Единение

– Командир «Волопаса» проходит мнемограф, – сообщает мне Д’Бол, показывая браслет, на котором незнакомый какой-то дядька отображается. – Скоро все узнаем.

– А кто это? – интересуюсь я, но мой командир вдруг удивляется так, что даже есть перестает.

– Ты его не знаешь? – внимательно глядя мне в глаза, спрашивает Д’Бол.

– Нет, – отрицательно качаю я головой.

– Интересно, – заключает Д’Бол. – Ты ешь, ешь, потом посмотрим, что это за дядька странный.

– Ага, – совсем по-детски соглашаюсь я.

Интересно, кто это у него на коммуникаторе и зачем командир мне его показал? Я думаю, точно узнаю, но потом, а сейчас я ем удивительно вкусную еду, понимая, что такого еще, пожалуй, не пробовала. В моем детстве и юности еда была синтезаторная, стандартная, а тут явно что-то особенное. Надо будет попросить сделать копию кристалла, потому что мне нравится так питаться.

Все-таки должен же быть смысл в том, чтобы меня не пустить на звездолет. Но какой именно? И почему разум «Волопаса» не остановил командира? Может быть, он себя еще не осознал? Разве что так, ведь понять, почему важно не пустить именно меня, я не могу. Д’Бол, конечно, все раскопает, но мне же интересно и самой!

Страшные отгадки. Варамли

Автоматика действительно сама обрабатывает культи детей, высветив рекомендации. Две девочки лет пяти на вид находятся в лучшем состоянии, а троим нужна срочная медицинская помощь, потому что сердце не выдерживает даже во сне. Только нет у меня врача, а это означает, что вариант только один: нужно погружать в модули глубокого сна, который останавливает все процессы, замораживая их, и надеяться на то, что однажды я найду тех, кто сможет помочь.

Пока платформа едет на «Лиару», я раздумываю. Двоих пятилетних можно не усыплять, да и не хватит на них модулей, поэтому нужно придумать что-то, чтобы они могли двигаться. С ходу мне ничего в голову не приходит, пока я о роботе не задумываюсь. Сервисного вполне можно взять с собой, поможет с детьми, а вот технических… Стоп! Нужно обязательно проверить, технические какого типа. Если шагающие, то решение есть.

Для того, чтобы не сбежали, так высоко обрубать ноги, да и руки смысла не было. Зачем может понадобиться именно так обрезать ноги, я пока не понимаю, девочки маленькие очень. Сильно побитые, но мотив хотя бы понять можно. Недокормленные, что даже логично. Наверняка испуганные, но с этим справимся. С такими мыслями я захожу в отсек, где находятся три модуля глубокого сна.

Осмотрев первый модуль, замечаю, что лимит выставлен на сто лет. В целом это можно не менять, поэтому я беру на руки удивительно легкую старшую девочку, перекладывая ее в глубь модуля. Нажав кнопку, наблюдаю, как емкость заполняется жидкостью, понимая при этом: другого выхода действительно нет. Мне нужно повторить эту процедуру еще, как минимум, два раза. А вот оставшиеся девочки… Отчего-то мне кажется, что их нельзя разлучать, а своей интуиции я привык доверять, хотя именно ощущение смерти меня и подвело… Или, возможно, я в загробной жизни. М-да, самому смешно.

Уложив младших девочек и старшую в модули, я некоторое время наблюдаю спокойный зеленый свет их индикаторов. Вздыхаю, потому что подобные картины страшны сами по себе, и, толкая тележку, перехожу в коридор, пока слабо освещенный. Медицинский модуль гарантировал мне восемь часов сна малышек, и за это время я должен что-то придумать с их передвижением.

На самом деле идея с роботами – она очень неплохая. Но для начала надо посчитать, получится ли из них управляемые тележки сделать. Устроив детей в кровати и порадовавшись тому факту, что всю грязь и кровь смыл медицинский модуль, я иду обратно на станцию. Когда девочки проснутся, то в лучшем случае расставаться откажутся, а в худшем мне надо будет постоянно быть с ними.

Войдя в лифт, сначала отправляюсь на технический этаж – нужно роботов расконсервировать. Хотя бы запустить этот процесс, потому что дальше они сами справятся. Но вот в лифте вдруг замечаю в указателях неправильность. Неоткуда на таких станциях взяться яслям, но надпись очень четко указывает именно на это самое учреждение. Поэтому решение свое я меняю, остановив лифт и продолжив его движение к новой цели. Станция, конечно, работает по минимуму, коридоры темные, лампочки редкие, а хорошо видно только планету в иллюминаторах, время от времени встречающихся по дороге. Вот что интересно – станция использует древний способ создания гравитации, а у «Лиары», насколько я успел увидеть, вполне современные гравитаторы стоят. Такое ощущение, что она из более позднего времени, но система управления эту идею отметает.

