Образ души. Стихи

Образ души

Стихи

Накахара Тюя

Переводчик Павел Соколов

Составитель Павел Соколов

© Накахара Тюя, 2025

© Павел Соколов, перевод, 2025

© Павел Соколов, составитель, 2025

ISBN 978-5-0068-4742-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие от составителя и переводчика

Поэтическое наследие Накахара Тюя (1907—1937) – одна из самых ярких и трагических страниц японской литературы первой половины XX века. Поэт, проживший всего тридцать лет, успел создать уникальный художественный мир, в котором напряженный самоанализ, экзистенциальная тоска и острое чувство современности сплетаются в мощный лирический нарратив. Данный сборник, охватывающий творчество зрелого периода – от «Песни козерога» (1934) до стихотворений 1937 года, – позволяет проследить эволюцию его поэтики и осмыслить центральные темы его творчества.

Голос Накахара Тюя с первых же строк заявляет о себе как голос рефлексирующего интеллектуала и одинокого странника в мире, утратившем устойчивые ориентиры. Его поэзия рождается на стыке нескольких традиций: это и наследие европейского модернизма (влияние Верлена, Рембо, Бодлера и символистов), и глубокое усвоение японской классической эстетики, пропущенное через призму урбанистического опыта и авангарда (вспомним тех же японских дадаистов). В его стихах застывшие пейзажи родного побережья соседствуют с образами индустриальных окраин, шумом поездов и гудками пароходов, а библейские и философские аллюзии – с приземленными деталями быта.

Одной из ключевых тем сборника является отчуждение и поиск аутентичного существования. Лирический герой Накахары – вечный «холостяк», наблюдатель, стоящий на пороге между прошлым и настоящим, между иллюзией и суровой реальностью. В стихотворениях «В баре», «Моя половина жизни», «Холостяк» звучит мотив глубокого одиночества человека в толпе, его неспособности найти место в стремительно меняющемся мире, который кажется ему «несправедливым» («Голос жизни»).

Природа и город в его поэзии не противопоставлены, но находятся в состоянии мучительного взаимодействия. Осеннее небо становится «тусклого свинцового цвета» («Предсмертный час»), летний зной давит, как «кровавый ком» («Лето»), а луна на пляже освещает не романтический пейзаж, но одинокую пуговицу – символ утраты и бренности («Лунный пляж»). Даже в природных образах сквозит ощущение болезни, увядания, «осеннего безумия», что отражает внутреннее состояние героя.

Особое место занимает тема памяти и потерь. Поэт постоянно оглядывается на «утраченное прошлое», на «надежду, что пылала в мои юные дни». Ностальгия по детству, по чистоте первого чувства («Весна, что придёт вновь…», «Невинная песня») сталкивается с невозможностью вернуть утраченное. Время в его стихах не линейно, оно циклично и при этом необратимо, что рождает ощущение безысходности, компенсируемое лишь стоическим принятием («Вечерняя заря»).

Формально поэзия Тюя – это свободный стих, насыщенный сложными метафорами и резкими, иногда нарочито «непоэтичными» образами («уныние подвядшей редьки», «головы стали комьями тёмной земли»). Он мастерски использует повторы, создавая гипнотический, почти заклинательный ритм («Колокол в канун Нового года», «Кваканье лягушек»), и строфическую фрагментарность, передающую разорванность сознания.

Финал сборника и послесловие, написанное за месяц до безвременной кончины поэта, звучат как пронзительный эпилог для всей его жизни. Слова «Прощай, Токио! О, моя юность!» подводят черту не только под тринадцатилетним периодом пребывания в столице, но и под целой эпохой в душе поэта. Его творчество стало исповедью поколения, стоявшего на пороге глобальных катастроф, ищущего красоту и смысл в мире, где «без Бога, без путеводной звезды» душа рискует «истончиться и стать небом».

