Искушение Ксилары. Книга четвертая

Искушение Ксилары. Книга четвертая

Ванесса Фиде

© Ванесса Фиде, 2025

ISBN 978-5-0068-3111-7 (т. 4)

ISBN 978-5-0068-3106-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИСКУШЕНИЕ КСИЛАРЫ

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 1. Врата из Цейлонского Базальта

Воздух больше не был спертым и тягучим, не пах серой, пряностями и болью. Он стал холодным, острым, колющим, как лезвие топора, и наполненным влажным дыханием камня. Ксилара стояла на узкой каменной тропе, втиснутой между двумя исполинскими скалами, и вдыхала его полной грудью, пытаясь смыть с себя призрачные остатки Имордиса. Казалось, каждый атом ее тела все еще пропитан багровым светом грибов, эхом криков и сладковатым, удушающим ароматом власти, что источал Малекар.

Позади, за ее спиной, зияла черная щель – выход из системы туннелей, по которым она неделями пробиралась с помощью проводников из числа отверженных, тех, кто ненавидел Имордис едва ли не сильнее, чем она сама. Впереди, заслоняя собой полнеба, высились Врата из Цейлонского Базальта.

Они не были творением зодчих, стремящихся к изяществу, как эльфы, или к устрашающему величию, как дроу. Это была работа природы, доведенная до абсолюта руками мастеров. Две гигантские базальтовые колонны, отполированные до зеркального блеска и испещренные рунической вязью, поддерживали титаническую арку, высеченную в самой скале. Камень здесь был не серым или черным, а глубокого, почти синего оттенка, поглощающего свет, словно вода в океанской пучине. В сумерках ущелья он отливал зеленоватыми искрами, и Ксиларе показалось, будто она стоит на пороге не просто города, а другого измерения, где сама материя подчиняется иным законам.

Она машинально потёрла запястье. Под перчаткой, скрытый от посторонних глаз, лежал шрам – тёмный, замысловатый узор, вплавленный в кожу магией Архитектора. Он не болел, не чесался. Он просто был. Напоминание. Клеймо. Часть сделки, которую она заключила с самой собой, вырываясь из объятий вечности, что сулил ей Малекар. Иногда, в тишине, ей чудился его голос, холодный и убедительный, шепчущий о напрасно потерянном могуществе. Она гнала эти мысли прочь, но они, как упрямые тени, всегда возвращались.

«Ты выбрала путь борьбы, а не власти, – говорила она себе, глядя на исполинские Врата. – Ты выбрала Элриндора. Себя. Теперь иди до конца».

Сжав в кармане плаща крошечный, холодный осколок Лунной Орхидеи – последнее материальное доказательство ее путешествия в Талаксон, – она сделала шаг вперед.

Ее никто не остановил. Никаких видимых стражей, никаких заклятий охраны. Лишь тихий, нарастающий с каждым ее шагом гул, исходящий из самого камня. Вибрация проникала сквозь подошвы сапог, наполняя кости тяжелой, ритмичной музыкой. Это был пульс Кхазад-Дума. Город жил, и его сердцебиение было слышно за много миль.

Перейдя под сень арки, Ксилара замерла, и дыхание у нее перехватило.

Она ожидала пещер. Сумрак, низкие своды, тесные коридоры, скупо освещенные факелами. То, что она увидела, не поддавалось ни одному из ее ожиданий, рожденных чтением книг в ее прошлой жизни.

Это был не подземный город. Это был подземный мир.

Перед ней раскинулся зал невообразимых масштабов. Его своды терялись в вышине, утопая в искусственно созданной дымке, сквозь которую пробивался мягкий, рассеянный свет, исходящий от самих стен. Казалось, над головой висело собственное, подземное небо. А внизу, на многие тысячи футов вглубь, уходили ярусы города, высеченные в гигантской, полой толще горы. Мосты-акведуки, тонкие, как паутина, но, без сомнения, прочные, как сталь, соединяли уступы и башни, выточенные прямо из скалы. По ним текли настоящие реки – но не воды, а расплавленного золота и, как ей показалось, бронзы. Они низвергались с уступов огненными водопадами, чей грохот был тем самым гулом, что она слышала снаружи. Эти светящиеся потоки озаряли все вокруг теплым, живым сиянием, играя на гранях кристаллов, вмурованных в стены, и на гигантских фресках, покрывавших все видимые поверхности.