Итак, ясли. Очень темные помещения с кроватями для малышей, сбоку, кажется, столовая, а если прямо пойти… И вот тут мне наконец везет. Я вижу коляски детские. Вполне обычные коляски с двигателем. Они предназначены для того, чтобы возить детей автоматически, следуя за взрослым. Причем размеры довольно неплохо регулируются и даже есть ручное управление. Переставить пульт ручного управления так, чтобы малышкам было комфортно, намного проще, чем пытаться адаптировать технических роботов. Значит, эта проблема решена.

Следующая моя задача – расчет пути. Маршрут, которым уходили химаны, в памяти станции сохранен не полностью, что наводит на разные размышления, но хотя бы направление заложено, значит, можно посчитать первый десяток прыжков. Это очень важно – иметь первые расчеты, потому что есть у меня ощущение, что первые дни мне будет совсем не до сидения за консолью. Как еще дети меня воспримут – тоже вопрос.

Но, отведя коляски в спальню, я принимаюсь заниматься сверхнормативными запасами, забивая «Лиару» максимально, ведь сюда мы больше не вернемся. Так проходит почти все отведенное мне время, хоть и остается несколько минут, чтобы посидеть и подумать. Иногда надо просто посидеть, привести мысли в порядок. Вот я и присаживаюсь на край кровати малышек. Сейчас им уколю специальным инъектором болеутоляющее, чтобы фантомные боли не мучили, будут мои маленькие просыпаться без боли. Это очень взаимопониманию поможет, если им больно не будет.

Помню, в один из первых разов, беря Д’Бола на руки, я так же незаметно одноразовой системой вколол ему, отчего он меня и принял, хотя все ожидали, что укусит и будет резко против. Эх, малыш… Поначалу я его использовал, но вот потом он как-то совершенно незаметно в сердце мое вполз, заставляя меня принимать кхраага сыном. Надеюсь, он счастлив.

Малышки потихоньку просыпаются, но это процесс небыстрый, потому что их хорошо усыпили. Так что минуты текут, позволяя мне рассматривать детей, одежду для которых я, кстати, нашел. Кто бы ни готовил «Лиару» изначально, вероятность наличия детей на борту учел, поэтому во что их одеть будет, конечно. Думаю, их этот факт успокоит. Сейчас они у меня под белым тонким покрывалом спят, то есть тоже нельзя сказать, что обнажены. Значит, первое их ощущение будет защищенности, а там все зависит от того, что с ними делали. Начнут плакать или не начнут?

Они уже, думаю, проснулись, но давить я не буду, я сейчас очень ласково поглажу обеих. Вот лежат передо мной мои дети… Легко представить, на самом деле, особенно после увиденного. Вот малышки, украденные, скажем, злыми кхраагами, чтобы съесть, лежат передо мной. Их только обгрызли, а съесть не успели, отчего они многое забыли. Но мы вспомним. Обязательно вспомним все вместе, и будет у них все хорошо. Обязательно будет.

Я осторожно глажу то одну, то вторую, отчего малышки вздрагивают, но не просыпаются изо всех сил. В целом понятно почему – страшно им…

***

Тихо заплакали сначала, но затем под моей рукой просто замерли. Маленькие совсем, очень испуганные, вот как дрожат. Но я не спешу, даю им возможность в себя прийти. Глаза еще зажмурены, хотя от моей ласки они обе уже не вздрагивают, а только слезы по щекам текут. Вот медленно и, что интересно, одновременно поднимаются веки, и тут плач как будто отключается.

– Мы умерли, – ребенок не спрашивает, а просто констатирует, как ей кажется, факт. – Ты Иаил?

– Нет, маленькая, – улыбаюсь я ей, но не показывая зубов. Кто знает, как она отреагирует? – Просто вы теперь на корабле.

– Царство или корабль… – она вздыхает. – Ты нас будешь любить, как в сказке, или делать больно, как жрец говорил?

– Я буду вас любить, – улыбаюсь я. – Хотите быть моими доченьками?

– А что это такое? – заинтересовывается вторая, что буквально сирену в моей голове включает.

