Лесник из зоны Альфа

Именно Червь и его напарник, угрюмый детина по кличке Борман, получили задание обследовать местность вокруг той самой скалы. Шеф, тот самый сухощавый мужчина в тёмной рубашке, которого звали Генрих, приказал убедиться, что «больше никого нет, и что тот парень был один».

Червь шёл впереди, его автомат на груди болтался непринуждённо. Борман плелся сзади, зевая. Им обоим не нравилась эта возня. Что может быть в этой тайге? Медведи? Так они не стреляют из засад.

«Слушай, Борман, – обернулся Червь, – а может, там у него кто-то был? Девка какая-нибудь? Лесная фея?» – он хихикнул.

Борман что-то буркнул неразборчивое. Он был не в настроении.

Они углубились в чащу, метров на пятьсот от скалы. Червь шёл, почти не глядя под ноги, уверенный в себе. И именно поэтому он не заметил почти невидимую проволочную петлю, искусно замаскированную в траве и привязанную к гибкому молодому деревцу.

Щелчок. Резкий, сухой хлыст.

Прежде чем Червь понял, что происходит, его нога была резко дёрнута вверх. Он вскрикнул от неожиданности и боли, кувыркнулся в воздухе и повис вниз головой, болтаясь на высоте полутора метров. Автомат с грохотом упал на землю.

«Что за…!» – проревел Борман, инстинктивно вскидывая свой автомат и вращаясь вокруг себя.

Никого. Абсолютно никого. Только лес, только тишина и его напарник, раскачивающийся, как маятник, и ругающийся на всём известном и неизвестном лексиконе.

«Вытащи меня, чёрт возьми!» – орал Червь, кровь приливала к его лицу.

Борман, озираясь, подошёл к нему. Он был настороже. Это не случайность. Это ловушка. Охотничья. Но кто её поставил? И главное – когда? Они были здесь вчера и ничего не было.

Он наклонился, чтобы осмотреть петлю. Она была сделана из обычной стальной проволоки, но закреплена профессионально. Узел был не простой, а какой-то хитрый, морской, может быть.

В этот момент раздался ещё один звук. Негромкий, словно хлопок в ладоши. И одновременно Борман почувствовал острую, жгучую боль в ягодице. Он взвыл и отпрыгнул в сторону, хватаясь за зад. Из его правой ягодичной мышцы торчала короткая, тонкая стрела, похожая на иглу дикобраза. Оперение было из птичьих перьев.

«Ай! Блядь! Что это?!» – завопил он, пытаясь выдернуть стрелу, но она сидела глубоко и невероятно больно.

Червь, вися вниз головой, увидел это и замолк, его глаза округлились от страха. Это была уже не ловушка на зверя. Это было предупреждение. Целенаправленное, унизительное.

«Снимай меня! Быстро!» – зашипел он уже без прежней наглости.

Борман, хромая и ругаясь, попытался достать нож, чтобы перерезать проволоку. Но боль в заднице была такой адской, что он не мог сосредоточиться. Стрела, как выяснилось, была с зазубринами. Выдернуть её было практически невозможно без хирургического вмешательства.

В панике Борман схватил свой автомат и дал короткую очередь в воздух. Очередь грохнула, разорвав тишину, вспугнув стаю птиц.

«Ты что, дурак?! – закричал Червь. – Шеф убьёт за шум!»

Но Борман уже не соображал. Он стрелял ещё, паля куда попало, в деревья, в кусты, пока магазин не опустел. Эхо прокатилось по лесу и затихло.

Наступила мёртвая тишина. Ещё более зловещая, чем до выстрелов.

Потом, откуда-то сверху, с густых крон старых кедров, донёсся звук. Негромкий, насмешливый, похожий на крик совы, но явно сделанный человеческим голосом. Двусложный, повторяющийся. Он звучал как… как улюлюканье охотника, вспугнувшего дичь.

