Искушение Ксилары. Книга первая

Искушение Ксилары. Книга первая

Ванесса Фиде

© Ванесса Фиде, 2025

ISBN 978-5-0068-3105-6 (т. 1)

ISBN 978-5-0068-3106-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИСКУШЕНИЕ КСИЛАРЫ

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава 1. Пробуждение в Аду из Бархата

Первым пришло ощущение мягкости. Непривычной, тонущей, обволакивающей мягкости. Сознание, тяжелое и вязкое, как смола, медленно отползало от края черной, бездонной ямы. Маша попыталась пошевелиться, но тело не слушалось, было чужим, налитым свинцом. Веки не поднимались, словно их сшили тончайшими нитями.

Она лежала, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Глухие, отдаленные удары, будто бы кто-то стучал в дверь на другом конце длинного-длинного коридора. Постепенно к звукам добавились тактильные ощущения. Шелк. Прохладный, скользящий шелк под ладонью. Тяжесть бархатного одеяла, давящего на ноги. Воздух, густой и сладковатый, с примесью пыли и каких-то незнакомых цветочных ароматов.

Где я?

Мысль была пустой, без паники, просто констатация факта. Последнее, что она помнила – бесконечный Excel, мигающий курсор в ячейке «Отчетность за квартал», противный шипящий звук офисного чайника и собственная рука, тянущаяся за кружкой с кофе. Потом – резкая, обжигающая боль в висках, темнота.

Отключилась. С переутомления. Выгорела, как и предупреждала та дура-психолог. Теперь лежу, наверное, в больнице.

Но разве в больницах пахло так? И были ли в больницах шелковые простыни? Она с усилием заставила себя открыть глаза.

И тут мир перевернулся.

Над ней был не белый потолок с трещинкой в углу, не плафоны с люминесцентными лампами, а высокий, темно-бордовый балдахин, сотканный из тяжелого бархата и расшитый причудливыми серебряными нитями. Он ниспадал с каких-то невидимых опор пышными волнами, создавая ощущение гнезда, кокона, гробницы.

Паника, до этого дремлющая где-то на подкорке, ударила в виски адреналиновым шквалом. Маша резко села, скинув с себя давящее одеяло. Голова закружилась, в глазах поплыли темные пятна. Она уперлась ладонями в матрас, пытаясь поймать равновесие. Руки дрожали.

Это не больница.

Она огляделась. Комната. Огромная, просторная, залитая мягким, рассеянным светом, льющимся откуда-то сверху. Стены были обиты шелком цвета спелой сливы, по углам стояли резные туалетные столики из темного дерева, на одном из них поблескивал хрустальный графин и несколько флаконов. Горел камин, отбрасывая на стены причудливые тени. Везде – золото, бархат, шелк. Неприличная, вызывающая роскошь.

Сон. Это наверняка сон. После того дедлайна и литра кофе – самое то.

Она сжала пальцами шелковую рубашку, в которую была одета. Не ее. Чужая. Тончайшая ткань, прошитая кружевами, едва прикрывала тело. И тело… тело было другим.

Маша с ужасом посмотрела на свои руки. Длинные, изящные пальцы с аккуратными овальными ногтями. Бледная, почти фарфоровая кожа, без единой родинки, без знакомого шрама от ожога о поддон для кофе. Она провела ладонью по своему плечу, по ключице. Кожа отзывалась непривычно остро, будто все нервные окончания вышли на поверхность. Каждое прикосновение отдавалось эхом.

Она сбросила себя с кровати. Ноги, длинные и стройные, подкосились, не привыкшие к новому весу, к новому центру тяжести. Она ухватилась за стойку балдахина, чтобы не упасть. Сердце бешено колотилось, глотая воздух, которого не хватало.

Не я. Это не мое тело.

Истерика, тугая, холодная, подкатила к горлу. Она зажмурилась, пытаясь отдышаться, вытеснить накатывающий ужас. В голове пронеслись обрывки, чужие воспоминания. Ветер, свистящий в ушах. Грива лошади, черной как смоль, под пальцами. Чувство полета, а потом – резкий толчок, удар о землю, хруст, боль, темнота.

Падение. Упала с лошади.

Это была не ее память. Она боялась лошадей, с детства. Никогда не подходила к ним ближе, чем на три метра.

Маша, почти не дыша, подошла к большому овальному зеркалу в позолоченной раме, стоявшему в углу комнаты. Она боялась посмотреть. Боялась увидеть то, что уже чувствовала каждой клеткой этого нового, чужого тела.

