Падать и подниматься

Потом я перехожу в «Пертикату» – команду, связанную с «Интером». Правда, ненадолго, потому что они видят меня на другой позиции. Поэтому перебираюсь в «Бонасколу», заменяю их травмированного вратаря. Вскоре он возвращается, и мне предлагают встать на место полузащитника, но потом оставляют голкипером. Так я продолжаю защищать ворота.

Поля, на которых мы играли, были просто чудовищными. Истоптанные вдрызг. В солнечные дни над сухой землей стояло облако темной пыли, как буря в пустыне. В дождь мы топтались в грязи, а мяч превращался в камень. На этих полях я научился терпеть боль. Постоянно был весь в крови, синяках и ссадинах.

В «Бонасколе» меня сначала тренировал человек, недавно потерявший сына. Помню его потухшие глаза в первые недели. И все же он продолжал жить, продолжал тренировать этих балбесов в шортах и майках с разбитыми о кочки коленями. Невозможно облегчить чужую боль, которая тебе незнакома, но я понял одно: футбол – это важное дело, оно может отвлечь от боли. А царапины – просто фигня.

Футбол – изобретение человечества, призванное, как и другие игры, держать в форме тело и в определенной степени мозг, а также узнавать людей. Играя в команде, ты учишься общаться и начинаешь понимать, что такое командный дух. В этом плане я многим обязан футбольному мастеру Ренцо Уливьери, который через несколько лет стал моим тренером.

Мне исполнилось 13. Вскоре после перехода в «Бонасколу» меня начали ставить в матчи не только со сверстниками, но и с ребятами постарше. Часто по субботам я играл с мальчишками 78-го года рождения, как и я, а по воскресеньям – с парнями 76-го. И хотя это был любительский уровень провинциальной команды, меня заметили. Помню, мы со старшими ребятами играли против сильного соперника – по-моему, опережали их в таблице при равенстве очков. Я был одним из лучших на поле, вытащил мяч из «семерки», а главное – много играл ногами. Тогда правило обратного паса еще не ввели, и все же в паре эпизодов я позволил себе сделать несколько передач, не беря мяч в руки. На игру приехали два скаута от «Пармы», тосканцы из провинции Масса-Каррара. Меня взяли на карандаш. К тому времени мной и еще несколькими ребятами заинтересовался «Милан». Я мечтал туда поехать. В «Милан» Сильвио Берлускони. Где играли Гуллит и ван Бастен, а Арриго Сакки устроил революцию с высокими линией обороны и прессингом.

Однако мной интересовался не только «Милан», но и «Болонья». Мать с отцом съездили в Лоди, чтобы посмотреть, где я буду жить, если выберу «Милан». Дома начались разговоры о моей новой жизни. Привычное дело: родители сами были спортсменами, а моя сестра Гвендалина занималась волейболом, поэтому у нас дома нередко бывали скауты и спортивные менеджеры. Гвендалина станет первой чемпионкой Европы в нашей семье.

Весной меня пригласили на просмотр в «Парму». Шел 1991-й. Для себя я уже решил, что перейду в «Милан». Поэтому даже не хотел ехать на просмотр. И снова сработала интуиция отца. Помню, он сел напротив меня в гостиной и сказал – мягко, но убедительно: «Прежде чем принять предложение “Милана”, давай съездим в “Парму”. Я думаю, стоит и там попробовать».

В тот вечер я сидел, смотрел на свои белые хозяйственные перчатки в черных пупырышках и думал: «Никуда меня в таких не возьмут, ни в “Милан”, ни в “Парму”, вообще никуда». Я чувствовал себя никудышным, но решил не сдаваться. Обычно я, наоборот, слишком о себе воображаю, а тут… В общем, взял себя в руки и сказал: «Джиджи, раз тобой многие интересуются, значит, ты не так уж плох». И решил съездить в «Парму» для галочки, а потом отправиться в великолепный «Милан».

Когда идешь на просмотр, ты либо невероятный талант, которого уже знают, и тогда с тобой все милы и обходительны, либо просто один из многих. В таком случае ты чувствуешь что-то вроде: «Для нас, профессионалов, ты такой же претендент, как другие». Это очень унизительно, ощущение такое, будто мы стадо. Я побывал на бесчисленном количестве просмотров, так что поверьте, знаю, о чем говорю.

