Там, где кончается дорога. Реальная история

– Вот и не знаю, не собирался, – ответил я. – Хотя… Попроси Женю, пусть выходит. Поеду домой.

– Понял, сейчас сделаем, – ответил он и отключился.

Я не стал подниматься в кабинет. Вместо этого остался стоять во дворе, наблюдая, как солнце играет бликами на стёклах служебных машин.

«А почему бы и нет?» – мелькнула мысль. Ничто не мешало мне сейчас просто сесть в машину и поехать домой, наплевав на все условности. Так я никогда раньше не поступал, но сегодня эти негласные правила казались смешными.

Через час я уже переступал порог дома. Настя замерла на мгновение, увидев меня в непривычное время – её брови чуть приподнялись, в глазах мелькнуло беспокойство. А сын, как всегда искренний в своих эмоциях, тут же бросился ко мне с радостным криком:

– Папа! Он обхватил мои ноги маленькими ручками, и в этот момент я особенно остро ощутил, как редко он видит меня при дневном свете.

Настя подошла ближе, её объятие было тёплым и крепким. Лёгкий поцелуй в щеку, знакомый запах духов – всё это казалось таким дорогим сейчас.

– Что-то случилось? – в её голосе я услышал ту самую нотку, которая выдавала: она уже готова к худшему.

Я покачал головой, стараясь говорить максимально спокойно:

– Нет, сегодня ничего особенного. Просто решил приехать пораньше.

Но Настя не отставала. Она пристально смотрела мне в глаза, и я видел, как её пальцы непроизвольно сжимают край моего пиджака:

– Выкладывай уже, не томи.

– Да правда же, всё нормально, – я обнял её за плечи, стараясь звучать убедительно. – Просто завтра, наверное, снова вызовут на допрос. А сегодня… сегодня я просто хотел побыть дома.

Сын радостно вцепился мне в руку, его маленькие пальчики горячие и цепкие, как всегда, после долгого рисования.

– Папа, папа! – торопил он, с трудом сдерживая восторг.

Я позволил ему вести себя, ощущая, как в груди что-то сжимается от этой простой детской радости. Его восторг был таким искренним, таким беззащитным перед лицом той бури, что бушевала в моей жизни.

В комнате пахло красками и детством. На столе лежал новый рисунок – наш дом, солнце с лучиками, как ёжик, и три фигурки, держащиеся за руки.

– Это мы! – объявил он гордо, и его глаза сияли так, что больно было смотреть.

Я взял листок, ощущая, как дрожат мои пальцы. Эта детская работа была дороже всех наград в моей карьере.

Настя остановилась в дверях, и я чувствовал её взгляд – тёплый, тревожный, полный безмолвных вопросов. Она знала. Конечно, знала. Но сегодня вечером мы все будем притворяться. Для него. Для нашего мальчика, который так искренне радовался, что папа пришёл домой пораньше.

Я опустился на колени перед сыном, чтобы быть с ним на одном уровне:

– Это самый красивый рисунок, который я когда-либо видел. Давай повесим его на холодильник?

Его лицо озарилось такой радостью, что на мгновение я забыл обо всём – о следствии, о допросах, о том кошмаре, что ждал меня завтра. Только этот момент, этот чистый, незамутнённый детский восторг.

Настя молча подошла, взяла магнит. Наши пальцы случайно соприкоснулись, и я почувствовал, как она слегка сжала мою руку – без слов, но этого касания было достаточно, чтобы понять: мы вместе. Хотя бы сегодня. Хотя бы на этот вечер.

– А не пойти ли нам на улицу, просто погулять?! – воскликнул я и посмотрел на супругу, – пусть будет обычный вечер. Обычная семья. Хотя бы сегодня.

– Конечно, пойдём, – ответила она и дополнила. —Только сначала покушаем.

Настя улыбнулась, и в этой улыбке было столько тепла, столько обещания нормальной жизни, что я готов был поверить – всё будет хорошо. Хотя бы на этот вечер.

– Ты поедешь к адвокату? – спросила она, не прерываясь от расстановки посуды на столе.

– Нет. Сегодня проведу время только с вами.

– Вот и отлично.

– Знаешь, – с робкой осторожностью продолжил я, – завтра ещё приезжает представитель из главного управления. Официально для разрешения конфликта.

Настя посмотрела на меня внимательно, в её глазах не было паники или испуга:

– Ты же понимаешь, зачем он приезжает. А тебя это беспокоит?