Сделала шаг. И другой.

В зеркале на нее смотрела незнакомка.

Ослепительной, почти болезненной красоты женщина. Высокая, с осиной талией и плавными изгибами бедер, скрытых тончайшей ночной рубашкой. Длинные, вороново-черные волосы спадали на плечи волнами шелковистых локонов. Лицо – аристократичное, с высокими скулами, прямым носом и губами, полными и чувственными, без единой морщинки. А глаза… Глаза были огромными, ярко-синими, как два сапфира, оправленных в густые черные ресницы. В них стоял немой ужас, дикое, животное непонимание.

Маша поднесла руку к лицу. Девушка в зеркале сделала то же самое.

Это я.

Мысль была абсурдной, невозможной. Она потрогала свои губы. Холодные. Дрожащие. В зеркале ее двойник повторял движение.

Кто я?

Она сжала виски пальцами, пытаясь выдавить из себя хоть крупицу здравого смысла. Офис. Кофе. Отчет. Боль. Темнота. Пробуждение… здесь. В этом теле. В этой комнате.

Попаданцы. Исофай. Это же бывает только в книгах! В плохих книгах!

Ирония ситуации, горькая и нелепая, пронзила ее сквозь пелену ужаса. Она, Маша Орлова, рядовой офисный планктон, специалист по закупкам туалетной бумаги и канцелярских скрепок, сбежала от скуки и рутины прямиком в ад. Ад, обитый бархатом и шелком. Ей хотелось смеяться. Или плакать. Она была готова и на то, и на другое, но внутри царила пустота.

Внезапно дверь в комнату бесшумно отворилась.

На пороге стояла молодая девушка в строгом темном платье и белоснежном переднике. На голове у нее был кружевной чепец. В руках – серебряный поднос с чашкой, от которой поднимался легкий пар.

– Доброе утро, леди де Винэр. Вы уже проснулись? Я принесла ваш шоколад, – голос служанки был тихим, почтительным и абсолютно безэмоциональным.

Маша застыла, словно парализованная. Леди де Винэр. Эти слова прозвучали для нее как приговор. Они подтвердили самое страшное. Она не просто оказалась в чужом теле. Она оказалась в чужой жизни. С чужим именем. Чужим статусом. Чужими проблемами.

Инстинкт самосохранения, выработанный годами совещаний и общения с начальством, сработал быстрее сознания. Она не позволила лицу выдать ни единой эмоции, кроме легкой утренней отрешенности. Она видела, как это делают актрисы в сериалах.

– Да… Спасибо, – выдавила она, и ее собственный голос поразил ее. Низкий, грудной, с легкой хрипотцой. Голос соблазнительницы. Голос роковой женщины. Совсем не ее писклявый, вечно взволнованный голосок.

Служанка, не проявляя ни малейшего удивления, вошла и поставила поднос на прикроватный столик. Ее движения были выверенными, отточенными.

– Барон Вартус просил передать, что будет рад видеть вас на завтраке через час, моя леди. Он сказал, что у него есть важные новости для вас.

Барон Вартус. Еще одно имя. Еще один гвоздь в крышку ее гроба привычной жизни.

Маша лишь кивнула, не доверяя своему голосу. Она подошла к окну, стараясь делать движения плавными, уверенными, как та девушка в зеркале. Ей хотелось схватить служанку за плечи, трясти ее и кричать: «Кто я? Где я? Что происходит?!» Но она сжала пальцы в кулаки, пряча дрожь.

За окном открывался вид, от которого перехватило дыхание. Внизу раскинулся город, но не тот, что она знала. Не серые панельные многоэтажки и заторы из машин. А море белоснежных башен, сияющих куполов, устремленных в небо острых шпилей. Улицы были вымощены светлым камнем, по ним сновали экипажи, а вдали высился громадный дворец, казавшийся вырезанным из цельного куска мрамора. Воздух дрожал от звона колоколов и какого-то незнакомого, сладкого гула.

Это был не сон. Слишком уж все было детализировано, слишком реально. Запахи, звуки, текстура ткани под пальцами. Холодок страха пополз по позвоночнику, сдавив горло.

– Ваше платье уже готово, леди де Винэр, – голос служанки вернул ее к реальности. – Позвольте помочь вам одеться?

Маша обернулась. Девушка стояла с тем же бесстрастным выражением лица.

Одеться. В платье. Чужое платье. Для чужого завтрака с каким-то бароном.