Фрески эти рассказывали историю. Историю гномов. Вот они, низкорослые и могучие, вырубают первые залы в непокорном камне. Вот сражаются с полчищами троллей и гоблинов, их бороды развеваются на ветру битвы, а в руках сверкают топоры. Вот склонились над наковальнями, и искры от их молотов рождают новые звезды на этом искусственном небе. Лица были грубыми, исполненными нечеловеческой силы воли, каждый мускул, каждый жест высечен с эпическим размахом. Здесь не было утонченности эльфов или извращенной эстетики дроу. Здесь была мощь. Мощь, возведенная в абсолют и ставшая искусством.

Ксилара стояла, словно пригвожденная к месту, чувствуя себя ничтожной песчинкой перед лицом этого титанического труда. После ажурного, парящего Талаксона и клокочущего, чувственного Имордиса Кхазад-Дум подавлял своей монументальной, нечеловеческой грандиозностью. Он не парил и не извивался. Он стоял. Нерушимо. На века.

– Ну что, впечатляет? – раздался рядом хриплый голос, пробивающийся даже сквозь грохот водопадов.

Она резко обернулась. Рядом стоял гном. Вернее, он не стоял – он высился, как еще одна часть скалы, воплощенная в плоти. Он был на голову ниже ее, но вдвое шире в плечах. Его торс, облаченный в кожаную куртку, покрытую пятнами масла и сажи, напоминал ствол векового дуба. Пышная, рыжая с проседью борода была заплетена в сложные косы, перехваченные металлическими зажимами, похожими на миниатюрные шестерни. Лицо – грубое, с мясистым носом, потертостями на скулах и живыми, невероятно яркими голубыми глазами, в которых пряталась хитрая, оценивающая искорка.

– Я Борир, – отрекомендовался он, не протягивая руки для приветствия, а лишь кивнув головой. Его голос был похож на скрежет камня по камню. – Верховный Инженер цитадели. Если ты та самая девица с Севера, о которой шепчутся вороны, то тебе со мной по пути.

«Девица с Севера». После титулов «муза», «пленница», «артефакт» это прозвучало почти просто и по-земному.

– Ксилара де Винэр, – ответила она, стараясь придать своему голосу ту аристократичную твердость, которой учили ее в Лузарисе. Она сделала легкий, почти незаметный реверанс, как это было принято при дворе.

Борир уставился на нее, его густые брови поползли вверх. Молчание затянулось на несколько секунд, а затем он разразился громовым хохотом, который эхом прокатился по ближайшим галереям.

– Хо-хо-хо! – Он хлопнул себя по мощным ляжкам, отчего зазвенели металлические детали на его поясе. – Слышали, ребята? Рекомендовалась! И присела! Прямо как на том дурацком балу у ваших пышноволосых графчиков!

Из-за его спины появилось еще несколько гномов, одетых в схожие рабочие одежды. Они смотрели на Ксилару с нескрываемым, добродушным весельем.

– Да уж, Борир, церемонная, – прокомментировал один, почесывая затылок тяжелым гаечным ключом.

– Может, и выпить с утра пораньше предложишь? – подмигнул другой, доставая из-за пазухи плоскую металлическую флягу.

Ксилара почувствовала, как по ее щекам разливается краска. Она пыталась быть учтивой, а ее выставили на посмешище. Гнев, острый и обжигающий, кольнул ее под ложечкой. Старая, знакомая реакция – удариться в гордыню, холодно ответить, отгородиться. Но она вовремя поймала себя. Она смотрела на их лица – открытые, без капли злобы или коварства. Это были не интриганы Лузариса, не высокомерные эльфы и не изощренные в жестокости дроу. Они смеялись не над ней, а над ситуацией. Над нелепостью ее манер в их суровом, прямолинейном мире.

И вместо того чтобы вспылить, она заставила уголки своих губ дрогнуть, а затем и вовсе расплыться в улыбке. Сначала натянутой, а потом все более искренней.

– Выпить в десять утра? – Она подняла бровь, глядя на флягу. – Разве это не рановато?

Борир перестал хохотать и посмотрел на нее с новым интересом. Его голубые глаза-буравчики, казалось, просверлили ее насквозь.

– Дитя мое, в Кхазад-Думе время измеряется не часами, а сменами, – пояснил он, снова хлопая ее по спине с такой силой, что она едва удержалась на ногах. – Мы только что завершили ночную вахту у Великого Горна. Для нас сейчас – вечер. А вечер – самое время для глотка доброго, крепкого эля, чтобы смыть усталость и пыль. Не отказывайся, простудишься в наших влажных тоннелях.

