Атолл

Джон так все и объяснил парням. Надо говорить правду, был у него девиз. Правда она не подведет.

– Значит, ты считаешь, что у нас тут только один хлам продают? – сказал главарь.

– Он думает, что мы все здесь нищие! – подзуживал правая рука главаря – парень с косыми, как скрещенные клинки, зубами.

Джон стал что-то лопотать про свою бедность, но участь его уже была решена.

– За то, что ты посмел нарушить границу нашего государства… Эй, Сэмми! Что мы делаем с нарушителями наших священных границ? – спросил совета главарь у подошедшего к ним сопливого подростка.

– Обрезаем яйца, – хриплым гортанным голосом сказал подросток, достал бритву и вытряхнул жуткое лезвие.

У Джона от страха похолодело то, что хотели ему отрезать, но он нашел в себе силы протестовать:

– Позвольте! Но мы с вами живем в одной стране, самой свободной стране мира!

– Закрой пасть, белый ублюдок!.. – твердый палец больно воткнулся ему в грудь, и он, дернувшись, стукнулся головой о стекло витрины, к счастью, оно выдержало. – Запомни, белая моль…

Из-за угла вывернул побитый «Шевроле» с коробкой мигалок на крыше. Джон с облегчением вздохнул, но быстро пришло разочарование. Патрульный «кар», в котором сидели два копа, разумеется, черных, проехал мимо. Полицейские демонстративно смотрели в другую сторону, делая вид, будто на противоположной стороне улицы происходит нечто интересное, хотя там была грязная пустота.

– Запомни, белый, – опять начал черный бандит, после псевдолояльной паузы с копами, и Джон понял, что сейчас ему зачитают смертный приговор.

Вдруг дверь открылась, и из магазина вышел, щурясь на белый свет, старый негр. Нос у него был приплюснут больше, чем предписывали расовые признаки, и в осанке тощей его фигуры сохранилась некая спортивность. Было видно, что в молодости он занимался боксом и по привычке считает себя сильным человеком, в соответствии с этими представлениями он и вел себя.

– Вы что здесь устроили разборку возле моего магазина? – гаркнул он на парней, ничуть их не боясь. – Прочь! Прочь отсюда!

– Я хотел у вас купить! – вскричал Джон, надеясь, что торгашеские чувства собственника все-таки перевесят расовые предрассудки, и оказался прав.

– Что ты хотел у меня купить? – владелец магазина подозрительно уставил на него старческие глаза с красной окантовкой – следствие бессонных ночей.

– Вот эту машинку, – Джон ткнул пальцем в витрину.

– Заходи, – кивнул старик молодому белому, а парням бросил: – Прочь, здесь моя территория.

Звякнул колокольчик, подвешенный к двери. И Джон обрадовался, что попал в надежное убежище. Правда, из него все равно придется выйти, но эту проблему будем решать позже, не сейчас. Сейчас можно передохнуть и осмотреться.

Старик без лишней канители достал из витрины машинку, ибо это был единственный экземпляр, и повел покупателя к обшарпанному прилавку. Джон все же огляделся. Магазин представлял собой пародию на заведение торговли. В этих стенах, как призрак в склепе, покоился XIX век. И больше добавить тут нечего.

– Вот, смотри… – старик сдул пыль с каретки и клавиатуры.

Это был древний черный ундервуд вертикальной компоновки. Буквы были уложены под кругляши плексигласа, в некоторых местах замутненного до непрозрачности.

– Механизм сделан на совесть, – нахваливал продавец, – его только смазать надо и он еще сто лет будет работать.

Старик наобум забарабанил по клавишам, рычажки с литерами ударили по обрезиненному валику и так истосковались по работе, что торопились разом протиснуться в узкую направляющую щель и, конечно же, застряли там. Старик черной рукой со вздувшимися венами вернул буквы на место. Потом он, кряхтя, полез под прилавок, достал лист старой бумаги, подозрительно смятой, расправил её и попытался вставить в машинку, но не преуспел.

– Позвольте? – ринулся Джон.

Наконец лист вставился просто из жалости к Джону, тем более, что он делал это первый раз. Это как с женщиной – все не так получается и тогда она, стесняясь, вам поможет.

Лента была сухой, и на бумаге буквы отпечатывались просто от механического воздействия. Нечто слепое, мало разборчивое.

– Ленту купите в любом магазине канцелярских товаров, – поспешил сказать старик. – Подойдет.

