Тени в Замбуле

Роберт Э. Ховард

Тени в Замбуле

1. Начинается барабанный бой

«Опасность таится в доме Арама Бакша!»

Голос говорившего дрожал от волнения, а его худые пальцы с чёрными ногтями вцепились в могучую мускулистую руку Конана, когда он прохрипел своё предостережение. Это был жилистый, загорелый человек с неопрятной чёрной бородой, а рваная одежда выдавала в нём кочевника. Он казался ещё меньше и злобнее, чем когда-либо, на фоне гиганта-киммерийца с его чёрными бровями, широкой грудью и мощными конечностями. Они стояли на углу Базара Мечников, а по обе стороны от них струился многоязычный, разноцветный поток улиц Замбулы – экзотический, гибридный, яркий и шумный.

Конан отвел взгляд от следящей за дерзкой, красногубой Гханарой, короткая юбка которой обнажала ее загорелое бедро при каждом дерзком шаге, и нахмурился, глядя на свою назойливую спутницу.

«Что вы подразумеваете под опасностью?» – спросил он.

Прежде чем ответить, человек пустыни украдкой оглянулся через плечо и понизил голос.

«Кто знает? Но люди из пустыни и путники ночевали в доме Арама Бакша, и больше их никто не видел и не слышал. Что с ними стало? Он поклялся, что они встали и ушли, – и это правда, что ни один житель города никогда не исчезал из его дома. Но путников больше никто не видел, и люди говорят, что на базарах видели вещи и снаряжение, опознанные как их. Если Арам не продал их, уничтожив их владельцев, как они сюда попали?»

«У меня нет никакого товара, – прорычал киммериец, касаясь оплетенной шагреневой кожей рукояти палаша, висевшего у него на бедре. – Я даже коня продал».

«Но не всегда богатые чужестранцы исчезают по ночам из дома Арама Бакша!» – болтал зуагир. «Нет, там ночевали бедняки из пустыни – ведь у него меньше счёта, чем в других тавернах, – и больше их не видели. Однажды вождь зуагиров, чей сын таким образом исчез, пожаловался сатрапу Джунгир-хану, и тот приказал солдатам обыскать дом».

«И они нашли подвал, полный трупов?» – спросил Конан с добродушной насмешкой.

«Нет! Они ничего не нашли! И выгнали вождя из города угрозами и проклятиями! Но, – он приблизился к Конану и вздрогнул, – кое-что ещё было найдено! На краю пустыни, за домами, есть группа пальм, а в этой роще – яма. И в этой яме были найдены человеческие кости, обугленные и почерневшие! И не один раз, а много раз!»

«Что это доказывает?» – проворчал киммериец.

«Арам Бакш – демон! Нет, в этом проклятом городе, построенном стигийцами и которым правят гирканцы, где белые, коричневые и чёрные смешиваются, производя гибриды всех нечестивых оттенков и пород, – кто может отличить, кто человек, а кто замаскированный демон? Арам Бакш – демон в человеческом обличье! Ночью он принимает свой истинный облик и уносит своих гостей в пустыню, где его собратья-демоны из пустошей собираются на совет».

«Почему он всегда похищает незнакомцев?» – скептически спросил Конан.

Жители города не позволят ему убивать своих соплеменников, но их не волнуют чужеземцы, попавшие к нему в руки. Конан, ты с Запада и не знаешь тайн этой древней земли. Но с начала времён демоны пустыни поклонялись Йогу, Владыке Пустых Обителей, с огнём – огнём, пожирающим человеческие жертвы.

«Будь осторожен! Ты много лун прожил в шатрах зуагиров, а ты наш брат! Не ходи в дом Арама Бакша!»

«Скройся с глаз долой!» – вдруг крикнул Конан. «Вон идёт отряд городской стражи. Если они тебя увидят, то, возможно, вспомнят лошадь, украденную из конюшни сатрапа…»

Зуагир ахнул и судорожно задергался. Он нырнул между будкой и каменным корытом для лошадей, остановившись лишь на мгновение, чтобы пробормотать: «Берегись, брат мой! В доме Арама Бакша демоны!» Затем он метнулся в узкий переулок и скрылся из виду.

Конан поправил широкую перевязь с мечом по своему вкусу и спокойно отвечал на испытующие взгляды проплывавших мимо стражников. Они смотрели на него с любопытством и подозрением, ибо он выделялся даже в такой пёстрой толпе, что теснила извилистые улочки Замбулы. Голубые глаза и непривычные черты лица выделяли его среди восточных толп, а прямой меч на поясе подчеркивал расовое различие.

