Скорая в стиле tresh

Скорая в стиле tresh

Алекс К. Уиллис

© Алекс К. Уиллис, 2025

ISBN 978-5-0068-3835-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение: «Порог»

У каждого города есть своя анатомия. Есть парадные артерии – проспекты, наполненные светом и жизнью. Есть крепкие мускулы – заводы и бизнес-центры. Есть здоровые, дышащие легкие – парки. А есть – подкожный слой. Где пульсирует другая жизнь. Там, в шрамах переулков, в родинках подворотен, в опухолях заброшек, зреют иные законы бытия.

Скорая помощь – это единственная служба, которая имеет право пересекать все границы. Она вскрывает город, как хирург – тело. Она заходит в дома, куда не ступала нога социального работника, в подвалы, куда боится спускаться полиция. Она – аварийный шлюз между миром дневной логики и ночным хаосом.

Но что, если сам этот шлюз проржавел? Что, если те, кто призваны лечить, становятся переносчиками? Не вируса, не бактерии. А чего-то древнего, бесформенного и голодного, что ждало своего часа в трещинах реальности.

Это – истории не о спасении. Это – протоколы заражения. Хроники молодого врача по имени Маким, который вышел на смену, чтобы найти частичку души своей умершей матери, а вместо этого стал свидетелем конечной стадии агонии самого мироздания.

Его «скорая» – не машина помощи. Это катафалк, везущий нас на последнюю диагностику. Пристегните ремни. Вам стало плохо? Это нормально. Скоро будет еще хуже.

Предыстория: «Обычный герой»

Максим не мечтал быть врачом с детства. Не было вдохновляющей истории о спасенной бабушке или восторга от игрушечного стетоскопа. Его путь был путем человека, отчаянно ищущего точку опоры в рушащемся мире.

Его отец, водитель грузовика, пропадал в рейсах. Мать, медсестра в той же самой подстанции скорой, на которой теперь работал Максим, сутками не вылезала из смен. Домом маленькому Максиму был пустой квартирный лабиринт, где он сам себе готовил ужин и сам делал домашнее задание. Единственным якорем, единственным местом, где пахло жизнью, а не одиночеством, была подстанция скорой помощи, куда он иногда забегал к матери между школой и домом.

Он любил тот запах. Резкий спирт, сладковатый эфир, лекарства. Он видел уставшие, но твердые лица врачей и фельдшеров. Они были для него супергероями в потертых халатах. Они не летали и не стреляли лазерами из глаз – они возвращали людям пульс. Они входили в самые темные квартиры и выносили из них жизнь. Для мальчика, который боялся темноты в собственной пустой квартире, это было настоящим волшебством.

Он поступил в медуниверситет не по зову сердца, а по зову памяти. По памяти о том тепле, которое он чувствовал, сидя на скамейке в диспетчерской и слушая, как мать спокойным голосом утешает плачущего в трубку человека.

Ординатура в травматологии стала для него шоком. Это была уже не романтика подстанции, а холодный, безжалостный конвейер человеческой боли. Переломы, ожоги, рваные раны. Но и здесь он нашел свою нишу. Ему нравилась логика. Алгоритм. Осмотр, диагностика, лечение- всё это как сложная игра, где на кону стоит человеческая судьба.

А потом умерла его мать. Банально, нелепо – ОРВИ, перенесенная на ногах, осложнение на миокард. Острая сердечная недостаточность. Ее собственная скорая примчалась на вызов к ней самой, но было поздно.

После похорон, в той самой пустой квартире, которая теперь казалась еще больше и безмолвнее, Максим нашел ее старый, истрепанный диплом. И понял, что единственное место, где он еще может чувствовать ее присутствие, – это та самая подстанция. Запах спирта и эфира. Скрежет рации. Звук сирен, уносящихся в ночь.

Он написал заявление о приеме на скорую. Все отговаривали. «С ума сошел? С травматологии на скорую? Это шаг назад!», «Там тебя сожрут, салага!», «Гляди на нас – мы ходячие руины. Хочешь стать таким же?».

Но Макс был непреклонен. Он думал, что идет спасать людей, как те герои из его детства. Он думал, что найдет там часть души своей матери.

Он ошибался.

Он не нашел там ни героизма, ни света. Он нашел Виктора, своего напарника-циника, который запивает кофе коньяком, чтобы не сойти с ума. Он нашел бесконечный поток человеческого отчаяния, глупости и жестокости. Он нашел систему, которая перемалывает врачей в фарш.

А потом пришли Они. Те самые вызовы. Не про людей. Не про болезни. Не про логику и алгоритмы.