– Хорошо, я беру машинку, – сказал Джон. – Футляр есть у нее?

– Обижаете! Конечно… – старик опять полез под прилавок и долго там возился, наверное, стирал пыль с коробки. – Вот держите.

Он протянул картонную коробку с фанерным дном, обшитую коричневым дерматином. Джон осмотрел футляр и сказал: «О'кей, упакуйте её». Это тебя сейчас упакуют, говорили глаза старого негра, и тогда Джон понял, что он находится лишь в пародии на магазин, и никто ему паковать здесь ничего не будет.

– Позвольте, я сам…

– Нет, – сказал противоречивый негр, – Это моя работа. Вы думаете, мы тут бездельничаем?

Подростковый бандит на секунду выглянул из-под старой личины.

– Нет, что вы, я так не думаю, – отперся Джон, хотя именно так и думал. Он понял, что правда – хорошо, а жить – лучше.

Старик поставил машинку на дно футляра, закрыл её крышкой (как крышкой гроба, подумал Джон), защелкнул замок и перевязал футляр пластиковой бечевкой, бывшей некогда цветной.

Джон полез в карман за деньгами, уж лучше истратить их на эту машинку, чем отдать просто так бандитам.

– Сколько с меня?

– 25 баков, – рубанул продавец, как палач топором.

У Джона дрогнуло сердце. У него было только двадцать с какой-то мелочью.

– 15 долларов, больше никак… – Попробовал качнуть права Джон.

– Коллекционный экземпляр. 20 и ни цента меньше, – сказал старик и выразительно посмотрел сквозь витрину.

Там стояли бандиты, курили и непристойно ругались, дожидаясь беленького, чтобы снять с него шкуру и натянуть её на уличный барабан.

– Согласен, – поспешно ответил Джон и выложил деньги на бочку, то есть на прилавок.

При виде денег черное лицо продавца сразу покрылось испариной, будто неожиданно ударил стоградусный фаренгейт. Старик хищно сгреб клешней купюры чужого враждебного государства и указал безопасный выход через задний двор. Джон с машинкой (которая, сволочь, весила полтонны) под мышкой бросился в параллельный квартал. Через десять минут хорошего спринтерского бега, он опять оказался на мирной территории и уже не спеша пошел домой.

Глава 8

Наконец наступил судьбоносный год и решающий день, событие, которого он с трепетным волнением ждал и одновременно боялся – он взял папку с рукописью романа, отпечатанного на гарлемской машинке, и пешком отправился в ближайшее издательство. Сердце билось учащенно. Потом оно дало сбой, когда Джон отворил тяжёлую дубовую дверь вестибюля старинного многоэтажного здания на Перри-стрит.

К нему тотчас бросился швейцар в мундире с золотыми галунами и в некогда белых хлопчатобумажных перчатках. На лице стражника цвета остывшего кофе блестели два ряда белых, как не растаявший сахар, зубов.

– Вы куда, мистер?

– В издательство, – небрежно бросил Джон и помахал папочкой перед носом швейцара, будто это был пропуск в VIP-зону.

Как ни странно, это подействовало. Швейцар сделал движение туловищем, намекавшее на поклон, деликатно взял посетителя под локоток и проводил к лифту.

– Седьмой этаж, – подсказал швейцар, помогая справиться с лифтом.

– Благодарю, вы очень любезны.

Лифт тронулся. Это был элеватор старой конструкции, навевавший тюремные ассоциации, ибо везде были

раздвижные решетки и стальные сетки безопасности.

На этаже издательства все было устроено так, что ворвавшийся с улицы террорист, если он с боем прорвется через швейцарскую, попадает в хитрую ловушку коридоров и непонятного назначения кабинетов с людьми, работающими на гремящих пишущих машинках. Пока он будет вести перестрелку с пьющими кофе охранниками, пыл его – разгромить приемную – окончательно угаснет.

Джон сунулся в несколько дверей, поговорил с кучей ненужных людей, окутанных клубами табачного дыма, пока не нашел заветное. Вот она приемная. Ситуация ему сравнилась с приемной у Господа Бога. Сейчас все решится. «Быть или не быть?»

– Вам назначено? – едва он переступил Рубикон, обратилась к нему секретарша, строго одетая женщина бальзаковского возраста. Не какая-нибудь короткоюбочная финтифлюшка. Она всё видела насквозь, как рентгеновский аппарат, с ней небрежность не прокатит.