– Я не могу знать. Со мной такое впервые.

– А что он может сделать плохого? Ничего. Собирает информацию, оценит обстановку и сообщит своему руководителю в Москве.

– Да, это всё так, но какая у него цель: помочь, закопать или просто наблюдать? От этого зависит, как мне с ним говорить. Доверять или нет. Ну, ты понимаешь меня.

– Здесь смотри по ситуации, – ответила Настя.

Мы вышли на улицу, воздух обнял нас своим прохладным дыханием. Тени от деревьев ложились длинными полосами на асфальт, а последние лучи солнца золотили верхушки лип. Сын бежал впереди, его радостный смех звенел, как колокольчик, разгоняя мои мрачные мысли.

Парк встретил нас тишиной и покоем. Здесь, среди шелеста листвы и щебетания воробьев, казалось, можно было на время забыть обо всем. Мы выбрали скамейку в укромном уголке, под раскидистым кленом. Настя аккуратно поправила сыну воротник куртки, а он, не переставая болтать, устроился между нами, сжимая в кулачках собранные по дороге шишки.

Я осторожно взял Настину руку, ощущая под пальцами тепло ее кожи. Она ответила легким пожатием, и в этом молчаливом жесте было больше понимания, чем в любых словах.

«Как же хочется говорить о будущем…» – пронеслось у меня в голове. О том, как мы поедем на море, как сын пойдет в школу, о наших планах и мечтах. Но язык будто отяжелел, и вместо светлых тем из уст сами собой вырывались тягостные вопросы:

– Как ты думаешь, это скоро закончится? – мой голос прозвучал чужим, надтреснутым. – Я смогу… вернуться к прежней жизни?

Настя вздохнула и прижалась плечом ко мне. Ее ответ был тихим, но твердым:

– Ты вернешься. Мы справимся.

Сын, почувствовав напряжение, вдруг обнял нас обоих за шеи, прижав свои теплые щеки к нашим лицам.

Мы засмеялись, и на мгновение стало легче. Но тень не уходила. С каждой минутой парк наполнялся людьми – усталыми, спешащими, чужими. Их голоса, смех, шаги создавали тревожный фон. Мы замолчали, перейдя на шепот, а взгляды сами собой блуждали по округе, выискивая что-то подозрительное.

Через десять минут такого напряжения Настя тихо сказала:

– Пойдем домой.

Мы встали со скамейки, и сын снова схватил нас за руки, раскачивая их на ходу. Его беззаботность была как глоток свежего воздуха. Я крепче сжал маленькую ладошку, пытаясь запомнить это ощущение – тепла, доверия, простого семейного счастья.

На обратном пути я поймал себя на мысли, что впервые за долгое время не думал о деле, о следствии, о завтрашнем дне. Было только «здесь и сейчас» – вечерний воздух, крепко держащая мою руку Настя, безудержно болтающий сын. И это, наверное, было самым важным – уметь находить эти островки покоя среди бури. Хотя бы на время. Хотя бы ненадолго.

Я вздрогнул от громкого звонка телефона в кармане. Всё никак не могу привыкнуть, что теперь пропускать входящие вызовы недопустимо для меня и даже опасно для моей свободы. Разговор состоялся с тем знакомым оперативником Стасом. Он настоятельно попросил меня встретиться с ним. Поговорить без протокола.

– Когда и где встретимся? – спросил я.

– Сейчас было бы неплохо, у нас в конторе.

– Одну секунду…

Я отодвинул телефон подальше от лица и прикрыл микрофон ладонью. Наклонился к уху Насти и сказал:

– Стас, тот самый, просит встретиться сейчас… Вы дойдёте сами?

Насте, конечно, такой расклад, мягко выражаясь, не очень понравился. Она смотрела вперёд, в сторону выхода из парка, и, не поворачивая головы, ответила:

– Иди. У тебя выбора-то нет. Кто знает, может, он что-то дельное скажет или полезное…

– Мне не очень удобно оставлять вас, но я теперь совсем не хозяин своего личного времени. Да какой там, у меня его теперь и вовсе нет.

Так вышло, что мне надо было идти в противоположном направлении от моей семьи. Здание ФСБ не по пути к моему дому.

