Искушение Ксилары. Книга третья

Искушение Ксилары. Книга третья

Ванесса Фиде

© Ванесса Фиде, 2025

ISBN 978-5-0068-3110-0 (т. 3)

ISBN 978-5-0068-3106-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИСКУШЕНИЕ КСИЛАРЫ

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава 1. Шепот Черного Камня

Последний разрыв облаков, последний клочок тусклого серого неба остался позади, отрезанный острым краем черной базальтовой стены. Свет, и без того скудный, угас, словно испуганная свеча. Его сменило другое свечение – фосфоресцирующее, багрово-лиловое, исходящее из самой глубины колоссальной расщелины. Оно не освещало, а указующе подсвечивало, выхватывая из тьмы зубчатые выступы, зияющие провалы и змеящуюся вниз, едва заметную тропу.

Ксилара сделала первый осознанный шаг вниз. Нога, обутая в мягкий, но прочный сапог из кожи талаксонского оленя, встретила не просто камень. Она встретила сопротивление. Не физическое, а магическое. Воздух в Расщелине Теней был густым, тягучим, словно сироп. Каждый вдох требовал усилия, каждый выдох был медленным, вымученным освобождением. И с каждым шагом это давление нарастало, давило не на тело, а на разум, на самое ядро ее существа.

Это была чужая магия. Древняя, как сам камень, и живая, как голодный зверь. Она не была нейтральной или безразличной. Она была враждебной, испепеляюще-чуждой. Она обволакивала ее, просачивалась сквозь поры кожи, цеплялась липкими пальцами за края сознания, пытаясь найти щель, слабину, через которую можно было бы проникнуть внутрь и выжечь все, что делало ее Ксиларой.

Она шла, прижимаясь ладонями к шершавой, холодной стене, не столько для опоры, сколько для того, чтобы ощутить хоть какую-то связь с реальностью, которая стремительно ускользала. Тропа была узкой, шириной в две ее ступни, и зигзагообразной, будто вырезанной в скале в припадке безумия. Один неверный шаг, одно скольжение – и пропасть, черная, бездонная, готовая принять ее в свои беззвучные объятия.

Но физическая опасность была лишь фоном, назойливым шумом по сравнению с симфонией ужаса, что играла внутри нее. Ее дар, ее проклятие и благословение, зажатое в тиски серебряным кольцом-оберегом Элриндора, бунтовал.

Он не просто шевелился. Он бился, метался, рвался на свободу, как дикий зверь, почуявший кровь. Но кровью здесь, в этой бездне, был не страх, не чистая эмоция. Здесь, в подземном царстве дроу, воздух был пропитан чем-то иным, более острым, более изощренным и… знакомым.

Эхом. Тысяч, десятков тысяч извращенных, исковерканных желаний.

Они доносились снизу, из багрового сияния Имордиса, как ядовитые испарения. Она не слышала их ушами; ее дар улавливал их напрямую, проецируя прямо в ее сознание. Обрывки образов, вспышки ощущений, шепоты темных страстей.

Вот холодная, острая как бритва жажда власти, желание сломать волю другого, услышать хруст костей под своими пальцами. Вот сладострастный, томный голос, мечтающий о полном подчинении, о растворении в чужой воле, о боли как о высшей форме наслаждения. Вот пронзительный, почти детский голосок, жаждущий всего лишь капли внимания, готовый ради этого на любое унижение. А вот древнее, размеренное, как биение каменного сердца, желание – творить. Создавать формы из хаоса, высекать красоту из страдания, лепить судьбы, как глину.

Это был хор безумия. Оргия пороков, возведенных в абсолют. И ее дар, ее «Чароцвет», созданный для того, чтобы пробуждать страсть, узнавал в этом хаосе родственную стихию. Он рвался к ней, тянулся, как растение к гнилостному, но питательному солнцу.

И впервые за все время, с того самого момента, как она очнулась в этом теле и обнаружила в себе эту ужасную силу, Ксилара почувствовала не страх. Не омерзение. Не панику.

Она почувствовала ответный, темный интерес.

Щелочь ужаса, что всегда поднималась в горле при неконтролируемых всплесках дара, на этот раз была смешана с чем-то горьковато-сладким, возбуждающим. Ее сердце, которое должно было бешено колотиться от страха, билось ровно и сильно, посылая по жилам волны не адреналина, а странного, предвкушающего возбуждения.

