Йеллоустон: дыхание великана

Сто минут. И тогда, наконец, земля содрогнулась от привычного, но на этот раз запоздалого вздоха. Из жерла с глухим ревом, в котором слышалось некое усилие, вырвался столб кипящей воды и пара. Он взмыл в небо, сверкая на солнце миллиардами радужных брызг. Толпа взорвалась аплодисментами, смехом, криками восторга. Для них это было всего лишь немного запоздавшее чудо. Для Дженни – первый явный симптом болезни.

Она не смотрела на воду. Она смотрела на планшет. Данные с сейсмографов зафиксировали не только привычный низкочастотный рокот, сопровождающий извержение, но и странный, высокочастотный дребезжащий звук, шедший из глубин. Акустический профиль извержения был искажен, словно в стройную симфонию ворвалась чужая, диссонирующая нота.

Извержение длилось свои положенные четыре минуты и пошло на спад. Столб воды опал, превратившись в клубящееся облако пара, которое медленно расползалось по амфитеатру. Толпа, удовлетворенная зрелищем, начала расходиться, обсуждая случившееся как забавный каприз природы. Дженни оставалась на месте, чувствуя, как холодный пот стекает у нее по спине. Ее пальцы летали по экрану планшета, вызывая исторические данные, сравнивая волновые формы, строя трехмерные модели подземного резервуара на основе последних замеров.

И тут ее мир рухнул окончательно.

Модель, которая годами была стабильной, представляла собой классическую систему трещин и камер, напоминающую перевернутое дерево с корнями, уходящими вглубь. Данные, только что полученные, показывали нечто чудовищное. Геометрия резервуара изменилась. Фундаментально. Не просто расширилась или сузилась какая-то трещина. Нет. Создавалось впечатление, что некая сила, неведомая и мощная, продавила свод одной из главных камер, создав новый, неестественный объем. Это было похоже на то, как если бы у знакомого до мелочей собора внезапно вырос еще один неф, искривленный и асимметричный, нарушающий всю архитектурную гармонию.

– Это не сбой, – прошептала она, и ее голос был чужим и хриплым. – Это… перерождение.

И в этот момент, всего через двадцать минут после того, как пар от предыдущего извержения еще не успел окончательно рассеяться, земля снова затряслась.

Это было невозможно. Противоестественно. Цикл перезарядки «Старого Служаки» занимал минимум полтора часа. Наполнение резервуара, нагрев, рост давления – все это было жестко задано законами гидродинамики и теплообмена.

Но законы, похоже, перестали действовать.

Второе извержение было не таким мощным, но более яростным. Вода вырывалась из жерла не ровным столбом, а серией коротких, хаотичных выбросов, смешанных с клубами черного пара и кусками гейзерита. Воздух наполнился не радостными возгласами, а криками ужаса и недоумения. Камеры щелкали уже с иной, жадной до сенсаций целью. Гид пытался кричать что-то через мегафон, но его слова тонули в общем гуле.

Дженни не видела и не слышала этого хаоса. Она смотрела на экран, где ее модель резервуара пульсировала алым цветом – цветом критического перегрева и структурного коллапса. Новые данные подтверждали первоначальный шок. Изменение было не просто фундаментальным. Оно было динамическим. Резервуар продолжал деформироваться на ее глазах, словно невидимый великан ворочался под землей, ломая хрупкие каменные перегородки, которые сдерживали его веками.

Она подняла глаза и увидела «Старого Служаку» уже иными глазами. Это был не хронометр, а манометр. Стрелка которого зашкалила и пошла вразнос. Ритуал был нарушен. Сакральный акт осквернен. И за этим нарушением сквозь тонкую пленку реальности проступало нечто иное. Нечто, что Локвуд назвал «дыханием Великана». Только теперь это дыхание было сбивчивым, прерывистым, словно у существа, которое медленно, мучительно просыпается от долгого сна и еще не может совладать с собственным телом.

Вокруг царил хаос. Одни люди в панике бежали к парковкам, другие, наоборот, лезли вперед, чтобы заснять аномалию на телефон. Дженни стояла неподвижно, как скала в бушующем море. Она понимала, что стала свидетелем не местной аномалии, а первого акта глобальной драмы. «Старый Служака» был лишь первой ласточкой. Первой трещиной на плотине.

