Канун бездны

Артём Токарев

Канун бездны

Пролог

Вначале был не свет, и не тьма. Вначале был Шепот. И Шепот сказал: «Довольно».

Мир не услышал. Он продолжал свой шумный, яростный, прекрасный и уродливый путь. И тогда Шепот стер его и начал сначала. И снова. И снова.

Цикл за циклом. Спираль, сжимающаяся в петлю. А я… я помню. Я – память, которая не должна существовать. Я – трещина в стекле забвения. Мое имя – Лин, и я – Архивариус конца, который всегда наступает.

Глава 1. Шрам на реальности

Пыль медленного летнего дня кружила в лучах света, падающих из высоких арочных окон Библиотеки Хранителей. Лин переплетал пальцы, стараясь скрыть их дрожь, и делал вид, что каталогизирует свитки с генеалогиями правящих домов. Работа была скучной, монотонной, убаюкивающей. Он ценил каждую ее секунду. Покой был обманом, но каким сладким.

И тогда он понял. – Это приходило всегда внезапно.

Воздух сгустился, стал тягучим, как мед. Золотистая пыль превратилась в пепел. Яркий солнечный свет за окном померк, сменившись багровым закатом незнакомого солнца. Стеллажи с книгами поплыли, их очертания наложились на контуры грубых каменных колонн, обвитых лианами. Лин зажмурился, стараясь дышать глубже. «Не сейчас. Только не сейчас».

Он услышал Эхо.

Не звук, а его призрак. Гул тысяч голосов, сливающихся в единый молитвенный стон. Запах ладана и крови. Холодный мрамор под пальцами, хотя он знал, что касается старого дубового стола.

«Пятый цикл, – беззвучно прошептал его разум, автоматически классифицируя видение. – Храм Единого Солнца. Канун падения Аэриона».

Он открыл глаза, пытаясь ухватиться за знакомые очертания библиотеки, но призрачный храм был настойчивее. Он видел их обоих одновременно: ряды древних фолиантов и ряды каменных скамей; электрическую лампу на потолке и чашу с вечным огнем, пылающую в центре зала.

И тогда он увидел его. Фигуру в белых одеждах, стоящую на том самом месте, где сейчас была его конторка. Верховный Жрец Аэриона. Его рот был открыт в беззвучном крике, а глаза, широко распахнутые, смотрели прямо на Лина. В них был не ужас, а бездонная, всепоглощающая скорбь. И понимание.

Лин почувствовал, как пол уходит из-под его ног. Он схватился за край стола, но его пальцы встретили лишь холодный, шероховатый камень. Он сглотнул ком в горле, заставляя себя смотреть. Это было важно. Это было послание.

«Смотри, – говорил ему взгляд жреца. – Смотри и помни. Это будет снова и снова».

– Лин? С тобой все в порядке?

Голос коллеги, юного практиканта Киана, прозвучал как удар хлыста. Видение лопнуло. Багровый свет сменился привычным солнечным, пепел снова стал золотой пылью. Каменные колонны растаяли, оставив после себя лишь стеллажи. Воздух снова стал легким.

Лин медленно выдохнул. Его руки дрожали.

– Да… да, все хорошо. Просто… немного кружится голова. Не выспался, наверное.

Киан смотрел на него с легкой опаской. Здесь все смотрели на него с опаской. Лин, тихий, странный библиотекарь, который иногда замирал на месте, уставившись в пустоту, и чей взгляд внезапно становился старым, слишком старым для его лет.

– Тебе к Илане сходить, – посоветовал Киан. – Она тебе какую-нибудь успокоительную настойку подберет.

Илана. Старая травница, жившая на окраине квартала. Для Киана и других – просто чудаковатая знахарка. Для Лина – одна из «Слушателей». Одна из немногих, кто знал.

– Возможно, ты прав, – кивнул Лин, отстраняясь от стола. Ему нужно было выбраться отсюда. Выйти на воздух.

Он шел по мощеным улочкам просыпающегося города, но краски мира казались ему выцветшими, звуки – приглушенными. За каждым углом таилось Эхо. Вот здесь, на площади Трех Фонтанов, в третьем цикле сжигали еретиков. Он чувствовал запах гари и слышал отдаленные крики. А вон там, где сейчас торговали спелыми фруктами, в седьмом цикле был подписан пакт, положивший начало столетней войне. Он видел тени давно умерших послов, пожимающих друг другу руки с каменными лицами.

Он был болен. Болен памятью. И лекарства от этой болезни не существовало.

Дом Иланы стоял в стороне от главных дорог, утопая в зарослях пахучих трав. Воздух здесь был густым и тяжелым. Лин вошел без стука.