Его товарищи заулыбались, одобрительно закивав. Фляга перекочевала в руку Борира, он открутил крышку и протянул ее Ксиларе. От напитка шел густой, хлебный аромат с горьковатыми нотками.

«Что же, Маша, – пронеслось в голове Ксилары, – тебе предлагают самый настоящий „тимбилдинг“ по-гномьи». Она вспомнила свои корпоративы, вялые беседы за бокалом вина. Это было несопоставимо.

Она взяла флягу, кивнула в знак благодарности и сделала большой глоток. Эль обжег горло, ударил в голову, но следом за этим по телу разлилось приятное, согревающее тепло. Она кашлянула, вытирая губы тыльной стороной ладони.

– Ну как? – прищурился Борир.

– Сильно, – выдохнула она, возвращая флягу. – Очень сильно.

– То-то же! – Он довольно ухмыльнулся и залпом осушил остатки. – Наш эль костей не ломит, а наоборот, ставит на место! Идем, девица, покажу тебе, где ты очутилась. Уверен, твои глазенки еще не раз на лоб полезут.

Он повернулся и зашагал вперед своим грузным, но удивительно быстрым и уверенным шагом. Его спутники двинулись следом, перебрасываясь шутками и поглядывая на Ксилару с растущим любопытством.

Она последовала за ними, все еще чувствуя жар эля в крови и жар стыда на щеках. Но теперь к этому миксу эмоций добавилось нечто новое – азарт. Первый контакт был установлен. Грубо, бесцеремонно, без всякого почтения к ее титулу или прошлому. Но установлен.

Она шла по мостовой, высеченной из цельного куска гранита, мимо гигантских, шипящих паровых механизмов и суетящихся гномов, и ловила на себе их взгляды. Не восхищенные, не вожделеющие, не опасливые. Заинтересованные. Как смотрят на новый, необычный механизм.

И это, черт побери, было приятным разнообразием. После Имордиса, где каждый взгляд был либо посягательством, либо угрозой, эта простая, прямая оценка была подобна глотку свежего воздуха. Пусть и насыщенного парами масла, серы и крепкого алкоголя.

Она потянула носом. Да, этот мир пахнет иначе. Он пахнет трудом. Металлом. Камнем. И чем-то неистово, неприлично живым. И в этой новой, оглушительной реальности призраки Имордиса начинали понемногу отступать, отползая в самые темные уголки ее сознания. Пока что.

Глава 2. Инженер и его Чертежи

– Ну что, отошла после утреннего эля? – Борир одарил ее колкой ухмылкой, его голубые глаза, словно два отполированных сапфира, сверкали в полумраке галереи. – Наши напитки не для слабых желудков, а для крепких душ.

– Я еще жива, – парировала Ксилара, стараясь идти в ногу с его быстрым, энергичным шагом. Ее голова действительно слегка гудела, но приятное тепло разлилось по телу, помогая игнорировать вечную, пронизывающую сырость Кхазад-Дума. – И готова удивляться дальше.

– Удивляться? – Борир фыркнул, широким жестом обводя окружающее пространство. – Дитя мое, это не цирк с фокусами. Это работа. Самая великая работа, которую только можно представить. Мы не удивляемся, мы созидаем.

Он повел ее вглубь города, и с каждым шагом Ксилара понимала, что ее первое впечатление о грандиозном зале было лишь прелюдией. Кхазад-Дум был не просто городом; он был живым, дышащим организмом, гигантским механизмом, где каждая шестеренка, каждый поршень знал свое место. Воздух, который она поначалу считала просто влажным и холодным, оказался на удивление свежим. Он циркулировал, перемешиваемый мощными потоками, идущими от раскаленных кузниц вверх, к вентиляционным шахтам, и обратно, охлажденным, с ароматом камня и воды.

– Система вентиляции, – пояснил Борир, заметив ее пристальный взгляд на решетке в стене, откуда дул ровный, прохладный ветер. – Без нее здесь бы задохнулись от дыма и паров за неделю. Или сварились заживо. Все здесь взаимосвязано, девица. Как в хорошем часовом механизме. Вытащи одну пружинку – и все рассыплется.

