняла.

От идолов, стоящих слева и справа от центрального, вслед девочке метнулись черные фигуры, вроде люди, и в тоже время нет. Головы венчали ветвистые оленьи рога. По сторонам от широкой дороги, ведущей ко мне, с земли поднялись люди, оставляя проход жертве. Послышался одновременный топот множества ног. Волшебная сказка превратилась в страшилку, меня, наконец, проняло и сковало страхом.

Девочка бежала, преследователи тяжело топали за ней, множество ног отбивали такт погони. Когда она влетела в проход, должна была сбить меня с ног, но ничего не произошло.

Горячее тело, коснулось меня, обдало железистым запахом крови, и прошло насквозь, оставив в груди острый осколок ужаса. Приближались черные рогатые фигуры. Я качнулась назад, сделав один шаг. Над головой раздалось громкое противное “Мяу”. Обернулась. За спиной стоял тот же жаркий день и малинник, впереди на лицо падала ночная мгла, бликовали фиолетовые искры и по лунной дороге прямо на меня бежали рогатые чудища. Почти у моего плеча снова раздался громкий раздражающий крик иволги, я отмерла, развернулась к солнечному дню. Размазывая слезы, воя: “ИИиии” – побежала за ушедшими к противоположному берегу острова родителями.

Они обняли меня, пожурили, что, мол, отстала? На мой детский лепет и невнятный рассказ о ночном ужасе, посмеивались и дружески выговаривали дядьке Валер: “Смотри как ты своими байками ребенка напугал”. Взрослым было смешно. Но вот во взгляде из под косматых темных бровей блеснуло что-то странное. Дядька расхохотался, подхватил меня на руки и закружил, тихо нашептывая: “Да ну, гая, ну.. Мало ли какая чудь привидится. Вот ты теперь знаешь какие сказки бывают”.

Первый раз это случилось со мной, когда мне было около шести. Острый осколок чужого ужаса застрял во мне. И я, так любившая этот лес и озеро, начала сторониться теней, особенно если в них поблескивали фиолетовые искры.

Глава 2. Выбор сделан

Глава 2. Выбор сделан

Туриан Гай, третий лорд своего имени, прислонился к смолянистому стволу сосны так, чтобы тень падала на него, а мерцающие фиолетовые искры путались вокруг ног. Если обернуться и посмотреть за спину, остров тонул в молочно-белой хмари, какая бывает в жаркое июльское утро после ночной грозы. Плотные клубы тумана не давали светилу пробиться до земли, и все вокруг выглядело сказочным. Темные руки-ветви кустов различного оттенка серого пропадали в молочной мгле, создавая причудливые силуэты. Именно такая хмарь висела за спиной лорда, а впереди был совсем другой мир: солнечные блики, яркая листва, блеск воды, взъерошенной ветром, и чистый прозрачный воздух летнего дня, наполненный звуками жизни.

Живительная прохлада тени, где играли фиолетовые искры, проявляла его фигуру. Высокий, тренированный, гибкий и сильный, с широким разворотом плеч. Темные полы традиционной одежды стража, перехваченные в талии широким поясом с множеством петелек, кармашков, колец для ножей и ножен ритуального клинка. За спиной сложная походная портупея с пустыми ножнами для двух коротких клинков дайо. На плече плотный доспех с металлической, с фиолетовым блеском, печатью, на руках наручи с кольчужной сеткой. Туриан злился на самого себя. Вот надо было ему с юношеской горячностью выступать на совете пограничников с доказательством теории равенства миров. Выступил. А теперь он сам же свою теорию проверяет. Инициатива имеет инициатора. Совет на такие вот порывы юных, страстных, имел свой протокол. Иди, добрый молодец, и попробуй свои предложения на практике, сам все поймешь. А чтобы понимание настигло его быстрей, то и арсенал, который полагался стражу границы, был урезан. Никакого тебе оружия, никакой дополнительной защиты.

В короткой россыпи серебристых голубых волос печально искрились всего две бусины: голубая и прозрачная, а тонкая татуировка на висках и плечах побледнела и стала едва заметной. Горячему сердцу в борьбе за справедливость никаких дополнительных резервов не полагается, да и магию заблокируем. Эксперимент должен быть максимально чистым.