Она судорожно заложила данные в свою модель, экстраполируя ее на всю кальдеру. Если подобные изменения происходят в гидросистеме «Старого Служаки», что творится в более глубоких, магматических резервуарах? Что происходит с той самой «Тетой» Локвуда?

Результат моделирования возник на экране, и у Дженни перехватило дыхание. Вместо привычной, более-менее стабильной структуры йеллоустонского плюма, она увидела клубящийся, динамичный котел. Магма не просто поднималась. Она закручивалась в гигантские вихри, образуя новые каналы и разрывая старые. Вся система находилась в состоянии турбулентности, которую не могла объяснить ни одна из существующих геологических моделей. Это напоминало не вулканическую активность, а некий чудовищный процесс кристаллизации или, что было еще страшнее, рождения.

Она вспомнила последние, безумные записи Локвуда. «Он не просто спит… Он видит сны… И его сны… ужасны…»

Может, это и не сны вовсе? Может, это не пробуждение? Может, это трансформация? И «Старый Служака» всего лишь первая клетка гигантского организма, которая мутировала, подчиняясь новому, ужасающему генетическому коду, идущему из самых недр?

Дженни выключила планшет. Ей нужно было думать. Действовать. Но куда идти? Кому рассказать? Кто поверит в то, что только что увидела она? Ей покажут на толпу восторженных туристов и скажут: «Видите? Все в порядке. Народ в восторге. Туристический поток растет».

Она посмотрела на клубящееся над гейзером облако пара, которое теперь казалось ей не белым и пушистым, а зловещим, серым и тяжелым, как саван. Ритуал был нарушен. Часы остановились. И время, которое они отсчитывали, подошло к концу. Теперь начиналось нечто иное. Нечто, для чего у человечества не было ни названия, ни меры, ни понимания.

Она повернулась и пошла прочь, оставляя за спиной хаос и восторг. Ей нужно было найти ответ. Найти «Тишину». Потому что теперь она была уверена – это не Локвуд был безумцем. Безумством было игнорировать его наследие. А сбой в ритуале «Старого Служаки» был лишь первым, вежливым стуком в дверь перед тем, как эта дверь будет выбита с петель.

Глава 4

Тишина йеллоустонского леса в отдаленном секторе, куда не доносился гам туристических троп, была обманчивой и многослойной. Это была не просто акустическая пустота, а плотная, живая субстанция, наполненная шепотом хвои, далекими криками птиц и глухим, едва уловимым биением сердца земли, ощущаемым скорее ногами, чем ушами. Воздух, холодный и разреженный на этой высоте, был пропитан знакомым ароматом – смесью влажной хвои, влажной земли и сладковатого, почти аптечного запаха сероводорода, незримым шлейфом тянущегося от термальных зон. Для Дженни этот запах был запахом дома, лаборатории, нормальности. Но сегодня нормальность была хрупкой, как тонкий лед на поверхности гейзерного озера.

Она шла по склону, поросшему корявыми соснами, чьи стволы были испещрены шрамами от старых пожаров. Ее спутник, Бен «Ворон», двигался беззвучно, как тень, его кожаные мокасины не оставляли следов на хвое, а темные, глубоко посаженные глаза скользили по лесу, видя не отдельные деревья, а единый, дышащий организм. Бен был гидом, но не из тех, что водят толпы туристов по настилам. Он был потомственным хранителем этих земель, и его знания уходили корнями не в учебники по геологии, а в тысячелетние предания его народа, для которых Йеллоустон был не национальным парком, а святилищем, живым существом колоссального масштаба и непостижимого разума.

Дженни нашла его почти случайно, вернее, отчаяние привело ее к нему. После сбоя «Старого Служаки» ее отчеты, подкрепленные смоделированными данными о деформации резервуара, были встречены начальством с вежливым, но твердым скепсисом. «Интересная модель, Дженни, но это всего лишь модель. Полевые данные не показывают катастрофических изменений». Ей было приказано «снизить градус» и сосредоточиться на рутинном мониторинге. Рутинный мониторинг… это звучало как насмешка, когда под ногами, по ее убеждению, медленно умирал – или перерождался – целый континент.