Он говорил с гордостью, с тем особым огнем в глазах, который Ксилара раньше видела лишь у самых одержимых мастеров-ремесленников в Лузарисе. Но здесь это было не исключением, а нормой. Каждый гном, мимо которого они проходили – будь то бородатый воин в сияющих доспехах или инженер, с головой ушедший в чертежи, – горел своим делом.

Их путь лежал вниз, по бесконечным спиральным пандусам и лестницам, высеченным в скале. Стены здесь были уже не гладкими, а испещренными нишами, в которых стояли светильники – не магические, а самые что ни на есть физические: внутри стеклянных колб мерцали запечатанные крошечные огненные элементали, чью энергию питали все те же потоки расплавленного металла, что текли по жилам города.

– Эффективно, – отметила Ксилара, глядя на один из таких светильников. – Никаких капризов магии, только физика.

– Физика – это и есть самая надежная магия, – проворчал Борир. – Предсказуемая. Послушная. В отличие от ваших дворянских фокусов. Наша магия – это математика, давление, температура и правильный угол удара.

Наконец они вышли на огромную смотровую площадку, вырубленную в стене колоссального подземного каньона. И здесь Ксилару ждало самое сильное потрясение.

Внизу, на дне пропасти, бушевало море огня.

Это были кузницы. Десятки, сотни огромных печей, чанов и горнов, расположенных на гигантских уступах. По каменным желобам, подобно кровеносным артериям, текли реки расплавленного металла – золота, стали, бронзы, мифрила. Их свет, ослепительно-белый, багровый и оранжевый, заливал все вокруг, отбрасывая на стены каньона гигантские, пляшущие тени гномов-кузнецов. Воздух дрожал от гула – гула, который был не просто звуком, а физическим давлением на барабанные перепонки. Это был рев плазмы, лязг молотов о наковальни, шипение раскаленного металла, опускаемого в воду, и оглушительный грохот механических молотов, каждый из которых был размером с небольшой дом.

– Великие Кузницы Кхазад-Дума, – Борир подошел к самому краю площадки, его фигура силуэтом вырисовывалась на фоне адского зарева. Его голос, обычно такой громкий, почти потонул в этом всепоглощающем гуле, но Ксилара все же разобрала слова. – Здесь бьется настоящее сердце нашей цитадели. Не метафорическое, а самое что ни на есть настоящее.

Она стояла, не в силах оторвать глаз от этого зрелища. Лица гномов внизу, освещенные снизу огнем, казались высеченными из самого камня – сосредоточенные, суровые, с безупречной точностью совершавшие каждое движение. Мускулы играли под кожей, брызги металла оставляли на их коже и одежде новые отметины, но они не обращали на это внимания. Это был танец. Танец силы и огня, длиною в жизнь.

– Они… не чувствуют усталости? – спросила она, почти крича, чтобы ее услышали.

– Усталость? – Борир обернулся, и в его глазах читалось понимание. – Это не труд, девица. Это служение. Каждый удар молота – это песня. Каждый выкованный клинок – это стих. Мы поем свою сагу не словами, а металлом и огнем.

Он помолчал, давая ей впитать масштаб происходящего, а затем кивком подозвал ее следовать за собой. Они спустились еще ниже, по узкому мостику, проложенному прямо над одним из огненных потоков. Жар был таким интенсивным, что Ксиларе показалось, будто ее ресницы вот-вот задымятся. Она инстинктивно прикрыла лицо рукавом плаща.

– Боишься жара? – спросил Борир, не снижая темпа. – Напрасно. Огонь очищает. Как и правда.

Наконец они вошли в сравнительно небольшое, но высокое помещение, выглядевшее как нечто среднее между кабинетом, архивом и мастерской. Стены от пола до потолка были заставлены стеллажами с сотнями свитков, ящиками с инструментами и деталями непонятного назначения. В центре стоял массивный стол из черного дерева, заваленный чертежами. На них тонкими, точными линиями были изображены схемы невероятной сложности – системы шестерен, гидравлические конструкции, чертежи механизмов, чье назначение она не могла даже предположить.

Борир подошел к столу, сгреб несколько свитков в сторону и развернул один, самый большой. На пергаменте была изображена не механическая схема, а нечто иное. Стилизованное, но мощное изображение гнома в доспехах, с молотом в руках. Но в центре его груди, вместо сердца, сиял огненный рубин, от которого расходились лучи, соединяющиеся с изображениями кузниц, вентиляционных шахт, светильников и оборонительных башен.

– Вот он, – Борир ткнул коротким, толстым пальцем в рубин. – «Сердцевина Огненного Рубина». Тот артефакт, ради которого ты, если верить слухам, готова на многое.