Туриан Гай, третий лорд своего имени, не наказан служением на границе этого проклятого мира, нет, он должен закончить свой эксперимент и отчитаться перед советом. А чтобы Туриан ненароком не напортачил, ему еще и ограничили радиус действия. Чем больше Туриан Гай отходил от границы, тем прозрачней становился сам. Только две стихии, вода и воздух, принимали его без наговоров и рун. Ровно столько бусин оставлено ему, чтобы он не пропал в этом мире. И вроде бы не наказание, но осадочек есть. Срок эксперимента подходил к концу, впереди, как и должно, ждала служба, не такая как здесь, а настоящая. Вот только в отличие от других выпускников академии, Туриан, сам себя наказавший экспериментом, не успеет ни команду собрать, ни подготовиться. Разве что выбрать кого-то отсюда? Формально запрета на выбор вассалов из этого мира не было. Уж положение и устав пограничной службы Туриан знал наизусть. Ни разу из проклятого мира не набирали в стражи, ну и что? У него просто безвыходная ситуация, которая осложняется еще тем, что от границы Туриан Гай отойти далеко не может.

Так что если выбирать, то только из тех, кто добровольно приближался к охраняемой им границе и добровольно давал согласие на службу. Со стороны родного междумирья желающих связывать свою судьбу с наказанным юнцом, пусть и третьим лордом, не было. Никто со стороны тверди к его границе не приближался. Так что оставался только этот залитый солнцем мир. Яркий, полный жизни и проклятый. А раз мир проклят, то и выбор вассалов был, мягко говоря, ограничен. Такие же отверженные, нарушившие клятвы и законы, умершие, несколько раз рожденные, но от того не ставшие лучше. Туриан Гай это знал. Достаточно видел тех, кто топтался несколько тысячелетий на границе, а еще больше тех, кто невзирая на наказание пытался вернутся в свои миры через грань и творил ради этого всякое, не очень-то заботясь о жизнях сородичей. Ибо только жизнь отворяет дорогу, когда иных ключей для открытия границы нет.

Туриан Гай сжимал в правой руке прозрачный камень с вкрапленными в него восемью изумрудными кристаллами. Из всех, кого он мог наблюдать в своих скромных владениях, он выбрал ребенка. Девочку. Теперь, сжимая вассальный камень, то ли ругал себя за выбор, то ли просто грустил. Быть вассалом лорда междумирья, пусть третьего своего имени – та еще работа и та еще судьба. Да и сам переход границы – то еще испытание, особенно если человек не готов. Если человек с детства знал свой удел, он старался вести праведную жизнь, совершенно справедливо полагая, что грань будет судить по делам его. Но где Туриану найти того, кто шел по дороге к самосовершенствованию не одно рождение? Выделенные ему пределы такие не посещали, тут больше топталось тех, кто мог служить пособием того, как точно жить нельзя, если ты нацелен на проход за грань. Мужчина подбросил камень на руке, поймал, и подумал: “Пусть сама выбирает”, – малодушно прошептал он.

Туриан Гай, третий лорд собственного имени, вышел из тени, пошел к высокому берегу острова. Через небольшой пролив, на противоположном берегу небольшого залива, по белому гранитному песку бегала светловолосая девочка лет шести. Маленькие ножки мелькали над полоской воды, девочка смеялась. Третий лорд подождал немного, примеряясь с собственным решением, и шагнул на свет, обратившись струей ветра. Коснулся ласково пушистых тонких волос. Ребенок поднял голову и побежал за ним: “Ветерок, ты пришел! Давай поиграем в догонялки”. Она бегала за ним по пляжу, стараясь схватить руками. Касалась плотных струй ветра, разворачивалась и говорила: “Теперь ты меня догоняй!”. Потом, устав от игры, села на песок и, глядя на маленький вихрь ветра, играющий с кустиком горной гвоздики, стала рассказывать ему какие-то свои детские истории. Пересыпала белый песок, ворчала на огромных черных муравьев, тащащих мелкого муравьишку и гусеницу. Он положил вассальный камень прямо перед ее ладошками. Девочка подобрала подарок, удивленно расширила глаза, сказала:

– Это ты мне подарил, ветерок? Какой красивый. – Она прижала камень к груди и побежала к отдыхавшей на берегу компании, где были ее родители, крича: – У меня есть настоящее сокровище. Я теперь принцесса!