И теперь, глядя в заплывшее от недосыпа лицо в зеркале «Газели», он понимает страшную правду. Он пришел сюда, чтобы найти мать. А нашел лишь бесконечную, голодную Тьму, которая смотрит на него из глаз его пациентов. И самое ужасное, что он начинает привыкать. И иногда, в самые темные ночи, ему кажется, что шепот из морга или скрежет из лифта звучат… почти убаюкивающе. Почти как дома.

#1: «Тихий вызов»

Дождь барабанил по крыше «Газели», отсчитывая секунды в этой ночной вечности. Макс, второй день как приступил к работе, смотрел в запотевшее стекло. Напарник, бывалый фельдшер Виктор, дремал, положив голову на руль.

Вызов пришел в три ночи. «Ул. Садовая, 13, кв. 7. Пожилой мужчина, жалуется на одышку». Банально. Сердечник. Стандартный набор: нитроглицерин, аспирин, ЭКГ.

Подъезд пах сыростью, мочой и надеждой, которую здесь давно похоронили. Дверь в седьмой квартире была приоткрыта. Вошли.

– Скорая! Вызывали? – крикнул Максим.

В ответ – тишина. Гробовая, неестественная. Воздух был густым и сладковатым, с примесью чего-то кислого, как от испорченного мяса.

В гостиной, в кресле у телевизора, сидел старик. Очень бледный. Он улыбался. Широко, до ушей, обнажая идеально ровные, слишком белые зубы. Не стариковские.

– Дышать… тяжело… – просипел он, и улыбка не дрогнула.

Максим подошел, нащупывая пульс. Кожа была холодной и влажной, как у слизняка. Пульса не было. Вообще. Ни на сонной, ни на лучевой.

– Виктор, у него нет пульса, – обернулся Макс.

Но Виктор стоял у двери, бледный, с расширенными зрачками, и медленно, почти незаметно, качал головой: «Молчи. Уходи».

Старик повернул голову. Раздался тихий, костный хруст.

– Слушайте… – прошептал он.

Максим замер. Откуда-то из глубины квартиры донесся слабый, надрывный звук. Чей-то хрип. Чье-то бормотание. Пение? Нет. Это было похоже на чтение молитвы на неизвестном языке, полное шипящих и щелкающих звуков.

– Кто это? – спросил Макс, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Внучка… – улыбка старика стала еще шире. – Она… молится за меня. Хочешь посмотреть?

Из дальней комнаты выполз клуб густого, черного дыма. Он стелился по полу, обтекая ножки мебели. И в этом дыму что-то шевелилось. Что-то низкое, на четвереньках.

Виктор резко рванул Макса за рукав.

– Бежим отсюда.

Они вылетели из квартиры, не оглядываясь. Макс, задыхаясь, прислонился к стене в подъезде. Сердце колотилось о ребра, как птица в клетке.

– Что это было, Виктор?!

– Тихий вызов. Примерно раз в семь лет приходит. Никто не верит. Там никого нет. Ни старика, ни внучки. Там только… это. Я слышал байки про него, думал враньё. Лучше просто уйти.

– А что в отчете писать?

– Ложный вызов. И не говори ни кому, что видел, а то в психушку загремишь.

В отчете Максим написал «ложный вызов, никто не открыл дверь».

Он больше не спрашивал. Но иногда, в самые тихие ночи, ему кажется, что он слышит из рации тихое шипение и детский шепот, читающий ту самую молитву.

#2: «Монолог из лифта»

Их вызвали в новостройку на окраине. Молодой парень застрял в лифте. Паника, сердце колотится.

Лифт замер между четвертым и пятым этажами. Техников еще не было. Максим и Виктор спустились в шахту, поднялись на крышу кабины. Люк был приоткрыт.

– Дружище, как ты там? – крикнул Виктор, светя фонариком в щель.

В ответ раздался истеричный, срывающийся смех.

– О, доктор! Наконец-то! Я тут… я тут думал.

Голос был хриплым, но молодым.

– О чем думал? – спросил Макс, готовя успокоительное.

– О том, что тело – это просто мясо. Кости, сухожилия, кровь. А что внутри? Пустота. Или… не пустота?

Макс посветил своим фонариком вниз. Он увидел часть лица – дико улыбающийся рот, безумный глаз.

– Я тут посидел, подумал… и понял, что мое мясо мне надоело. Оно тесное. Душное.

Раздался влажный, рвущий звук. Как будто рвут толстую ткань.

– Вот, смотри! – что-то темное и теплое брызнуло на лицо Максима. Это была кровь. – Ребро! Интересная штука! Держи!

Из люка вывалился окровавленный обломок ребра. Макс отшатнулся.

– А это что? – продолжал голос из лифта, теперь уже булькающий. – Кишки… такие скользкие… как серпантин!