Ксилара внимательно посмотрела на чертеж. Это не было магическим символом в привычном для нее понимании. Это выглядело как схема энергоснабжения.

– Я слушаю, – тихо сказала она.

– Это не просто безделушка, не реликвия, пылящаяся на полке, – начал Борир, его голос стал серьезным, без иронии. – Это сердце. В буквальном смысле. Сердце первого Короля-Кузнеца, Дурина I. Он был не только правителем. Он был величайшим инженером и магом нашей расы. Он понял, что однажды наши масштабы станут слишком велики, чтобы полагаться на обычные источники энергии. И он совершил величайшее жертвоприношение. В час своей смерти он не умер. Он… преобразовался. Его плоть стала камнем, его дух – магией, а его сердце – этим кристаллом.

Он провел рукой по схеме, по лучам, расходящимся от рубина.

– «Сердцевина» – это стабилизатор. Источник и регулятор всей магической инфраструктуры Кхазад-Дума. Эти лучи… это не метафора. Это реальные магические каналы, пронизывающие камень на мили вокруг. Они питают светильники, которые ты видишь. Они поддерживают давление в системах вентиляции, не давая нам задохнуться. Они активируют оборонительные руны на наших стенах, которые могут обратить в пыль целую армию. Без него… – Борир тяжело вздохнул. – Без него все это великолепие станет нашей гробницей. Свет погаснет. Воздух stagnится. Защита падет. А давление в подземных резервуарах расплавленного металла… оно разорвет гору изнутри, как перезрелый плод.

Ксилара смотрела на схему, и ужас медленно, ледяными пальцами сжимал ее сердце. Она думала, что ищет могущественный артефакт, магический усилитель, как Лунная Орхидея. Но это… это была основа всего бытия гномов. Украсть такое – было бы хуже, чем убийство. Это было бы геноцидом.

– Его нельзя украсть, – тихо проговорила она, глядя на лучи, расходящиеся от рубинового сердца.

– Умная девица, – кивнул Борир, свертывая свиток. – Физически его, конечно, можно взять. Он хранится в Сокровищнице Предков. Но отключить его от сети? Невозможно. Он связан с каждым камнем, с каждой каплей металла в Кхазад-Думе. Попытка сделать это без ведома Совета Инженеров приведет к немедленному коллапсу. Нет, «Сердцевину» можно только получить в дар. Или заслужить.

– Заработать? Как?

– Великим деянием. Подвигом, который Совет сочтет достойным дара сердца нашего Короля. Или… – Борир прищурился. – Решением проблемы, которая угрожает самому существованию цитадели. Проблемы, с которой мы, увы, сейчас столкнулись.

Он отвернулся и подошел к одной из стен, где висела другая карта – детализированный план окрестностей Кхазад-Дума с отметками шахт и туннелей. Многие из них были перечеркнуты кроваво-красным мелом.

– Набеги, – сказал он коротко. – Каменные тролли. Ведут себя не как обычные дикари. Целенаправленно атакуют ключевые опорные конструкции. Рушат тоннели, обрушивают потолки. Мы теряем людей и доступ к богатейшим жилам. И что хуже всего, они действуют с умом, которого у троллей быть не должно. Ими кто-то руководит.

Ксилара молчала, переваривая информацию. План добычи «Сердцевины», который зрел у нее в голове, рассыпался в прах. Украсть – значит уничтожить целый мир. Заработать… значит ввязаться в чужую войну. И при этом ее дар, ее проклятие и благословение, висел на ней тяжелым грузом. Как он впишется в этот мир прямолинейных воинов и инженеров?

– Почему вы рассказываете это мне? – наконец спросила она. – Вы не знаете меня. Я чужачка.

Борир повернулся к ней. Его взгляд был тяжелым и проницательным.

– Потому что слухи летят быстрее, чем ястребы, девица. Слухи о женщине, которая прошла через серебряный лес эльфов и вырвалась из лап дроу. Слухи о том, что ты обладаешь… особым даром убеждения. – Он произнес эти слова без похабного подмигивания, но с долей суровой практичности. – У нас проблема. Ты, возможно, обладаешь инструментом для ее решения. С точки зрения инженера – это логично. Мы даем тебе шанс заработать то, что тебе нужно. Ты помогаешь нам сохранить то, что нам дорого. Симбиоз.

