Симулятор бога

Под моими шагами пленка беспрестанно шуршала, как шуршала бы дождевая вода, льющаяся на парники. Я заморозила свой взгляд на своих ступнях и ощутила какое-то брезгливое чувство, не связанное, наверное, ни с чем конкретным. В последний раз я бросила взгляд на вешалку, довольно аккуратно обмотанную пленкой, и покосилась на фотографию. Мне показалось, что людей на этой фотографии не существует. Она была вроде тех рекламных изображений, с которыми продаются рамки для фотографий. Это всегда был человек, улыбающийся глянцевой ненастоящей улыбкой, или даже группа людей. Я никогда и нигде их больше не видела: ни в других рекламах, ни в фильмах, ни в каких-то сериалах, и уж тем более ни на улицах. Наверное, этих лиц не существовало в природе.

С тем я вышла и закрыла за собой дверь, а потом еще долго не могла отвести от нее своего взгляда. Я была в прострации. Все вмиг стало мне безразлично. За это время, что я стояла, пялясь в светло-зеленую дверь, в моей голове не прозвучало ни одной мысли. И эта дверь, и этот коридор, и все увиденное мною до этого казалось мне сном, в который я никак не могла поверить.

Следующие три или четыре комнаты оказались пустыми. В них были разные обои и паласы, но не было мебели и картин. Я подумала, что комнаты в этом коридоре не были запланированы изначально, и должно быть, их наживую вырезали из цельного бетона. Поэтому они и были никак друг с другом не связаны. Комнаты получались разного размера, разной высоты и ширины, и поэтому находились на разном уровне от пола. Это все объясняло.

Сев на плитке рядом с самой высокой дверью, я смотрела на лампу прямо над своей головой, пока она не отпечаталась у меня на сетчатке, и этот световой круг, цвет которого было невозможно передать – он варьировался от белого к желтому, и иногда, мне казалось, был и тем, и другим одновременно, – не стал преследовать любую точку, в которой бы не оказались мои глаза.

Взобраться в самый высокий дверной проем оказалось проще, чем я представляла. Конечно, первые попыток десять оказались провальными. Я не доставала до дверной ручки рукой, а если и доставала, то сразу промахивалась, иногда теряла равновесие и падала на коленки, но отделывалась только ушибами. В конце-концов, рука в полете удачно зацепилась за ручку и под силой тяжести моего тела широко распахнула дверь, но я так и не смогла удержаться и вновь спрыгнула вниз, на этот раз более удачно, чем прежде.

Я отряхнулась. В комнате густел мрак, словно капля чернил в жидкой, но вязкой субстанции вроде клея, так хорошенько и не размешанной. Подпрыгивая на кончиках пальцев, я могла видеть простенький стол, получившийся всего из трех досок, древний компьютерный монитор с крохотным квадратным дисплеем, я бы сказала, больше похожий на ящик, нежели на технику. В нем голубел устаревший рабочий стол, где я могла рассмотреть квадратные иконки и какие-то открытые вкладки, будто за этим компьютером кто-то совершенно недавно работал. Если бы это было не так, компьютер не смог бы гореть так долго. Или смог бы? Может, у устаревших моделей компьютеров экран мог не гаснуть и работать сколько душе угодно? Снова нахмурившись, я поняла, что отсюда мне ничегошеньки не удается рассмотреть.

Схватившись за выступ, я рывками подтягивалась руками и закидывала на него ногу, но забраться внутрь все равно получилось не сразу. Можно сказать, моя удачная попытка была обыкновенной случайностью, когда мне вдруг удалось подтянуться выше прежнего, я достала до колючего паласа коленом и пяткой зацепилась за внутреннюю сторону стены. Отдышавшись, я не веря своим глазам подбежала к компьютерному стулу, при приземлении на который меня обдало тем же запахом новой синтетики. Я вспомнила, что так обычно пахла китайская обувь, которую только-только достаешь из коробки.

На мониторе был вполне обычный интерфейс: вот кнопка «пуск», вот «корзина», значок «Мой компьютер», «Word» и такой же «Exel» совершенно устаревшего вида, папки с документами, названные только числами или их комбинацией. В некоторых папках были фото и видеовложения, которые я могла угадать по цветастым уголкам, вложенным в электронную «папку». Внизу были вкладки выхода в Интернет. Всего три штуки.

