Лаваоф

Мария Рязанцева

Лаваоф

Глава 1. Лаваоф и Страна белых статуй.

В небе летит высоко Лаваоф,

Строит мосты в колыбель богов.

Между людьми прочертила рвы,

Чтобы тянулись друг к другу мы.

Если стоишь на краю черты,

Нет ни любви, ни большой мечты,

Из тупика выход очень прост:

Жди, когда боги построят мост.

Резкое дуновение ветра встряхнуло ветки дуба, отвлекая зачарованный взгляд Лаваоф от поверхности воды. Она сильнее сжала когтями ветку, на которой сидела, и взмахнула испуганно крыльями, стараясь не потерять равновесие.

Бешеное движение реки, несущей свои воды с вершины высоченной горы, и дрожание листьев на ветру кружило голову этой птице. Воздух пах медом и ароматом цветущей черемухи. Этот ветер прилетел из мира Яви сквозь толщу воды в реке.

Там сейчас была весна в самом мощном месяце – мае. А это значило, что много душ, опьяненных этим ароматом, скоро уйдут из Ирия на землю для воплощения в мире людей.

Лаваоф склонила голову, задумчиво глядя своими огромными черными глазами на искрящиеся воды быстрой реки.

Потоки воды так сверкали в свете утреннего солнца, что вся поверхность реки казалась белоснежной и мерцающей, словно бы сотканной из миллиардов звезд. Именно поэтому река и называлась Молочной рекой. Или, как звали ее люди в мире Яви – Млечный путь. Путь, в конце которого располагался Ирий.

Девять прекрасных миров создал Бог Ангельских войск. Ирий был Седьмым небом, одним из самых красивых. Только самые достойные души могли попасть сюда, чтобы увидеть его красоту.

Много хитрецов пыталось проникнуть сюда обманным, колдовским путем. Да только сгинули они в водах Молочной реки, да в огненных реках Смородины, не пройдя Калинов мост.

Ключи от Ирия были только у кукушки Марьи. И только под ее крылом можно было пройти сквозь водоворот Молочной реки, то есть через вырь.

А Марья-ключница была строгой, да справедливой птицей. Она помогала зачастую слабым, но прекрасным и достойным душам пройти водоворот. И в тоже время кидалась жестоким остроглазым ястребом на тех, кто пытался пройти сквозь вырь колдовским путем.

Река сама выдавала их ключнице. Сначала воды начинали бешено вращаться по кругу, образуя водоворот. Затем из глубины выри поднималось черное густое облако дыма с силуэтом очередного астрального гостя. От этих душ не было света, как от остальных жителей Ирия. Они были здесь чужими. И только жадно цеплялись за поверхность воды, пытаясь выбраться из выри.

Марья-ключница закрывала эти порталы, кружась над водоворотом в обратном направлении. От этого водоворот начинал вращаться в другую сторону. Волны сбивались между собой, образуя хаос, в котором неизменно тонули те, кто осмелился проникнуть в Ирей по своеволию.

Земля их тоже не принимала обратно. Они оставались навечно скитаться в зыбучих песках между мирами, проваливаясь то в одно пространство, то в другое. И в каждом из этих пространств песок покрывал полностью их тело и лицо, на давая вздохнуть.

Измученные этой вечной борьбой, они засыпали от усталости, погружаясь в песчаный хаос. А проснувшись, снова в ужасе пытались выбраться из этой ловушки миров.

Песчаная западня иногда менялась на другую – из тягучего обжигающего расплавленного свинца или воска. Иногда песчаная зыбь становилась горячей черной смолой, заполняющей вязкой массой лицо, горло и легкие колдуна.

А еще страшнее была маленькая тесная комната глубоко-глубоко под землей. В ней царила нечеловеческая, густая темнота и четкое осознание того, что пребывание здесь – это навсегда.

Если из зыбкой ловушки человек еще пытался выкарабкаться, борясь за свое освобождение, имея надежу на это, то черная комната словно бы хоронила колдуна ото всех миров навечно.

Это пространство, которое в человеческом мире называется адом. Место, где не существует ни одного из миров.

Так, человек, когда-то мечтавший стать невероятно свободным во всех своих передвижениях по мирам, оказывался лишенным всего. Он переставал чувствовать даже физическую боль. Только давящая темнота и стены, обступившие со всех сторон.