И тогда она вспомнила о старом гиде-индейце, о котором с уважением отзывался сам Локвуд в своих дневниках. «Ворон, – писал он, – видит землю не как совокупность пластов, а как кожу. И он чувствует ее лихорадку кончиками пальцев». Найти его было непросто. Он не пользовался телефоном, жил в небольшой хижине на отшибе, на границе парка. Но он согласился помочь, когда она, сжав в руке полевой дневник Локвуда, сказала лишь одно слово: «Тишина». Его темные глаза сузились, в них мелькнуло нечто – не удивление, а скорее тяжелое узнавание. Он кивнул: «Локвуд спрашивал о том же. Пойдем. Я покажу тебе места, которых нет на твоих картах».

И вот они шли, углубляясь в чащу, куда не ступала нога обычного туриста. Дженни несла портативный газоанализатор и рацию, ее планшет был надежно спрятан в рюкзаке. Бен шел впереди, его седая голова, похожая на покрытый мхом валун, была слегка наклонена, словно он прислушивался к чему-то.

– Земля встревожена, – сказал он наконец, не оборачиваясь. Его голос был низким и шершавым, как скрип старого дерева. – Птицы улетели с этой долины на прошлой неделе. Белки ушли. Даже насекомых нет. Тишина нехорошая.

Дженни кивнула, хотя для ее приборов эта тишина ничего не значила. Она доверяла данным, но сейчас готова была довериться и его интуиции. Локвуд учил ее, что наука и миф – две стороны одной медали, особенно в таком месте, как Йеллоустон.

Они вышли на небольшую поляну, окруженную чахлыми, пожелтевшими соснами. Земля здесь была неестественно теплой, даже сквозь подошвы ботинок Дженни чувствовала легкий, тревожащий жар. Воздух был неподвижен и густ.

И тут ее нос уловил нечто. Сначала едва заметное, затем все более явное. Сквозь привычный сернистый дух пробивался иной запах. Кислый, резкий, напоминающий одновременно уксусную эссенцию и раскаленный металл. Он резал обоняние, вызывая легкое першение в горле.

– Чувствуешь? – тихо спросил Бен, останавливаясь.

Дженни кивнула, уже доставая газоанализатор. – Да. Это не сера.

Она двинулась на запах, Бен следовал за ней, его лицо стало напряженным, маскообразным. Запах вел их к дальнему краю поляны, к зарослям низкого, пожухлого кустарника. И там, посреди ничем не примечательного участка земли, она ее увидела.

Трещина. Не широкая, не более чем с ладонь, но идеально прямая, словно ее прорезали по линейке острым ножом. Из нее, почти беззвучно, если не считать легкого, похожего на змеиное шипение, звука, вырывался столб пара. Он был не белым и клубящимся, как у обычных фумарол, а прозрачным, дрожащим, как воздух над раскаленным асфальтом. И этот едкий, кислотно-металлический запах исходил именно отсюда.

– Новая фумарола, – прошептала Дженни, ощущая, как сердце ее учащенно забилось. Она бросилась вперед, но Бен резко схватил ее за руку. Его хватка была железной.

– Стой, – его голос прозвучал как удар хлыста. – Не подходи.

Она посмотрела на него. Лицо старого индейца посерело, его глаза были прикованы к трещине с выражением не страха, а глубочайшего, почти физиологического отвращения и ужаса. Он медленно отступил на шаг, затем на другой, увлекая ее за собой.

– Что такое? – спросила она, потрясенная его реакцией.

Бен не сразу ответил. Он выпустил ее руку и поднес свою ладонь к трещине, но не близко, а на расстоянии, словно ощупывая невидимое поле. Затем он резко отдернул руку, словно обжегшись.

– Это не ее жар, – проговорил он, и его шепот был полон некоего древнего, передающегося из поколения в поколение отчаяния. – Это не огонь нашей матери. Это… иное. Чужое. Земля здесь больна. Эта рана… она не от огня из ее чрева. Она из другого места.

Дженни, дрожащими руками, навела газоанализатор на струю пара. Прибор запищал, замигал красными лампочками. Она смотрела на показания, не веря своим глазам. Концентрация сероводорода была минимальной. Вместо него анализатор показывал запредельные уровни хлористого водорода, следы фтороводорода и… пары неизвестных, тяжелых металлов с атомными весами, которые не должны были встречаться в поверхностных газовых выбросах в принципе. Это был химический состав, характерный не для гидротермальной системы, а для глубочайших магматических очагов, для тех слоев мантии, куда не должны были проникать поверхностные воды и откуда не должно было быть выхода.

