Разлученные

Рина Морелль

Разлученные

Пролог

Как часто вы ошибаетесь? Только честно. Не для галочки, не для приличия – по-настоящему. Я почти уверена: ответ вам не понравится. Мы ошибаемся постоянно. Выбираем платье небесно-голубого цвета, когда в белом выглядели бы божественно. Поступаем на журналистику, хотя сердце отчаянно шептало: «На хирургию. Тебе туда».

Мы живём, будто у нас есть бесконечный запас жизней – как в игре. Но реальность не даёт права на перезагрузку. Многие понимают это слишком поздно – уже после первого семестра, после первой тройки, после первой бессонной ночи, когда мир вдруг теряет смысл. И ты сидишь на полу общежития, с чашкой остывшего кофе и одной мыслью: “А ведь, может, я ошиблась?”. Сначала дрожишь перед вступительными экзаменами, потом – перед преподавателями, перед родителями, перед самим собой. Ты зубришь ночами, глотаешь успокоительное, гонишься за чужими ожиданиями, чтобы хоть кто-то сказал: «Я тобой горжусь».

А потом наступает выпуск. И ты стоишь в мантии, с дипломом в руках и ощущением, что всё это – не про тебя. Что ты прожил чужую жизнь. Мы не идеальны. Мы падаем, спотыкаемся, делаем глупости. И всё же идём дальше, делая вид, что всё под контролем. Главное – не показывать слабость. Главное – держать осанку. Потому что в этом возрасте ошибки – часть нас. И только когда они становятся слишком большими, мы понимаем, насколько хрупок наш уютный студенческий мир. Университет – это кокон. Тёплый, безопасный, немного наивный. Там проблемы – это несданная курсовая, пропущенный дедлайн или холодный кофе из автомата. Там друзья кажутся вечными, любовь – судьбоносной, а завтрашний день – чем-то гарантированный. Но всё рушится в один момент, когда на тебя обрушивается нечто по-настоящему страшное. Не экзамен. Не провал. А то, что пахнет смертью.

Представьте:

Ночь. Вы мчитесь по узким, темным дворам, спотыкаясь о выбоины, цепляясь за холодные стены. Слышите, как за спиной нарастает тяжёлое дыхание, будто сама тьма гонится за вами. Лёгкие режет от нехватки воздуха. Сердце грохочет в груди, словно хочет вырваться наружу. Каждый вдох – как нож. Каждый шаг – борьба за жизнь. А потом – поворот. Не туда. Тупик.

Перед вами – глухая кирпичная стена. Мокрая, чужая, без единой зацепки. Позади – шаги. Грубые, уверенные, близкие. Шанса нет.

В голове мелькает миллион мыслей:

Бежать? Кричать? Прятаться? Поддаться? А потом – только одна. Зачем я вообще сюда пришла?

Вы ещё не поняли, да?

Та девушка, что сейчас стоит перед стеной, вжавшись в холодный камень и судорожно глотая воздух, – это я.

Меня зовут Анна. И да, можно поздравить: я круглая неудачница. И, кажется, будущий труп. Я не сдала последний экзамен. Не поступила в магистратуру. Зато, похоже, успела обзавестись смертельными врагами. Забавно, правда?

Одни боятся провалить сессию, другие – не успеть купить кофе перед парой. А я боюсь не дожить до утра. Хотите узнать, как всё началось?

Как из обычной студентки я превратилась в беглянку, которую ищут не преподаватели, а люди, чьи имена нельзя произносить вслух? Тогда пристегнитесь.

История только начинается.

Глава 1

Анна

Раннее утро. Воздух ещё хранил остатки ночной прохлады, а сквозь тонкие шторы медленно пробивались лучи солнца – мягкие, золотые, чуть ленивые, будто и они не спешили начинать день.

Будильник за лето я успела возненавидеть. Его писк казался особенно жестоким после беззаботных каникул, прошедших под звуки моря, гитарных вечеров и бесконечных разговоров на кухне до рассвета. Но этот звук не пугал – в нём чувствовалось начало чего-то нового. Последний курс. Финальный сезон сериала под названием университетская жизнь.

Я уже представляла, как мы с Лили – моей лучшей подругой, рыжей бестией, живым воплощением хаоса и вдохновения – снова возьмёмся за старое. Вечеринки, фестивали, благотворительные акции – всё, за что нас одновременно любили и ненавидели преподаватели. Наша цель в этом году: устроить выпускной бал, который войдёт в историю Санта-Круза. И да, конкуренция за этот проект – как в «Игре престолов», но мы не из робких.