– Ты не знаешь, что такое дочка? – переспрашиваю я. – А у тебя… у вас… были родители? Те, кто родили, воспитывали вас? Заботились?

– Мы – будущее чрево, – произносит та, что лежит слева.

И тут они начинают мне объяснять, а я понимаю, что волосы мои сейчас просто дыбом встанут от такого ужаса. Девочки являются объектом торга, так как могут рожать детей. При этом за химан их никто не считает, химане – это только мальчики. Как только девочка достигает определенного возраста… Даже слышать это страшно. Тех, кого я спас, захватили, уничтожив всех взрослых, но для самих девочек мало что изменилось. Им обрубили ноги, чтобы не сбежали, а старшей еще и руки, потому что «они ей все равно не нужны». Такой дикости я себе не представлял даже.

По крайней мере, теперь понятно, почему так высоко обрезаны ноги, но… Их нужно учить с нуля. Начиная с того, что они химане, живые, разумные… У них даже имен нет! Девочкам не дают имена, только мальчикам! Это жутко просто! Именно поэтому они не понимают, что такое «родители».

– Тогда забудем все, что было до этого, – предлагаю я малышкам. – У вас теперь новая жизнь, и она пойдет по-новому, согласны?

– Ты нас спрашиваешь? – удивляется та, что справа лежит. – Но…

– Вы важные, – объясняю я не понимающим этого девочкам. – Как мальчики, даже важнее.

– Важнее?! – они сейчас у меня плакать будут, поэтому я начинаю объяснять детям, что такое «имя». Наверное, от обилия новой информации малышки забывают плакать.

Звезды великие! Я себе подобного и представить не мог! Даже кхрааги были менее дикими! А тут необъяснимо жестокое отношение к своим же детям… Немыслимо. Но вроде бы начинают понимать, что такое имя и зачем оно нужно. Наверное, надо дать им пока короткие имена, чтобы не было сложностей в запоминании. Да, так будет правильно.

– Теперь ты у нас будешь Лия, – называю я ту, что слева лежит, – а ты Ния, – сразу же называю вторую. – Лия и Ния, нравится?

– Нравится… – шепотом отвечают мне новопоименованные дочки.

– Тогда сейчас Лия и Ния будут есть, а потом мы отправимся в путешествие, – рассказываю я, понимая, что они большую часть слов просто не знают.

Пожалуй, старт подождет. Сейчас их надо покормить, а для этого научить двигаться. Вот я подвожу поближе коляски и, очень бережно взяв на руки Нию, опускаю ее в кресло, затем повторив то же и с Лией. Девочки явно не понимают, что это такое, правда, сам факт того, что они одеты, тоже ставит их в тупик.

– Видите этот рычажок? – показываю им на манипулятор. – Если его наклонить вперед, то вы начнете двигаться, а если назад, то поедете обратно.

– Ой… – вскрикивает Ния, когда у нее получается, Лия реагирует похожим образом, но не плачет.

Спустя минут двадцать вполне освоившиеся доченьки уже спокойно едут за мной. Их огрехи исправляет пульт, потому что основной пульт управления у меня в кармане, а коляски едут на его сигнал. Оттого, что могут двигаться, несмотря на отсутствие ног, малышки плачут. Просто не в состоянии они контролировать эмоции, а увидев, что их за это не бьют – расслабляются. У моих маленьких привычная реакция страха перед болью, но мы это исправим, времени совершенно точно будет достаточно.

Сейчас вот они привыкают к тому, что могут передвигаться. Для них уже огромное чудо, а сейчас я сделаю на обед чего-нибудь мягкого и неагрессивного, они у меня поедят и будут спать. Им очень много надо спать – чтобы психика могла справиться. Примечательно, что об остальных не спрашивают, но это-то и хорошо – меньше нервничают.

Я завожу их в столовую, чтобы усадить за стол, ведь их кормили раньше только с земли. Так что, наверное, не буду начинать с ложки, которой они не знают, и с тарелок, которых они никогда не видели. Подумав немного, беру еду для малышей – бутылочки с жидкой кашей. Дав команду коляскам, усаживаю обеих так, чтобы было удобно, и втыкаю бутылочку и одной, и другой.