Я опустила глаза на пожелтевшую клавиатуру с массивными и наверняка громко звучащими кнопками, как обнаружила, что мышки по соседству с ней не оказалось. Я постучала ногтями по столу, осознав, что клавиатура в этом случае бесполезна. Без мышки я могла лишь рассматривать монитор в поисках хоть каких-то зацепок и объяснений тому, что происходит, без возможности как следует его изучить.

Рабочий стол был таким же, каким он был лет двадцать назад, что называется, по умолчанию. Бесконечное голубое небо с белыми комками облаков и такое же контрастное волнистое поле. Таких ярких голубых и зеленых цветов, я всегда думала, не существует в природе. Но на компьютере может существовать все что угодно.

Вкладки из интернета я тоже не могла посмотреть, как не могла посмотреть историю поиска – для этого мне была нужна мышь. Первые слова поисковых запросов были такими: «Беспл…», «Древес..», «Шабло…». Конечно, эти обрывки фраз ни о чем мне говорили. Расстроившись, я еще раз оглядела комнату и обернулась назад. Дверной проем заполнила полуосвещенная белая стена.

Остальные двери тоже были пустыми, а некоторые и вовсе запертыми. Блуждая по белой квадратной плитке, я раздумывала о тех вкладках и о пропаже компьютерной мыши. Одна мысль о том, что по этим ламинальным одиноким пространствам мог так же блуждать кто-то еще с компьютерной мышью в кармане, наводила на меня ужас, холодный и потный. На дрожжащих ногах я шаталась по коридорам, держа в руках свои рабочие туфли и сумку.

С тоской я размышляла о том, что меня, должно быть, уже потеряли. Наручные часы на моем запястье показывали семь утра. Интересно, что они будут делать? Не обратят на мое исчезновение внимания? Подадут в розыск? Наведут справки? Но какие? Из помещения издательства я не выходила, и искать меня, в общем-то, было совершенно негде. Я сама не понимала где находилась.

Белый коридор сменялся другим белым коридором. Из перепутьев я машинально выбиралась по тому коридору, по которому шли ноги, совершенно о том не задумываясь. Какие-то двери были открыты, наверное, этим некто, унесшим со стола компьютерную мышь, а может, так все было изначально. Из комнат на меня то и дело смотрел мрак, встречая и провожая меня глазами, а иногда в этих помещениях было светло, и подобно пчелам, оттуда приглушенно жужжали мигающие пыльные лампы. Меня встречали тугие диваны и кресла, стулья разных размеров и форм, выстроенные в ряд или обращенные друг к другу. Стульев здесь было поистине целое множество. Забавно, что на них было совершенно некому сидеть. Очень редко встречались приколоченные к стенам или стоящие на полу телевизоры, и что-то мне подсказывало, что можно было не пытаться их включать. Темный экран не подавал никаких признаков жизни. Иногда встречались страшные кондиционеры и потолочные вентиляторы, так же в состоянии покоя. Кто-то выключил здесь всю жизнь или кто-то готовил помещения к этой жизни, но она так сюда и не зашла, пусть даже на мгновение. И все так и осталось. Какое-то мертвое и чужое, нечеловеческое.

Пол в комнатах по всему периметру огибали перламутровые ворсистые паласы, я бы сказала, вне временные. Не помню, когда видела такие ковры у кого-нибудь в доме. Я удивлялась, но уже не в полную силу. Просто смотрела вокруг, отмечая какие-то новые детали, и шла себе дальше. Все больше становилось понятно, что в этих помещениях время остановилось, будто карманные часы, придавленные колесом, и теперь я застреваю здесь вместе с ним. Эти пространства жевали меня, словно ириску, и я все больше и больше к ним прилипала. Увязала, как в зыбучих песках.

Идти вот так и дальше, пока мимо протекали карикатурные комнаты, в которых никто и никогда не захотел бы жить, если, конечно, боялся ночных кошмаров, было бы неплохо, но все же стоило подумать о еде и воде. И том, что пора бы где-нибудь помочиться и привести себя в порядок. А так все было почти спокойно – никто меня не преследовал и я ни от кого не убегала. Подумаешь, тревога и страх, которые роились в мозгах и теле, словно чужая субстанция, отравляющая кровь и делающая тело и голову полыми и набитыми всяким хламом вроде того, что встречался мне на пути.