В темноте, которая поглощает в себя все пространство вокруг, и глушит даже свои собственные крики о помощи. Ты не слышишь свой крик, ты не чувствуешь свою кожу и слез, бегущих по лицу, не можешь вдохнуть в свою грудь воздух, потому что его там тоже не существует. Только ты и твои собственные мысли. Что может быть страшнее…

Среди колдунов были глупцы, которые пытались проникнуть в Ирий по Калинову мосту через огненную речку Смородину. Они не знали один простой и неизменный закон. А он скрывался на поверхности: пройти по раскаленному мосту могла только душа, не обремененная тяжкими грехами. А такие души предпочитали улетать в Ирий вместе с птицами, а не идти пешком долгий путь по раскаленной поверхности моста.

Многие колдуны верили, что смогут навести лютую остуду на свою собственную душу, и это позволит им проскочить Калинов мост. Но мост неизменно рушился каждый раз под тяжестью их грешных душ, и они с криками падали в огненные воды Смородины, проваливаясь в пространство между мирами.

Огненная река в ответ на вторжение выбрасывала на землю потоки огня и солнечной плазмы, сжигая пространство Яви чудовищными пожарами и извержениями вулканов.

Каждая такая попытка незаконного проникновения в Ирий неизменно заканчивалась катастрофой не только для этих глупцов, бездумно прыгнувших в пропасть за своей мечтой, но и для самой земли.

Так, воды выри, которые Марья-ключница закрывала обратным вращением, проливались на землю потопами, цунами и наводнениями чудовищной силы.

Тысячи тонн воды гигантским ластиком стирали с лица земли целые города. Мощный дождь превращал дороги в безумные реки, горы – в гигантские сели из грязи и камней.

Как разгневанный художник, который пытается уничтожить не получившуюся картину, Бог Ангельских войск стирал с холста земли грязные краски, чтобы создать на этом месте новое полотно.

Много раз ему приходилось уже переписывать эту картину. Она все никак не получалась. От века в век свежие краски сливались и смешивались между собой, образуя снова и снова грязь на холсте. И землю снова приходилось переписывать.

Тогда-то и было создано седьмое небо – Ирий. Как черновик в духовном мире, где силою мысли и чувств создавался проект земного мира Яви. Тот мир, который никак не мог нарисовать Бог Ангельских войск, должны были создать сами люди, причем только самые светлые, талантливые и прекрасные из них. Эти души собирались в Ирии. И именно здесь они создавали проекцию мира Яви.

Все, что было создано ими в мире Нави, то есть в Ирии, неизменно воплощалось на земле в мире Яви. Эти миры неизменно влияли друг на друга через эти души.

Так, человек должен был прожить какой-то период жизни на земле, в мире Яви, как правило, в страданиях и горе. Это нужно было для того, чтобы он научился ценить жизнь без боли, радоваться просто самому факту отсутствия страдания.

Понять, что есть жизнь в страданиях, а есть – в гармонии и покое.

Надо было научиться ценить эти гармонию и покой, чтобы воплотить их в своей картине мира.

Очень многие души этого раньше не умели, воспринимали сам факт своего существования как данность. И сами своими мыслями и желаниями создавали хаос вокруг себя. Бог Ангельских войск смывал, сжигал, рушил такие картины мира и снова отправлял душу на переобучение в мир Яви.

Научиться ценить красоту, гармонию и покой мира – один из самых главных уроков жизни. Только поняв его, можно было оказаться в Ирии и принять участие в создании земного мира Яви.

И только Бог Ангельских войск решал, кто имеет право попасть сюда.

Отбор был очень строгим и осуществлялся по результатам рассказов ангелов. Ангелы – это такие существа, с головой человека и телом птицы.

Вместо рук у них крылья, вместо ног – лапы птицы. Они могут менять свой образ, становясь то полностью птицей, то полностью человеком, в зависимости от задач, которые стоят перед ними. Однако суть их остается всегда одинаковой: они совмещают в себе и образ человека, и душу птицы.

Ангелы сопровождали каждого человека на протяжении всей его земной жизни, подсказывали, направляли, иногда мешали идти неверным путем. Но только сам человек мог открыть себе дорогу в Ирий своими мыслями и чувствами.