Проблема была только в том, что моя кровать настроила против меня целую армию. Одеяло вцепилось в меня всеми силами, подушка шептала предательские уговоры: «Ну ещё пять минут…»

– Сдаюсь, – пробормотала я и, стиснув зубы, села. Потянулась, зажмурилась, вдохнула.

Волосы, сбитые в беспорядочный узел, упали на плечо, и я, спотыкаясь, дошла до окна.

Шторы распахнулись с лёгким шелестом, и утро буквально ввалилось в комнату. За окном сиял солнечный Санта-Круз, а внизу уже шумела пробка – маленький, но постоянный символ того, что жизнь здесь кипит. Аптос, наш район, хоть и считался «дешёвым студенческим раем», был опасно близок к центру, и пробки были платой за удобство.

– Стабильность – признак мастерства, – буркнула я сонным голосом и улыбнулась. – Лили, просыпайся, спящая красавица!

Балконные двери хлопнули, и в квартиру ворвался тёплый морской воздух – солёный, бодрящий, пахнущий свободой и песком. Я пошла в комнату подруги. Там царила приятная прохлада: кондиционер трудился всю ночь, а Лили, как обычно, спала в позе звезды, зарывшись в одеяло.

– Подъём! – торжественно объявила я.

Ответом был простонанный звук протеста.

Одним движением я сдёрнула одеяло, распахнула шторы и отключила кондиционер. В комнату ворвался поток солнечного света и свежего воздуха.

– Ты – монстр… – простонала Лили, на ощупь ища пропавшее одеяло.

– Спасибо, я стараюсь.

Пока она ворчала, я ушла принимать душ. Холодная вода быстро смыла остатки сна и сомнений. Моё отражение в зеркале, с запотевшими стёклами и непослушными кудрями, казалось немного чужим – взрослеющим. Последний год. Пора перестать просто быть студенткой и начать быть кем-то большим…

На кухне запах жарящихся тостов и кофе наполнил воздух уютом. Готовить я не любила, но утренние завтраки с Лили стали нашим ритуалом. Они были чем-то вроде обещания: каким бы хаосом ни обернулся день, это утро – наше.

Лили вышла из ванной, закутанная в полотенце, с лицом, на котором читалась трагедия:

– Я опять уснула под душем.

– Стабильность, – кивнула я.

Она закатила глаза, но улыбнулась.

Мы сели за стол. Кофе был крепким, тосты чуть подгорели – как всегда. На экране телевизора ведущая с идеальной улыбкой рассказывала о предстоящем соревновании по серфингу.

– Опять эти соревнования? – буркнула Лили. – Сколько можно?

– Санта-Круз без серфинга – как Нью-Йорк без кофеен.

– Или как ты без планов на вечер, – хихикнула она, делая глоток.

– Очень смешно.

Я смотрела в окно. Солнце поднималось над пальмами, и даже воздух казался золотым. Санта-Круз был городом, где всё дышало свободой: волны, запах океана, уличные музыканты, медленные вечера в барах у пляжа. Иногда я думала, что если бы жизнь была фильмом, то именно здесь звучал бы первый аккорд саундтрека.

– Думаешь, мистер Ричардсон доверит нам выпускной бал? – спросила я, возвращаясь к реальности.

– Если у него есть хоть капля разума – да. Мы же спасли фестиваль в прошлом году.

– И чуть не подожгли сцену.

– Техническая деталь, – отмахнулась она.

Мы рассмеялись. Университет в Санта-Крузе был особенным местом. Уютным, но с амбициями. Здесь царила смесь академической строгости и калифорнийской расслабленности. А мистер Ричардсон – директор с железной волей и страстью к пиару – любил громкие события. Он точно не упустит шанс блеснуть перед прессой.

После завтрака началась стандартная утренняя суета. Я оделась просто: серые брюки, белая футболка, кроссовки. Волосы – в небрежный пучок. Лили же устроила настоящий показ мод. Её комната выглядела как поле битвы тканей и косметики.

– Какая кофточка лучше – зелёная или розовая?

– Мы опоздаем, – вздохнула я.

– А я останусь одинокой, если выберу не ту кофточку!

Я подняла бровь.

– Сколько парней ты сменила за лето?

Лили задумалась.

– Шесть… или семь? Хотя баскетболист из бара не в счёт!