Поэтому просмотр в «Парме» меня просто поразил: никакого намека на стадо, абсолютно человечное отношение.

Вот меня встречает тренер вратарей Эрмес Фульгони. Добродушное лицо, седые волосы, глаза человека, немало повидавшего на своем веку. Фульгони невысокий, но в молодости наверняка был очень взрывным. Он здоровается, улыбается мне, представляется – я поначалу немного смущаюсь – и ведет на первую тренировку. На просмотре обычно просят сделать несколько базовых упражнений, а потом всех претендентов объединяют в группы, чтобы понять, кто как поведет себя в команде. Вот там-то и случается чудо. Минут через 15 я понял, что нравлюсь тренеру. Не знаю, что именно его впечатлило, но Эрмес доволен тем, как я выполняю упражнения. «Никогда такого не видел», – бросает он после одного из моих прыжков. «Эх, знал бы ты, сколько раз я нырял в снег», – проносится у меня в голове.

В тот день я прыгнул за мячом раз 100. А тренировались мы тогда в ужасных условиях, и падения были очень болезненными. Никакой идеально ровной пушистой травы – только жухлые сорняки и засохшая грязь. Мне 13 лет, и хотя по дороге домой у меня все болит, а ободранные и в синяках ноги местами опухли, я счастлив. Я ходил на просмотр в команду Серии А и понравился тренеру вратарей! Сработало. Дело пошло. Через много лет мне рассказали, что после тренировки Эрмес подошел к спортивному директору молодежных команд и заявил: «Этого парня нельзя отпускать, надо его подписывать».

После просмотра мать и отец интересуются, как все прошло. Переживают. А меня терзают сомнения. В руководстве «Пармы» родителям сказали, что в команде довольны просмотром и уже подготовили контракт. И снова поддержка семьи придает решимости. Учебный год подходит к концу. В один из дней после тренировки на футбольном поле у школы мы с отцом садимся в машину, но папа не включает двигатель. Мимо спешат мальчишки со спортивными сумками на плече. Постепенно дорога пустеет. Мы остаемся одни.

– Джиджи, скажи мне кое-что. Ты бы хотел играть за «Парму», готов уехать из дома в этом году? Как думаешь?

Мне показалось, отец боялся, что я захочу поехать на просмотр в «Милан». Помню, я посмотрел на него и с облегчением сказал:

– Конечно.

Так начался мой путь в «Парме». Новая жизнь. Вдали от дома, в школе-интернате Марии Луиджи, где я проводил почти все время, свободное от тренировок.

Мы были самыми младшими: один мальчишка из Массы, уехавший через три месяца, Андреа Тальяпьетра и Стив Балланти. Самыми младшими и больше всех тосковавшими по дому. Недавно мы виделись со Стивом, он теперь занимается семейным бизнесом. Стив очень талантливый, но футбольная карьера у него, к сожалению, не задалась. В интернате мы подружились и поддерживали друг друга, иначе сошли бы с ума. Уехать от любящей семьи в школу со строжайшей дисциплиной, где у тебя почти нет личного пространства и нельзя ни погулять, когда хочешь, ни поиграть, ни сходить в кино или на дискотеку… К этому очень тяжело привыкнуть.

В Парме я стараюсь вести себя безупречно, соблюдать распорядок дня, быть вежливым со всеми. К сожалению, бывать в центре города, где кипит жизнь, удается редко, но я начинаю регулярно посещать баптистерий – восьмиугольное здание романо-готической архитектуры, построенное как место для крещения католиков. Хожу на утренние мессы, не только чтобы поговорить с Богом, но и услышать себя. Со временем в высоких стенах этого священного сооружения я научился молиться более сосредоточенно и проникновенно.

С родителями мы видимся раз в месяц: я не из тех, кто любит болтать по телефону, – лучше сесть на поезд и съездить домой в Каррару.

Моего первого клубного тренера зовут Эрмес Полли. Он всю жизнь работал почтальоном, даже когда играл профессионально, и в команде его так и прозвали – Почтальон. Настоящая легенда пармского футбола. До сих пор помню, как Эрмес злился, когда мы надевали бутсы сидя. Он считал, что надо встать на одно колено и наклониться. С тех пор я всегда делаю только так, как учил Почтальон.