«Что со мной?» – пронеслось в ее голове мимолетной, слабой искрой здравого смысла. Но искра тут же угасла, задавленная тяжестью окружающей магии и нарастающим гулом в крови.

Она остановилась на крошечном уступе, прижавшись спиной к скале, чтобы перевести дух. Ладонь, лежавшая на камне, внезапно ощутила не просто холодную шершавость. Она ощутила… вибрацию. Слабую, едва уловимую, исходящую из самой глубины породы. Это был не гул подземных рек или движение плит. Это был шепот. Сам черный камень шептал ей что-то на своем древнем, непонятном языке.

Она закрыла глаза, пытаясь отгородиться, но это лишь усилило внутренние ощущения. Ее дар, приглушенный, но не уснувший, улавливал эти каменные вибрации и переводил их на язык, который она могла понять. Язык желаний.

Камень желал покоя. Вечного, нерушимого, холодного покоя. Но что-то – магия дроу, их постоянное присутствие, их кипящие, грешные страсти – нарушало этот покой. И камень, эта гигантская, живая сущность, отвечала на это нарушение. Он впитывал в себя все эти эмоции, как губка впитывает яд, и теперь сам источал их обратно, усиленные, перекрученные, пропитанные собственной вековой тоской и ненавистью.

Ее дар пил этот ядовитый нектар и креп.

Она почувствовала, как по ее спине, под тонкой тканью дорожного платья, пробежал холодок. Но он был приятным. Как легкая ласка кожи в душной комнате. Она снова посмотрела вниз, в багровую муть. Оттуда, сквозь общий гул, стал проступать отдельный, четкий поток. Чье-то мощное, сконцентрированное желание. Желание обладать. Коллекционировать. Заточить в стеклянный саркофаг что-то прекрасное и хрупкое, чтобы созерцать его неподвижное совершенство.

Малекар. Архитектор.

Имя, которое она слышала лишь в шепотах и предостережениях, всплыло в ее сознании, и ее дар отозвался на него не страхом, а любопытством. Голодным, ненасытным любопытством.

«Он хочет меня в свою коллекцию», – подумала она, и мысль эта не вызвала ужаса. Вместо этого в глубине ее живота зажглась крошечная, тлеющая искра. Искра вызова. Искра того самого темного интереса.

Что будет, если столкнуть его холодную, аналитическую страсть к обладанию с ее собственным, вырвавшимся на свободу «Чароцветом»? Что родится из этого союза? Разрушение? Или нечто новое, невиданное?

Она сжала пальцы, и ее ногти с легким скрежетом впились в шершавый базальт. Боль была острой, чистой, отрезвляющей. Она напомнила ей о том, кто она. Маша. Офисная мышь, затерявшаяся в теле маг-дворянки. Та Маша боялась бы. Кричала бы. Рвалась бы обратно.

Но Ксилара… Ксилара чувствовала, как по ее жилам течет что-то иное. Кровь аристократки? Или просто яд этого места, уже начавший свое дело?

Она оттолкнулась от стены и сделала следующий шаг. Более уверенный. Тропа пошла круче, петляя между гигантскими, похожими на клыки сталактитами, свисавшими с края расщелины. Воздух становился гуще, насыщеннее. К едкой сере и смраду тления добавился новый оттенок – тяжелый, дурманящий аромат, похожий на смесь пачули, черного перца и чего-то цветочного, но с гнилостной нотой. Пряности Имордиса. Афродизиак, витающий в самом воздухе.

Ее дар взволнованно забился, вдыхая этот аромат. Он стал более настойчивым, более требовательным. Он шептал ей, что внизу есть существа, чьи желания столь же сильны, сколь и извращенны. Что они ждут. Что они почуяли ее. Чужую. Новую. Желанную добычу.

И она должна была с ними играть. Не убегать. Не прятаться. Играть по их правилам. Но ее правила будут иными.

Она коснулась пальцами серебряного кольца Элриндора. Холод металла, хранивший память о его ясном, холодном уме, о его сдержанной страсти, на мгновение вернул ей кусочек самой себя. Ту, что любила. Ту, что шла на смертельный риск ради спасения другого.

«Я иду за тобой, эльф», – прошептала она беззвучно, и в ее голосе, даже мысленном, прозвучала сталь.

Но тут же, следом, из самых потаенных уголков ее души, поднялся другой голос. Тихий, шипящий, полный темного любопытства.

А что, если он не захочет, чтобы его спасали? Что, если ему понравится быть сломанным? Что, если… мне понравится его ломать?