Больше ничего не произошло. Ни выстрелов, ни атак. Червь болтался вниз головой. Борман сидел на земле, истекая кровью и стеная. И этот насмешливый звук, доносящийся отовсюду и ниоткуда, сводил их с ума больше, чем открытое нападение.

Прошло около полчаса, прежде чем они услышали голоса. К ним на выстрелы подоспели другие из лагеря – трое, во главе с тем самым коренастым охранником с каменным лицом, которого звали Громило.

Увидев картину, Громило не сказал ни слова. Его лицо не выразило ничего, кроме лёгкого презрения. Он молча подошёл к Червяку, перерезал проволоку. Тот с грохотом рухнул на землю.

«Стрела… кто-то стрелял… из лука…» – бормотал Борман, бледный как полотно.

Громило осмотрел стрелу, выдернул её одним резким, жестоким движением. Борман закричал. Громило бросил окровавленную иглу на землю.

«Молчи. Стыдно. Двух детей перепугались».

«Это не дети! – захлёбываясь, сказал Червь, потирая затекшую ногу. – Это… это кто-то тут есть!»

«Тот уже мёртв», – холодно парировал Громило.

«Нет! Я тебе говорю, нет! Он тут! Он с нами играет!»

Громило посмотрел на него тяжёлым взглядом, потом окинул взором окружающий лес. Глаза его были узкими, внимательными. Он почуял. Не опасность, нет. Он почуял присутствие. Чужое, враждебное, невидимое. Опыт подсказывал ему, что Червь может быть и не совсем дурак.

«Тащи его, – кивнул он на Бормана. – И всё, что тут валяется. Автомат, стрелу. Всё. Шефу покажем».

Они ушли, оставив за собой сломанные кусты и пятна крови на траве. Лес снова замолк.

Сергей наблюдал за этим спектаклем с расстояния в сто метров, лёжа на мощном суку старой сосны, затянутой в плащ-палатку. У него в руках был не лук, а компактный арбалет. Бесшумный, смертоносный на короткой дистанции. Он мог убить Бормана. Легко. Выстрелом в сердце или в горло. Но он выбрал ягодицу. Унизительно, больно, нетрудоспособно, но не смертельно. Это было сообщение. Послание, которое они должны были донести до своего шефа.

«Я здесь. Я могу убить, но пока только калечу. Я даю вам шанс. Убирайтесь».

Он видел, как они ушли. Видел лицо Громилы. Этот был опасен. Не паникёр, как те двое. Этот понял. Понял, что игра изменилась.

Сергей медленно спустился с дерева. Он подошёл к месту, где висел Червь, подобрал гильзы от автомата Бормана. Доказательства. Сувениры. Он всё ещё собирал информацию.

Потом он растворился в тайге, как дым на ветру. Первый ход был сделан. Противник получил первую кровь. И первую порцию страха.

В лагере браконьеров царило нервное оживление. Бормана утащили в палатку, где тот самый мужчина в тёмной рубашке, Генрих, выполнявший функции врача, вкалывал ему антибиотик и обезболивающее, бормоча что-то нелестное об их профессиональных качествах.

Генрих был самой загадочной фигурой в отряде. Он не был ни лесорубом, ни охранником. Он был технологом. Специалистом по древесине. Он определял возраст дерева, его качество, отдавал приказы, что рубить, а что нет. И он был вторым человеком после шефа.

Шефа звали Виктор. Бывший офицер, чьё прошлое тонуло в тумане различных «горячих точек». Он был мозгом и организатором всей операции. Высокий, сухощавый, с сединой на висках и спокойными, холодными глазами цвета стали. Он никогда не повышал голос, но его слушались беспрекословно.

Сейчас он сидел в своей палатке, на складном стуле, и на столе перед ним лежали автомат Червяка, окровавленная арбалетная стрела и несколько гильз.

Рядом стоял Громило, отчитавшись о случившемся.