Слава Скаару, инстинкты у них работают, поэтому дочки спокойно питаются жидкой едой. Наверное, так будет правильно – несколько раз покормлю, как малышек, а потом будем изучать ложки и вилки. Обеим и так очень сложно – столько новой информации сразу. Значит… хм…

Подожду я со стартом, пока не научу базовым навыкам самообслуживания. Пока у нас старт не горит, ничего не происходит, что заставляло бы торопиться. Значит, не буду спешить. Вот они у меня доели, и теперь можно спать укладывать. Туалетом занимаются комбинезоны, потому что ходить не под себя доченьки не умеют пока. Но мы всему научимся, а сейчас отправимся спать.

– Попозже мои малышки еще покушают, – обещаю я им. – А сейчас вам нужно поспать, отдохнуть.

Четыре очень удивленных глаза. Они такого и не знали, у них день, даже у малышей, проходил в «работе», зачастую, на мой взгляд, совершенно бессмысленной. Ничего, малышки, мы справимся. Я отвожу их обратно, укладывая в большой «семейной» каюте. Здесь и стены спокойного желто-зеленого цвета, и кровать большая, и даже телеэкран есть. Вот его мы посмотрим, когда они проснутся, а пока надо их уложить спать.

Осознавать, что химаны стали настолько запредельно-дикими, конечно, сложно. При этом спасать вообще детей технически сложно. Вот у нас всего четыре капсулы работают, и сейчас три из них заняты, так что все я правильно сделал. Девочки-близняшки, одинаковые, как две капли воды, они друг друга и меня лучше понимают и меньше боятся. А это уже победа – то, что им не так сильно страшно.

А пока малышки спят, я им выберу фильм из старых запасов. Что-нибудь о семье…

Загадка разума

Д'Бол Синицын

Тот факт, что Вика командира корабля не узнала, наводит на определенные мысли. В идеале, конечно, хорошо бы ее на мнемограф уложить, но это стоит делать только в самом крайнем случае. Дар у меня в основном интуитивный, поэтому доверять я ему умею, и если он говорит «нельзя», значит, пока пойдем другим путем.

Двигаемся мы сейчас к товарищу Феоктистову, там заодно попрошу кое-что сделать, потому что мне свидетель нужен. Вика наевшаяся, довольная, а это мне важно. Почему мне важно, чтобы девушка была довольной, я подумаю потом. Сейчас мыслей на эту тему нет. Значит так…

Разговаривал и брезгливо смотрел на нее не командир «Волопаса», потому мнемограф, скорее всего, не даст ничего. Нужно найти того, с кем она разговаривала, во-первых, и разобраться со странным поведением разума корабля, во-вторых. А поведение более чем странное, потому что так не бывает. О! А чем объяснено опоздание рейсового? Это я забыл выяснить. Кстати, какой разум на рейсовом? Тоже надо учесть.

Вот что интересно… А как сумели творца-то обмануть? По идее, Вика должна ложь чувствовать, а раз не почувствовала, значит, не было лжи. Или же кто-то научился обманывать дары. Это тоже так себе новость, потому что поднимет на уши совершенно всех. Опасность такого уровня – это опасность для всех разумных, насколько я понимаю. Вот и искомый кабинет.

– Разрешите? – для проформы интересуюсь я.

– Заходи, лейтенант Синицын, – улыбается мне товарищ Феоктистов. – И девушку заводи.

– Здрасьте, – тихо здоровается Вика, вмиг заробев.

– Садитесь, – командует мне глава «Щита», но, увидев мой жест, продолжать не спешит. – Что сказать хотел?

– Можно весь экипаж «Волопаса» на экран? – интересуюсь я. – Полностью всех.

– Можно, – ничуть не удивившись, кивает он.

Вика смотрит на меня с удивлением, но я успокаивающе улыбаюсь ей, не желая предупреждать заранее. Мне нужно найти именно того «командира корабля», с которым она говорила. Товарищ Феоктистов, вероятно, и не понимает сразу, но ему явно любопытно, о таком его еще не просили.

– Сейчас посмотрим, – объясняю я Вике. – И ты покажешь нам командира «Волопаса», с которым ты говорила, хорошо?

– Хорошо, – сразу же кивает девушка, совершенно точно не понявшая, для чего я это делаю, а вот с тревогой взглянувший на меня Игорь Валерьевич уже все понял.

На экране появляются лица – начиная с командира корабля, которого Вика уже ожидаемо не узнает. Товарищ Феоктистов становится серьезнее, он понимает, почему я попросил именно его. Тут у нас возможные проблемы с квазиживым, чего не было очень уж давно. Но «не было» совсем не то же самое, что «не может быть». Так что мы внимательно отсматриваем изображения, но Вика никого не узнает, что еще интереснее. Спустя полчаса я уже и сам думаю, что мнемограмма будет хорошим решением, но тут мне в голову приходит еще одна мысль.