Илана сидела у камина, хотя день был теплым. Ее морщинистое лицо было обращено к огню, а слепые глаза, казалось, видели что-то за его пределами.

– Ты видел новое Эхо, – сказала она не как вопрос, а как констатацию факта. Ее голос был похож на шелест сухих листьев.

– Храм Единого Солнца, – подтвердил Лин, опускаясь на скамью напротив. – Канун падения.

– Аэрион пал, потому что его жрецы возжелали не только духовной, но и светской власти. Они развязали войну, которую не могли выиграть, и в итоге были стерты с лица земли теми, кого считали варварами. – Илана говорила спокойно, как будто пересказывала сюжет давно известной книги. – Классический паттерн. Религиозный фанатизм, помноженный на имперские амбиции. Повторяется в том или ином виде в каждом третьем цикле.

– Я знаю, – устало прошептал Лин. – Я видел.

– Но ты не просто видел. Ты почувствовал. Скорбь того жреца. Она пронзила тебя, как всегда. – Илана повернула к нему свое незрячее лицо. – В этом твоя слабость, Лин. И твоя сила. Ты не просто архивируешь факты. Ты хранишь боль.

Лин сжал кулаки.

– А что, если они правы? Вечный Шепот? Что, если это… милосердие? Прекратить этот бесконечный, бессмысленный карнавал страданий?

Он произнес это вслух впервые. Слова повисли в воздухе, густые и ядовитые.

Илана не изменилась в лице.

– Милосердие… или лень души? Смотреть на боль мира и желать не исцелить ее, а выключить свет, чтобы ее не видеть. – Она покачала головой. – Мы, Слушатели, не ищем оправданий. Мы лишь… принимаем неизбежное. Шепот не зло, Лин. Он – констатация факта. Гравитация, которая рано или поздно притянет все сущее к общему центру. К покою.

Внезапно дверь в дом скрипнула. Лин вздрогнул. Никто никогда не приходил сюда, кроме него.

В проеме стояла девушка. Лет восемнадцати, с корзиной полевых цветов в руках. Ее волосы были цвета спелой пшеницы, а глаза – как лесные озера в ясный день. Лин замер. Сердце его упало и замерло где-то в районе пяток.

Это была Элис. Не та Элис, что погибла, пытаясь спасти детей во время Падения Серебряных Башен в цикле номер двенадцать. Не та, что умерла от чумы в цикле номер семь. И не та, что предала его, перейдя на сторону темного мага в цикле номер девять. Это была новая Элис. Ее душа, ее отражение, переродившееся в этом мире, в этом цикле. Не помнящее ничего.

– Бабушка, я принесла тебе мятy и ромашку, – сказала она, и ее голос был точно таким же. Точь-в-точь.

Ее взгляд скользнул по Лину, вежливый и безразличный.

– О, извините. Я не знала, что у вас гость.

– Это Лин, дитя мое, – сказала Илана, и в ее голосе прозвучала неподдельная нежность, смешанная с неизбывной грустью. – Старый друг.

Элис улыбнулась ему. Солнечная, беззаботная улыбка, не отягощенная памятью о тысячах смертей. Для нее мир был новым и полным надежд.

А Лин смотрел на нее и видел сквозь нее все ее прошлые жизни. Все ее улыбки, слезы, смертные муки. Он видел хрупкость этого мгновения. И он понял, что не вынесет, если эта улыбка снова исчезнет, сменившись болью или пустотой небытия.

В этот миг где-то на краю его сознания, в самом тихом углу памяти, прозвучал Голос. Не Эхо прошлого, а нечто иное. Холодное, безразличное, лишенное тембра и эмоций. Всего одно слово, произнесенное не в ушах, а в самой глубине его души.

Оно сказало: «Скоро».

Лин вздрогнул и отшатнулся. Элис посмотрела на него с легким удивлением.

– Что-то не так? – спросила она.

Лин покачал головой, не в силах вымолвить ни слова. Он понял. Это был не вопрос «если». Это был вопрос «когда». И наблюдая за тем, как Элис разбирает цветы, он с ужасом осознал, что боится не конца света.

Он боялся, что, когда Шепот обратится к ней, он не найдет в себе сил ей помешать.

Глава 2. Орден Последнего Рассвета

Воздух в подвале таверны «Тихий причал» был густым от запаха дешевого вина, пота и страха. Сюда, под предлогом покупки старого вина, Лин пришел на встречу с теми, кто, как он надеялся, мог что-то изменить. Орден «Пламени Последнего Рассвета».

Их было пятеро. Трое мужчин и две женщины. Их одежда была простой, но взоры – острыми, как отточенные клинки. Они сидели в дальнем углу, за грубым деревянным столом, и в их позах читалась готовность в любой миг метнуться в бой или в тень. Во главе стола сидел Фанарик. Человек с лицом, испещренным шрамами, и глазами, в которых горел тот самый «яростный огонь», что был в их девизе.