Человек должен был стать подобен ангелу. Его душа должна была состоять из любви к миру вокруг, к человеку, к животным, к каждому дрожащему в свете солнца лепестку на дереве. Только такие души были способны создавать миры Ирия.

Каждая приходящая сюда душа приносила сюда свою частицу этого мира. Кто любил в земной жизни свет солнца и ярко-желтые цветы, тот и создавал в Ирии свой золотой уголок. И иногда золотые цветы рассыпались прямо по поверхности голубой травы. Это никого здесь нисколько не смущало, ведь голубую траву принесла какая-то другая душа. А здесь все души находились в сотворчестве.

Пейзажи были самые непредсказуемые. Ведь кто-то любил дождь. И тогда капли этого дождя струились по голубым листьям чьего-то дерева, смывая их необычную краску и окрашивая ею траву у подножия солнца. Здесь все было возможно.

Ангелы в облике полуптиц-полулюдей населяли Седьмое небо. Они были его главными хранителями. Белоснежные статуи этих полуптиц-полулюдей стояли повсюду. Именно поэтому Ирий иногда называли миром белых статуй. Каждая из этих статуй служила связующим звеном между душой человека и ангелом, образ которого был высечен в камне.

Просто зажигая маленький огонек перед статуей, человек мог призвать этого ангела для беседы и помощи в том или ином вопросе.

Именно поэтому сейчас на земле люди и воплощают образы своих богов в иконах, статуях и изваяниях, памятуя в глубине души о статуях ангелов Ирия.

Многие из этих ангелов известны в мире людей: Алконост, Сирин, Гамаюн, Киннара, Гаруда, Инмёнджо… Много таких. У разных народов свои имена этих существ. Лаваоф была одним из таких ангелов.

Как все обитатели Ирия, она была по-своему прекрасна. У нее были длинные с челкой черные волосы с яркими синими прядями, вечно спутанные от ветра во время полета. Она была бы очень похожа на земную девушку, если бы не ее глубокие черные глаза, в которых отражалась одновременно вся простота и мудрость мира. Ну и конечно, огромные серо-белые крылья с перламутровым отливом и птичьи лапки, крепко смыкавшиеся на ветке дерева.

Она напряженно всматривалась в млечные воды звездной реки, несущейся в вершины Восьмого неба.

Воды были спокойны. Давно уже не вращалась вырь, не приносила кукушка Марья новые прекрасные души в Ирий.

Только ласточки, да разные мелкие пташки внезапно выскакивали из воды то там, то здесь, наполняя пространство вокруг взбалмошным свистом и щебетом. Да иногда сами ангелы Ирия проникали сквозь воды Млечной реки в виде белоснежных голубей, сразу же приобретая в мире Нави свой привычный образ и уносясь вдаль на вершину Восьмого неба с очередным докладом к Богу Ангельских войск.

Лаваоф была задумчива и печальна. На нее Богом Ангельских войск была возложена сложная и практически невыполнимая задача по созданию духовных мостов между миром Нави и Яви, по которым люди могли бы подняться с земли в Ирий. Это должны были быть мосты из чистого и прочного как хрусталь льда Млечной реки, открывающей портал в мир Нави. И в тоже время этот лед должен был гореть как воды огненной реки Смородины, выжигая в душе человека все грехи, собранные за его жизнь на земле, испепеляя все его обиды и боль.

Пройдя по этому мосту, человек должен был очиститься и сгореть до звездного света, оставляя после себя только уверенное и спокойное сияние чистых мыслей. Из этой энергии и создавалось пространство Ирия.

Лаваоф думала о том, как создать на земле эти мосты изо льда и пламени, чтобы привести по ним души людей в Ирий.

Похожие мосты уже существовали в самом Ирии, ведь этот мир был весь усыпан малыми и большими речками, водоемами, озерами.

Мосты появлялись сразу же, как только птицы Алконост и Сирин начинали петь свои песни. Каждый раз это был новый напев: то наполненный светлой печалью, то – тихой радостью, или же – отчаянием и болью.

Это было так. Ранним утром, когда солнце только начинало золотить своим светом суетливые волны реки, величественная и прекрасная птица Алконост выходила на самый край Восьмого неба. С вершины холма она смотрела вниз на Ирий, любуясь солнечным светом.

Золотая корона птицы Алконост отражала свет солнца ослепляющим блеском так, что лучи его пронизывали летящие мимо облака, наполняя их своим сиянием.