Это был не просто пар. Это было дыхание из преисподней. Выдох самой мантии, поднимающийся на поверхность беспрепятственно, как по капилляру.

– Что ты имеешь в виду, «из другого места»? – спросила она, опуская анализатор и глядя на Бена, ища в его глазах ответ, который не могли дать приборы.

Бен медленно повернулся к ней. В его взгляде не было ничего от простого гида или суеверного дикаря. Это был взгляд хранителя, столкнувшегося с концом того, что он хранил.

– Есть истории, – начал он, и его слова падали в звенящую тишину поляны тяжелыми камнями. – Очень старые. Еще от Праотцов. Они говорили, что под огненными водами и дымящимися горами лежит не просто сердце Земли. Лежит нечто древнее. Не рожденное здесь. Пришедшее из-за звезд, когда мир был молодым и мягким. Оно упало с неба, ранило землю, и рана была так глубока, что сама Земля, чтобы залечить ее, окружила пришельца своим огнем, усыпила его, сделала его частью себя. Сделала его… Спящим Великаном.

Он указал на трещину.

– Это не его дыхание. Он дышит глубоко, ровно, как спящий зверь. Это… это его кровь. Кровь, которая сочится из старой, но не зажившей раны. Та рана, что была нанесена извне. И теперь… теперь что-то тронулось внутри. Шов разошелся. И то, что было запечатано, теперь просачивается наружу. Это не болезнь земли, доктор. Это болезнь в земле. Чужеродная, как ржавчина на лезвии.

Дженни слушала, и ее разум, воспитанный на строгих законах физики, отчаянно сопротивлялся. Палеоконтакт? Внеземная жизнь? Это была ересь, фантастика. Но она смотрела на данные газоанализатора, на эту зловещую, прямую как луч трещину, на лицо Бена, искаженное первобытным ужасом, и вспоминала график Локвуда, его безумные записи о «снах» Великана. И ее собственная модель деформирующегося резервуара «Старого Служаки» вдруг обрела новое, ужасающее измерение.

Что, если Локвуд и Бен, каждый на своем языке, говорят об одном и том же? Что, если Йеллоустон – это не просто супервулкан? Что, если это гигантская геологическая тюрьма? Или, что еще страшнее, кокон? И происходящее сейчас – не подготовка к извержению, а нечто иное? Не пробуждение, а… метаморфоза?

Она снова посмотрела на струю пара. Теперь она видела в ней не просто аномалию, а симптом. Симптом того, что барьер между тем, что внутри, и тем, что снаружи, становится проницаемым. «Проект „Тишина“», – подумала она с леденящим душу прозрением. – А если они не разбудили его? Если они пробурили скважину и проткнули этот кокон? Выпустили на волю не просто магму, а нечто, что было в ней запечатано?

– Мы должны уйти, – сказал Бен, и в его голосе не было места для возражений. – Это место осквернено. Воздух здесь ядовит не только для тела.

Дженни кивнула, чувствуя, как тяжесть происшедшего давит на нее, словно физическая гиря. Она сделала несколько снимков трещины, взяла последние пробы пара в специальные контейнеры. Каждое движение было автоматическим, сквозь нарастающую панику.

На обратном пути они молчали. Лес, прежде казавшийся просто тихим, теперь ощущался враждебным и вымершим. Каждое дерево выглядело как иссохший труп, каждая тень таила в себе невидимую угрозу. Дженни понимала, что перешла некую грань. Она больше не просто изучала вулкан. Она столкнулась с чем-то, что лежало за гранью вулканизма. Ее инструменты были бессильны измерить это, ее язык – описать.

Бен шел впереди, его спина была прямой, но плечи ссутулились под невидимой тяжестью. Он был хранителем, который только что увидел, как стены его святилища покрываются неизлечимой плесенью, идущей из самых основ.

Когда они вышли к окраине парка, где ее ждала служебная машина, Бен обернулся.

– Твой старый учитель, Локвуд… он чувствовал это. Он слышал, как оно шевелится во сне. А теперь оно открыло глаза. И первый его взгляд – это та рана, что мы видели. Ты ищешь «Тишина», женщина-ученый. Но будь осторожна. Иногда Тишина – это не место, где что-то рождается. Иногда это гробница, которую вскрыли. И мертвое, что лежало в ней, никогда не было мертвым по-настоящему.

Он развернулся и ушел, растворившись в сумерках, как дух леса, отступающий перед наступлением чумы.