– Мне к мистеру Буллу… – пробормотал Джон и почему-то спрятал папку за спину, вместо того, чтобы её предъявить.

– Я это поняла, потому и спрашиваю: вам назначено? Как ваше имя?

Посетитель взял себя в руки, выпрямил спину и произнес:

– Кейн, Джон.

Выглядело это так, будто он представился: Бонд, Джеймс.

– Очень приятно Мистер Кей Джонс…

– Кейн – моя фамилия, а имя – Джон.

– Ох, простите, не расслышала…

Секретарша почувствовала свою вину, и этим стоило воспользоваться.

– Я принес рукопись и хочу, чтобы… чтобы мистер Булл прочел её…

– Ну зачем же утруждать такими пустяками самого мистера Булла… Ах, простите… ваша рукопись, конечно, не пустяк, но для этого у нас есть отдел рукописей. По коридору направо, потом налево, чуть прямо и резко влево. Охрана вам покажет…

«Рукопись отдай лично в руки редактору, желательно, главному, самому, – наставлял Кейна лауреат "золотого пера", когда начинающий писатель, по уже приобретенной дурной привычке, решил проконсультироваться с метром журналистики, встретившись с ним на крыльце их общего дома. – Если сдашь в отдел рукописей, там она и сгинет. Писульки твои отдадут на рецензию одному из бездарностей, несостоявшемуся писателешке, который подвизается у них на службе. Он, злобно потирая ручонки, капая горчицей с хот-дога, одним глазом пробежит по твоим, кровью написанным страницам. Потом вырвет из середины клок листов и оботрет ими свои сальные руки. Через три месяца или полгода тебе сообщат, что "Ваше замечательное произведение не заинтересовало наше говенное издательство, желаем успехов". Хорошо, если вернут рукопись, а нет, – будешь снова машинку долбить, перепечатывая свой роман».

Журналист был жизнелюбивым оптимистом, лауреат конкурсов, а значит, удачник, и это придало былую уверенность соискателю писательского счастья.

Совсем другой настрой, все ту же пресловутую ложку дегтя выдал Кейну другой полузнакомый, которого Джон звал Стоппером – эрудит, непризнанный литературный гений, – с которым они уже давно пили «Гиннес» в Гринвич-Виллиджском баре «Монпарнас»:

«По-моему, ты лезешь в запретную зону, – сказал Стоппер с кислой миной на небритой физиономии. – Пойми, чувак, все это бесполезно. (Слово «бесполезно» было самым часто употребляемым в его словаре). Тут все места схвачены и чужака они не пустят». – «Но ведь меня напечатали в журнале, а я никому не был известен», – пытался нейтрализовать кислоту Джон Кейн и показал псевдогению заветные печатные страницы. Физиономия псевдогения стала еще кислее. Он посмотрел иллюстрации к рассказу, пролистнул и даже удивился (о, да у тебя длинный рассказ) и вернул журнал Джону. «Ну, – он частично согласился, но гнул свою линию, – одно дело журнал, там под общим прикрытием любая дрянь прокатит (сам ты дрянь, подумал Джон, но смолчал) – и совсем другое дело – книга. Тут уж нужно иметь имя. Никто не станет вкладывать деньги в темную лошадку. Замкнутый круг получается. Чтобы заиметь имя, нужно написать не какую-нибудь дрянь, а, по меньшей мере, бестселлер. Но чтобы его напечатать, нужно иметь имя».

«Да иди ты… – разозлился Джон. – Сам ты дрянь». – «Не обижайся, чувак. Ну, разве что случится чудо…»

Джон как раз и надеялся на чудо. Все молодые надеются на чудо и очертя голову лезут туда, куда человек бывалый не рискнул бы соваться. Настойчивость Джона Кейна объяснялась тем, что он, получивший хороший щелчок, был еще все же до изумления наивен.

– Я вас очень прошу… – Джон впервые в своей карьере пустил в ход мужские флюиды.

Но на даму это не подействовало.

– Простите, но мистер Булл не занимается самотеком. Только заказанными рукописями. Вам ведь не заказывали? – с надеждой спросила секретарь.

– И все же я хотел бы отдать рукопись лично в руки главному редактору, – Джон Кейн был сама непреклонность. У него, как у осьминога в минуту опасности, происходила резкая смена, только не окраски, а настроения – то он робок, то агрессивен. Он словно бы прощупывал противника на уязвимость, пока какая-нибудь эмоция того не проймет. Но секретарша была в бронежилете из инструкций.