«Симбиоз». После игр в кошки-мышки с эльфами и дроу, после сложных паутин лжи и манипуляций, это прямое, деловое предложение звучало почти подозрительно.

– А если ваш Совет Инженеров не сочтет мой вклад достойным «Сердцевины»? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.

– Тогда ты уйдешь с миром, но с пустыми руками, – так же прямо ответил Борир. – Но с моей личной благодарностью. А благодарность Верховного Инженера Кхазад-Дума тоже кое-чего стоит. Мы не забываем добро. И не прощаем зло. Выбор за тобой, девица. Остаться и попытаться? Или повернуть назад прямо сейчас?

Он ждал. Гул кузниц, доносившийся даже сюда, сквозь толщу камня, был подобен биению того самого гигантского сердца. Огонь, металл, камень. Все здесь было просто, тяжело и реально. Здесь не было места полутонам. Либо ты часть механизма, либо ты помеха, которую удаляют.

Ксилара посмотрела на свои руки. На бледную кожу, на серебряное кольцо Элриндора, на темный шрам Малекара. Она была клубком противоречий, ходячим хаосом в мире абсолютного порядка. Но разве именно хаос не был источником самой жизни? Разве не из хаоса рождаются новые формы?

Она сделала глубокий вдох, наполняя легкие воздухом, пахнущим озоном, маслом и камнем.

– Я остаюсь, – сказала она. – Покажите мне вашу проблему поближе.

Глава 3. Каменная Проблема

Комната, в которую Борир привел Ксилару на следующий день, разительно отличалась от его творческого хаоса в мастерской. Это был настоящий стратегический центр, высеченный в сердце горы. Стены из черного, отполированного до зеркального блеска базальта были испещрены глубокими нишами, где в медных трубах мерцали те самые захваченные элементали, отбрасывая холодный, белый свет на центральный объект залы.

Гигантский стол, выточенный из цельного куска сланца, представлял собой рельефную карту окрестностей Кхазад-Дума. Здесь были выгравированы горные хребты, ущелья, русла подземных рек и, что самое главное, бесчисленные тоннели и шахты гномов. Карта была интерактивной; крошечные светящиеся рубины, изумруды и сапфиры, встроенные в камень, обозначали статус разных участков: рудники, оборонительные посты, жилые кварталы. Но больше всего бросались в глаза кроваво-красные карбункулы, мерцающие тревожным, неровным светом. Они горели, как язвы на теле горы, отмечая места недавних атак и обвалов.

Вокруг стола стояло несколько гномов. Не инженеров в промасленных кожах, а воинов и стратегов. Их доспехи – латы из темного, матового металла, украшенные лишь практичными заклепками и суровыми руническими штампами – звенели при каждом движении. Их бороды, заплетенные в тугие, сложные косы, были перехвачены стальными кольцами. Лица – жесткие, испещренные шрамами и морщинами, словно высеченные из того же камня, что и стены залы.

Воздух здесь был иным. Не пахло озоном и маслом, лишь холодным камнем, потом и сталью. И напряжением. Густым, почти осязаемым.

– Совет Безопасности Цитадели, – коротко представил Борир, его голос прозвучал непривычно официально в этой мрачной обстановке. – Это Ксилара де Винэр. Она будет помогать нам разобраться с нашей… каменной проблемой.

На нее упали взгляды. Десятки пар глаз, оценивающих, недоверчивых, откровенно враждебных. В них не было простодушного любопытства, как у рабочих в кузницах. Здесь сидели те, кто отвечал за выживание всего народа, и появление посторонней, да еще и женщины, да еще и человека, явно не вызывало у них энтузиазма.

Один из гномов, самый старший, с седой как лунный камень бородой, доходившей ему до пояса, и лицом, покрытым сетью глубоких морщин, испещренных боевыми шрамами, тяжело оперся руками о стол. Его имя, как позже шепнул Борир, было Торбин Железный Кулак, главный военачальник Кхазад-Дума.

– Помогать? – Его голос был похож на скрежет валунов в оползне. – Чем может помочь эта… девица, Борир? Молитвами? Или, может, станцует для троллей, чтобы те разбежались?

В зале послышался сдержанный, приглушенный смех. Ксилара почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Старая, знакомая реакция – желание съежиться, исчезнуть, спрятаться. Но она стояла неподвижно, выпрямив спину, встречая взгляд Торбина с тем холодным, аристократическим достоинством, которому ее научили в Лузарисе. Оно было ее щитом.