Полли не в восторге от меня: я слишком часто нарушаю правила. Тренируя детей, он следил за их поведением не только на поле, но и за его пределами и, думаю, был совершенно прав. Должен признать, первые месяцы в Парме я, горячая голова, на тренировках много чего говорил (наверное, слишком много). Огрызался. Дерзил. Нарочно – хотел показать, что у меня есть характер. Это выводило Полли из себя. Но со временем он начал ценить меня – и не только за умение брать сложные мячи, – просто понял, что я не могу по-другому. Как сказали бы сейчас, я был «нацелен» на результат команды. Полли увидел, чего я стою. И что за излишней резкостью скрывается целеустремленный мальчишка, который учится жить в этом мире.

Примерами для меня служили родители и бабушка Тереза из Тосканы, мать отца. Она родилась в конце Первой мировой войны и, как многие женщины в то время, рано оставила школу, но очень уважала образованных людей. Каждый вечер бабушка записывала в дневнике все, что сделала за день и чему научилась. Ребенком я не мог это оценить, но сейчас ее взгляд на мир кажется мне заслуживающим большого уважения. Шестидесятилетняя женщина отмечала, что нового узнала за день. Это поразительно. Я любил везде сунуть свой любопытный нос и, конечно, листал страницы бабушкиного дневника, видел записи о маме, папе, о нас, детях, и всей семье. Чудесные слова. Возможно, бабушка знала, что его будут читать ее внуки, и хотела, чтобы мы помнили: самое главное в жизни – никогда не переставать учиться. Она же показала мне, как важно быть щедрым – не деньгами и подарками, которые нам дарила, а своими поступками. Например, в детстве я обожал запускать петарды в канун Нового года, но дедушка не разрешал. И бабушка, чтобы меня порадовать, на следующий день ходила со мной в каменоломню, где мои забавы никому не мешали.

Можете себе представить, как я скучал по друзьям и особенно по семье: раньше мы так весело вместе проводили время, по воскресеньям рассказывали друг другу новости за неделю – теперь все это в прошлом. К счастью, в Парме у меня появились друзья не только среди футболистов. После средней школы я поступил в колледж на бухгалтерское дело. Выбрал его просто потому, что не хотел постоянно находиться в школе-интернате. Поступи я в лицей, весь день был бы заперт в одних стенах, а колледж находился в другом районе.

Жизнь в интернате не сахар: у крошечных комнатушек стеклянные двери – так воспитатели контролируют нас круглые сутки. Из мебели – стол, где лежат все учебники, пара полок для вещей и стул для одежды. Монастырь, да и только. Я много молюсь и даже пытаюсь читать розарий, как мама. Со стороны, наверное, и правда напоминаю монаха. Каждое утро в полседьмого нас будят стуком в дверь. Одни воспитатели – немного деликатнее, другие – не церемонясь. Больше всего ненавижу тех, кто колотит в дверь со всей силы, так что стекла дрожат, словно сейчас треснут; по вечерам не могу уснуть от одной мысли, что меня так разбудят.

Без десяти семь мы строимся в колонну и отправляемся завтракать в гробовой тишине. В семь пятнадцать возвращаемся в комнаты, забираем рюкзаки и расходимся по школам и колледжам. Наконец-то я чувствую себя свободным. Двадцать минут пешком и чуть-чуть на автобусе. После школы бегу в интернат на обед, потом – пулей в автобус и на тренировку; вечером – домашнее задание, а после ужина положено выключать свет. Я никогда не мог заснуть сразу, думая о том, что завтра надо снова рано вставать. Вся жизнь была подчинена одному – только бы никуда не опоздать, и, признаюсь честно, я много раз ловил себя на мысли: «Твою мать, Джиджи, если ты не станешь вратарем Серии А, я тебя… я тебя живьем сожру!»

В выходные можно немного расслабиться, а в субботу, когда уроков нет и интернат пустеет, наконец отправиться в город и встретиться с новыми друзьями.