Волны реки начинали свой ритмичный плеск, изо всех сил пытаясь прикоснуться к подножию холма Восьмого неба.

Птицы подхватывали этот звук своим свистом, подражаю звучанию волн Млечной реки, и тогда начинала звучать песня радости и чистой любви Алконоста.

Медленно расправляя белоснежные крылья, Алконост превращалась в облако, наполненное светом солнца, и срываясь с вершины Восьмого неба, уплывала вдаль над рекой. Словно ореол света вокруг нее образовывался радужный мост над Млечной рекой, по которому чистые и светлые души, населявшие Ирий, могли пройти с одного берега на другой.

Песнею Алконоста было наполнено все пространство вокруг. Пока парила над Млечной рекой птица Алконост, эта песня не утихала, а только удалялась и затихала вслед за нею.

ПЕСНЯ АЛКОНОСТА

1) Через сквозь синий небосвод

Птица белая плывет,

Растворяясь в облаках,

Светом солнечным полна.

Над рекой хрустальный мост,

Манит птица Алконост.

Музыкой нежной звенит ее песня,

Словно молитва звенит в поднебесье.

Цвинь-хао, цвинь-хао......

2) Золотится шумный лес,

Окунаясь в синь небес.

Словно светлая печаль,

Птица уплывает вдаль.

Ветер облако несет,

Ускоряя его ход.

За горизонтом всё в солнце вольётся,

Облако тонет в нем, словно в колодце.

Цвинь-хао, цвинь-хао…

Как только улетала птица Алконост в свою обитель на вершине Восьмого неба, так сразу же смолкала ее песня и растворялись хрустальные сверкающие мосты.

Песня же птицы Сирин звучала только ночью в змеиной части Ирия, там, где она жила.

Ее песня была печальна и полна горечи и боли об ушедшем солнце.

Сирин была обречена Богом Ангельских войск на то, чтобы никогда не видеть больше солнечного света. Только отраженный свет солнца в форме полной луны был доступен ее взору.

Именно поэтому в каждое полнолуние, видя круглый отпечаток солнца на черном небе, Сирин начинала стонать и плакать, вспоминая свою прежнюю жизнь в солнечном мире ангельских птиц. Но даже свет полной луны казался тусклым в змеиной части Ирия, так как огненные воды реки Смородины сверкали своей горящей лавой гораздо ярче луны.

Каждое полнолуние, как только начинала звучать песня птицы Сирин, из огненных вод реки Смородины появлялся раскаленный Калинов мост между миром людей и змеиным Ирием.

По нему можно было как пройти из мира людей в змеиную часть Ирия, так и вернуться обратно. И это было хорошо известно колдунам из мира людей, которые пользовались этим путем в своих целях. Ведь были и такие, которым удавалось с помощью своих колдовских обрядов пройти через этот огненный мост.

В змеиной части Ирия обитали грешные души. Они также существовали там на разных уровнях бытия. Некоторые из людей, имевшие слишком много тяжелых грехов, даже не могли пройти раскаленный Калинов мост, так как он рушился под их тяжестью. Тогда они вынуждены были плыть и вечно гореть в огненных реках Смородины, не имея возможности выбраться на очень крутые берега.

А те, кому удавалось все-таки пройти через Калинов мост, вынуждены были веками скитаться по запутанным тропинкам змеиного Ирия в вечной ночи и слушать полные горечи и тоски песни птицы Сирин.

ПЕСНЯ ПТИЦЫ СИРИН

Во мраке ночи, где тени кружат,

Птица сирин летает в небе.

Зовет за собой, но ты слышишь вой,

Коль солнечный свет не с тобой.

Сквозь мрак и печаль к солнцу летит горналь,

Но в мире теней лишь холод и страх.

Ветры уносят прах.

Забудь тот любимый солнечный свет,

Сквозь звёзды пронзаю я тьму,

Но слёзы в глазах – мой ясный ответ,

Искра не прогонит тьму.

Мир, где я живу, полон теней,

Забудь об огне, что в сердце твоём,

В тёмной ночи живи.

Сквозь звуки ветра, сквозь шепот трав.

Лечу я сквозь холод и мрак.

Ломая крылья, я вновь лечу,

Где алый пылает флаг.

Слышишь мой голос, тот нежный мотив?