Ирония снова поднялась внутри нее, горьким комом. Она сбежала от офисной формы-комбинезона и корпоративных стандартов к тому, чтобы стать куклой, которую наряжают для важных встреч. Просто дресс-код стал сложнее, а ставки – неизмеримо выше.

– Хорошо, – сказала она своим новым, чужим голосом. – Я готова.

Она не была готова. Она была в аду. Но, похоже, у нее не было другого выбора, кроме как играть свою роль. Роль леди Ксилары де Винэр. Пока она не поймет, что случилось и как отсюда выбраться. Или как здесь выжить.

Она посмотрела в зеркало еще раз. Глубокие синие глаза смотрели на нее с немым вопросом и затаенным ужасом.

Прощай, Маша, – прошептала она про себя. – Добро пожаловать в ад, Ксилара.

Глава 2. Уроки Выживания

Тишину разорвал мягкий, но настойчивый звук – где-то вдали пробили часы. Маша – нет, Ксилара, она должна была привыкнуть к этому имени – сосчитала удары. Семь. Семь утра. В ее старой жизни она бы уже час как торчала в пробке, слушая разглагольствования очередного радио-психолога о том, как «полюбить себя». Здесь же время, казалось, текло иначе. Медленнее, гуще, обволакивая сладковатым наркозом роскоши.

В дверь снова постучали, и та же служанка вошла в комнату, на этот раз неся на плече нечто, отливающее перламутром и шелком.

– Я – Элоди, моя леди. Я буду помогать вам одеваться, – девушка опустила глаза, совершив нечто среднее между реверансом и кивком. В ее интонации не было ни тепла, ни неприязни – лишь отточенная до автоматизма почтительность. Живой робот в юбке и чепце.

– Элоди, – повторила Ксилара, просто чтобы произнести имя вслух. Оно звучало нежно и чуждо одновременно.

– Да, леди де Винэр. Если вы готовы, мы начнем.

Готовности, разумеется, не было. Но Ксилара кивнула, ощущая себя подопытным кроликом, которого готовят к некому жуткому эксперименту. Элоди подошла к ней и без лишних церемоний сняла с нее ночную рубашку. Воздух коснулся обнаженной кожи, и Ксилара инстинктивно скрестила руки на груди. Элоди не проявила ни малейшего смущения. Ее пальцы, быстрые и ловкие, принялись натягивать на Ксилару какие-то невероятной сложности конструкции.

Сначала – тончайшая батистовая сорочка, прошитая кружевами в таких местах, что Ксилара покраснела бы, будь на это хоть капля крови в ее щеках. Потом – жесткий корсет из китового уса. Элоди потянула за шнурки с силой, которой Ксилара никак не могла ожидать от такой хрупкой девушки.

– Господи… Легче… Я же… дышать… не могу… – вырвалось у нее прерывисто, пока грудь и талия сковывались тугой, неумолимой хваткой.

– Без правильного силуэта невозможно предстать перед бароном, моя леди, – невозмутимо ответила Элоди, затягивая последний узел. – Красота требует жертв.

Жертв? Да я сейчас принесу в жертву свои легкие и несколько внутренних органов, – ядовито подумала Ксилара, ловя ртом воздух. Она чувствовала, как ее грудь приподнята и сжата, талия затянута до неестественных пропорций. Это было больно, неудобно и откровенно унизительно. Она вспомнила свой старый корсет – растянутый свитер и джинсы с высокой талией. Рай.

Потом пошли нижние юбки. Одна, вторая, третья. Каждая из разной ткани, с разной степенью пышности. Ксилара стояла, как новогодняя елка, на которую навешивают один слой мишуры за другим. Наконец, Элоди добралась до самого платья.

Оно было великолепным. Темно-синий бархат, цвета ночного неба, расшитый серебряными нитями, имитировавшими звездную россыпь. Рукава – узкие от плеча до локтя, а далее расширялись в колокола, подбитые шелком такого же синего оттенка. Вырез – сердцевидный, откровенно низкий, демонстрирующий то, что корсет так старательно приподнял и уложил.

Но процесс облачения в это произведение искусства был сродни пытке. Элоди управлялась с застежками, крючками и шнуровками с концентрацией сапера, разминирующего бомбу. Ксилара лишь стояла, раскинув руки, и позволяла ей это делать. Она ловила свое отражение в зеркале – все та же незнакомка, но теперь одетая в костюм для выхода на сцену под названием «Жизнь аристократки».

Ну что, Маш, вернее, Ксилара, – мысленно обратилась она к себе. – Из офисного планктона тебя превратили в манекен для демонстрации дорогого тряпья. С прогрессом.