Стражники не стали его преследовать, а свернули вниз по улице, пока толпа расступалась перед ними. Это были пелиштимцы, коренастые, крючконосые, с иссиня-чёрными бородами, обрамлявшими закованную в кольчугу грудь, – наёмники, нанятые для работы, которую правящие туранцы считали ниже своего достоинства, и оттого не менее ненавидимые полукровным населением.

Конан взглянул на солнце, которое только начинало садиться за дома с плоскими крышами на западной стороне базара, и, снова пристегнувшись, двинулся в сторону таверны Арама Бакша.

Словно горец, он двигался по постоянно меняющимся цветам улиц, где рваные туники жалующихся нищих скользили по отделанным горностаем халатам знатных купцов и расшитому жемчугом атласу богатых куртизанок. Огромные чернокожие рабы ковыляли, толкая синебородых странников из городов Шемита, оборванных кочевников из окрестных пустынь, торговцев и искателей приключений со всех земель Востока.

Коренное население было не менее разнородным. Столетия назад сюда пришли армии Стигии, создав империю на месте восточной пустыни. Замбула тогда была всего лишь небольшим торговым городком, раскинувшимся среди кольца оазисов и населённым потомками кочевников. Стигийцы превратили её в город и заселили своими соотечественниками, а также рабами-шемитами и кушитами. Непрерывные караваны, пересекавшие пустыню с востока на запад и обратно, приносили богатства и способствовали дальнейшему смешению рас. Затем пришли туранцы-завоеватели, прибывшие с востока, чтобы отодвинуть границы Стигии, и вот уже целое поколение Замбула была самым западным форпостом Турана, управляемым туранским сатрапом.

Вавилонский гул множества языков бил в уши киммерийца, пока беспокойный узор улиц Замбулы вился вокруг него – время от времени прорезаемый отрядом гремящих всадников, высоких, гибких воинов Турана с темными ястребиными лицами, звенящим металлом и кривыми мечами. Толпа выбегала из-под копыт своих коней, ибо они были владыками Замбулы. Но высокие, угрюмые стигийцы, стоявшие в тени, мрачно смотрели, вспоминая свою древнюю славу. Гибридное население мало заботилось о том, обитает ли король, управляющий их судьбами, в темной Кеми или в сияющем Аграпуре. Джунгир-хан правил Замбулой, и люди шептались, что Нафертари, любовница сатрапа, правит Джунгир-ханом; Но люди продолжали свой путь, щеголяя своими разноцветными одеждами на улицах, торгуясь, споря, играя в азартные игры, пьянствуя, любя, как это делали жители Замбулы на протяжении всех столетий, пока ее башни и минареты возвышались над песками Харамуна.

Бронзовые фонари с резными изображениями злобно скалящихся драконов зажглись на улицах ещё до того, как Конан добрался до дома Арама Бакша. Таверна была последним жилым домом на улице, ведущей на запад. Широкий сад, окружённый стеной, где густо росли финиковые пальмы, отделял её от домов дальше на восток. К западу от таверны находилась ещё одна пальмовая роща, через которую улица, теперь ставшая дорогой, петляла в пустыне. Через дорогу от таверны стоял ряд заброшенных хижин, укрытых тенью разбросанных пальм, где обитали лишь летучие мыши и шакалы. Спускаясь по дороге, Конан задавался вопросом, почему нищие, которых так много в Замбуле, не заняли эти пустые дома под ночлег. Огни погасли на некотором расстоянии позади него. Здесь не было фонарей, кроме того, что висел перед воротами таверны: только звезды, мягкая пыль дороги под ногами и шелест пальмовых листьев на пустынном ветру.

Ворота Арама выходили не на дорогу, а в переулок, тянувшийся между таверной и садом финиковых пальм. Конан яростно дёрнул за верёвку, свисавшую с колокольчика рядом с фонарём, и усилил его грохот, ударяя рукоятью меча по окованной железом тиковой калитке. В воротах открылась калитка, и оттуда выглянуло чёрное лицо.

«Открой, черт тебя побери», – потребовал Конан. «Я гость. Я заплатил Араму за комнату, и она у меня будет, клянусь Кромом!»