Я песню пою, но увы, не для вас,

Сквозь сумрачный лес, где твой образ исчез,

Туда, где осталась тоска.

Лечу, сохраняя в душе этот свет,

Что греет надеждой, что манит меня,

Но мрак не отпустит, боится огня.

Зажгись, мое солнце, светом!

Дай мне хоть искру, хоть каплю тепла.

Я, птица Сирин, в ночи одиноко

Лечу за мечтой сквозь лунное око,

Но мрак не отпустит, он держит меня,

В объятьях безмолвных, в ночи навсегда.

Я жду твой рассвет, солнце!

В этой песне не было надежды на избавление от мучений, хотя, конечно, и это тоже было возможно по молитвам потомков. Ведь нет ничего невозможного в мирах, созданных Богом Ангельских войск.

Таким образом, мосты, созданные пением птицы Алконост, были из воды Млечной реки и света солнца. А мосты, созданные пением птицы Сирин, были сотканы из огня речки Смородины.

Лаваоф нужно было создать в мире людей мост одновременно и из воды Млечной реки, и из огня, и из солнечного света.

Как можно это было сделать – непонятно. Одно было ясно: пространство менялось, когда начинали петь птицы. А это значило, что так или иначе этот процесс связан с музыкой.

Нужен был инструмент, который звучал бы одновременно и как пространство птичьего, и как пространство змеиного Ирия. А также нужен был искусный мастер, чтобы изготовить этот инструмент. И Лаваоф, глядя на искрящиеся воды Млечной реки, уже знала, к кому она скоро отправится в мир Яви и зачем.

Тихо кружит над землей Лаваоф,

Ищет того, кто идти готов

Через ухабы её и ров

В рай по мосту, в колыбель богов.

Глава 2. Мастерская миров.

Дом-мастерская Лукаша находился на самой окраине села, на вершине холма, возле леса. Ото всюду был видна крыша этого дома со сверкающим коньком. Здесь создавались скрипки и гусли.

Солнце так же ярко сверкало на рассвете, отражаясь в коньке, как и озорные горящие глаза самого хозяина дома.

Лукаш был мастером на все руки. Древняя душа, которая знала все об этом мире уже много жизней подряд. Знала – да не помнила. Так часто бывает в мире людей. А глаза его и правда сверкали всегда каким-то внутренним солнечным светом каждый раз, как проводил он своими огромными руками по струнам новых гуслей, да скрипок. Словно на мгновение вспоминал он что-то из своих прошлых жизней, пытаясь схватиться за это чувство, но оно неизменно растворялось в пространстве сразу же, как только замолкала последняя струна.

Ранним летним утром, как только солнце поднималось над речкой, разносились над селом хрустальные переливы со двора Лукаша. И каждый житель села знал, что мастер начал свою работу. И в этом была своя магия, словно и птицы начинали петь звонче, и солнце сверкало ярче, и вода в реке бежала быстрее. В деревне начинала струиться жизнь. Все словно стряхивали с себя мутное сонное оцепенение и выходили навстречу свежему воздуху и солнечному свету.

С огромным уважением люди относились к мастеру, словно от его настроения зависела и их собственная жизнь. А настроение у Лукаша в последнее время было какое-то влюбленное и слегка сумасшедшее. Он то хмурил свои темные густые брови, от чего его огромные черные глаза становились еще темнее и глубже. То вдохновившись какими-то мечтами, сверкал очами как ястреб над убегающей добычей, ослепляя всех вокруг своей широкой белоснежной улыбкой.

И музыка его была под стать его настроению. Каждое утро выходили соседи со двор и слушали, какими мотивами в сегодняшний день будет звучать сердце мастера. Ведь люди вокруг заражались от него этим настроением, поэтому и понимали, как важно беречь его душу от боли.

Понимать-то – понимали, да не берегли.

Лукаш был известным человеком в своем селе, да и за его пределами тоже. Он не только умело мастерил инструменты, но и сам был одаренным музыкантом. Ни один сельский праздник не обходился без него.

Печальная мелодия скрипки Лукаша с одинаковой светлой грустью провожала в новую жизнь и молодоженов на веселой свадьбе, и покойника на похоронах. Словно и не было для Лукаша разницы в этих столь разных событиях. Все происходящее в мире он воспринимал спокойно. Дескать, Бог так решил! Пусть так и будет!