Ирония, горькая и циничная, была ее единственным щитом. В своем прошлом мире она была невидимкой. Серой мышкой, которую начальник мог не заметить даже на совещании из трех человек. Здесь же ее превращали в объект для разглядывания, в ходячее произведение искусства. Сомнительное улучшение.

– Теперь прическа, – объявила Элоди, подводя ее к туалетному столику.

Процесс расчесывания этих роскошных, черных как смоль волос занял вечность. Элоди смазывала их какими-то ароматными маслами, заплетала часть в сложную конструкцию на затылке, а остальные отпускала волнами по спине. Ксилара сидела с закрытыми глазами, пытаясь дышать ровно сквозь тиски корсета. Она вспоминала свой обычный утренний ритуал: расчесать волосы пять раз, собрать в «хвост» или пучок – дело пяти минут. Здесь же все было ритуалом, представлением.

Наконец, ее объявили готовой. Она посмотрела в зеркало. Отражение было безупречным, пугающе красивым и абсолютно чужим. Синие глаза смотрели на нее с немым укором.

– Барон ждет в синей столовой, – напомнила Элоди, распахивая дверь.

Путь по коридорам особняка де Винэр стал для Ксилары отдельным испытанием. Она шла, стараясь не споткнуться о собственные юбки, ощущая каждый свой шаг как неуклюжую пародию на грацию оригинальной владелицы этого тела. Стены были увешаны портретами суровых мужчин и бледных женщин в богатых одеждах – ее новые «предки». От них, казалось, веяло холодным осуждением.

Синяя столовая оказалась помещением с высокими потолками, расписанными фресками, на которых пухлые ангелочки сражались с какими-то чудищами. Посередине стоял длинный, полированный до зеркального блеска стол из темного дерева. И он буквально ломился от еды.

Ксилара замерла на пороге, ее взгляд скользил по бесчисленным блюдам: серебряные подносы с запеченными птицами, позолоченные тарелки с фруктами, стопки тончайшего фарфора с какой-то вычурной выпечкой, хрустальные графины с соками, компотами и, вероятно, винами. Ароматы сливались в густой, дурманящий букет, от которого слегка кружилась голова.

Завтрак на двадцать персон? – промелькнула у нее мысль. – Или это все для нас двоих?

За столом у камина сидел мужчина. Невысокий, плотный, с проседью в тщательно уложенных волосах и бакенбардами. Его лицо было испещрено морщинами, но не от смеха, а от постоянной расчетливой сосредоточенности. Он был одет в строгий, но дорогой камзол темно-зеленого цвета. Его глаза, маленькие и острые, как у бурундука, уставились на Ксилару, оценивая ее с ног до головы. Взгляд был холодным, без капли родственного тепла.

– Ксилара, дорогая моя. Наконец-то. Садись, не стой столбом, – его голос был ровным, безжизненным, но в нем чувствовалась привычка командовать.

Она медленно подошла и опустилась на стул напротив, стараясь сделать это изящно, что было непросто в ее многослойном облачении. Платье громко зашуршало.

– Дядя, – выдавила она, вспомнив, как Элоди упоминала барона Вартуса. Слово обожгло ей язык.

– Я рад, что ты оправилась после… неприятного инцидента, – он отхлебнул из фарфоровой чашки. – Твое здоровье – наш главный капитал. Пока что.

Ксилара почувствовала, как по спине пробежал холодок. «Пока что». Многообещающе.

Слуга, стоявший за ее стулом, молча наложил ей на тарелку по кусочку от каждого из ближайших блюд. Жареный паштет, запеченное яблоко с корицей, кусок рыбы под соусом, странные оладьи с зеленью. Она взяла вилку – тяжелую, серебряную – и неуверенно ткнула ею в паштет.

– Итак, – барон отставил чашку, и его пальцы, короткие и цепкие, принялись барабанить по столу. – Давай обсудим твое будущее. Ты не ребенок, Ксилара. Тебе двадцать два года. Твое положение… шатко. Наш род небогат, наш титул – один из самых младших в Лузарисе. Твоего отца… да упокоит земля ему будет пухом… все давно забыли. У нас нет могущественных покровителей.

Он делал паузы, давая каждому слову просочиться в сознание, как яду. Ксилара слушала, почти не дыша, отодвигая тарелку. Еда, еще недавно казавшаяся аппетитной, теперь вызывала тошноту.