«Идиоты, – тихо произнёс Виктор, вертя в пальцах стрелу. – Абсолютные идиоты. Подняли панику из-за охотничьей ловушки и какого-то дикаря с арбалетом».

«Это не дикарь, шеф, – мрачно сказал Громило. – Ловушка была на человеке. Проволока, узел. И стрела… она попала точно в мышцу. Не в убийство. В наказание. Это сообщение».

Виктор посмотрел на него. «Ты думаешь, тот парень был не один?»

«Думаю, да. И этот второй… он не лесник. Лесники так не умеют».

«Спецназ?» – Виктор усмехнулся. «В этой дыре?»

«Не знаю. Но он профессионал. Один, судя по всему. Действует скрытно. Психологически давит».

Виктор отложил стрелу. «Психология – это для слабаков. У нас работа. Мы теряем время». Он посмотрел на Громилу. «Усиль охрану. Патрули по два человека. Никаких одиночных вылазок. Если увидите кого-то – не стрелять на поражение. Взять живьём. Я хочу посмотреть в глаза этому призраку».

Громило кивнул и вышел.

Виктор остался один. Он подошёл к выходу из палатки, глядя на работающих людей. Бензопилы выли, деревья падали. Всё шло по плану. Ещё неделя, максимум две – и они погрузят самый ценный груз и уедут, оставив после себя лишь пеньки и воспоминания.

Какой-то одиночка с арбалем не должен был ему мешать.

Но в глубине его холодных глаз затеплилась искорка беспокойства. Он не боялся открытого боя. Он боялся именно этого – невидимого, ползучего противника, который бьёт по нервам, по дисциплине, по боевому духу. Армия, какой бы маленькой она ни была, держится на дисциплине. А дисциплина сейчас дала трещину.

Сергей вернулся на свою базу на рассвете следующего дня. Он не спал вторые сутки, но усталости не чувствовал. Его тело, привыкшее к экстремальным нагрузкам, работало на автопилоте, подпитываемое холодной яростью и адреналином.

Он знал, что они теперь настороже. Значит, нужно менять тактику. Переходить от предупреждений к точечным, более жёстким ударам. Нужно было сокращать их численность.

Его следующей целью стала логистика. Он нашёл ту самую лесовозную дорогу и проследил её дальше, насколько мог. Дорога петляла, местами почти исчезая, но в целом вела в сторону условной цивилизации – к заброшенному леспромхозу, откуда, видимо, они и планировали вывозить лес на большие дороги.

Он не стал минировать дорогу. Взрыв был бы слишком громким, слишком явным знаком войны. И к тому же, он не хотел убивать рабочих. Они были пешками. Его целью были солдаты. Охранники. Те, кто держал в руках оружие и кто убил Игоря.

Он нашёл идеальное место. Дорога шла по узкому косогору, с одной стороны – крутой подъём, с другой – обрыв к мелкой, каменистой речушке. Место было опасным, водители грузовиков замедлялись здесь до минимума.

Сергей потратил несколько часов, чтобы незаметно ослабить край дороги под одним из самых крутых поворотов. Он не делал подкоп. Он просто вынул несколько ключевых камней из подпорной стенки, сложенной когда-то давно, и подточил несколько корней старых деревьев, державших грунт. Теперь достаточно было небольшого толчка, чтобы край полотна осыпался вниз.

Он устроил засаду на противоположном склоне, в двухстах метрах от опасного поворота, замаскировавшись под вывороченную ветром ель. У него был «Вепрь» с оптическим прицелом. Он ждал.

Он ждал почти весь день. Комарье звенело над ним, но не кусало – он был натёрт таёжными травами, отпугивающими насекомых. Он лежал неподвижно, сливаясь с землёй и хвоей, его дыхание было медленным и ровным.

И вот, ближе к вечеру, он услышал приближающийся рокот мотора. Это был не грузовик. Звук был более высоким, резким. Вскоре он увидел вездеход. Тот самый, грязный, на огромных колёсах. За рулём сидел один человек. Охранник. Тот самый молодой, с длинными волосами, который кричал в лес в день, когда Сергей их впервые обнаружил.