Настя смотрела мне вслед, держась правой рукой за коляску:

– Надеюсь, что он вернётся домой сегодня вечером, – подумала она. – Такие люди просто так не приглашают на беседу. Они не друзья. Артём у меня такой, горячий, может и вспылить, а значит, навредить. Только не это. Нельзя ему так. Надо будет обязательно с ним поговорить на эту тему.

После она развернулась и пошла по направлению к солнцу – в сторону дома.

Мой путь занял не больше получаса, но каждый шаг по раскалённому асфальту казался вечностью. Центр города в этот час был особенно оживлён – офисные работники спешили по своим делам, туристы толпились у достопримечательностей, уличные торговцы наперебой зазывали покупателей. Громкие голоса из динамиков магазинов, пронзительные сигналы автомобилей, навязчивая музыка из кафе – весь этот шумовой вихрь бил по нервам, заставляя сжимать челюсти.

Я ускорил шаг, стараясь обойти самые людные места. От быстрого темпа под пиджаком уже выступила испарина – неприятные липкие капли скатывались по спине. «Чёрт, опять вспотею перед встречей», – с досадой подумал я, ощущая, как воротник рубашки начинает прилипать к шее.

Укрывшись в тени старинного особняка с лепниной на фасаде, остановился перевести дух. Здание, пережившее революции и войны, теперь служило фоном для суетливой городской жизни. Прислонившись к прохладной стене, я машинально окинул взглядом прохожих: деловая женщина с портфелем, нервно поглядывающая на часы, вон там пара туристов, увлечённо фотографирующих каждую деталь архитектуры, подростки с наушниками, ритмично покачивающиеся под свою музыку, и пожилой мужчина, медленно переставляющий трость. Ни один из них не задержал моего внимания дольше мгновения. В голове автоматически включался профессиональный режим – фиксировать, но не запоминать, отмечать, но не анализировать.

Проверив часы, я глубоко вздохнул и снова шагнул в людской поток. Впереди была важная встреча, мне нужно было собраться – физически и морально. Последний рывок – и я окажусь в назначенном месте, где предстоит очередной раунд этой изматывающей игры.

Тень от старинного здания осталась позади, а вместе с ней – краткий миг передышки. Впереди снова жара, шум и главное – испытание, к которому нельзя быть не готовым. Расправил плечи, мысленно натягивая привычную маску уверенности, и зашагал вперёд, растворяясь в толпе.

Я замер посреди тротуара, будто вкопанный. Мысли крутились в голове, как бешеные мухи: «Как же я мог оставить Настю одну в такой момент? – терзал я себя. – Выходит, всем готов уделить время, кроме той, что всегда рядом». Грудь сжало так, что стало трудно дышать.

Вокруг кипела обычная жизнь. Проходили девушки в летних платьях, смеялись, бросали игривые взгляды. Раньше я бы хоть краем глаза отметил их красоту. Сейчас же смотрел сквозь них, будто они были призраками. «Что со мной? – с тревогой подумал я. – Это же ненормально».

Шаг вперёд. Остановка. «А зачем я вообще иду на эту встречу?» – вдруг осенило меня. В голове чётко выстроилась картина: Стас в своём кабинете, довольный, что я так легко клюнул на его «срочный вызов». Они будут давить, уговаривать, играть на моих слабостях – всё как я сам делал сотни раз с другими.

По спине пробежали мурашки. Ладони стали ледяными, хотя на улице было плюс тридцать. «Нет, – резко развернулся я. – Хватит».

Достал телефон, набрал номер оперативника. После нескольких гудков раздался его голос:

– Ты уже подошёл?

– Нет, я передумал.

– В каком смысле? – удивился он.

– Да вот так. Не считаю, что наш разговор может быть полезен. Нам не о чем говорить. Всё, что надо сказать, буду говорить только в присутствии адвоката и в кабинете следователя.

Стас выслушал и не стал настаивать. Наш разговор был коротким:

– Зря. Не хочешь – как хочешь. Но можешь пожалеть.

– Я уже о многом пожалел, – ответил я. – И это не про нынешние проблемы, а про дела, которые не сделал раньше из-за своего добродушия. Касаемо тебя… Мне казалось, мы работали на благо государства, а оказалось – кто-то гонится за личными интересами. Думаю, ещё пообщаемся. Но в другое время и в другом месте.

Тогда я ещё не знал, насколько был прав. Ошибся только в одном – думал, обстоятельства сложатся в мою пользу. Спустя годы оказалось наоборот.