К виду помещений, деструктивно действующих на сознание и самоощущение, можно было привыкнуть. Гораздо важней сейчас была гигиена и базовые потребности. Лакированных столов; офисных шумных ламп; ковров; треснутой плитки; выключателей разной формы и цвета, сверху замурованных обоями или краской; устаревшей и неработающей техники; пластмассового едкого запаха и всего-всего остального было недостаточно. Гораздо важней было кое-что еще. Но здесь, кроме бесполезной мебели, не было ничего. Была одна только я и мои замерзшие ноги, которые несли меня на себе.

Я прошла еще несколько лабиринтов, стараясь выбирать пути по наитию, не задумываясь над выбором и не придерживаясь какой-то одной стороны. Запоминать путь сейчас было бессмысленно, ведь обратно я уже не вернусь, а если и вернусь, действовать придется так же наугад, как и сейчас. Я сделала последний выбор, и тогда ответвления кончились, а вместе с ними кончились двери и комнаты. Сколько-то закрытых дверей, что были ближе к потолку, нежели к полу, я оставила за собой, не желая туда заглядывать – в них меня ждало то же самое.

Тогда коридор выстроился в одну длинную шеренгу, как в самом начале, и я поняла, что приближаюсь к новым мирам. Перед каждым шагом меня охватывало не то беспокойство, не то предвкушение. Я тревожилась, но интерес побеждал любую отравленную мысль и любое такое же чувство. Я шла, и громко дыша, ждала продолжения. Того, что скрывалось за этим коридором. Это были очередные коридоры? Пустые или захламленные помещения? Очередные лабиринты из стен, арок и колонн? Или что-то еще?

Духота подстегивала меня, но тело по-прежнему оставалось холодным. Я была вся в поту. Кожаные ремешки туфель так и норовили выскочить из моих мокрых пальцев. Мочевой пузырь сдавил брючный ремень. Стоило поскорей найти место, где я могла справить нужду. Расстегивать ремень было уже бесполезно. Тогда боль будет чувствоваться куда сильней, и вместе с мочевым пузырем зарежет живот. Увидев впереди малоосвещенное помещение и почувствовав приближение тишины, скрытой в ворсе ковра и отсутствии жужжащих ламп, я спешно расстегнула на себе брюки и присела в темном углу, там, где белые квадратики плитки были чернее всего.

Переступая с ноги на ногу, вслушиваясь в свое же надсадное дыхание и ощущая, как приливает к голове кровь, я долго освобождала мочевой пузырь. Прозрачные ручейки плясали между моих ступней, утекая туда, где плитка держала наклон, в темную кляксу, которая была невидима даже мне. Этот факт меня слегка успокоил. Сдув налипшие на лоб волосы, я со стыдом застегнула на себе брюки и поправила блузку, по привычке зачем-то посмотрев по сторонам. Но здесь никого и ничего не было. Можно было не бояться. По-крайней мере пока.

Надев туфли, я пошла в сторону, где слегка рассеивался свет, и глазам становилось чуточку легче. Жаль, что глазные капли остались на моем рабочем столе. Наверное, это одна из первых зацепок, которая бросится кому-то в глаза. Сначала мое отсутствие и только потом мои глазные капли.

То, что ждало меня впереди, было пустым темным залом ожидания, какие я встречала в больницах или юридических конторах, а теперь он напоминал мне какой-нибудь захудалый торговый центр, а точнее, его нулевой этаж. Кругом темно, и только всякие зеленые и красные кнопочки, неоновые таблички «Выход» и другие панели, светящиеся в темноте, а так же пара-тройка квадратиков ламп, что несмотря ни на что продолжали светить, позволяли увидеть хоть что-нибудь. Вдали виднелась ярко-синяя пластмассовая скамейка, самая дешевая из дешевых. Ее я могла бы поднять одной рукой и унести куда подальше, к примеру, вон в тот темный угол у гостиного диванчика. Над скамейкой белел большой окантованный круг. Я догадалась, что это были часы. Вместо обозначений цифр угадывались то ли черточки, то ли кружочки, а сами стрелки замерли, будто их напугали. В голову тут же закралась мысль, что стоит мне отвернуться, как они тут же как ни в чем не бывало пойдут, а потом остановятся, стоит мне обернуться.