– Конечно, – фыркнула я. – Зеленая. И точка.

Она вспыхнула улыбкой.

– Знала, что ты – мой ангел-хранитель моды.

– Ангел, который опаздывает.

Через пятнадцать минут мы уже спускались по лестнице. Во дворе стояла жара, асфальт нагревался на глазах. Мой старенький белый «Фольксваген Жук» ждал у обочины, блестя на солнце. Машина была подарком мамы – с историей и характером. Иногда она заводилась с третьей попытки, но я любила её.

Путь до университета занял полчаса. В пробке мы слушали радио, спорили о музыке и смеялись. Это было то самое утро, когда всё казалось возможным.

Парковка, как всегда, была забита. Я втиснулась между «Лексусом» и «Инфинити». Лили, распахнув дверь, вдохнула воздух свободы.

– Чувствуешь? Этот год будет диким.

– И утомительным, – добавила я, поправляя сумку.

Толпа студентов шумела, смеялась, кто-то обнимался после долгого лета. Первокурсники с круглыми глазами стояли у расписаний. Мир казался полон энергии.

– Пойду найду Лэнси, – сказала Лили, уже заметив вдалеке знакомую фигуру с розовыми волосами.

– В десять – у холла! Не опаздывай!

– Как будто я когда-нибудь… – донеслось в ответ.

Я улыбнулась.

Толпа гудела, ветер шевелил ветви старых деревьев. Университет жил, дышал, двигался. И где-то в этом потоке я тоже ощущала, как жизнь тихо меняется.

Поднимаясь по ступенькам к арке главного корпуса, я достала пропуск, и именно в этот момент – как по сценарию – что-то пошло не так.

Чья-то сумка, чужая нога, случайный шаг – и я потеряла равновесие.

Мир резко качнулся.

– Ай! – вырвалось у меня.

Я уже готовилась встретиться с каменной плиткой, но этого не случилось.

Чья-то рука, сильная и быстрая, подхватила меня за локоть и вернула в вертикальное положение. В нос ударил лёгкий запах одеколона – свежего, терпкого, с чем-то хвойным.

Я подняла глаза.

Передо мной стоял парень. Высокий, тёмные волосы коротко подстрижены, взгляд – холодный, цепкий. На нём – простая чёрная футболка, чёрные брюки. И всё в нём говорило: держись от меня подальше.

Он молча протянул мою сумку.

– Стоишь? – спросил он ровно.

– Вроде бы, – ответила я, чувствуя, как сердце стучит где-то в горле.

– Молодец.

И всё. Без улыбки, без пафоса. Он просто отвернулся и пошёл.

За ним – ещё двое. Один – блондин с сигаретой за ухом и лукавой ухмылкой. Второй – парень с азиатской внешностью и очками, сдержанный, почти невидимый.

Замыкала их девушка – темноволосая, с холодным взглядом. Проходя мимо, она процедила:

– В следующий раз смотри под ноги.

Я остолбенела.

– Ну да, а то я специально, – пробормотала себе под нос.

Я проводила их взглядом. Они двигались как единое целое – уверенно, слаженно, будто привычны к вниманию. Новички? Не похоже на первокурсников. И всё же… кто они?

Солнце ослепило глаза, и я прищурилась. На секунду показалось, что день стал чуть тише.

Интересно, сколько всего изменится этим утром – просто потому, что я не посмотрела под ноги.

Глава 2

Лили

Сплетни от Лэнси – это почти как утренний кофе: без них день не начинается. Она не просто приносила новости, она смешивала их, приправляла интонациями и сервировала так, что происходящее в общежитии казалось сериалом с безумной интригой. Сегодняшняя порция была особенно приятна: Оливия Браун, наша главная соперница в борьбе за выпускной бал, сломала ногу пару дней назад. Маленькая, важная победа. Представление о том, как наши конкуренты тащатся на костылях и влезают в свои вычурные блузки с бантиками, грело внутреннее чувство справедливости.

Я посмотрела на часы – 9:34. Время было на нашей стороне, если только Анна не опаздывала. Я прошла под аркой с высокими колоннами – камни блестели на солнце, как напоминание о вечном, – и направилась к лестнице, ведущей в центр кампуса. Вокруг кипела жизнь: студенты толпились у лавочек, кто-то жонглировал колой и скейтбордом, кто-то громко обсуждал расписание, молодые преподаватели с важным видом спешили на лекции. Запах жареного кофе, свежей резины от велосипедов и теплого асфальта – всё смешалось в одном огромном, живом флаконе.