Дженни осталась одна, сжимая в кармане контейнеры с пробами «крови Великана». Она смотрела на темнеющее небо, на первые, холодные звезды. И ей казалось, что они смотрят на нее с безразличием, с которым взирают на муравейник, в котором началась странная, непонятная суета перед тем, как его затопит дождь или раздавит сапог. Она нашла рану. Но была ли у нее возможность, и главное, право, ее лечить? Или они все были лишь микробами на коже гиганта, который начал меняться, и чья новая, ужасающая жизнь не оставляла места для старой?

Глава 5

Визит-центр в Йеллоустоне был храмом другого бога – бога Доступности, Безопасности и Контролируемого Восхищения. Здесь, под высокими сводами, украшенными впечатляющими фотографиями извергающихся гейзеров и панорамными видами на Гранд-Каньон в Йеллоустоне, царила атмосфера прирученного чуда. Информационные стойки, интерактивные дисплеи, сувенирные лавки с плюшевыми бизонами – все было предназначено для того, чтобы упаковать дикий, необузданный хаос планеты в удобоваримые, развлекательные порции. Воздух был густ от запаха кофе, дерева и солнцезащитного крема, а за огромными панорамными окнами простирался тот самый ландшафт, который внутри центра казался не более чем гигантской, искусно сделанной диорамой.

Именно здесь, в задней комнате, запертой на ключ и заваленной коробками с вышедшими из моды брошюрами, обитал Мартин. Его официальная должность звучала как «специалист по ИТ-поддержке и базе данных», что на практике означало роль цифрового дворника, подметающего бесконечные потоки информации: данные о продаже билетов, логи серверов, показания с датчиков, которые автоматически выгружались в общие, отполированные до блеска отчеты.

Но у Мартина была тайная жизнь.

Дженни пришла сюда почти что отчаявшись. Пробы, взятые у «раны» в лесу, были отправлены в лабораторию с высшим приоритетом, но ответа все не было. Ее собственный анализ, проведенный втихаря на служебном компьютере, лишь подтверждал чудовищную аномалию, но не объяснял ее. Ей не хватало масштаба. Ей нужен был кто-то, кто мог бы увидеть не отдельное дерево, а весь лес. Кто-то, кто думал бы данными, как она думала породами и магмой.

Ее навела на след одна из младших сотрудниц, пожаловавшаяся за кофе на «того чудака с бэк-офиса», который вечно говорит о «заговоре данных» и пытается заставить всех проверить какие-то «смещения». Дженни, как нюхом, учуяла в этом не просто паранойю.

Она нашла его убежище, постучав в неприметную дверь с табличкой «Технический персонал». В ответ раздалось недовольное ворчание. Она вошла.

Комната напоминала логово. Горы коробок служили стенами, образуя лабиринт. В центре, на единственном свободном столе, горели мониторы – не два или три, а целых восемь, расположенных в шахматном порядке. Они отбрасывали на сидящую в кресле фигуру призрачное, многоцветное сияние. Воздух был насыщен запахом озона от перегретого железа и пыли, которую не брали никакие уборщицы.

Мартин был худым, болезненно бледным человеком лет тридцати, с вьющимися, неопрятными волосами и глазами, которые слишком часто и слишком быстро двигались, словно постоянно сканируя окружающую реальность на предмет угроз. Он носил потертую футболку с какой-то стершейся надписью на мертвом языке программирования и наушники, которые сейчас были сдвинуты на шею, откуда доносилось едва слышимое шипение белого шума.

– Я занят, – бросил он, не глядя на нее, его пальцы порхали по клавиатуре, вызывая на экраны водопады цифр и схем.

– Меня зовут Дженнифер Бромли. Я вулканолог, – представилась она, оставляя дверь приоткрытой. – Мне сказали, что вы… разбираетесь в данных.

– Данные врут, – отрезал Мартин, наконец-то бросив на нее быстрый, оценивающий взгляд. – Все они. Особенно те, что выглядят правдивее всего. Система создана для того, чтобы фильтровать, сглаживать и скрывать. Она создает удобную для потребления иллюзию стабильности.

Его слова попали точно в цель. Дженни почувствовала, как в груди загорается искра надежды.

– А что, если я скажу, что ищу не иллюзию, а то, что за ней скрывается? – осторожно спросила она, делая шаг вперед. – Что, если я скажу, что вижу сбои в ритуале? Аномалии, которые не должны существовать?