– Но у нас есть ты, – продолжил он, и его взгляд снова скользнул по ее лицу, груди, плечам. Бесцеремонный, товарный взгляд. – Ты – наша главная, и, я бы сказал, единственная ценность. Твоя красота – это монета, которую нужно вложить с умом. И время для этого пришло.

Он откинулся на спинку стула, сложив руки на животе.

– Вчера я вел переговоры с домом фон Даркбис. Старший клеврет герцога намекнул, что его сиятельство остался доволен краткой встречей с тобой на последнем придворном приеме. Очень доволен.

Ксилара почувствовала, как кровь отливает от лица. Герцог. В плане было имя – Кэлан фон Даркбис. Первая «жертва». Тот, с кем все начнется. Холодный ужас сковал ее конечности.

– Я… я почти не помню того приема, дядя. После падения…

– Неважно! – он отмахнулся, словно от назойливой мухи. – Важно, что ты произвела впечатление. Впечатление, которое мы должны развить. Герцог – один из самых влиятельных и богатых людей в королевстве. Его благосклонность – это билет в высший свет. Это гарантия безопасности для нашего рода. Твоего замужества я, разумеется, не переживу. Слишком честь велика.

Он говорил о ее замужестве как о сделке по покупке новой лошади. Холодная ярость начала подниматься в Ксиларе, пробиваясь сквозь страх.

– А что, если я не хочу выходить замуж за герцога? – тихо спросила она, сама удивившись своей смелости.

Барон Вартус уставился на нее так, будто она внезапно заговорила на языке древних демонов.

– Не хочешь? – он медленно произнес эти слова, растягивая их. – Милое дитя. Позволь мне прояснить твое положение. У тебя нет состояния. У тебя нет влияния. У тебя нет могущественной семьи, которая могла бы тебя защитить. Все, что у тебя есть – это я, твой опекун, который из последних сил поддерживает этот фасад благополучия. И твое лицо. Твое единственное предназначение – заключить блестящий брак. Это не прихоть, Ксилара. Это вопрос выживания. Твоего и моего. Без покровительства такого человека, как герцог фон Даркбис, нас с тобой сомнут. Наши долги всплывут, наш титул станут оспаривать более проворные родственники, а тебя… тебя ждет судьба, о которой благородной девице даже думать неприлично. Поняла меня?

Он не повышал голос. Он не угрожал напрямую. Но каждое его слово было отточенным лезвием. Ксилара смотрела на него, и ей хотелось закричать, швырнуть в него эту тяжелую серебряную вилку, сбежать. Но она сидела, сжав под столом пальцы в белых костяшках. Он был прав. В этом мире у нее не было ничего. Она была пешкой. Красивой, дорого одетой пешкой, но пешкой.

– Я поняла, дядя, – прошептала она, опуская глаза, чтобы скрыть вспыхнувшую в них ярость и отчаяние.

– Вот и умница, – в его голосе прозвучало удовлетворение дрессировщика, услышавшего нужную команду. – Теперь доедай свой завтрак. Тебе нужны силы. Скоро мы получим приглашение. И ты должна быть безупречна.

Он встал, отодвинув стул, и, не удостоив ее больше взглядом, вышел из столовой.

Ксилара сидела одна за огромным столом, заставленным яствами. Давящая тишина нарушалась лишь потрескиванием поленьев в камине. Она смотрела на свою тарелку, где изящно соседствовали кусочки роскошной еды. Ей снова захотелось смеяться. Истерически, до слез.

Вот тебе и сказка, Маша. Тебя не спасает принц на белом коне. Тебя продают могущественному герцогу в обмен на безопасность и долги какого-то мерзкого старикашку. А главный козырь – твоя новая, не принадлежащая тебе внешность.

Она взяла со стола виноград. Идеальная, круглая ягода. Она положила ее в рот. Вкус был сладким и пустым.

Урок был усвоен. С первого дня. В этом мире выживал тот, кто был сильнее, хитрее или… красивее. У нее не было ни силы, ни хитрости. Лишь красота, которая казалась ей проклятием. И дар, о котором она пока не подозревала, но который уже готовился изменить все.

Она сидела еще долго, глядя в пустоту и ощущая, как бархат платья и шелк нижних юбок превращаются в самую изощренную тюремную униформу.

Глава 3. Прогулка по Лезвию Бритвы

Решение барона Вартуса было окончательным и не подлежащим обсуждению: Ксилара должна совершить прогулку по городу. «Нужно, чтобы тебя видели, – заявил он, поправляя кружевные манжеты. – Чтобы слухи о твоем полном выздоровлении и… несравненной красоте, разнеслись по столице. Фон Даркбис ценит редкие цветы, но он должен быть уверен, что бутон не повредился после непогоды».