Чёрный вытянул шею, чтобы вглядеться в освещённую звёздами дорогу позади Конана; но он молча открыл ворота и закрыл их за киммерийцем, заперев на замок и засов. Стена была необычайно высокой; но в Замбуле водилось много воров, и дом на краю пустыни, возможно, придётся защищать от ночного набега кочевников. Конан прошёл через сад, где огромные бледные цветы качались в звёздном свете, и вошёл в пивную, где за столом сидел стигиец с бритой головой студента, размышляя над безымянными тайнами, а в углу какие-то невзрачные люди препирались за игрой в кости.

Арам Бакш вышел вперед, ступая мягко, это был дородный человек с черной бородой, опускавшейся на грудь, с выступающим крючковатым носом и маленькими черными глазами, которые никогда не были спокойны.

«Хочешь есть?» – спросил он. «Пить?»

«Я съел в суке кусок говядины и буханку хлеба» , – проворчал Конан. «Принеси мне кружку газанского вина – у меня как раз осталось, чтобы за него заплатить». Он бросил медную монету на залитую вином доску.

«Вы не выиграли за игорными столами?»

«Как я мог это сделать, имея всего лишь горстку серебра? Я заплатил тебе за комнату сегодня утром, потому что знал, что, скорее всего, проиграю. Я хотел быть уверен, что у меня будет крыша над головой сегодня вечером. Я заметил, что на улицах Замбулы никто не спит. Даже нищие ищут укрытие, которое можно забаррикадировать до наступления темноты. Должно быть, в городе водится особенно кровожадная порода воров».

Он с наслаждением проглотил дешёвое вино и последовал за Арамом из бара. Игроки за его спиной прекратили игру, глядя ему вслед с загадочным задумчивым видом. Они промолчали, но стигиец рассмеялся – жутким смехом, полным бесчеловечного цинизма и насмешки. Остальные беспокойно опустили глаза, избегая взгляда друг друга. Искусства, изучаемые стигийским учёным, не рассчитаны на то, чтобы заставить его разделять чувства обычного человека.

Конан последовал за Арамом по коридору, освещённому медными лампами, и ему не понравилось, что хозяин бесшумно шагал. Ноги Арама были обуты в мягкие тапочки, а коридор был устлан толстыми туранскими коврами; но от замбуланцев исходил неприятный намёк на скрытность.

В конце извилистого коридора Арам остановился у двери, поперёк которой в крепких металлических кронштейнах покоился тяжёлый железный засов. Арам поднял его и провёл киммерийца в благоустроенную комнату, окна которой, как сразу заметил Конан, были небольшими и крепко обрамлёнными витыми железными прутьями, изящно позолоченными. На полу лежали ковры, стояла кушетка на восточный манер и витиеватые резные табуреты. Комната была гораздо более роскошной, чем та, которую Конан мог бы найти за ту же цену ближе к центру города – факт, который впервые привлёк его внимание, когда утром он обнаружил, насколько скудным стал его кошелёк от гуляний последних дней. Он прискакал в Замбулу из пустыни неделю назад.

Арам зажёг бронзовую лампу и теперь обратил внимание Конана на две двери. Обе были снабжены тяжёлыми засовами.

«Сегодня ночью ты можешь спать спокойно, киммериец», – сказал Арам, моргая поверх своей кустистой бороды, стоя в дверном проеме.

Конан хмыкнул и бросил свой обнаженный палаш на диван.

«Ваши засовы и решетки крепки, но я всегда сплю подле себя сталью».

Арам не ответил; он постоял немного, теребя пальцами густую бороду, глядя на грозное оружие. Затем он молча вышел, закрыв за собой дверь. Конан задвинул засов, пересёк комнату, открыл противоположную дверь и выглянул. Комната находилась в той части дома, которая выходила на дорогу, ведущую на запад от города. Дверь вела в небольшой дворик, окружённый стеной. Торцевые стены, отделявшие её от остальной части таверны, были высокими и без входов; но стена, примыкавшая к дороге, была низкой, и на воротах не было замка.

Конан на мгновение замер в дверях, в свете бронзовой лампы, освещавшей ему путь, и смотрел вниз, на дорогу, исчезающую среди густых пальм. Их листья шелестели на лёгком ветерке; за ними простиралась голая пустыня. Далеко на улице, в другой стороне, мерцали огни, и до него доносился слабый шум города. Здесь был только звёздный свет, шёпот пальмовых листьев, а за низкой стеной – дорожная пыль и заброшенные хижины, подпиравшие низкими звёздами свои плоские крыши. Где-то за пальмовыми рощами заиграл барабан.