В свободное воскресенье я провожу время с группировкой, которая ездит на матчи «Каррарезе». Сначала на поезде к семье, потом на стадион с Commando Ultrà Indian Tips. Надпись CUIT на перчатках у меня была до конца профессиональной карьеры. Наверное, я один из немногих футболистов с прошлым ультрас. О них часто говорят в новостях (в основном из-за неприятных событий), но мало кто знает мир ультрас изнутри. А ведь это объединение людей, охваченных общей страстью и со своим кодексом чести. Многие группировки занимаются благотворительностью. Слово «ультрас» несправедливо испачкано чужими грязными делишками. Ультрас ценят не столько результат команды, сколько самоотдачу игроков. Это история о страсти – и даже о любви. Мне нравится ходить на стадион, заряжать, выплескивать энергию на трибуне. Рядом со мной тифози, которые так же, как и я, верят в команду и не просто болеют за своих в конкретном матче, а проецируют на поле свои настроения, желания, разочарования, радости – в разумных пределах, конечно. Никакой политики, денег или наркотиков. Вот настоящий менталитет ультрас. К сожалению, в их рядах есть представители гнилого, преступного мире, горстка людей, которые живут по своим законам.

Но большинство ультрас – совершенно нормальные люди, и я чувствую себя одним из них до сих пор. Да, на многих стадионах меня освистывали, оскорбляли, в меня швыряли чем попало с трибун – как бывает с любым вратарем, – но к людям, которые живут своей страстью и никому не причиняют зла, я продолжаю относиться с уважением.

Вечера легкомысленной юности я провожу в закусочной Гротта Мафальда. Отдохнуть – значит взять пару панини да несколько бокальчиков ламбруско. Не самое здоровое питание для молодых спортсменов. Нам 15, а ламбруско опасно тем, что исчезает слишком быстро: один бокал, второй, третий – и вот уже не можешь встать. Сейчас я думаю: какой ужас, если бы так делал мой сын! Одна мысль сводит с ума. Переходный возраст – что вы хотите? Лучше сейчас, чем потом, когда вырастешь.

Много событий произошло тогда в моей жизни. В 14 лет я впервые поцеловался. Помню, она ходила в ту же школу, но в другой класс. Очень симпатичная девушка, правда. На перемене мы иногда перебрасывались шутками. Я и не думал, что нравлюсь ей, пока как-то утром она не сказала: «Джиджи, пойдем со мной, я тебе кое-что покажу». А возле столовой, в темном углу коридора, толкнула к стене и поцеловала. И все. Я оторопел. Подумал, может, кому-то проспорила или хотела испытать свою храбрость, кто ее знает. Я был высоким, крепким, был готов дать сдачу, но такого не ожидал. Искра между нами так и не вспыхнула. Я тогда немного разозлился: это мой первый в жизни поцелуй, а в девушку я даже не влюблен.

После поступления в колледж нас переселили в другое здание; теперь воспитатель был только один. Распорядок оставался очень строгим, но мы чувствовали себя немного свободнее: привыкнув к дисциплине, я сам понимал, что можно делать, а чего нельзя. Как я уже говорил, у меня появились новые друзья. Самым близким был Стив Балланти – мой сверстник из Романьи. Он многому меня научил, мы поддерживали друг друга, делили радости и печали.

Нам стали платить зарплату – по сути, возмещать расходы родителей.

Хорошо помню, как получал ее в первый раз, ведь я и знать не знал, что такое вообще возможно. Через месяц после приезда в «Парму» (мне тогда исполнилось 14) ко мне подошел один из самых старших парней и сказал: «Иди в кабинет, там сегодня зарплату выдают». – «Нам что, еще и платить будут?» – изумился я. «Да, конечно». И мы опять выстроились друг за другом, как по дороге в столовую, душ или свои комнаты. Только эта очередь была куда более веселая.

И вот он, первый конверт. Мне велели расписаться в квитанции и вручили две банкноты, 200 тысяч лир. Для такого мальчишки, как я, это было все равно что 18 миллиардов евро. В полном восторге от мысли, что у меня есть целых 200 тысяч лир на месяц, я подумал: футбол, конечно, – игра, но раз за это платят, значит, и работа тоже.