– Да вы понимаете, куда вы рветесь?! Легче верблюду протиснуться сквозь игольное ушко, чем попасть к мистеру Буллу на прием без записи!

– Ну, в виде исключения! Один раз в жизни! – заломил руки юный соискатель счастья.

– Боюсь, что тогда мы создадим дурной прецедент и тогда… – снова начала секретарь свою песню верности долгу за оградой из терновника.

Тут священная дверь вдруг отворилась, и из кабинета босса вышел сам босс. Он был так огромен, что сразу потеснил всё – мебель, секретаршу и самого Джона с его жалкой папочкой. Все трое разом подали звуки: Джон кашлянул, секретарша обратилась: «Мистер Булл…», Босс сказал: «Мисс Линн, где у нас договор с мистером Брокманом?»

Мисс Линн засуетилась, приговаривая, что сейчас отыщет, сей момент… но по лицу её было видно, что она лихорадочно вспоминает, кто такой этот мистер Брокман?

«Она, оказывается, еще и мисс», – мысленно усмехнулся Кейн и по контрасту с подчиненной секретаршей испытал некоторую радость, даже на секунду расслабился, сознавая себя никому не подчиненным, свободным человеком.

– Не торопитесь, Джоан, – великодушно отпустил вожжи мистер Булл, – подадите мне его вечером.

Джон Кейн мгновенно представил, как мисс Джоан Линн, неимоверно напрягаясь, ставит на стол шефа блюдо с поджаренной на медленном огне тушей неизвестного мистера Брокмана, лежащего на выпотрошенном брюхе, раздвинув лапки, а во рту у него торчит зеленая веточка петрушки.

– Мистер Булл, – сказала секретарь, – звонил мистер Элиас Джойнтер, сообщил, что весьма сожалеет, но встретиться с вами в ресторане «Граф Монтекристо» не сможет, потому что вчера при игре в гольф повредил лодыжку.

– Старый скряга, – сказал мистер Булл, нахмурившись, – знаю я его штучки. Он специально ударил себе по ноге. Ну и черт с ним, обойдемся и без его инвестиций…

Тут мистер Булл оборвал сам себя, поняв, что говорит лишнее при постороннем.

– Выходит, у меня окно? – озадаченно произнес босс, – и преогромное… Ай-яй-яй… – Мельком глянув на Джона, мистер Булл спросил: – У нас посетитель?

– Разрешите представить, – фальшиво улыбаясь, сказала секретарша, – это мистер Кейн…

– Очень рад, – ответствовал хозяин. И было видно, что он действительно рад, или это был обман зрения?

– Вы ко мне?

– Й-й-я да… – с кашлем выплюнул ответ Джон, так как язык его присох к гортани. Ему ужасно хотелось пить. Во рту всё горело, как в долине смерти.

– А что вы все кашляете? Вы не больны? – тревожно спросил мистер Булл. – Туберкулезом не болеете?

– Нет, что вы, абсолютно здоров. Это просто нервное.

– Нервное… Сейчас все нервные. Нут-ка, чем могу быть полезен?

Кейн не верил своему счастью: главный редактор, он же владелец солидного издания спрашивает у никому не известного автора, чем он, мистер Булл, может быть полезен! Дас ист фантастиш! – как говорят немцы.

Кейн выставил напоказ заветную папку.

Мистер Булл все понял. Случилось чудо. Он пригласил Джона в свой кабинет. Секретарша смотрела на мистера Кейна с уважением как на создателя прецедента.

Кабинет мистера Булла производил внушительное впечатление. Это была уютное, со вкусом отделанное помещение, обшитое панелями из дуба, с удобными кушетками и дорогим брюссельским ковром посреди блестящего паркета.

Хозяин офиса указал посетителю на дорогущее кожаное кресло перед столом, и Кейн торопливо уселся, стараясь держать спину прямо.

Сам шеф издательства восседал за массивным дубовым столом и вызывал в памяти у посетителей персонажи с Уолл-стрит: банкиров, стальных магнатов и владельцев железных дорог. Книжные шкафы со стеклянными дверцами заполняли справочники по праву и выпущенные издательством книги. На стенах висели неподписанные фотографии президентов.

– Ну, что вы там принесли? – деловито начал хозяин кабинета, – давайте, я посмотрю.

Джон Кейн выхватил из папки объёмную рукопись, как ковбой выхватывает кольт в ответственную минуту, и протянул вершителю судеб. Страницы пачки уже обтерлись, некоторые были с загнутыми углами. Вершитель их разгладил, открыл титульный лист и стал читать.