Выдохнув после неприятного разговора, набрал Настю. Она взяла трубку не сразу – пришлось долго слушать длинные гудки.

– Алло? – её голос звучал мягко, но настороженно.

– Передумал встречаться. Иду домой. Возможно, на метро приеду раньше, чем вы дойдёте из парка.

– У тебя всё в порядке? – сразу спросила она.

– Да, нет причин для переживаний, – постарался говорить бодро. – Решение обдуманное. Принял его быстро, но взвешенно. Ну, может не совсем так, в общем всё хорошо.

– Тогда давай встретимся в нашем магазине у дома. Надо купить продуктов.

– Отлично, буду ждать там, – ответил я, стараясь звучать воодушевлённо.

– Уже спускаюсь в метро. Сейчас связь оборвётся.

Настя не смогла скрыть переживаний. Когда трубка замолчала, она прошептала: «Вот чего боялась… Как в воду глядела. Не успела поговорить. Он же наломает дров. Кажется, мне ещё долго не понять своего мужа. Ладно… Что будет – то будет».

Адвокат хмуро постучал пальцами по столу, когда я сообщил ему о своём решении.

– Вы упускаете возможность, – его голос звучал как скрип несмазанных дверей. – Любая информация может быть полезной, даже из их уст.

Я медленно покачал головой, глядя в окно, где вечерние тени уже ложились на город:

– Когда волк загнан в угол, он не ищет дружбы с охотниками. Он ищет другой выход.

Защитник вздохнул, поправил очки:

– Но хотя бы выслушать…

– Я уже всё услышал, – перебил я, поворачиваясь к нему. – В их тоне, в том, как спешили назначить встречу. Это не диалог, это ловушка.

На столе между нами лежала папка с документами – наша «стратегия защиты», которая с каждым днём становилась всё тоньше. Адвокат потянулся к ней, но я опередил его, закрыв ладонью:

– Нет. Мы пойдём другим путём. Если они хотят моего падения, пусть хорошенько попотеют.

ГЛАВА 6 МОСКОВСКИЙ ГОСТЬ

За окном зажглись первые огни. Где-то там, в этом городе, сидели те, кто решил сломать мою жизнь. Но теперь я знал – они недооценили меня. Как и я когда-то недооценивал тех, кто оказывался на моём месте. Железный вкус решимости наполнил рот.

– Хорошо, – наконец сказал адвокат, убирая папку в портфель. – Но тогда с завтрашнего дня мы начинаем копать в другом направлении. Готовы к тяжёлой работе?

Я лишь усмехнулся в ответ. Тяжёлая работа была мне знакома лучше, чем кому-либо. И на этот раз я работал на себя.

На следующий день мы с Тарасом – моим молодым заместителем, в котором я тогда, как оказалось, ошибочно разглядел искру настоящего лидера – коротали время в полупустом зале ожидания аэропорта. Пластиковые кресла неудобно впивались в спину, а за окном готовился к своему выходу дождь, словно подчеркивая наше тягостное ожидание. Мы ждали рейс из Москвы, на котором должен был прибыть этот самый «старший товарищ» – человек с неопределенным статусом.

Когда он появился в дверях терминала, его образ не вызвал ни трепета, ни опасений – обычный мужчина в неброском костюме, с усталым, но доброжелательным выражением лица. Его рукопожатие оказалось твердым, но не властным, а голос – спокойным, почти отеческим.

Встреча протекала на удивление тепло. Ни давления, ни нравоучений, только обстоятельные вопросы, заданные с искренним, казалось бы, участием. Он не торопился, не перебивал, лишь изредка кивал, как бы давая понять: я на твоей стороне, просто помоги мне разобраться.

Но за этой показной доброжелательностью скрывался тонкий расчет. Он не атаковал, не обвинял – он создавал иллюзию доверия. Не осуждал мои поступки, а интересовался их причинами. Не выдвигал требований, а как будто искал совместное решение.

И самое хитрое – он тщательно избегал любых намеков на позицию руководства. «Я пока не в курсе всех деталей», «Мне нужно разобраться», «Давай обсудим без предвзятости» – эти фразы звучали так естественно, что даже у меня, привыкшего читать между строк, не сразу возникло подозрение.

Он не был грубым следователем или жестким проверяющим. Нет, он играл роль друга, советчика, почти что союзника.

И в этом была главная опасность. Потому что, когда противник не атакует в лоб, а предлагает раскрыться – именно тогда он становится по-настоящему страшным.