Она резко встряхнула головой, прогоняя наваждение. Это был шепот черного камня. Шепот Имордиса. Она не должна ему поддаваться.

Но зерно было посажено. И оно уже пускало корни в удобренной страхом и возбуждением почве ее души.

Она продолжила спуск. Тропа вывела ее на относительно широкий карниз. Слева зияла пропасть, справа возвышалась стена, испещренная темными входами в пещеры. Из одного такого входа доносилось мягкое, зеленоватое свечение и… звук. Приглушенные стоны, смешанные со смехом. И щелканье бича.

Ее дар тут же среагировал, потянувшись к этому месту, как компасная стрелка. Оттуда исходила волна интенсивного, почти животного удовольствия, замешанного на боли и полной отдачи себя во власть другого.

Ксилара замерла, прислушиваясь. Ее дыхание перехватило. Не от отвращения. От… понимания. Ее дар анализировал, разлагая этот коктейль эмоций на составляющие: жгучий восторг подчинения, пьянящая власть доминирования, сладкая боль разрыва плоти… и под этим всем – глубокая, всепоглощающая скука, которую пытались затопить этими крайними ощущениями.

И этот коктейль был… привлекательным. Соблазнительным. Он манил ее зайти внутрь, присоединиться, стать частью этого темного танца.

Она сделала шаг в сторону пещеры. Затем второй. Ее рука сама потянулась к кольцу-оберегу. Всего на мгновение. Всего на один вдох. Просто посмотреть. Просто почувствовать всю полноту этой… свободы. Свободы от морали, от жалости, от самой себя.

Пальцы коснулись холодного серебра.

И в этот момент из глубины туннеля донесся особенно громкий, срывающийся стон, полный настоящей, неигровой боли.

Этот звук врезался в нее, как лезвие. Он прорезал дурман дара и магии этого места. Он напомнил ей о хрусте костей Кэлана, о крови на ее руках, о пустоте в глазах тех, кто становился рабом ее чаров. Он напомнил ей, к чему ведет этой дорога.

Она резко отдернула руку, словно обжегшись. Сердце ушло в пятки, а затем снова забилось в груди, но теперь это был стук панического, отрезвляющего страха.

«Нет», – строго сказала она себе вслух. Звук ее собственного голоса, хриплый, но твердый, стал якорем в этом море безумия. – «Не сейчас. Не здесь».

Она отвернулась от пещеры и продолжила путь, почти бегом, стараясь не смотреть по сторонам, сосредоточившись только на тропе под ногами. Но шепот уже был услышан. Темный интерес был разбужен. И он не исчез. Он лишь затаился, затаился в самой глубине ее существа, как спящий змей, согретый теплом ее крови и обещанием будущей охоты.

Она спускалась все ниже. Багровый свет становился ярче, превращаясь в зарево, освещающее гигантскую, непостижимую панораму подземного мира. Очертания города Имордис проступали вдали, смутные и грандиозные. Давление магии стало почти невыносимым, выжимающим слезы из глаз. Но ее дар больше не бунтовал. Он затих, превратившись в острое, холодное, бдительное лезвие, нацеленное в сердце грядущей бури.

Ксилара шла навстречу своей судьбе. И часть ее, та самая, что когда-то была Машей, боялась. Но другая часть, рожденная из шепота черного камня и эха тысяч извращенных желаний, с нетерпением ждала этого.

Впервые за долгое время она чувствовала себя… живой. По-настоящему, опасно живой. И это было страшнее любого страха.

Глава 2. Короли Лифта

Последние метры спуска слились в одно сплошное, мучительное напряжение. Багровый свет, бывший когда-то далеким заревом, теперь заливал все вокруг, отбрасывая густые, почти физически осязаемые тени. Воздух стал еще гуще, насыщенный влажным жаром, исходящим из недр, и тем дурманящим коктейлем запахов, что теперь можно было различить по отдельности: горечь серы, сладость тления, пряная пыльца невиданных грибов и едкий, животный запах пота, страха и возбуждения.

Наконец, ее нога ступила на ровную, отполированную до зеркального блеска поверхность. Дно Расщелины Теней. Оно оказалось не усеянным костями и обломками, каким она его представляла, а гладким, как дно чаши, черным базальтовым плато. И это плато было неестественно ровным, явно обработанным могущественной магией или титаническим трудом.

Но все это – и свет, и воздух, и сама плоскость под ногами – померкло перед тем, что открылось ее взору.