«Он что, при мне будет читать? – с некоторым недоумением подумал Джон, – но ведь это занятие не на один день…»

– Чтобы сделать заключение о романе и его авторе, вовсе не обязательно читать вещь целиком, – не отрываясь от рукописи, сказал мистер Булл, чутьем профессионала угадав, о чем думает посетитель, – достаточно любых пяти страниц. Во всяком случае, для меня, если вас это беспокоит…

– Нет-нет, что вы! – подскочил Кейн. Он удивился и восхитился, глядя, как широкоугольный взгляд мистера Булла сканирует страницу.

Томительная пауза, хотя и обещанная быть короткой, все же позволила Джону Кейну детально разглядеть хозяина кабинета.

У мистера Булла – редактора и владельца издательства «Найт стар» – была очень выразительная внешность. Несмотря на относительно молодой возраст, где-то слегка за тридцать, это был огромный, просто-таки необъятный, похожий на быка человек, что и подтверждала его фамилия. Тугие щеки были гладко выбриты. Глаза для мужчины довольно красивые, с острым блеском и умом. Но особое внимание притягивала его шея. Она была невероятной толщины или «жирноты», если бы можно было так сказать. В окружности она не уступала его огромной голове с черными, слегка курчавыми волосами. Шея была без единой складочки, мягкая на вид. На ум Джону Кейну пришла вдруг совершенно дикая, несуразная мысль или желание, абсолютно не свойственное его натуре, – ему захотелось полоснуть по этой огромной шее опасной бритвой. Желание было странным и пугающим. Тем более, что бритва для Джона Кейна представлялась самым противным, подлым орудием убийства. Уж куда ни шло – револьвер, но бритва… Бр-р-р! Он так и слышит, как острейшее стальное лезвие с ледяной ложбинкой с жутким шорохом разрезает кожу, много легче, чем нож масло. Просто невероятно легко разрезает. И из этого лунообразного широкого разреза хлещет кровь… Достаточно ли её будет, чтобы удовлетворить ваших читателей, а, мистер Бык?

Джон Кейн очнулся от своих кровавых видений, потому что мистер Булл внезапно отложил рукопись и поймал взгляд соискателя. Застигнутый на месте преступления Джон Кейн, расшифровал в красивых гренадерских глазах целую гамму чувств: недоумение, гнев и в конце, как заключительный аккорд – саркастическая ирония.

– Простите, я задумался, – извинился Кейн и машинально поправил узел галстука, при этом так же машинально провел

рукой по своей безупречной шее.

– Прощаю, – смягчился мистер Булл. – А я даже знаю, о чем вы думали. Хотите, скажу?

– Это будет любопытно. – Кейн сухо, принужденно кашлянул.

– Да, это будет очень интересно, – усмехнулся мистер Булл, откинулся на спинку своего громадного кожаного кресла, и оно скрипнуло, как могут скрипеть только дорогие вещи. – Вы подумали, а хорошо бы этого жирного борова полоснуть по шее опасной бритвой, а? Подумали? Я прав?

– Да как вам такое… – фальшиво возмутился Кейн.

– Да ладно вам… – махнул пухлой рукой редактор. – Не вы первый так думаете. Один даже успел достать из кармана бритву. Он её специально принес, когда повторно пришел за отзывом… Но на такой случай у меня есть вот это…

Мистер Булл вместе со спинкой кресла вдруг ринулся вперед, упал на руки, спружинил ими о край стола, открыл ящик и с тяжелым стуком выложил на столешницу огромный никелированный револьвер. Наверное, из таких револьверов Элвис Пресли расстреливал провинившиеся телевизоры у себя в доме не в лучшую пору своей жизни, когда стал таким же полным, как мистер Булл, только куда более несчастным.

Однако, в отличие от депрессивного Элвиса, мистера Булл несчастным назвать было никак нельзя. Напротив, счастье так и распирало его, из него фонтаном била энергия. Глаза его горели жаждой жизни, он казался удивительно подвижным, притом, что редко вставал с места.

– А теперь позвольте мне высказать свое мнение о вашем романе, – вернувшись в деловое русло, сказал мистер Булл. – Оно будет беспристрастным, несмотря на ваше ко мне отношение…

– Я к вам отношусь более чем положительно, – поспешил вставить Джон.