Позже я узнал ещё одну неприятную правду: в московских кабинетах о моей ситуации знали задолго до того, как оперативники переступили порог моего дома. То самое сообщение по межведомственной линии ушло в столицу за месяц до обыска – аккуратно оформленное, с грифом «Для служебного пользования», лёгкое как перо, но тяжелое как приговор.

И все это время – эти тридцать роковых дней – они просто наблюдали. Молча. Без единого звонка, без намёка, без предупреждения. Я представляю, как моё дело лежало на чьём-то столе среди других бумаг, возможно, даже не на самом видном месте. Как кто-то пил кофе, листая страницы с описанием моей грядущей участи, и откладывал папку в сторону – «разберёмся позже».

Страх – вот что двигало ими. Не принципы, не справедливость, не корпоративная солидарность. Обычный животный страх за свои кресла, за звания, за привычный уклад. Они прекрасно понимали, что одно неверное движение – и волна дойдёт до них. Лучше уж держаться подальше, сделать вид, что не заметил, переждать.

Самое циничное? Они ведь могли предупредить. Один звонок, одна СМС, даже намёк – и у меня были бы хоть какие-то шансы подготовиться. Но в их расчётах я оказался просто разменной монетой.

Чтобы добиться статуса, когда за тебя готовы вступиться, нужно быть повязанным по всем фронтам. Полезным не профессиональными качествами, а чем-то другим, о чём не говорят вслух. Мне выпала роль подопытного – должен был выкручиваться сам, а они бы смотрели. Выплыву – хорошо, нет – значит, правы были те, кто не вступался.

Моя ситуация неожиданно дала не только проблемы, но и возможности. Тех самых неудобных сотрудников, которых раньше нельзя было убрать из-за местных «крыш», теперь можно было спокойно вычистить. Как по мановению волшебной палочки.

«Сопротивляться никто не будет», – констатировал я про себя, просматривая список фамилий.

Московский гость привёз готовые решения. Проверка режима секретности, тесты на профпригодность – всё оформлено по высшему разряду. Мои возражения? Пустой звук.

«Кому-то поможем уйти красиво, – продолжал размышлять я, отмечая галочками „своих“, – остальных под пресс».

Цель была не в том, чтобы устроить показательную порку, а в том, чтобы избавиться от балласта. За вечер маховик проверок раскрутился на полную.

Но была и вторая цель. Главная.

«Как наши документы оказались у третьих лиц?» – задался я вопросом.

А ведь ответ лежал на поверхности. Перед тем как эти бумаги всплыли у гражданского, их копировали представители главного управления. Во время плановой проверки режима секретности. Зачем? Тогда мы удивлялись. Но разве можно было отказать? Приказ есть приказ. Выполнили без нарушений.

Теперь московскому гостю нужно было выяснить одно: работают ли следствие и ФСБ по этой версии?

Я горько усмехнулся, ощущая, как в уголках губ играет саркастичная

складка.

«Никто не хочет, чтобы региональная грязь запачкала столичные мундиры» – мои собственные слова прозвучали в голове с горькой иронией.

Я представил их – этих безупречных столичных чиновников, отглаженных, как их собственные рубашки, с холодным блеском в глазах и вечными озабоченными выражениями лиц. Они так боятся даже намёка на компрометирующие связи, что готовы слить кого угодно, лишь бы не запачкать свои белоснежные манжеты.

«Чистые рубашки должны оставаться чистыми» – мысленно продолжил я, медленно откидываясь в кресле.

Спина уперлась в жесткую спинку, а взгляд непроизвольно устремился вверх, к потолку. Белый, ровный, без изъянов – как та самая показная безупречность, за которой они так тщательно следят.

Но я-то знал правду. Игра только начиналась. «Искать виноватых будут здесь. На месте» – промелькнуло в голове.

А потом осознание, от которого внутри всё сжалось, но на лице не дрогнул ни один мускул: «То самое „на месте“ – это я».

Закрыл глаза на секунду, чувствуя, как в груди разливается странное спокойствие. Не страх, не паника – а холодная, почти ледяная ясность: «Они думают, что играют против одного. Но они ошибаются. Потому что теперь я знаю правила».

Моему московскому гостю требовалась встреча с оперативниками ФСБ, курирующими моё уголовное дело.