Помещение было просторным. Здесь можно было бродить и бродить. Потолок здесь был самый обычный, состоящий из квадратиков погасших ламп и желтой плитки, на вид мягкой и гладкой. Иногда мне встречались страшного вида потолочные вентиляторы, похожие на пропеллер вертолета. На стенах висели странные постеры с изображением незнакомых улыбающихся лиц и предметов вроде зубной пасты с подписями на иностранных языках вроде тайского, арабского и иврита.

Периодически встречались мыльные изображения Иисуса Христа в разных позах: на закате, на рассвете, в солнечных лучах, в окружении голубей, облаков и всегда с распростертыми руками, будто он был готов обнять весь видимый и невидимый мир, успокоить тревожного странника вроде меня, а после увлечь за собой. На небо мне не шибко хотелось.

На этих постерах он выглядел гладким, словно вылепленным из пластелина, и потому было похоже, что здесь не обошлось без компьютерной графики. Его взгляд крупных и глубоких черных глаз исподлобья, очевидно нарисованный скорее чем-то, чем кем-то, в темноте вызывал по телу не то мурашки, не то микротоки. Внутри клубилось зловещее чувство, не позволяющее перестать смотреть. Здесь же мне встретились первые надписи на английском: «God bless», «Thanks God», «We love Jesus», «Lord have mercy».

Каждая буква притягивала меня, и мне казалось, потихоньку высасывала из меня душу. Я несколько раз останавливала на каждой свой взгляд, формируя слоги и слова до тех пор, пока их смысл не начал от меня ускользать и в голове не воцарилась полная пустота и слепота, как в глубоком колодце. Потом, словно раздался какой-то громкий звук, я первый раз моргнула, почувствовав, насколько сильно мне режет глаза – сколько времени я немигающе смотрела на буквы?

Я вздрогнула, будто от сквозняка, ощутив, как реальное положение вещей протягивает ко мне руку. Я была в обесточенном зале ожидания, но мне было совершенно нечего ждать. Смотря на эти изображения, карикатурные и ненастоящие, словно они могли висеть на стенах лишь в каком-нибудь параллельном мире, я по-настоящему была здесь и смотрела на них.

Вдруг что-то во мне перемкнуло, и я опустила взгляд на свои ноги в туфлях. Даже в темноте было видно, как они покрылись тонким налетом то ли пыли, то ли грязи. А может, этого не было видно на самом деле, может, эту грязь я просто почувствовала. Постояв так какое-то время, я заставила себя пойти дальше, оторвав намертво приклеившиеся к ковру ноги. Как только я тронулась, он ответил на мое движение сухим шорохом.

Зал продолжался дальше и дальше. Кое-где потолок подпирали уже знакомые мне колонны под цвет обоев, совсем как в подземном помещении – там они были просто необходимы. У самой дальней стены почти у потолка висел телевизор, и к моему большому удивлению, он работал. По ярко-синему дисплею то и дело пробегала надпись «DVD», из левого угла в середину, из середины вниз, снизу вверх и так далее. Каждый раз было удивительно угадывать ее направление. Вот только пульта нигде не было. Подойдя к телевизору, я пошарила по нему рукой, думая, что он может лежать поверх монитора, но так ничего и не нашла. Во всяком случае, эта заставка говорила только о том, что диск так и не вставили, а значит, смотреть на этом телевизоре было нечего. На этом загадка сама себя разгадала. Все закончилось, так и не начавшись.

Я продолжала бродить дальше, с интересом разглядывая горящие зеленые таблички с надписью «Exit», за которыми никакого выхода не было, лишь проходы в другие такие же помещения. Та синяя лавочка встретилась мне еще раза три и каждый раз неподалеку от этих неоновых табличек. Еще несколько раз я обнаруживала старые компьютерные кресла, как правило, в темных углах. Некоторые из них были повернуты к стене, словно наказанные дети, поставленные в угол, и тогда одиночество охватывала меня в полной мере. Жуть подбиралась по спине и хватала меня за загривок. К тому же, здесь было довольно зябко. Наверное, это место и вправду находилось где-нибудь под землей.

Я обошла зал ожидания несколько раз, и только в самом конце, там, где я собиралась шагнуть в очередную арку навстречу другим пространствам, я нашла автомат с напитками. Не заметить его было сложно, так как панель с кнопками тоже горела крошечными огоньками, а какая-то железяка внизу подсвечивалась белой полоской.