В Санта-Крузе каждый день был чуть другим. Здесь можно было буквально дышать свободой: океан на горизонте, пальмы шелестели как аппликатура к любому нашему настроению, а вечером – музыка у пляжа и разговоры до рассвета. Это была та часть меня, от которой я бежала, сверкая ногами, и к которой тянуло, как магнит. Но была и другая часть – такая глубокая и чужая, что её существование было почти преступлением перед самим собой. Та, где отец, Совет Старейшин и кодекс заполняли все промежутки, оставляя только холодный порядок. Та, где жалость к врагам считалась слабостью. Та, от которой мне приходилось прятаться под легким покрывалом нормальной жизни.

Когда Лэнси догнала меня на середине лестницы, её лицо сияло от азарта. Она обхватила мой локоть и наклонилась, чтобы шепнуть: «К нам перевелась Вероника Бруно. Говорят, она та ещё стерва!». Слова долетели до меня как удар лопатой.

Я пыталась сохранять спокойствие и ответила ровно, но внутри всё снова заплясало – тот самый животный страх, который я не испытывала с момента, когда уехала. Нельзя описать его обычными словами: это не просто дрожь, это звук сирены внизу грудной клетки, это способность забрать дыхание и превратить разум в датчик угроз. Я удивлялась, как легко прошлое отзывается на один-единственный звук: «Вероника».

Вероника. Имя, которое я хотела бы никогда больше не услышать. Оно было тяжелым, как кусок стекла, и оставляло порезы в памяти. Вспышки – короткие, как кадры старого фильма: тёплые кухни в Неаполе, запах томатного соуса и сигаретный дым в углах; дальние улицы, где тишина бывает только перед бурей; смех, который гас от внезапных команд. Это была моя старая жизнь, которой я отплатила бегством в Санта-Круз. Но прошлое, как я уже поняла, не интересуется нашими планами.

– Да, а с ней ещё трое парней, – захлопотала Лэнси. – Алекс, Арес и… как его – что-то на «К»…

– Каллеб, – выдохнула я, будто произнесение этого имени могло либо удержать меня, либо сорвать прежний пласт эмоций. Каллеб. Мы с ним когда-то были ближе, чем следовало. Слишком близко. Его её голос был тёплым, с привкусом соли и шоколада; в воспоминаниях он стоял в дверях старой пиццерии, опираясь о стол, а глаза его смотрели так, будто видел в каждом движении мою правду. Я не знала, что делать с этим знанием – прятать, забывать, признавать? Каждый раз, когда его имя выплывало, внутри меня просыпалась смесь стыда и нежности, от которой хотелось бежать и прятаться.

– Ты их знаешь? – спросила Лэнси, щёлкая пальцами, будто включала музыку для следующей сцены.

– Нет… то есть да… неважно, – мой голос дрогнул. Вместо страха пришла медленная, жгучая ярость. Я не знала, зачем они вернулись, и это отсутствие ответа было хуже самой угрозы. Если они здесь, значит, причины – веские. Италия не отпускала их легко; значит, не отпустит и меня.

Я не слышала продолжения разговора. Шаги ускорились сами по себе, и я бежала к парку, который обычно считала своим маленьким убежищем. Сегодня же он был переполнен студентами: кто-то обнимал очередную романтическую перспективу, кто-то делил тетради, кто-то пытался поймать солнечный луч через ветви. Я пробивалась сквозь толпу, сердце как барабанный бой, будто подстроенное под шаги.

Их было четверо. Они сидели на скамейке, как картинка, в которой всё было заранее разложено по своим местам: Вероника – идеальна, волосы уложены, как чёрная волна, одежда – всё говорило о деньгах, о внимании и о том, что она привыкла добиваться желаемого. Алекс – с той фирменной усмешкой, которая умела превращать людей в зрителей; он поправлял светлые волосы и делал затяжку, как будто демонстрировал, что ему не под силу тревога. Каллеб – в тени, но не исчезающий: он стоял позади, опершись ладонями на спинку скамейки иногда поправляя свои очки, фигура его спокойна, и глаза – глаза были теми глазами, которые читают людей, как открытую книгу; в них – мягкая усталость и что-то ещё, почти уязвимость. И Арес – сдержанный, молчаливый как камень, но с присутствием, которое нельзя игнорировать; он печатал что-то в телефоне, и только на мой шаг перевёл на меня взгляд – короткий, будто проверка.