А когда брал в руки новенькие гусли, так вообще лицо его все светилось от внутреннего счастья, словно он познал его секрет. Особенно странно смотрелось его светящееся от счастья лицо над шлемовидными гуслями на похоронах. Вся тоска с лиц родственников покойного вслед за Лукашем уходила куда-то вдаль, словно провожали они представившегося не в последний путь, а в какое-то сказочное и долгожданное путешествие в родные края.

За это и любили люди Лукаша, что умел он превратить боль в их сердце в светлую и спокойную радость. Жизнь переставала пугать их своим неясным будущим. Знали они, что все, что встретиться на их пути, рано или поздно будет ими пройдено и останется однажды только далеким и ненужным воспоминанием.

Вот так Лукаш и делился своей радостью с людьми, пока и на его душу не нашлась управа.

Однажды пригласили его играть на свадьбе в один зажиточный дом купцов Елистратовых. Петр Елистратов задумал жениться второй раз, хотя самому уже было лет за пятьдесят.

Невесту привезли откуда-то издалека, молодую, красивую, как говорили люди, и видно, небогатую, раз согласилась свою молодость и красоту променять на зажиточную жизнь.

Первая жена Петра умерла при родах, оставив после себя сына Ивана. Так, вдвоем с сыном Петр и прожил практически всю жизнь. Потом сын вырос, уехал на учебу в далекий город. А Петр как раз в этом городе и познакомился потом со своей будущей молодой женой Аленой.

Как бы там ни было, но Алена по своей доброй воле приехала в дом Петра и с радостью занималась подготовкой к свадьбе. А потому люди спокойно отнеслись к этому неравному браку, ведь Петр Елистратов был и собой хорош, подтянут и крепок, и по характеру добрый. Любая за него с радостью бы пошла бы замуж.

Свадьба обещала быть радостной и веселой. По сценарию музыканты должны были встретить молодых веселой и звонкой музыкой при выходе их из храма.

Лукаш надел свою любимую красную рубашку с черно-золотой вышивкой на горловине. В этой рубашке со своей смуглой кожей он становился похож на цыгана. Это добавляла какого-то куража и молодецкой удали при выступлении.

Взял свои любимые гусли, гитару и скрипку, а также черную шляпу, чтобы совсем уже быть в образе безудержного горячего цыганенка. Встал у подножия лестницы в храм вместе с остальными музыкантами и гостями в ожидании новобрачных.

Вот и зазвонили колокола праздничным звоном, распахнулись двери храма, и вышла красивая пара только что обвенчавшихся молодоженов.

Заиграл Лукаш свою любимую мелодию. Ловко и быстро побежали его пальцы привычными движениями по гуслям.

В этот момент гости начали доставать из-за пазух спрятанных заранее белых голубей и отпускать их в небо.

Голуби белым облаком взмыли в синее небо. Лукаш невольно проводил глазами полет одного из голубей. Поднял голову от гуслей, чтобы увидеть птиц в небе, и встретился взглядом с Аленой, теперь уже молодой женой Петра Елистратова.

Птицы на мгновение замерли в воздухе на фоне синего неба. Весь мир замер. Лукаш видел перед собой только черные, знакомые до боли глаза Аленки, словно вытянули они душу из его тела и подняли его вверх до самых стен храма. А в следующее мгновение Петр Елистратов приобнял свою молодую жену, и Лукаш рухнул своей душой обратно в свое тело как в бездну преисподней.

Аленка была похожа на богиню этого храма. Она стояла на верхнем порожке крыльца в белом платье и фате, словно окутанная облаком тумана. Птицы были ее хранителями. Колокольный звон резал пространство словно мечом, защищая ее от завистливых взглядов людей.

Она как будто вышла из другого измерения в этот мир и недоуменно смотрела на Лукаша, спрашивая его взглядом, вспомнил он ее или нет?

А Лукаш вспомнил, словно давно забытый сон, глаза и руки этой женщины. В этом воспоминании она шла рядом с ним по берегу моря по разноцветным стеклянным камням.

Белые птицы в небе пели в тон колокольному звону. Закатное небо переливалось тысячей оттенков красного цвета и освещало воду у подножия солнца. А с высоченной горы взлетела белая птица с женским лицом в сверкающей короне и унеслась вдаль вслед за солнцем, оставляя после себя хрустальную огненную радугу над морем.