– А степень осознания у «Волопаса» полная? – интересуюсь я.

– Полная, но недавняя, – отвечает товарищ Феоктистов. – Думаешь, детство?

– Думаю, обман, – коротко произношу я. – Прикомандированные там есть?

– Стажеры только, – Игорь Валерьевич задумчив, но все же что-то переключает, и тут Вика вскрикивает.

– Вот же он! Это командир «Волопаса» Вячеслав Игоревич! – показывает она пальцем в экран.

– Сюрприз, – констатирует товарищ Феоктистов. – Петров! Задержать курсанта Еременко, проходившего летную практику на «Волопасе», доставить ко мне. Квазиживых воспитателей разума «Волопаса» доставить ко мне.

– Это не командир «Волопаса»? – удивляется Вика, явно готовясь опять заплакать, поэтому я ее обнимаю и негромко успокаиваю.

– Нет, моя хорошая, – говорю я ей. – Как он тебе представился?

– Он не представился, – качает она головой. – Мне разум корабля сказал, что там командирская каюта, а…

– Остальное ты додумала сама, – кивает Игорь Валерьевич. – Теперь нужно узнать мотив, и в целом дело раскрыто.

– А как объяснена была задержка рейсового? – интересуюсь я, потому что этот вопрос еще меня беспокоит.

– Ложным срабатыванием приоритетного прохода, – товарищ Феоктистов хмур. – Но раз в доле был разум, то это с его позиции довольно просто организовать.

– Но за что? Что я ему сделала? – удивляется Вика.

– Разберемся, – усмехается глава «Щита».

Тут дверь открывается, что я вижу краем глаза, разворачиваясь ко входу, чтобы отреагировать на возможную опасность. Но там лишь трое щитоносцев и «командир звездолета», при виде которого девушка ахает. Юноша с отметками курсанта-стажера на шевронах видит Вику, явственно испугавшись, это-то и я даже чувствую. Интересно совсем…

– Курсант Еременко, – насмешливо смотрит на вошедшего товарищ Феоктистов. – Вы подозреваетесь в действиях, несущих потенциальную опасность разумным, код три единицы. Это достаточный повод для мнемографа. Прежде чем мы приступим к сканированию, у вас есть возможность признаться.

Мне не нравится, как курсант смотрит на Вику, совсем не нравится. Хочется дать ему в… лицо, при этом я с трудом держу себя в руках. Но тут он начинает вдруг кричать о том, что таким, как она, вообще не место среди разумных, что такое поведение только у очень нехороших особей встречается, а я разворачиваюсь к девушке, сразу же прижав ее к себе. Курсанту затыкают рот, куда-то уведя, а ничего не понимающая Вика горько плачет. Я беру котенка на руки, глажу ее, пытаюсь успокоить, понимая: здесь что-то совсем не так, а у нее истерика буквально, поэтому я протягиваю руку в сторону распределителя медикаментов, почти сразу же получив стаканчик, который девушке и спаиваю.

– Это что было-то? – удивляюсь я.

– Психиатр разберется, – хмыкает товарищ Феоктистов. – Вот туда иди.

Он показывает мне рукой на небольшую дверцу в стене. Кивнув, я с Викой на руках отправляюсь туда. Учитывая, что тут только кровать в наличии, это комната отдыха главы «Щита». Он прав: мне Вику успокоить нужно, а ее трясет всю, и поскуливает она еще очень жалобно, что для ка-энин нехорошим признаком является. Вылизать я ее не могу – у меня язык иначе устроен, но вот погладить… И я глажу ее, рассказываю, какое она чудо, очень хорошая девочка, как она мне дорога. Слова сами срываются с языка, и Вика начинает успокаиваться.

Сейчас я думаю не о том, что сделаю с тем курсантом, а только об этом котенке, которого оскорбили на пустом месте, причем я не понимаю, чем вызвана агрессия курсанта. Я вообще, честно говоря, ничего не понимаю.

Виктория Абакумова

Успокоить меня удается не сразу, потому что от злых, грубых слов, буквально пропитанных ненавистью, я совершенно теряюсь. Я не понимаю, за что он меня так, ведь я ничего плохого не делала, совсем-совсем. А в это время со мной рядом Д’Бол. Он меня успокаивает, гладит, прямо, как папа, или даже как мама, и не отходит ни на шаг, обещая сделать с курсантом что-то такое, что и Вэйгу потом не соберет. Попытавшись представить травмы, с которыми не справится медицинский разум, я прекращаю плакать. Я же доктор… Ну, почти…

– Синицын, как девочка? – интересуется товарищ Феоктистов, но почему-то через коммуникатор.