Туриан Гай, третий лорд своего имени, тяжело вздохнул. Выбор был сделан. Ребенок принял вассальный камень, с этого момента ее жизнь, ее множество жизней и смертей принадлежали ему и грани.

Глава 3. Карлуша

Глава 3. Карлуша

Я старательно сторонилась теней, особенно в яркий день, или под вечер, когда тени становились отчётливей и резче. Тьма следила за мной из них фиолетовыми глазами. Родители смеялись над моими детскими страхами, но оставляли включённой лампу, пока я засыпала. Смеялись над вылепленными из пластилина драконами, которых я выставляла на подоконник каждый вечер. Тьма не любила созданных мной хранителей, и смотрела из-за стекла, не заходя в комнату. Она не приходила по утрам, избегала лунных ночей, сторонилась яркого лета. И чем больше я сторонилась тени, тем привлекательней был для меня солнечный свет. А самыми любимыми цветами стали одуванчики. Одним развлечением было раскинуть в стороны руки и носиться по прилегающему к дому лугу, где распустились одуванчики, даже когда они пушились белыми головками, мне казалось тогда, что я птица. И весь солнечный мир был мной, и я была им.

В остальном я была самым обычным ребенком: общительным, любознательным во всем, если это не касалось тени. Так прошло три года с того момента, когда на острове я провалилась в тьму.

С тех пор остров я не любила. Родители с друзьями регулярно ходили на парусной шлюпке к нему, и удивлялись, когда, услышав про остров, я безоговорочно соглашалась остаться с бабушкой. Если мне не удавалось отговориться от поездки, и все-таки меня брали с собой, все время, пока родители с друзьями гуляли по острову, торчала в шлюпке.

Но вечное озеро звало меня, и пока стояли жаркие солнечные дни, мы с ватагой разновозрастных детей с нашей улицы ходили за несколько километров к озеру. Торчали там целый день, купаясь в ледяной воде. Тропинка, которая вела к озеру, шла по опушке леса. В один из таких походов я нашла Карлушу. Возвращаясь с озера домой, отбила жеванного, выпавшего из гнезда вороненка у двух дворняг. Это был мой личный подвиг. Собачки хоть и были небольшими, но рычали и тявкали грозно. Кидались на меня и палку, которой я их отгоняла от серого комочка. Взрослые птицы, которые чаще всего отгоняют от слетков опасности, на этот раз не проявляли к своему птенцу родительских чувств. Обслюнявленная Карлуша в моих руках тряслась и тихо сипло каркала.

Родители моей новой подруге не обрадовались. Но я защитила право Карлуши на жизнь в моей комнате, договорившись с родителями, что когда она вырастет, я выпущу ее на волю.

Вороненку было хорошо. Кормили её регулярно, играли и разговаривали с ней, таскали на улицу. Я тоже была счастлива такой странной подруге. Она быстро усвоила свое имя, откликалась на него, подлетала, как только зажило и отросло крыло. Рано утром требовала еды, перелетая из своего загона ко мне на кровать, перебирая волосы или ковыряясь в ушах. Раны на ноге и крыле зажили, перья отросли, но Карлуша все равно выглядела вороньим ободранцем, хотя ума ей было не занимать. Настал день, когда родители сказали категорически: пора отпускать, и я уехала вместе с Карлушей к бабушке, которая отдыхала в дачных домиках на берегу большого водохранилища, довольно далеко от места, где мы жили. Впереди было еще поллета – достаточно времени для того, чтобы Карлуша привыкла к вольной жизни.

Дети моего возраста приезжали отдыхать в поселок только по выходным. Поэтому всю неделю моим другом и товарищем по играм была Карлуша. Ворона, довольная сытой жизнью, не очень-то прельщалась волей. Так и таскалась со мной по лесу, когда я ходила за грибами или ягодами, перелетая с ветки на ветку.