– Итак, ты и есть призрак из библиотеки, – голос Фанарика был низким и хриплым. Он осматривал Лина с ног до головы, не скрывая скепсиса. – Старуха Илана говорит, ты видишь то, чего не видят другие. Говори. Что ты знаешь о Тихой Гавани?

«Тихая Гавань» был одним из новых районов города, построенным на месте древнего захолустья. Для всех – символ прогресса. Для Лина – еще одно Эхо.

– Там ничего нет, – сказал Лин, стараясь, чтобы его голос не дрожал. – Вернее, там уже ничего нет. Но земля помнит. В четвертом цикле на этом месте был лагерь для беженцев. Во время Великой Чумы его сожгли дотла вместе с теми, кто был внутри, чтобы остановить заразу. Это место… это массовая могила. Почва там пропитана отчаянием.

Одна из женщин, рыжеволосая воительница по имени Лира, скептически хмыкнула.

– И что? Призраки на нас нападут? Мы сражаемся с реальными угрозами, мальчик. С существами, которые оставляют реальные раны.

– Это не призраки, – терпеливо объяснил Лин. – Это… слабое место. Трещина. «Безмолвные» используют такие места, чтобы проявиться. Отчаяние – это проводник для них. Они придут туда. Скоро.

– «Скоро» – это не время, – отрезал Фанарик. – Это гадание. Если ты прав, мы устроим засаду. Если нет… – Он не договорил, но по его взгляду было ясно: доверие, и без того шаткое, будет исчерпано.

– Есть еще кое-что, – тихо сказал Лин. Он боялся произнести это вслух, но должен был. – Ритуал сожжения… он был проведен с использованием Серебряного Пламени. Древней магии света. Его эманации все еще там. Если «Безмолвный» проявится, он может… исказить их. Обратить вашу же силу против вас.

Фанарик внимательно посмотрел на него. В его глазах мелькнул интерес, похожий на голод.

– Ты знаешь о Серебряном Пламени? Его ритуалы утеряны.

– Я… читал, – уклончиво ответил Лин.

Фанарик откинулся на спинку стула. Решение было принято.

– Хорошо. Завтра на закате. Ты идешь с нами. Покажешь это место. И докажешь, что ты не сумасшедший.

Ночь была беспокойной. Лин метался в постели, его разрывали воспоминания. Он снова видел Элис. Не ту, что принесла цветы Илане, а ту, первую. Ту, что погибла в двенадцатом цикле. Она стояла на площади перед Серебряными Башнями, залитая алым светом заходящего солнца, очень похожего на то, что он видел в Эхо храма. Она держала за руки двух испуганных детей и смотрела на поднимающуюся с запада Тьму. Она не плакала. Она улыбалась им, детям, пытаясь их успокоить. А потом волна Небытия накрыла их, и их образы растворились, как сахар в воде.

Лин проснулся с криком, зажатым в горле. Его комната была погружена в предрассветный мрак, но ему казалось, что отблески того багрового заката все еще танцуют на стенах.

Он подошел к окну. Город спал. Мирный, невинный. Он видел огни в окнах, слышал отдаленный лай собаки. Жизнь. Шумная, беспорядочная, хрупкая жизнь. Он положил ладонь на холодное стекло.

«Я сделаю это, – пообещал он самому себе и призраку Элис в своей памяти. – Я не дам им накрыть этот мир. Я найду способ».

Но в ответ в его сознании снова прозвучал тот самый безразличный Голос. На этот раз громче.

«Они уже проиграли. Ты просто отказываешься увидеть финал».

«Тихая Гавань» оказалась типичным спальным районом – аккуратные дома, мощенные булыжником дорожки, цветники. Но для Лина это место было адом. Воздух звенел от незаживающей боли. Он видел наложенные друг на друга реальности: современные фонари и чадящие факелы; ухоженные газоны и груды обугленных тел; смеющихся детей, бегущих по улице, и тени, заживо сгоравших за частоколом.

– Ну? – Фанарик стоял рядом с ним, его рука лежала на рукояти меча, скрытого под плащом.

– Там, – Лин указал на небольшую площадь с фонтаном в центре района. – Источник. Место, где был главный палаточный лагерь. И… алтарь, где проводили ритуал.

Члены Ордена незаметно рассредоточились, заняв позиции на крышах и в переулках. Лин остался с Фанариком в тени арки.

– Что они сделают? – тихо спросил Лин.

– Ничего, – ответил Фанарик, не отводя взгляда от площади. – Они просто появятся. И начнут… говорить. Шептать правду в самое ухо. Твоему самому большому страху. Самой горькой обиде. Они не лгут. В этом их сила. Они просто показывают тебе мир без покровов. И предлагают сдаться.