Встретившись с автоматом лицом к лицу, я в полной мере ощутила жажду, которую мне каким-то чудесным образом удавалось скрывать от самой себя настолько, что меня это не тревожило. Мало того, я просто не обращала на это особенного внимания, может, в целях экономии той воды, что еще примерно с глоток оставалась у меня в сумке. Разглядывая голубую горизонтальную надпись «Almond water», именно здесь я поняла, как сильно у меня пересохло во рту, а слюна стала настолько вязкой и тугой, что напоминала резину. Я попыталась ее проглотить, но она встала в горле, не двигаясь ни туда, ни сюда.

Я вплотную подошла к высоченному прямоугольнику и уставилась на панель. Мне предлагалось выбрать воду, минералку, апельсиновый сок или «coke». Я растопырила сумку в поисках мелочи и дрожащими, ничего не чувствующими и не видящими руками принялась шарить внутри по карманам, куда обычно закатывались монетки. Наличными я пользовалась редко, и потому мне оставалось только надеяться, что те монетки, которые я видела еще месяца два назад в этих кармашках, никуда не выкатились и не пропали.

Наконец, я собрала нужную сумму и судорожно вытерла вспотевшие ладони о брюки, чтобы попасть монетками точно в крошечную щель. Я единожды нажала на кнопку «coke» и два раза кликнула по кнопке «вода». Этого должно было хватить на пару дней. Я нажала на кнопку «оk», и тогда щель для монет зажглась неоновым синим.

Я по очереди вкатила в отверстие все четыре монетки и подождала, с тревогой вглядываясь в продолговатое пространство внизу, где должны были появиться напитки. Прошло сколько-то секунд и щелочки погасли, но так ничего и не изменилось. Я погрузилась в оглушающую тишину. Мой взгляд продолжал бегать с панели и кнопок до корявого цифрового смайлика с надписью «Please, wait», до рисунка в виде синих и голубых волн и металлического кармашка, откуда можно было забрать свой заказ. В голове было длинное нескончаемое тире или многоточие.

Сама от себя того не ожидая, я со всей силы пнула автомат левой ногой, и приготовившись ударить второй и третий раз и потом столько, сколько потребуется, чтобы выместить всю свою злость и отчаяние, я застыла, наблюдая, как жестяные банки по одной исчезают с прилавка, и с приглушенным грохотом покачивая железный ящик из стороны в сторону, друг за другом оказываются в пространстве у моих ног. Я перевела дух, проведя по мокрому лбу рукой, и улыбнулась в пустоту. На дисплее появилась новая надпись «Thank you!» и рядом такой же дружелюбный смайлик, который в подобном месте мог показаться даже зловещим.

Кто бы мог подумать, проклятый автомат мог сожрать всю мою мелочь! Как же хорошо, что этого не случилось! Даже не проверяя, я могла быть уверена, что в сумке у меня не осталось ни копейки. Я воровато схватила баночки и запихала их в сумку, кое-как застегнув на ней молнию. Я внутренне ликовала, но не спешила расходовать новые запасы. Они еще могли пригодится.

Недолго думая, я нырнула в очередную арку, встретившуюся мне на пути. Оттуда во мрак тихонько стекался свет, а до меня начали доноситься странные звуки, и это не было похоже на привычное жужжание ламп. Скорее, это был отдаленный плеск воды. Я помнила, что даже тихонько лежа в воде, стоит только пошевелить пальцами, как раздается мягкий и влажный хлюпающий звук. Это и был он, только уж очень далекий. Но в этой раздетой тишине для моих ушей он был очень даже отчетливым.

Насторожившись, я вошла в помещение, которое оказалось на удивление узким коридором. Ковролин с плоским ворсом цвета молодой травы, розово-бежеватые гладкие стены, будто бы и не оклеенные обоями, но и не покрашенные – словом, никакие, нарисованные, – и потолок, состоящий из белых квадратов в крапинку и ламп, светящих бесшумно и ненавязчиво. Кроме едва различимого плеска воды не было слышно вообще ничего, словно я оглохла на одно ухо, а может и на два, и тогда этот звук вполне мог раздаваться внутри моей головы.