Искажённые предостережения Зуагира вернулись к нему, став менее фантастическими, чем на многолюдных, залитых солнцем улицах. Он снова задумался над загадкой этих пустых хижин. Почему нищие сторонятся их? Он вернулся в комнату, закрыл дверь и запер её на засов.

Свет начал мерцать, и он, осмотревшись, выругался, обнаружив, что пальмовое масло в лампе почти закончилось. Он начал звать Арама, но пожал плечами и задул лампу. В мягкой темноте он растянулся на диване, полностью одетый, его жилистая рука инстинктивно нащупала рукоять палаша и сомкнулась на ней. Лениво поглядывая на звёзды, обрамлённые решётчатыми окнами, слушая шёпот ветра сквозь ладони в ушах, он погрузился в дремоту, смутно слыша бормотание барабана где-то в пустыне – низкий гул и бормотание кожаного барабана, по которому бьют мягкими, ритмичными ударами раскрытой чёрной ладони…

2. Ночные тайники

Киммерийца разбудило тихое открывание двери. Он проснулся не так, как цивилизованные люди, сонным, одурманенным и одурманенным. Он проснулся мгновенно, с ясным умом, узнав звук, прервавший его сон. Напряженно лёжа в темноте, он увидел, как медленно открывается наружная дверь. В расширяющейся трещине звёздного неба он увидел огромную чёрную тушу с широкими, сгорбленными плечами и бесформенной головой, затенённой звёздами.

Конан почувствовал, как у него между плеч побежали мурашки. Он надёжно запер дверь. Как она могла открыться сейчас, если не по сверхъестественной причине? И как у человека могла быть такая голова, вырисовывающаяся на фоне звёзд? Все рассказы о дьяволах и гоблинах, которые он слышал в шатрах Зуагира, вернулись, оставляя на его коже капли липкого пота. Чудовище бесшумно проскользнуло в комнату, согнувшись и шаркая; знакомый запах ударил в ноздри киммерийца, но не успокоил его, поскольку легенды Зуагира представляли демонов именно такими.

Конан бесшумно поджал под себя длинные ноги; обнажённый меч держал его в правой руке, и когда он нанёс удар, это было так же внезапно и смертоносно, как тигр, выпрыгнувший из темноты. Даже демон не смог бы избежать этого стремительного натиска. Его меч встретился с плотью и костями, и что-то тяжело упало на пол с душераздирающим криком. Конан скорчился в темноте над этим, с мечом капала кровь в его руке. Дьявол, зверь или человек, это существо лежало мёртвым на полу. Он чувствовал смерть так, как чувствует её любое дикое существо. Он посмотрел через полуоткрытую дверь на освещённый звёздами двор. Ворота были открыты, но двор был пуст.

Конан закрыл дверь, но не запер её. Нащупывая в темноте лампу, он зажёг её. Масла в лампе хватило бы на минуту-другую. Мгновение спустя он уже склонился над распростертым на полу телом в луже крови.

Это был гигантский чернокожий человек, голый, если не считать набедренной повязки. Одна рука всё ещё сжимала дубинку с узловатым наконечником. Кудрявая шерсть этого парня была собрана в роговидные веретена из веток и засохшей грязи. Эта варварская причёска придавала голове уродливый вид в звёздном свете. Получив подсказку к загадке, Конан раздвинул толстые красные губы и хмыкнул, глядя на заточенные до острия зубы.

Теперь он понял тайну незнакомцев, исчезнувших из дома Арама Бакша; загадку чёрного барабана, доносившегося из-за пальмовых рощ, и ямы с обугленными костями – ямы, где под звёздами жарилось странное мясо, а чёрные звери, утоляя свой отвратительный голод, сидели на корточках. Человек на полу был рабом-каннибалом из Дарфара.

В городе было много таких, как он. Каннибализм открыто не терпели в Замбуле. Но Конан теперь знал, почему люди так надёжно запираются на ночь, и почему даже нищие сторонятся открытых переулков и развалин без дверей. Он заворчал от отвращения, представив себе грубые чёрные тени, крадущиеся по ночным улицам в поисках человеческой добычи, и таких людей, как Арам Бакш, которые открывают им двери. Хозяин таверны не был демоном; он был хуже. Рабы из Дарфара были отъявленными ворами; не было никаких сомнений, что часть награбленной ими добычи попадала в руки Арама Бакша. А взамен он продавал им человечину.