Когда я остановилась перед ними, всё вокруг стало чуть тусклее, как будто камера выдерживала экспозицию. Я попыталась говорить уверенно: «На территории университета курение запрещено!» – но это была не санкция, а попытка найти повод разговора.

Алекс усмехнулся и бросил окурок на землю: «– Правда? Странно, я думал, тут всё позволено, если делаешь это красиво.

Я закатила глаза. – Ты всё тот же нарцисс.

Вероника подняла взгляд. Медленно. Ледяная улыбка.

– А ты всё такая правильная. Даже спустя годы.

– По крайней мере, у меня не выросли когти, – парировала я.

– Не льсти себе, – её тон был как удар бритвой. – Мы просто выросли. А ты осталась там же, где и была – среди игрушек и иллюзий.

Каллеб произнёс моё имя без лишних приветствий. «Лили.» Это было просто название – и в нём таилась целая гамма эмоций, от боли до удивления. Я метнула взгляд на него и почувствовала странную слабость, как если бы кто-то прикоснулся к старой ране, не спрашивая разрешения.

– Что вы здесь делаете? – прошептала я.

– Работа, – коротко ответил он.

– Какая к чёрту работа в университете?

– Та, о которой нельзя говорить вслух.

– Перестаньте говорить загадками, – сорвалось у меня. – Почему вы здесь, Каллеб? Почему она здесь?

Вероника фыркнула.

– Может, потому что Совет решил, что ты не справишься одна?

Я готова была кинуться на неё, не потому что хотела драться, а потому что только так можно было бы закрыть прошлое щитом прямых действий. Арес сказал «Хватит» тихо, но с такой сталью в голосе, что я была готова прикупить язык зубами. Его присутствие всегда имело эффект примуса: всё вокруг застывало в неудобной тишине, и любой лишний звук казался вызывающим. Он организовал пространство так, будто был дирижёром, который одним движением руки заставляет оркестр затихнуть. И в этом движении не было ни угрозы, ни ласки – только контроль.

– Мы приехали не ради ностальгии, – сказал он. «Есть веская причина», – добавил он.

Я скрестила руки на груди, как будто прикрывая тем самым грудную клетку от новых ударов. «И какая же?» – спросила я, стараясь звучать бодро.

Арес посмотрел на меня ровно и сказал: «Джексон объявился. И хочет мести».

Эти два слова взорвали всё внутри. Джексон. Мы думали, что он исчез. Что он утонул в собственных ссорах, в бегстве, в исчезновениях. Но он был жив. И память о нём была настолько тяжёлой, что у меня перехватило дыхание. Его имя в моих ушах звучало как приговор. Джексон – не человек, а совокупность шагов в ночи, угроз, расправ и тех, кто платит сполна. Он был тем, чей гнев не знал границ, и его обиды были не поверхностными – они были продуманны, как взрывчатка с долгим таймером.

– Почему вы просто не ликвидируете его? – спросила я хрипло. – У Совета есть ресурсы.

– Совет хочет, чтобы мы сделали это сами. – Каллеб говорил ровно, но пальцы его сдались в кулак. – Это испытание. Проверка.

– Проверка? – я горько рассмеялась. – Они решили использовать нас как приманку?

Алекс сбросил пепел и хмыкнул.

– Ну, ты же любишь приключения.

– А ты, как обычно, любишь играть в героя, – отрезала я.

Арес пожимал плечами так, как будто в его жесте было всё объяснение мира. «Они поручили нам разобраться», – сказал он. В его словах проскользнуло то, что всегда заставляло меня сжимать кулаки – мы были пешками в игре, где фигуры распоряжались судьбами, и никто не спрашивал у пешек, хотят они играть или нет.

Я чувствовала, как всё, чему я так тщательно училась – улыбки, вечерние прогулки, обычные мелочи – рушится в один миг. Всё моё тонкое равновесие, созданное годами, перевернулось. В голове забурлили мысли: а если он придёт за мной? А если однажды ночью на пороге окажется человек с его глазами?

– У тебя нет выбора, – сказал Арес, и в его голосе не было ни просьбы, ни угрозы; это было простое констатирование факта. Если Джексон доберётся до одного из нас, он не остановится.

Я прикусила губу так, что почувствовала металлический вкус крови. Это было не только о том, чтобы меня использовали – это было о том, что мои попытки вырваться, спрятаться под солнцем Санта-Круза, были тщетны. Они знали, где меня искать.