Я осторожно приближалась к цели, и с каждым метром, пройденным неверящей поступью, звуки становились все ближе и ближе. Коридор не изгибался и шел точно прямо без единого отклонения в сторону. Здесь не было препятствий и лабиринтов. Все было понятно и ясно. Был только этот ковер и мои ноги с набухшими венами, которые мне довелось как следует рассмотреть только здесь.

Эта одинаковая пустота в который раз меня завораживала, будто бы я бродила по развалинам своего сознания, а точнее, именно по укромным его местам, в которых никому, кроме меня, так и не побывать. Все казалось сюрреализмом, но при этом было просто как дважды два. В коридоре не было мебели, картин, постеров и каких-то других предметов, и от этого мне снова становилось не по себе. Казалось, страх шел со мной в ногу и замедлял шаг, чуток оттягивая меня назад за волосы. Но это чувство тайного высвобождения и единения с собой и этим жутким пугающим местом продолжало вести меня, словно за руку, все дальше и дальше.

Вскоре коридор расширился, и вместе с этим звук воды стал запредельным, будто что-то должно было начаться примерно прямо сейчас. Еще десять или пятнадцать вкрадчивых шагов, у которых, казалось, вырастали свои глаза и уши, и я, наконец, остановилась, чтобы как следует осмыслить то, что открылось моему взгляду.

По левую сторону коридор продолжал идти в своем направлении, а по правую начинался настоящий бассейн, представляющий собой высокий незамкнутый прямоугольник, со всех сторон огражденный белоснежной квадратной плиткой, которая, к тому же, еще и блестела, будто имела постоянный контакт с водой. Посередине помещения пролегала безукоризненная ровная черта, отделяющая ковер, стены и потолок, собранный из крупных квадратов, со вторым коридором, сверху вниз выложенным плиткой.

Где заканчивался ворс ковра, там же начиналась вода, но она на него не захлестывала. И вода, и ковер по левую сторону были на одинаковом уровне, и мне стоило слегка опустить в воду руку, чтобы ворс от воды окрасился в темно-зеленый. Еще даже не шевелясь, я вообразила эту картину в своей голове настолько правдоподобно и четко, будто это уже когда-то со мной случалось.

Рядом со стеной, горизонтально разделенной на две ровные части, стояла конструкция из тонких железных прутьев, а на подставке в самом верху стопкой лежало несколько вафельных полотенец, к которым я ни за что бы не прикоснулась.

Украдкой подойдя ко второму коридору, я осторожно заглянула за стену. Вдали было видно фрагмент еще одного помещения, так же заполненного водой, которое мне не удавалось как следует рассмотреть, как бы я не вытягивала шею. Из узкого тоннеля тек белый, почти что прозрачный свет. Виднелись колонны и какие-то резные фигуры все из той же белой квадратной плитки. Потолок гладкий и скругленный по форме арки. Все блестит, будто вода поочередно захлестывала на стены и потолок. Гладкая зеркальная поверхность неудержимо манила к себе. Хотелось раздеться и поплыть навстречу неизвестному.

Стоя на распутье, я посмотрела на наручные часы, которые, если как следует навострить слух, продолжали едва слышно тикать. Циферблат показал двенадцать дня с хвостиком. Наблюдая за секундной стрелкой, я впервые ощутила свою усталость. Свои ноющие гудящие ноги. Воспаленные глазные яблоки и тяжеленные веки. Сухость в глазах и ощущение песка при каждом моргании, будто этот песок перекатывался у меня под веками. Даже головную боль, ударяющую пульсациями в затылок и виски, которую, как голод и жажду, мне удавалось в себе игнорировать, списывая на нет. Тело вмиг стало каким-то пластмассовым и ненастоящим, абсолютно лишенным собственной воли. Может быть, так на него действовали окружающая обстановка и острый синтетический запах пластмассы и химикатов.

Глаза слипались. Чем больше я их терла, тем больше все расплывалось, и у меня все хуже выходило держать их открытыми. Сонливость навалилась на меня так внезапно, что до этого момента у меня и мысли не возникало о том, что вскоре предстоит сделать привал и отоспаться. Что и говорить, я считала, что проваливаться в сон в таком месте, где я находилась сейчас, было бы по меньшей мере неразумно и небезопасно. Никогда не знаешь, что будет дальше, тем более, пока глаза закрыты, а сознание висит, поставленное на паузу, где-нибудь над землей.