– А вот слово «более» здесь совершенно не уместно, – огорчился хозяин кабинета. – Достаточно просто положительного отношения. Потому что я традиционной ориентации, короче, вы меня поняли, да? Отвечайте без лишних слов – «да» или «нет»?

– Простите, вы меня как-то сбили… и я не понял, что именно «да» или «нет»?

– Что ж вы, такой молодой, а не догоняете… Ну ладно, перейдем все-таки к делу. Итак…

Глава 9

После завтрака Джон курил первую свою сигару, сидя в шезлонге на палубе, глядя на бирюзовую воду лагуны, мангровые заросли по внутренней кромке берега и дальше – сквозь стволы кокосовых пальм – где темно-синие океанские просторы растворяются в мареве начинающегося дня.

Яхта стояла на якоре в центре лагуны, в центре природного бублика, как еще один остров, как остров невозможного счастья.

Аниту вынесла портативную магнитолу, включила её и стала танцевать под музыку группы «Яха-нолла». Кейн смотрел на танцующую обнаженную Аниту уже не единожды, но каждый раз она поражала его своей красотой, полным отсутствием вульгарности, присущей стриптизершам. Эта девушка знала тысячи движений телом – ритмичных, точных, изящных, никогда не повторяющихся, как узоры в калейдоскопе.

Она обладала какой-то непостижимой грацией, от которой у Джона Кейна дрожали руки, срывалось дыхание и пылали губы. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь станет переживать из-за такой смуглой девушки с коротко подстриженными на затылке черными волосами, прекрасной, как Аталанта , какую описал Свифт в своей поэме.

Музыка кончилась, Аниту замерла, но казалось, за спиной у нее продолжают трепетать невидимые крылья, как у бабочки, которая села на минутку отдохнуть.

Он встал за её спиной, полюбовался коротко стриженным изящным затылком и быстро её поцеловал в основание шеи.

Аниту обернулась, поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Он опустился на колени, обнял её ноги, прижался губами к её сладкому телу. Еще немного и его охватит непреодолимое желание овладеть ею прямо на палубе, при свете утра, на виду у всей деревни. Трезвая мысль вовремя успела восстановить контроль над чувствами. После совместного с Аниту танца в горизонтальном положении, о сегодняшней рыбалке можно забыть. А сегодня у него по плану – рыбалка.

Не без сожалений он оторвался от тела девушки – такого податливого, трепетного, отзывчивого, готового принять любое положение, какое ему придет в голову. А если у него иссякнет фантазия, Аниту расширит её границы.

– Команде строиться к отплытию! – отдал распоряжение Джон Кейн, капитан «Жемчужины». Он достал универсальный пульт дистанционного управления, нажал кнопку подъёма якоря. Загудели электромоторы, за бортом раздался скрежет – это цепь стала наматываться на барабан, якорь поднимался со дна. Кейн стоял на палубе, опершись руками о фальшборт, и смотрел в воду.

Стайки экзотических рыб, похожих на пестрых бабочек, сновали в жидком хрустале. Однако эта мелюзга не интересовали Джона Кейна, его, как настоящего рыболова, интересовали твари Божие покрупней. Весом этак под сотню фунтов. Ну ты, брат, загнул, укорил он сам себя, таких даже Хемингуэй не ловил. И все-таки тщеславие взыграло – Хемингуэй не ловил, а я поймаю!

Истекая морской слезой, якорь встал в гнездо. Теперь можно поднимать паруса. Кейн нажал другую кнопку, на грот-мачте ожили леера, и вот уж из полой трубы гика выскочил и затрепетал угол раскручиваемого паруса, огромное полотнище сноровисто устремилось к вершине, расширяясь, набирая полную запазуху ветра.

Яхту стало «приводить», то есть повело на разворот по ветру относительно центра парусности. Кейн ругнул себя, опять он путается, все еще не привык, какие паруса надо поднимать первыми. Нажал следующую кнопку, и заскользили вверх под углом 45 градусов треугольные стаксели – сначала один, следом за ним другой, надулись ветром, растянутые между бушпритом и гротом. Яхта остановила разворот и пошла вперед, набирая скорость. Работая с пультом, Кейн натянул шкоты, взяв направление на выход из лагуны. Чтобы не ошибиться, когда судно будет проходить узкий канал, он отключил автоматику руля и стал за штурвал. Большое рулевое колесо из красного дерева крутилось легко, но эта легкость не была пустой. Яхта чутко слушалась руля.