– Ладно. Мне нужен адрес и время встречи, – сказала я окончательно, стараясь звучать решительно. – Но вы должны знать: я вас ненавижу.

– Алекс тебе всё сообщит, – бросил Арес. – И, Лили… постарайся не опаздывать.

Я развернулась на каблуках и ушла, чувствуя, как с каждым шагом каблуки бьют по камню ритмом, который хочется забыть. Я бежала до холла, лавируя между студентами, хрупкая и решительная одновременно. Тетрадь на кольцах в моей руке тряслась, страницы шуршали, как будто переживали стресс вместе со мной.

В воздухе холла запахло старым деревом и пылью – запах, который был как страж и напоминание того, что время идёт, что коридоры помнят наши шаги. На стенах – студенческие работы: от провокатных авангардных рисунков до строгих портретов. Люди говорили громко, замещая тревогу рутинными темами. Я вбежала в левое крыло, промчалась по длинному коридору и, наконец, вывалилась в центр, где уже собрались сотни первокурсников. Анна поймала меня за локоть и потащила к сцене, где студсовет ставил последние штрихи перед началом.

– Ты как раз вовремя!, – прошептала она мне.

Её энергия была как всегда уравновешивающей – она умела превращать меня в план, давать опору. Но в глазах её мелькнуло удивление, когда она заметила мою бледность. Она последовала моим взглядом и увидела их. Четвёрка, которая изменила мой мир, плавно вошла в холл. Арес поднял на меня глаза – на секунду наши взгляды встретились, и по спине пробежал ледяной шрам. Анна прижала руку к моему плечу, как будто хотела удержать меня от падения.

Когда мистер Ричардсон встал на сцену и объявил: «Добро пожаловать в Калифорнийский университет Санта-Круза! Этот учебный год обещает быть насыщенным!» – его слова звучали как комическое эхо на фоне той бури, что уже поднималась в моей жизни. С ним нельзя было поспорить: этот год будет насыщенным. Но насыщенным чем – праздниками или опасностью – решали те, кто вернулся из тени.

Я стояла среди людей, и в ушах мое сердце билось как барабан на корабле в шторм. Санта-Круз с его пляжами и вечной музыкой казался теперь хрупким местом между волной и рифом. Я ощущала, как шторка привычного мира приподнята. И где-то там, за светом и смехом, начиналась игра, в которую я не просила приглашения.

Да начнётся битва.

Глава 3

Анна

Из всех вещей на свете я больше всего ненавидела дисбаланс – хаос, проблемы, стресс, всё, что выбивает из привычной системы координат. Отсутствие чётких границ, расписания, стабильности. Я всегда всё планировала, распределяла по минутам, будто боялась упустить хоть что-то важное. Когда-то я уже допустила ошибку – и повторять её не хотела. Эта боль всё ещё жила во мне, прячущаяся где-то глубоко, готовая в любую секунду подняться на поверхность и настигнуть меня во сне.

Я снова стояла на краю высокого обрыва. Тёплая трава щекотала босые ступни, впитывая последние лучи уходящего солнца. Внизу бушевал океан, волны грохотали о скалы, а вода темнела, становясь всё глубже и тревожнее. Сердце билось так сильно, будто готово было вырваться наружу. Всё вокруг дышало тревогой – какой-то щемящей, неуловимой, будто я теряла что-то важное, даже не зная, что именно.

Белая льняная юбка моего платья колыхалась от ветра, лёгкая ткань щекотала колени, волосы разметались по плечам. И вдруг в воздухе проскользнул аромат – знакомый, родной. Тёплый, чуть медовый, с едва уловимой свежестью мяты. Он пах защитой. Домом. Тем, что я когда-то любила и потеряла.

Мне хотелось обернуться. Посмотреть на того, кто стоял за спиной. Но я не могла. Будто не заслужила. Ответ вертелся на языке, но сознание тянуло меня обратно – туда, где жила боль, тщательно спрятанная, но всё ещё жгучая. Когда-нибудь я должна буду взглянуть ей в глаза. Когда-нибудь я повернусь и скажу три слова, которые давно должна была произнести.

А пока… я просто подняла взгляд к уходящему солнцу. Оно тонуло в багряных облаках, оставляя на небе золотые мазки, словно чья-то рука провела кистью по холсту. Я вытянула ладони вперёд, будто хотела дотронуться до этого света, попросить у него сил. Только солнце, казалось, могло понять меня, но не простить.