Плато упиралось в колоссальную, уходящую ввысь, в багровую дымку, стену. И в этой стене зиял гигантский проем, арка, достаточно высокая, чтобы в нее мог въехать замок на колесах. Из проема доносился оглушительный грохот, лязг металла и… стонущий, многоголосый хор, в котором нельзя было разобрать слов, но можно было безошибочно уловить отчаяние, боль и истощение.

Ксилара медленно подошла ближе, ее шаги эхом отдавались в неестественной тишине самого плато. И тогда она увидела его.

Лифт. Это слово, привычное для ее прошлой жизни, вызывавшее ассоциации с тесными кабинами и скучными поездками на работу, здесь обрело новый, поистине инфернальный смысл.

Это была гигантская платформа, вытесанная из цельной скалы, размером с городскую площадь. Она покоилась на массивных, темных, покрытых рунами блоках, которые, казалось, вросли в сам камень. Но поражало не это. Поражало то, что приводило эту махину в движение.

Сотни существ. Возможно, тысячи. Они стояли в несколько ярусов на гигантских, похожих на весла рычагах, прикрепленных к платформе сложной системой блоков и цепей. Это были рабы. Разные расы: люди, эльфы с обрезанными ушами, низкорослые, истощенные гномы, даже несколько беаров, чья могучая мускулатура была испещрена шрамами и вздувшимися от напряжения венами. Все они были измождены до предела, кожа да кости, обтянутые серой, потрескавшейся кожей. На многих не было одежды, только набедренные повязки, и тела их были покрыты гноящимися язвами, следами бичей и ожогов.

Они раскачивались на рычагах, подчиняясь оглушительному ритму огромного барабана, что висел над платформой. С каждым ударом, от которого содрогалась сама воздух, они дружно наваливались всем телом, с стоном выкрикивая одно и то же слово на языке дроу, которое она не понимала, но чей смысл был ясен: «Тяни!».

И платформа, со скрежетом и гулом, медленно, неумолимо поднималась вверх, по гигантским каменным направляющим, исчезая в арке.

Это был конвейер, перемалывающий жизни. Адская машина, работающая на крови и поте. И над всем этим царила фигура, восседавшая на возвышении из черного дерева и кости, с которого открывался вид на всю эту каторжную симфонию.

Дроу. Высокий, мускулистый, с кожей цвета полированного обсидиана и длинными, белыми, как лунный свет, волосами, заплетенными в сложную воинскую косу. Его черты были острыми, жестокими, а глаза – двумя каплями расплавленного серебра, в которых не было ничего, кроме холодного, расчетливого садизма. Он был облачен в черную, отлично сидящую кожаную униформу, увешанную шипами и символами его должности. В одной руке он держал короткий, гибкий бич, с которого капала свежая кровь. Этим бичом он время от времени щелкал по воздуху, и хлопок был громче барабанного боя, заставляя рабов вздрагивать и напрягаться еще сильнее.

Это был Век'тар. Начальник стражи Лифта. Король этого крошечного ада.

Ксилара замерла на краю плато, чувствуя, как ее дар, до этого бывший острым и холодным инструментом, внезапно встрепенулся. Он уловил исходящие от Век'тара волны удовольствия. Не простого удовлетворения от работы, а глубокого, сладострастного наслаждения от тотальной власти над другими, от вида страдания, от звуков ломающихся тел и душ. Это желание было простым, как удар ножа, и столь же смертоносным.

Она попыталась отступить в тень, но было поздно. Серебряные глаза Век'тара скользнули по плато и остановились на ней. На его тонких, изогнутых в насмешливую ухмылку губах не дрогнул ни один мускул, но в его взгляде вспыхнул интерес. Интерес охотника, заметившего диковинную, новую дичь.

Он неспешно поднялся с своего трона и сделал ей знак пальцем, унизительный и повелительный, подзывая к себе.

Ксилара почувствовала, как по спине пробежал ледяной пот. Инстинкт кричал бежать, но разум понимал – бежать некуда. Путь назад был отрезан. Она сделала шаг, затем другой, заставляя ноги подчиняться. Каждый шаг по отполированному камню отдавался в висках тяжелым стуком. Лязг цепей, стоны рабов, грохот барабана – все это сливалось в оглушительный гул, под который ее сердце било частую, тревожную дробь.

Она остановилась в нескольких шагах от него, пытаясь дышать ровно, но густой, пропитанный болью воздух обжигал легкие.