На следующий день она состоялась в его гостинице. Мне же пришлось ждать в машине. Наш автомобиль был припаркован в живописном месте, и мы с замом решили прогуляться по парку. Утро выдалось неестественно прекрасным: солнце мягко грело спину, воздух был прозрачен и неподвижен, а тишину нарушал лишь шелест листвы. Обычно такие дни заряжали энергией. Сегодня же каждый вдох давался с трудом.

«Волнение – коварная штука», – думал я, наблюдая, как зам держит в своей руке портфель. «Оно заставляет раскрывать душу перед первым встречным».

Мне отчаянно хотелось выговориться. Рассказать, как страшно. Придумать безумные планы побега. Услышать: «Всё обойдётся». Но это слабость. А слабость в нашем мире – роскошь, которую нельзя себе позволить.

«Сегодня ты доверяешь человеку, а завтра его показания лягут в основу обвинения», – вспомнил я случай из собственной практики. Так что неважно, кто перед тобой – друг, соратник или подчинённый. Придёт час – получишь удар. Не обязательно ножом. Иногда достаточно ледяного молчания в ответ на просьбу о помощи, чтобы понять – ты один.

Я опустил взгляд на свои туфли – кожа блестела, будто зеркало, идеально начищенная к утреннему выходу. Поднял голову, глубоко вдохнул и на медленном выдохе мысленно проговорил: «Радуйся тихо. Твой успех уже оставил чей-то день без солнца, разбудив чёрную зависть. А если споткнулся – тем более молчи: не давай повода для злорадства тем, кто подставил подножку. Победы и поражения – только твои. Запомни это, Артём».

Зам бросил осторожный взгляд:

– Может, кофе возьмём?

Я покачал головой. В такие моменты даже глоток воды кажется предательством – вдруг рука дрогнет?

Где-то в глубине сердца – пока необъяснимо для меня самого почему – я стал терять доверие к своему заму. И вдруг вспомнилось… Тогда, в далёком прошлом, когда мы с Тарасом были молоды, а количество маленьких звёзд на наших погонах не превышало четырёх, мы затеяли одно общее дело. Это была наша соломинка, за которую мы цеплялись, чтобы не утонуть в финансовых бурях. Но алчность Тараса оказалась сильнее дружбы. Он создал такие условия, при которых наше предприятие не могло процветать. Мне пришлось тогда уйти и заняться другим направлением. Осадок, конечно, остался. Но что поделаешь? Сам виноват – надо было думать, куда иду и с кем начинаю дело.

Прошли годы. Мне не раз доводилось вытаскивать этого человека из неприятных ситуаций. Благодаря моим усилиям он сохранил погоны и продолжил службу. Мне казалось, мы прошли огонь и воду. Когда пришло время выбирать заместителя, у меня не было сомнений – он идеально подходил. Но время показало: я ошибся, поверив, что люди меняются. Они не меняются. Может измениться внешность, взгляды, манера речи – но не суть. Если человек способен на предательство, трусость и алчность, это в нём навсегда. Жизнь может долго не давать этим качествам проявиться. Но в трудный час истинная сущность выйдет на передовую и покажет себя во всей красе.

Вот я и решил не рисковать. Подумал, что не стоит мне раскрываться перед ним и показывать свои слабые стороны. Пожалею его – не дам ему повода и возможности воспользоваться этим, чтобы вонзить потом мягкий нож между моих лопаток.

Московский гость потерял нас. Выйдя на улицу, он позвонил и сообщил, что встреча окончена. Через пять минут мы уже ехали по городу, ведя неприятный для меня разговор. По его лицу было видно – он знает больше, чем я. Единственное, что он сказал: ситуация для меня крайне тяжёлая. Выход один – тюремное заключение.

Как позже выяснилось, следствие планировало добавить ещё один эпизод, более тяжкий и не подпадающий под амнистию. Увы, но я узнал об этом при других обстоятельствах.

Мой коллега скрыл от меня эту информацию. Зачем? Ответ остался за кулисами. Так же поступил и мой непосредственный руководитель – знал, но не счёл нужным сказать. Все, как я и говорил, заняли позицию наблюдателей.

Московский гость исчез так же внезапно, как и появился – через два дня он сел на самолет с аккуратно упакованным докладом, где моя судьба была сведена к сухим фактам и цитатам. Дверь за ним закрылась беззвучно, оставив после себя лишь легкий запах дорогого парфюма да горький осадок в моей душе.