Я рассказал обо всем родителям, и они, очень удивившись, пообещали: «Джиджи, мы на следующей неделе к тебе приедем». Так от 200 тысяч лир у меня осталось 30. Мать с отцом не верили, что я смогу как следует распорядиться деньгами. Кто знает почему, ведь я так хорошо считал сдачу в магазине тети. Однако это научило меня бережно относиться к деньгам, которые мне оставляли, и не тратить их на всякую ерунду, что со временем привело к интересу в сфере финансов, бизнеса и инвестиций.

Даже Полли был доволен тем, как я прогрессирую, и меня впервые в жизни вызвали в сборную до 16 лет. И взяли на чемпионат Европы в Турцию. Шел 1993-й. В четвертьфинале мы обыгрываем Испанию по пенальти. Я делаю два сейва и забиваю сам. В полуфинале с Чехословакией ошибаюсь с точки, но три раза спасаю свои ворота в серии пенальти. Мы выходим в финал, правда, проигрываем Польше.

Вернувшись в Италию, я продолжал тренироваться как обычно, словно ничего особенного не произошло. Тот чемпионат был чем-то вроде школьной экскурсии, где я познакомился со многими молодыми талантами – например, одним парнем по имени Франческо, реджистой[4]: римский акцент, коротко стриженные на висках волосы, орлиный нос и шутка на любой случай; мы с ним сразу понравились друг другу. Даже обменялись номерами домашних телефонов. Его фамилия – Тотти.

Тогда же, после чемпионата, по дороге из Каррары в Парму, в поезде ко мне вдруг подошел парень, окинул взглядом с ног до головы и спросил: «А ты, случайно, не Джанлуиджи Буффон?» В ответ на мое удивление он сказал, что обожает футбол и видел мое фото на первой странице La Gazzetta dello Sport. С заголовком «Бентивольо, Буффон, Италия вам аплодирует». Мария Франческа Бентивольо – восходящая звезда тенниса, только что отлично отыграла турнир, а кем был я? Да никем! Вероятно, из-за отсутствия других хороших новостей мы с серебром чемпионата Европы до 16 лет попали на первую полосу самой главной итальянской спортивной газеты. В 14 от этого может снести крышу. Даже если тебя воспитывали правильно, риск все равно велик.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Режим «черных полковников» – военная диктатура правого толка в Греции в 1967–1974 годах. Хунта пришла к власти под предлогом борьбы с «коммуно-анархической опасностью». Лидеры хунты, как правило, были родом из бедных районов и испытывали неприязнь к жителям крупных городов с «излишне либеральными» взглядами, поэтому под «коммунистической опасностью» понимали все, не укладывавшееся в рамки их традиционных представлений, например западную поп-культуру. Проводились широкие политические репрессии с применением пыток. (Здесь и далее прим. пер., если не указано иное.)

2

Кампанилизм – культурное явление, связанное с разрозненностью регионов Италии. Для отдельно взятого итальянца «истинная» Италия ограничивается пределами того населенного пункта, где ему довелось родиться. Порой это слово переводят как «местечковый патриотизм». Ощущение принадлежности к своей малой родине (городу, а порой и просто району города) и недоверие к остальному миру за ее пределами. Термин происходит от слова «кампаниле» – колокольня, которая всегда, даже в самом маленьком городе, является «центром вселенной» для местных жителей. Вот такая «любовь к своей колокольне».

3

Имеется в виду песня Васко Росси (одного из самых известных итальянских рок-певцов) «Sally», где есть такие строки:

Потому что жизнь – это трепет крыльев, улетающих прочь,

Она вся, как безумие в равновесии.

4

Читатели, конечно, знают, что итальянская система позиций и ролей игроков на поле очень разветвленная, и ее невозможно свести к терминологии, используемой в какой-либо другой стране, поэтому здесь, чтобы не искажать смысл слов Буффона, мы использовали транслитерацию терминов, тем более любители кальчо наверняка с ними уже знакомы.

Реджиста – конструктор атак, плеймейкер, владеющий отличным длинным пасом. Выполняет также оборонительные функции. Здесь Буффон называет Тотти regista offensivo, то есть «атакующий», который смещается выше и чаще подключается к атаке.