– Ну, что у нас здесь? – его голос был низким, сиплым, словно скрипом несмазанных механизмов. – Свеженькая. И пахнешь… поверхностью. Светом. Грязью.

Его глаза медленно, оценивающе скользнули по ее фигуре, от запыленных сапог до спутанных волос. Взгляд был оскорбительно плотским, но не вожделеющим, а изучающим, как мясник изучает тушу.

– Архитектор ждет гостя, – выдавила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я должна попасть в Имордис.

Век'тар рассмеялся. Звук был похож на сухой треск ломающихся костей.

– Все хотят попасть в Имордис, девчонка. Но не все достойны. Лифт – это врата. А врата должны охраняться. Ты должна доказать, что заслуживаешь чести быть перемолотой нашими жерновами.

Он повернулся и указал бичом в сторону. Ксилара последовала за его взглядом и почувствовала, как земля уходит из-под ног.

От края платформы, прямо над зияющей, черной как смоль пропастью, был перекинут мост. Он был не из камня, а из какого-то темного, отливающего металлом дерева, и настолько узкий, что по нему можно было пройти, только балансируя, вытянув руки в стороны. Шириной не более ее ступни. И без единого перила. Снизу, из пропасти, доносился леденящий душу ветер и тот самый сладковатый запах тления, что теперь ассоциировался у нее с неминуемой гибелью.

– Пройдешь – получишь право на билет вниз, – голос Век'тара прозвучал прямо у ее уха. Он подошел так близко, что она почувствовала исходящее от него тепло и запах крови, пота и дорогого, терпкого парфюма. – Оступишься… ну, наши жернова перемалывают не только мускулы. Падаль тоже сгодится на удобрения.

Это было не испытание. Это была казнь. Изощренная и театральная. Он наслаждался моментом, предвкушая, как ее тело, такое хрупкое и чистое, сорвется вниз, в темноту.

Ксилара посмотрела на мост, и ее внутренности сжались в ледяной ком. Страх, настоящий, животный, парализующий страх, сковал ее. Она не была акробатом. Она была офисной работницей, которая максимум могла пройти по бордюру. Мысли путались, в висках стучало. Она почувствовала, как ее дар, до этого притихший, зашевелился, уловив ее собственный, всепоглощающий ужас. Он отреагировал на него, как на пищу, но не сладкую, а горькую, неприятную.

И в этот момент Век'тар, желая подлить масла в огонь, снова щелкнул бичом. Острое, жгучее жало с размаху хлестнуло ее по бедру, разрезая ткань и оставляя на коже тонкую, кровоточащую полосу.

Боль была острой, унизительной. Но именно она стала толчком. Ярость, внезапная и слепая, смешалась со страхом. Ее дар, до этого бывший лишь сенсором, вдруг среагировал на эту ярость, на это желание защититься, уничтожить обидчика.

Она не думала. Не планировала. Сработал инстинкт, отточенный в мире, где выживал сильнейший.

Ее голова резко повернулась, и ее взгляд, зеленый и яростный, впился в серебряные глаза Век'тара. Она не пыталась вселить в него страсть. Сама мысль об этом была омерзительна. Нет. Она сконцентрировалась на своем собственном страхе. На том леденящем ужасе, что вызывала у нее эта пропасть. Она взяла этот ужас, этот чистый, неразбавленный животный инстинкт самосохранения, и через взгляд, через ярость, через свою волю, она… вложила его в него.

Ее дар, «Чароцвет», всегда стремившийся создавать желание, на этот раз создал нечто иное. Он стал зеркалом. Он отразил ее страх, умножил его и вогнал, как отравленный клинок, прямо в его сознание.

Эффект был мгновенным и ужасающим.

Ухмылка застыла на лице Век'тара. Его серебряные глаза внезапно округлились, зрачки расширились, поглощая радужку. Он вздрогнул всем телом, словно его ударили током. Его рука с бичом дрогнула, и оружие с тихим стуком упало на камень.

– Нет… – это был не повелительный окрик, а сдавленный, детский шепот.

Он отшатнулся от края плато, хотя до пропасти оставалось несколько метров. Его дыхание стало частым, прерывистым, из горла вырывались хрипы. Он смотрел не на нее, а в пространство перед собой, словно видя что-то, чего не видел никто другой.

– Нет… убери… высота… – он забормотал, его тело начало трястись мелкой, неконтролируемой дрожью.