Солнце медленно кренилось к горизонту, окрашивая небо в багровые тона. В «Тихой Гавани» зажглись фонари. Жители спешили по своим делам, не подозревая, что стоят на костях.

И тогда Лин увидел его.

Он возник у фонтана не как появление, а как… проявление. Слово он всегда был там, просто невидимый. Высокий, худой силуэт, одетый во что-то, не поддающееся определению – не ткань, не тень, не туман. Его лицо было гладким, без глаз, без рта, без носа. «Безмолвный».

Никто из прохожих его не замечал. Они просто обходили это место широкой дугой, испытывая смутную тревогу.

«Безмолвный» поднял руку – длинную, бледную – и указал на молодую женщину, вышедшую из дома с корзиной для покупок. Она замерла на месте. Ее лицо исказилось от ужаса.

Лин не слышал слов, но он знал, что «Безмолвный» показывал ей. Ее сын, который погибнет на войне, которую вот-вот объявят. Ее муж, который на самом деле давно любит другую. Ее собственная болезнь, тихо подтачивающая ее изнутри, которая проявится слишком поздно. Он показывал ей всю бессмысленность ее борьбы, всю тщету ее надежд.

Женщина упала на колени и зарыдала, беззвучно, раздирающе.

– Теперь! – крикнул Фанарик.

Члены Ордена вышли из укрытий. В их руках вспыхнули амулеты, испещренные рунами Серебряного Пламени. Яркий, почти слепящий свет хлынул на площадь, сконцентрировавшись на «Безмолвном».

Существо даже не дрогнуло. Оно повернуло свою безликую голову к источнику света. И… вдохнуло его.

Серебряный свет, символ чистоты и защиты, померк, стал грязно-серым, болезненным. Он не рассеялся, а сгустился вокруг «Безмолвного», превратившись в подобие короны из терновника. Теперь этот свет не защищал, а источал тоску и безысходность.

– Что… что происходит? – прошептала Лира, отступая. Ее амулет треснул и рассыпался в прах.

– Он обращает нашу же силу, – с ужасом прошептал Лин, вспомнив свое предупреждение. – Магия очищения, рожденная из акта жестокости… она отравлена изначально!

Фанарик с рыком выхватил меч. Лезвие было покрыто рунами, но теперь они светились тем же мертвенным, серым светом.

– Держись, чертово Эхо! – он бросился к «Безмолвному».

Это было страшное зрелище. Фанарик рубил и колол, но его меч проходил сквозь тень, не причиняя вреда. А «Безмолвный» просто стоял и «смотрел» на него. Он не атаковал. Он просто показывал.

Лин видел, как лицо Фанарика искажалось. Он видел, как гаснет огонь в его глазах. Лидер Ордена видел то, что показывал ему «Безмолвный». Всех, кого он не смог спасти. Всех, кого принес в жертву ради «великой цели». Тщетность его борьбы. Неизбежность конца.

– Нет… – простонал Фанарик, опуская меч. – Нет…

«Безмолвный» медленно поднял руку, собираясь прикоснуться к его челу. Прикосновение, которое даровало забвение. Вечный покой.

И тогда Лин не выдержал. Он не мог позволить этому случиться. Он выбежал из укрытия.

– ЭЙ! – закричал он.

«Безмолвный» замер. Его безликая маска повернулась к Лину.

И мир исчез.

Они больше не стояли на площади. Они находились в пустоте. Абсолютной, беззвездной, беззвучной. Ничего, кроме него и «Безмолвного».

«Архивариус», – прозвучал в его разуме Голос. Тот самый, что шептал ему раньше. Он исходил от существа. – «Ты хранишь их боль. Зачем? Чтобы продлить их агонию?»

Вокруг них поплыли образы. Не Эхо прошлого, а картины возможного будущего. Фанарик, ставший тираном во имя спасения. Лира, покончившая с собой от отчаяния. Город, охваченный гражданской войной после победы над «Безмолвным». И Элис… всегда Элис. Больная, брошенная, умирающая в одиночестве. Все сценарии вели к страданию. Все дороги вели к обрыву.

«Ты видишь узор. Ты знаешь истину. Сопротивление – это не доблесть. Это садизм. Дай им покой».

Лин стоял, сжимая кулаки, пытаясь удержаться в этом море безысходности. Он искал в памяти что-то, что могло бы противостоять этому. И нашел. Не героический подвиг и не великую победу. Он нашел маленькое, хрупкое воспоминание. Улыбку Элис, сегодняшней Элис, когда она несла цветы Илане. Мимолетный, ничем не омраченный миг простого человеческого счастья.