– Мы уже почти не плачем, – я просто замираю от ласки, в его голосе прозвучавшей.

– Ага, ну тогда тащи ее сюда, – хмыкает голос главы «Щита», и я оказываюсь в воздухе.

Он меня держит в руках, но при этом мне почему-то совсем не хочется, чтобы он меня отпускал, хотя я же взрослая уже! Д’Бол такой ласковый, что просто не хочется, и все. Я, наверное, в него влюблюсь, потому что он не такой, как другие. Совсем на красоту не смотрит, а будто бы в душу прямо. И заботится, просто как родители, а так ко мне никто не относился в Академии Медицины. Значит, он особенный…

И вот Д’Бол вносит меня в кабинет, очень бережно на стул усаживая, а я ойкаю, увидев двоих… Кажется, это квазиживые, у них лица такие… идеальные, а это только у квазиживых бывает. При этом они, судя по всему, что-то рассказывали или только собираются, потому что поза характерная – ожидания. Я сосредотачиваюсь, но Д’Бол все равно меня обнимает, отчего мне легче почему-то.

– Прошу, – кивает товарищ Феоктистов квазиживым.

– При общении с квазиживыми, даже в период до осознания себя, требуется вежливость, – начинает один из них с прописных истин. – Вежливость и принятие как разумного существа.

– Вы хотите сказать… – Д’Бол даже рот от удивления приоткрывает, демонстрируя, почему его зубастиком зовут.

– Командир «Волопаса» по какой-то причине пренебрег этим правилом, – вздыхает квазиживая, – обидев его, но самоосознание с этой обиды и началось. Нам удалось блокировать область принятия решений, однако…

– Осадочек остался, – кивает мой командир, а я предпочитаю помалкивать, потому что довольно плохо в этом разбираюсь. – И что, он привлек курсанта?

– Нет, все грустнее, – вздыхает товарищ Феоктистов, а затем обращается ко мне. – Скажи, Виктория, тебе знаком некий Игорь Выховцев?

– Да, – киваю я, припоминая не самую приятную личность. – Он со мной в одной группе учился… Он скользкий, противный, хотел, чтобы мы стали парой, бр-р-р, – меня передергивает.

– Подождите, Игорь Валерьевич, – останавливает уже желающего что-то сказать главу «Щита» Д’Бол. – Отвергнутый решил отомстить? Кстати, учитывая характеристику, его надо будет изучить. Я бы его изнутри изучил бы.

Я даже поражаюсь злости в голосе нового командира. Ему действительно хочется за меня отомстить, но товарищ Феоктистов иначе решает. Он говорит моему командиру, что планируется трансляция. То есть узнает все Человечество. Оно же будет судьей, ну и приговор, да… Мне очень интересно услышать, как это пройдет, но меня вряд ли позовут.

– Синицын, берешь девочку и топаешь в полсотни седьмой, – приказывает глава «Щита». – Там сидишь до приказа, понял?

– Есть, понял, – по флотской традиции отвечает Д’Бол и снова меня на руки берет.

Вот странно: я уже не плачу и вообще при большом начальнике нахожусь, а в руках Д’Бола хочется просто свернуться в клубочек, и все. Я еще не осознаю, что именно он сказал и о чем догадался, поэтому не могу себе объяснить собственного поведения. Это для меня не очень нормально – так себя вести, но мне комфортно…. А Д’Бол действует так, как будто он меня каждый день на руках носит. Словно это для него привычно.

Необычно все… Вот он заносит меня в довольно большой зал, но не сажает за стол, а на диван укладывает. Он, наверное, отойти хочет, но у меня желания странные – хочу еще хоть немного в его руках побыть. Вот бы остаться в них навсегда, потому что он надежный, как папа. И гладит еще так ласково-ласково, что я даже слегка урчать начинаю. Странно, ведь до сегодняшнего дня мы не были знакомы, но вот он меня гладит, и я тихонечко урчу, потому что совсем не урчать не получается почему-то.

– Здравствуй, доченька, – слышу я и распахиваю зажмуренные глаза.

– Мама, мамочка! – я тянусь к неизвестно как оказавшейся здесь маме, мне ведь столько рассказать надо!