Сергей прильнул к прицелу. Его лицо было каменной маской.

Вездеход замедлил ход на повороте. Водитель был осторожен.

Сергей выстрелил.

Выстрел был не по водителю. Он был по переднему, правому колесу вездехода.

Грохот выстрела, приглушённый глушителем, прокатился по ущелью. Пуля, большая, калибра семь шестьдесят два, разнесла покрышку в клочья.

Водитель, тот самый длинноволосый, резко дёрнул руль, пытаясь сохранить контроль. Но на скорости, даже небольшой, на крутом повороте, с разорванным колесом это было невозможно. Вездеход занесло. Он скользнул к самому краю.

И в этот момент грунт, подточенный Сергеем, не выдержал.

С грохотом, похожим на горный обвал, край дороги обрушился. Вездеход, потеряв опору, перевернулся через бок и покатился вниз по склону, к речке. Слышен был треск ломающегося металла, звон стекла.

Сергей не стрелял больше. Он наблюдал.

Вездеход встал на крышу среди валунов, его колёса беспомощно крутились в воздухе. Из кабины не было ни движения, ни звуков.

Сергей ждал ещё минут десять. Потом сменил позицию, переместившись выше по склону, чтобы иметь обзор на дорогу с обеих сторон. Он знал, что на шум могут прийти другие.

Так и произошло. Через двадцать минут с той стороны, откуда приехал вездеход, показался грузовик. Он остановился, не доезжая до места обвала. Из кабины выскочили двое – Громило и ещё один охранник. Они подбежали к краю и заглянули вниз.

Сергей снова прильнул к прицелу. Он видел лицо Громилы. Тот смотрел не на разбитый вездеход, а на дорогу, на осыпь. Его взгляд был аналитическим. Он искал не случайность. Он искал причину.

«Умный, – холодно констатировал про себя Сергей. – Очень умный. Жаль».

Он мог убить Громилу сейчас. Два выстрела. И двое самых опасных бойцов противника были бы обезглавлены. Но… это была бы открытая война. Они бы поняли, что имеют дело со снайпером, и начали бы тотальную зачистку территории. Он был не готов к открытому противостоянию. Ещё нет.

Он опустил карабин. Пусть живут. Пока.

Громило и его напарник кое-как спустились к вездеходу. Они вытащили из кабины тело длинноволосого. Он был мёртв. Не от пули, а от удара и многочисленных переломов. Его шея была неестественно вывернута.

Они осмотрели вездеход. Громило сразу нашёл разорванную покрышку. Он достал из резины осколок свинца, осмотрел его и сунул в карман. Его лицо стало ещё более мрачным.

Они кое-как погрузили тело в грузовик и уехали, оставив разбитый вездеход как есть.

Сергей дождался, когда они скроются из виду, и только тогда начал отход. Он шёл не к избе, а в сторону, вглубь тайги, к одной из своих запасных баз – пещере у подножия старого вулкана.

Он шёл и чувствовал… ничего. Ни удовлетворения, ни радости, ни даже злобы. Была только пустота и холодная уверенность в том, что он на правильном пути. Один из убийц Игоря был мёртв. Пусть и не от его пули напрямую. Но это была лишь первая ласточка.

Они теперь точно знали, что он здесь. И знали, что он не шутит.

Война вступила в новую фазу. Фазу возмездия.

Глава 3. Тень и ярость

Тишина после взрыва была оглушительной. Она висела над тайгой плотным, звенящим пологом, в котором лишь потрескивали догорающие обломки и с шипением гасли последние языки пламени. Сергей лежал в своём укрытии, в двухстах метрах от лагеря браконьеров, и наблюдал через мощный полевой бинокль. Его лицо, освещённое отблесками пожара, оставалось непроницаемым, но внутри всё застыло в ледяном, удовлетворённом спокойствии.