Шов реальности

Яси Анка

Шов реальности

Глава 1 Находка

Осень… Конец октября. Никогда не любила осень. Каждый раз в душе что-то стонет, плачет, будто от потери, а за окном словно разлита тихая, тоскливая боль. Руки сами тянутся зажечь свет и закрыться от влажного ветра, постукивающего по стеклу. Раньше я думала, что прячусь от холода. Но не теперь.

Я хочу рассказать одну странную историю, которая началась со мной несколько лет назад. Очень долго я держала все втайне, не зная, стоит ли открыть это кому-либо. Боялась, что меня примут за сумасшедшую. Но молчать стало невыносимо. Пожалуй, пора.

Меня зовут Алиса. В те годы моя жизнь представляла собой аккуратно сложенный пазл: работа архитектора-реставратора, сын-первоклассник, ипотека, одинокие вечера с книгой после того, как засыпал ребенок. Пазл был собран, но картина почему-то не радовала. Сквозь нее проступала та самая осенняя тоска, с которой я вела тихую войну.

И вот, в один из таких дней, случилось это.

Такой же ярко-желтой осенью, с уже потемневшими кое-где листьями, я везла Максима в сад. Легкий туман нежно окутывал все дымкой, но, несмотря на это, мир казался на удивление резким и четким. Возможно, виной тому была утренняя чашка крепкого кофе и слишком свежий воздух. А может, мне сейчас так кажется, потому что в тот день реальность дала трещину.

Из динамиков тихо лилась какая-то мелодия, и я машинально подпевала. Взгляд проплыл по улице и скользнул по фигуре бездомного с макулатурой, сложенной в тачке. Обычная картина для спального района, но нога сама собой нажала на тормоз, и тут я уже уставилась на пожилого мужчину в упор.

В нем было неправильно абсолютно всё.

Такое чувство, будто он сошел со старинной картины и никак не мог быть живым человеком из плоти и крови. Его волосы, длинные и спутанные в сосульки, должны были вызывать брезгливость, но в лучах низкого осеннего солнца они отливали чистым серебром, словно иней на паутине. Глубокие морщины на его лице были похожи не на трещины бедности и лишений, а на лучики вокруг глаз – следы постоянной, не стираемой улыбки. Истрепанная и залатанная одежда лишь дополняла образ беззаботного отшельника, бродяги-философа.

Но самым удивительным были его глаза. Голубые, пронзительно чистые, открытые и добрые. В них светилось такое безудержное, почти детское счастье, что становилось не по себе. Казалось, для этого человека весь мир – абсолютная сказка, и он по-настоящему рад каждому вздоху в это туманное утро. Он шел по грязной обочине так, словно шествует по райскому саду, созданному исключительно для него одного. Более счастливых людей я, пожалуй, не видела никогда.

Весь этот образ был настолько чужд окружающей действительности, что я просто застыла, прижав машину к обочине. Наши взгляды встретились. И в его глазах что-то изменилось. Беззаботное счастье сменилось на изумление, будто он увидел в стекле моего автомобиля не меня, а призрак. Он не просто смотрел – он узнавал.

Дальше – провал. Сколько я ни пыталась вспомнить, что было потом, – ничего. Белое пятно, вырванный кадр из пленки. Максим, сидевший на заднем сиденье, потом рассказывал, что «дедушка подошел к маме, положил старую книжку на капот и ушел, а мама долго сидела и не двигалась». У меня же в памяти осталось только это: его лицо, его взгляд, и… тишина. А дальше – я сижу в машине, мотор заглушен, а в моих руках лежит толстая, потертая на углах тетрадь в кожаном переплете.

Я не знаю, почему не выбросила ее тогда же. Может, из жалости, приняв ее за чью-то старую рухлядь. Может, из любопытства. А может, почувствовала тот самый зов, который заставил меня в тот день нажать на тормоз.

Ниже – первые записи из дневника, с которых для меня все и началось.

«31-го октября 1863 года. Канун Дня Всех Святых

Всё кружится на одном месте. Сколь много лет минуло, а сколь мало изменилось. Листья на деревьях чернеют – верный знак, что Грибар, как мы его нарекли, пробуждается ото сна. Завтра – канун Дня Всех Святых, но я и без сей зловещей даты чувствую его приближение на вкус, как дымок, и на кожу, как влажную изморозь. В воздухе пахнет тлением, и не одним лишь лиственным».

«1 ноября

В сём году он изобрёл новую уловку, дабы укрыться от взора нашего – люди стали жечь листву. Странное и необъяснимое суеверие облетело умы, будто сие действо очищает воздух. Нет листьев – нет и следов. Как же хитро он прячет паутину свою, выдавая оную за благое дело».Повторилось. В который уже раз. Он вновь лишает нас малейшей надежды, служащей подпорой души, и доказывает с какою-то адскою насмешкою, что все труды наши по спасению человечества суетны и напрасны.

Сегодня поутру видел я следы его меж груды тёмно-коричневых листьев – мерзостные и зловонные, будто от подошв, обугленных в геенне огненной.

«2-го ноября

Но тщетны были упования. Воля, данная Царём-Освободителем, обернулась новым ярмом. Мир остался тем же извращённым садом, лишь деревья в нём пересажены. Грибар по-прежнему владеет умами, подменяя волю свою их собственными помыслами. Они и не ведают, что мыслят так, как угодно ему».

Часто вспоминаю шестьдесят первый. Как близки мы были тогда к победе, к избавлению от сего кошмара! Помню те упоительные часы, когда казалось, будто пелена спадает с очей человеческих, и они начинают прозревать, видеть мир истинный, а не тот, что навязан им сим гигантским грибом. Казалось, сама эпоха поворачивается к свету.