В тот день мы с Карлушей поссорились. Странно ссориться с вороной, но это было именно так. Утром ушли в лес за ягодами, а к обеду стала подтягиваться гроза, и я засобиралась домой. Ворона почему-то обиделась на то, что я повернула к дачному поселку. Она сипло каркала, пикировала на меня. Я отмахивалась и ругалась на нее, запнулась, пытаясь увернуться от нее, и рассыпала собранные ягоды. Было очень обидно собирать из лесной трухи мелкие ягоды земляники. Пока я, вытирая слезы от обиды, собирала ягоды, Карлуша скакала надо мной по веткам сосны и кидала в меня прошлогодними шишками. В общем, пакостила. В конце концов, разозлившись на нее, я подобрала небольшой сучок и запустила им в Карлушу. Не целилась, но попала. Ворона сверзилась с ветки, упала передо мной в старые сосновые иглы и задергалась в агонии. Я бросила свои ягоды, кинулась к ней и ужаснулась. Моя серая подруга, моя дорогая Карлуша, умирала. Перебитая шея болталась, черные бусины глаз мутнели, крылья дергались. Ужас неотвратимости смерти и собственной вины врезался в душу остроконечной черной звездой. Серое тельце дернулось в моих руках и упало к стволу сосны, прямо в четкую тень. Я рванула за ней, не обращая внимания на вспыхнувшие в самом темном месте фиолетовые искры.

Как только фиолетовая тьма коснулась Карлуши, ворона ожила, глазки заблестели, и она укоризненно накаркала на меня. А я – рванула к ней, прямо в расставленную ловушку Тьмы.

Лес был тот же, только погруженный в молочную дымку, через которую пробивался неяркий мягкий сиреневый свет. Казалось, что лес был припорошен пылью. На этой стороне Тьмы не было резких теней, цветов и красок.

Живая радостная Карлуша перелетала с ветки на ветку и уже не пакостила. Я радовалась тому, что все обошлось, хотя острое чувство вины кололо душу. За спиной, на границе той самой сосны, где погибла моя ворона, была солнечная опушка, издали доносились раскаты грома собирающейся грозы.

– Пойдем домой, Карлуша, скоро дождь начнется, – сказала я, и ворона полетела со мной к границе тени.

Я шагнула на свет, Карлуша вылетела за мной, тут же упала и забилась в агонии. Все повторилось. Острая игла вины снова поднялась, и я заплакала, поймала умирающее серое тельце и потащила ее обратно в тень. Ворона снова ожила. Теперь я уговаривала ее остаться, пересекая границу туда-сюда, пока Карлуша не осознала, что полоса света убивает ее.

Каково ей было умирать несколько раз за эти полчаса? Чувствовала ли она боль, так же как и я? К дачке я возвращалась под ливнем, оборачиваясь, пока в тени еще можно было разглядеть на ветке силуэт моей пернатой подруги. Странно, но именно Карлуша среди всех живых, кроме родителей и бабушки, была самым дорогим для меня на то время существом.

И тьма поймала меня. Тьма накрепко пришила меня к себе стежком вины и дружбы с вороной.

Остаток лета я проводила в двух мирах. Утром срывалась к сосне, где был проход в тень, таща для Карлуши собранный завтрак. Вечерами в дождливые или безлунные ночи выключала свет, открывала окно. Как только сумерки накрывали дачный поселок сиреневыми сумерками, Карлуша прилетала ко мне и проводила со мной всю ночь, чтобы перед самым рассветом вернуться в тень.

Ворона похорошела. Стала крупней, перья отросли ровно, залоснились, серая манишка стала сиреневой, а яркие бусины глаз отсвечивали темно-фиолетовым блеском. И она поумнела. Как только я приносила еду, она хрипло каркала: "Завтрак", провожала меня с карканьем: "Вернись, вернись". К концу лета ее словарный запас расширился, а я перестала бояться тьмы, которая днем выглядела просто затуманенным миром. Самое странное из моих походов на теневую сторону было то, что лес, знакомый, понятный, был полон жизни и на стороне тени. Там были бабочки, птицы, жучки и паучки, правда, все оттенки желтого, красного и зеленого словно ушли из мира, и его жители стали тусклыми, разной степени серости с фиолетовыми отблесками. Но через пару недель такие метаморфозы меня уже не пугали.

Тьма подарила мне жизнь друга и потихоньку приучала меня.

Глава 4. Расширяя границу

Глава 4. Расширяя границу

Туран Гай, третий лорд своего имени, не ожидал, что вассальная клятва начнёт действовать так скоро. Девочка, принявш