Он медленно, как в кошмарном сне, опустился на колени, затем его тело сжалось в позе эмбриона. Он прижался лбом к холодному камню, зажмурился, зарывшись пальцами в свои белые волосы, и издал протяжный, полный абсолютного, нечеловеческого ужаса стон. По его мощным, одетым в кожу плечам пробежала судорога. Он был парализован. Скован всепоглощающей фобией, которую его разум, не знавший страха, не мог обработать и отвергнуть.

Лязг и стоны вокруг стихли. Рабы, на мгновение забыв о барабане и надсмотрщиках, с изумлением смотрели на своего повелителя, беспомощно лежащего в панике на полу. В воздухе повисло ошеломленное, звенящее молчание, нарушаемое лишь его сдавленными рыданиями.

Ксилара стояла, переводя дух. Ее собственный страх куда-то испарился, вытесненный шоком от содеянного. Она впервые использовала дар не как проклятие, влекущее за собой ответную волну страсти, а как оружие. Чистое, целенаправленное, без побочных эффектов. Она вселила в него не любовь, а ужас. И это сработало. Сработало слишком хорошо.

Она посмотрела на его содрогающуюся спину, и ее охватила странная смесь триумфа и омерзения. Она не радовалась этой победе. Она была потрясена той силой, что таилась в ней. Силой, которая могла не только соблазнять, но и калечить. Ломать разум.

Собрав волю в кулак, она оторвала взгляд от Век'тара и шагнула на мост.

Дерево под ногами оказалось на удивление прочным, но скользким. Ветер, дующий из пропасти, пытался сбить ее с ног, трепал одежду и волосы. Она не смотрела вниз, глядя только перед собой, на противоположный край, сосредоточившись на каждом микроскопическом движении мышц, на балансе. Ее дар, утихший после выброса, теперь работал иначе. Он не шептал о желаниях, а сканировал пространство вокруг, предупреждая о порывах ветра, о малейшей вибрации моста, словно стал частью ее собственной нервной системы.

Шаг. Еще шаг. Сердце стучало, но ровно, как метроном, отмеряя ритм этого смертельного танца. Она чувствовала на себе взгляды – и рабов, и нескольких стражников, которые замерли в нерешительности, не зная, что делать со своим начальником.

Она шла, и с каждым шагом ее уверенность росла. Она не была больше жертвой, которую ведут на убой. Она была тем, кто прошел через страх и использовал его как оружие.

Наконец, ее нога ступила на твердую скалу на другой стороне пропасти. Она обернулась.

Мост позади. Век'тар все так же лежал, прижавшись к полу, маленький, жалкий комок страха на фоне гигантской машины для рабского труда. Его империя рухнула в одно мгновение, сокрушенная его же собственным, вывернутым наизнанку страхом.

Один из стражников, помоложе, с опаской глянув на нее, подошел к платформе и жестом приказал рабам возобновить работу. Барабан пробил новый ритм. Лязг и стоны возобновились, но теперь в них слышалась новая нота – смутная, едва уловимая надежда. Или просто любопытство.

Ксилара повернулась к арке, за которой ждал лифт и путь вниз, в самое сердце тьмы. На ее бедре саднила ранка от бича, напоминая о боли и унижении. Но в душе бушевало нечто иное. Не страх. Не отвращение.

Осознание. Осознание того, что ее дар – это не просто проклятие, с которым нужно бороться. Это глина. И она только что начала учиться лепить из нее ту форму, какая ей нужна. Пусть уродливую, пусть страшную, но свою.

Она сделала шаг навстречу грохочущему чреву лифта, чувствуя, как багровый свет Имордиса омывает ее лицо, словно приветствуя новую, неожиданную гостью. Гостью, которая только что свергла своего первого короля в этом подземном мире.

Глава 3. Глаза в Тьме

Пространство перед гигантской каменной платформой было не пустым. Оно представляло собой предвратную зону – обширный грот, выдолбленный в скале, где царила своя, отлаженная годами жестокости, жизнь. Здесь, в полумраке, нарушаемом лишь алым светом магических кристаллов, вмурованных в стены, копошились тени. Десятки, сотни рабов, ожидавших своей очереди на изнурительную смену у рычагов. Их сменщики, едва держащиеся на ногах, выползали из-под платформы, покрытые липкой смесью пота, крови и угольной пыли, и тут же падали без сил в отведенные для них ниши, где их обмывали и кое-как перевязывали такие же, как они, рабы-слуги.