Пальцы Мартина замерли над клавиатурой. Он медленно повернулся к ней, и в его глазах вспыхнул странный огонек – смесь паранойи и интеллектуального голода.

– Сбои в ритуале, – повторил он задумчиво. – Нравится мне это выражение. Конкретизируйте.

Дженни, недолго думая, вытащила из портфеля распечатанную копию графика Локвуда и свои собственные модели деформации резервуара «Старого Служаки». Она положила их перед ним на стол, поверх клавиатуры.

Мартин нахмурился, изучая линии. Его взгляд стал острым, профессиональным.

– Старые аналоговые данные… и современная симуляция. И то, и другое указывает на экспоненциальный рост некой величины «Тета». Интересно. Очень интересно. – Он поднял на нее глаза. – А что насчет полевых данных? Прямо сейчас?

– Есть странные выбросы газов. Новые фумаролы. Изменения в химическом составе, – сказала Дженни. – Но это все локально. Мне не хватает общей картины. Мне кажется, что все это связано, но я не могу доказать это с помощью стандартных инструментов. Они… не видят этого.

– Потому что они не предназначены для этого, – с торжеством в голосе сказал Мартин. Он откатился на своем кресле к другой стойке с серверами, с которых свисали десятки разноцветных проводов. – Официальные системы мониторинга – это как слух, настроенный на определенную частоту. Они слышат крики, но пропускают шепот. А самое важное всегда говорится шепотом.

Он с энергией фанатика начал нажимать какие-то кнопки. Загудели вентиляторы, мониторы вспыхнули новыми, еще более сложными визуализациями.

– Я не доверял их системам, – продолжал он, не отрываясь от экранов. – Поэтому я построил свою. Незаметно. Используя избыточные мощности и… заимствованные… учетные записи. Я собрал все. Каждый чих каждого датчика в этом парке за последние пять лет. Сейсмографы, GPS-станции, газоанализаторы, датчики температуры воды и воздуха, даже данные о поведении животных с камер наблюдения. Все.

Он с гордостью указал на центральный монитор, где пульсировала сложная, трехмерная модель всей Йеллоустонской кальдеры, усеянная тысячами светящихся точек – датчиков.

– Я скормил все это одному алгоритму. Нейросети, которую я сам и написал. Я назвал ее «Смотритель». – Он произнес это имя с почти отеческой нежностью. – Она страж. Она охраняет ворота в мир настоящих данных. И она учится. Ищет паттерны, корреляции, аномалии, которые не видит никто другой.

Дженни смотрела на эту бурлящую цифровую вселенную с благоговейным трепетом. Это было именно то, чего ей не хватало. Цифровой аналог интуиции Бена «Ворона».

– И? – спросила она, затаив дыхание. – Что она видит?

– Шепот, – ответил Мартин, и его лицо снова стало серьезным. – Долгое время это был только шепот. Легкие искажения, случайные шумы на периферии. Но в последние сорок восемь часов… шепот стал громче.

Его пальцы затанцевали по клавиатуре. На одном из экранов появилась карта кальдеры с сеткой из двадцати двух точек – станций GPS, отслеживающих малейшие движения земной коры.

– Стандартные системы отслеживают смещения по осям X, Y и Z по отдельности, – объяснял он. – Ищут резкие скачки, обвалы. Они видят деревья, но не лес. «Смотритель» же смотрит на танец. На согласованность.

Он запустил анимацию. На карте точки начали двигаться. Сначала хаотично, каждая в своем направлении, как и положено в сложной геологической системе. Но затем, примерно с отметки «-72 часа», их движение начало синхронизироваться. Они не прыгали, не дергались. Они медленно, почти незаметно, начали смещаться. Все. В одном направлении. К центру кальдеры.

Дженни смотрела, не веря своим глазам. Это было невозможно. Земная кора – не однородный блин. Она состоит из разных пластов, блоков, разломов. Они не могут двигаться как единое целое. Это противоречило всем законам геомеханики.

Анимация остановилась на текущем моменте. Мартин обвел курсором все двадцать две точки.

– Среднее смещение, – произнес он торжественно и мрачно, – пять сантиметров. Плюс-минус два миллиметра. Согласованность – девяносто восемь процентов. Это не статистическая погрешность. Это не тектоническое движение. Это…