Накахара Тюя остается одним из самых честных и пронзительных голосов своей эпохи, а его поэзия – неиссякаемым источником для тех, кто ищет в литературе не только эстетическое наслаждение, но и глубокий, выстраданный диалог о самом главном: о жизни, смерти, одиночестве и тщетной, но вечной надежде.

P.S. Русскоязычный читатель уже знаком с поэзией Тюя в переводах А. Долина, цель данного сборника – представить другие работы поэта, чье наследие всё более волнует современных читателей. Составитель и переводчик данного сборника надеется, что в ближайшем будущем появятся новые переложения на русский язык лирики Накахара Тюя, чье имя можно смело поставить в один ряд с другими японскими гениями эпохи модерна.

Павел Соколов

Вино опьяняет любого

Вино опьяняет любого,

Но даже самое выдающееся стихотворение

Не опьянит того, кто не умеет читать.

– И всё же,

Тот, кто думает, будто вино выше поэзии,

Пусть себе твердит: «Жизнь – первое, искусство – второе».

То, что природа прекрасна,

Разве означает, что она прекрасна и на холсте? —

Конечно, если отрицать опыт,

Интересное стихотворение не получится,

– Но

Запомни слова: «Этим нельзя выразить это».

Наука рассматривает лишь отдельные вещи,

Литература же слишком зациклена на связях.

Писатели!

Хорошо, что вы видите суровый мир,

Но нельзя в него погружаться.

Когда гений влюбляется однажды

Когда гений влюбляется однажды,

Все объекты его мысли становятся возлюбленной.

Взгляните:

Гений, вместо того чтобы поспешить со своей автобиографией,

Написал сначала историю своей любви.

Когда понятие становится ясным

Когда понятие становится ясным,

Оно порождает идею.

Любовь-идея —

Неужто раскалённый песок?

Давай завернём её в бумагу

И выбросим.

Глупая красавица.

Если ты не устала от людей,

Если есть река, где не видно другого берега…

Рефлексия рождает лишь вздохи.

Забудь себя и прошлое,

И вперёд – вглядываясь в любовь

Между другим и собой, что можно нарисовать.

Хоть ты и умелая,

Почему же результат получается таким топорным?

О женщина, прошу, исследуй это.

Из сборника «Песнь козерога» (1934)

Предсмертный час

Осеннее небо – тусклого свинцового цвета,Блеск в глазах у вороного коня.Лилия, что вянет, испив воды,Ах, сколь пусто́й душа стала!Без Бога, без путеводной звезды,У окна скончалась женщина.Белый воздух ослеп,Белый ветер стал холодным.У окна, омывая волосы,Она была так нежна.Утреннее солнце пролилось,Звук воды набатом струился.Города шумели,Детские голоса сливались.Но что же станет с этой душой?Истончится и станет небом?

Летняя ночь в городе

Луна в небе – словно медаль,Здания на углах – будто орган,Усталые от гулянок мужчины бредут, напевая.– «Икамунэ караа» звучит невпопад.Их губы растянуты в гримасе,В их сердцах – какая-то грусть.Головы стали комьями тёмной земли,И они лишь бредут, напевая «ла-ла».Не то чтобы забылиО делах и предках,Но летняя городская ночь глубока —И, подобно мёртвому пороху,Сквозь застилающие глаза слёзы фонарейОни лишь бредут, напевая «ла-ла».

Осенний день

В такое утро те, кто просыпается поздно,

От звука ветра в двери и стука колёс по ухабам,

Тонут в море, где живут сирены.

Разговоры в ночных ларьках летом

И совесть творца – всё исчезло.

Всё стало древней историей,

Цветом глаз горизонта за гранью гранита.

Сегодня утром всё покорно под флагами консульств,

Я не знаю ничего, кроме олова, площадей и небесных барабанов.

Не обращаю внимания на хриплые голоса моллюсков,

В парке, где сидят пурпурные тени, младенец берёт в рот песок.