Эта метафора заставила Ксилару сглотнуть комок возмущения, застрявший в горле. Она была этим цветком, которым торговали, выставляли на витрину и теперь готовили к продаже. Элоди, облачившая ее в очередной шедевр портновского искусства – платье из нежно-лилового шелка, оттенка первых фиалок, с отделкой из серебряного кружева, – лишь молча кивала, закрепляя на ее волосах изящную шляпку с вуалью, достаточно короткой, чтобы не скрывать лицо, но достаточно длинной, чтобы придавать загадочности.

Карета, ожидавшая у подъезда, была маленьким, изящным произведением искусства: лакированный черный корпус с золочеными гербами де Винэр, запряженная парой белоснежных лошадей с гривами, заплетенными с серебряными нитями. Кучер в ливрее замер, как статуя. Барон, проводив ее до дверей, бросил напоследок: «Помни, каждое твое движение – это новость. Каждое слово – потенциальный комплимент или оскорбление. Не опозорь имя, которое носишь».

Дверца захлопнулась, и карета тронулась с места, мягко покачиваясь на рессорах. Ксилара, прижавшись к бархатной обивке сиденья, смотрела в окно, и ее первоначальный внутренний протест постепенно тонул в волне изумления.

Лузарис был прекрасен. Ошеломляюще, невозможной, почти божественной красотой. Солнце, стоявшее в зените, заливало светом главную улицу, вымощенную отполированным до блеска белым камнем. По обеим сторонам высились здания из того же светлого мрамора, с резными колоннами, арочными окнами и балкончиками, украшенными живыми цветами. Воздух дрожал от звона колоколов, доносившегося с десятков остроконечных шпилей, пронзавших лазурное небо. Фонтаны били в небольших скверах, радуя взгляд игрой воды. Повсюду сновали горожане: дамы под зонтиками от солнца, кавалеры в камзолах, торговцы с лотками, ломившимися от диковинных фруктов и ярких тканей.

Это был живой, дышащий город из самых смелых сказок. И по сравнению с ним ее родной мегаполис с его серыми панельными коробками, вечными пробками и запахом бензина казался унылым, выцветшим кошмаром. На мгновение Ксилара забыла о своем положении, позволив глазам жадно впитывать красоту. Она видела подобное только в исторических фильмах или на дорогих открытках. Быть частью этого пейзажа, а не просто зрителем… это вызывало странный, пьянящий восторг.

Но экскурсия в сказку длилась недолго. Внешний восторг быстро начал сменяться внутренним, леденящим ужасом. Карета двигалась медленно, и Ксилара начала замечать детали. Прохожие, завидя герб на дверце, замедляли шаг, вглядывались в окна. Она ловила на себе их взгляды: любопытные, оценивающие, восхищенные, завистливые. Она была экспонатом в передвижной витрине.

Хорошо, Ксилара, соберись, – мысленно приказала она себе, сжимая в руках крошечный шелковый ридикюль, в котором лежали носовой платок и флакон с духами. Ты в центре внимания. Как на корпоративе, где нужно улыбаться дураку-начальнику, только масштаб побольше и платье подороже.

Она попыталась вспомнить все, что знала об этикете из книг и фильмов. Сидеть прямо. Не высовываться из окна. Смотреть перед собой с легкой, отстраненной улыбкой, не встречаясь ни с кем взглядом подолгу. Но это было невыносимо. Каждый мускул на ее лице застывал в маске благородного спокойствия, в то время как внутри все кричало от напряжения.

Карета свернула на широкий променад, очевидно, место для прогулок знати. Здесь было еще больше богато одетых людей. Она видела гербы на каретах, слышала обрывки разговоров – смех, легкий, как звон хрусталя, и шепот, полный интриг. Она не знала ни имен, ни титулов. Кто этот полный мужчина в пурпурном? А та худая дама с птичьим профилем? Друг они или враги дому де Винэр? Она была слепым котенком, брошенным в стаю опытных, голодных хищников.

И тут ее взгляд столкнулся с парой любопытных, светло-карих глаз. Из окна соседней кареты, еще более роскошной, чем ее, на нее смотрела молодая женщина. Ее платье было цвета спелого граната, а в волосах, уложенных в сложную башню из локонов, поблескивали рубины, перекликающиеся с ожерельем на ее шее. Ее лицо было миловидным, с острым подбородком и насмешливо изогнутыми бровями.