Что-то длинное и синеватое шлепнулось на пол лифта.

Виктор еле сдерживал приступ тошноты, прислонившись к стене. Максим стоял в ступоре, не в силах отвести глаз от люка.

– Доктор… – прошептал голос уже прямо у его уха, хотя физически человек был внизу. – Хочешь, я и тебе помогу? Помогу выйти из твоего мяса? Это так… освобождает.

Сверху, наконец, донесся голос техников. Лифт дернулся. Когда его вскрыли, там было месиво. Человек-оркестр, дирижирующий собственной бойней. И на стене, выведенная кровью фраза:

«ПОСМОТРИ ВНУТРЬ СЕБЯ. Я ТАМ.»

#3: «Белая горячка»

Вызов: «Мужчина, 40 лет, алкогольный психоз, представляет опасность». Адрес – частный дом в пригороде.

Дом стоял особняком, окна были забиты фанерой. Внутри пахло перегаром, потом и страхом. Мужчина, худой, с трясущимися руками, сидел на кухне за столом, уставленным пустыми бутылками. Он смотрел на Максима пустыми, стеклянными глазами.

– Они пришли, – просипел он. – С червяками. Опять.

– Кто? – осторожно спросил Макс, готовя шприц с реланиумом.

– Тени. Из углов. Они шепчут. Говорят, что я… вкусный.

Вдруг он резко вскочил.

– Вон! Вон один! В углу!

Максим машинально посмотрел в темный угол. Там ничего не было. Только пыль.

– Я его! Сейчас я его! – мужчина схватил со стола грязный кухонный нож и с ревом бросился в угол.

– Нет! Остановитесь! – крикнул Макс.

Но было поздно. Мужчина начал наносить удары в пустоту. Но это не были удары в пустоту. Он водил лезвием по воздуху с такой яростью, с такой точностью, будто резал реальную плоть. И воздух… отвечал.

Из невидимой раны хлынула струя темной, почти черной жидкости. Она брызнула на стену, на пол, на лицо и руки мужчины. Он смеялся, режа невидимого червя.

– Видишь? Видишь? Я же сказал!

Макс застыл в ужасе. Он видел. Видел, как из пустоты хлещет кровь. Видел, как на полу, в луже этой жижи, зашевелилось что-то белое, червеобразное. Оно было слепым, с клювообразным ртом.

Мужчина, истекая кровью из реальных порезов на руках, повернулся к нему.

– Доктор… они теперь на тебя смотрят.

Макс почувствовал, как по его шее ползет невидимая слизкая лапа. Он выскочил из дома, давясь криком. Виктор, куривший у машины, увидел его лицо и все понял без слов.

Они уехали. В карте вызова Максим написал: «Пациент доставлен в психдиспансер». Это была ложь. Они никого не забрали. Они просто сбежали.

Иногда, когда Максим заходит в темную палату или в пустой процедурный кабинет, ему кажется, что из угла на него смотрит чья-то голодная тень. И он слышит тихий, влажный шепот: «Ты… вкусный».

#4: «Зеркальный больной»

Вызов поступил в пять утра. «Девушка, 20 лет, острое тревожное расстройство, паническая атака». Элитный жилой комплекс, вид из окон на всю спящую городскую панораму.

Дверь открыла бледная, трясущаяся девушка в дорогом халате. Глаза – два испуганных оленя перед фарами.

– Он в ванной, – прошептала она, сжимая виски пальцами. – Он не выходит уже три часа.

– Кто? – уточнил Максим, уже предчувствуя недоброе.

– Мой муж. Он… разбил зеркало.

Ванная комната была заперта. Из-за двери доносилось равномерное, монотонное шуршание. Как будто кто-то перебирал осколки стекла.

– Алексей, это скорая! Откройте! – крикнул Виктор.

Шуршание прекратилось.

Тишина.

Потом тихий, спокойный голос:

– Я не Алексей. Я – его отражение. И мне надоело быть копией.

Дверь медленно отворилась. В проеме стоял мужчина. Красивый, ухоженный. Он был абсолютно голым. И абсолютно целым. Ни единой царапины. Но его движения были… неестественными, а рывками, как у марионетки. Он повернул голову на девяносто градусов, не двигая плечами, и уставился на них пустыми глазами, в которых не было ни капли света.

– Настоящий Алексей лежит там, – он мотнул головой в сторону ванны.

Макс заглянул внутрь. И его вырвало прямо на плитку.

В пустой ванне лежала груда окровавленного мяса. Но не просто мяса. Это была точная, анатомическая копия мужчины, стоявшего в дверях. С него, словно шкуру, сняли кожу, аккуратно отделили мускулы от костей, оставив лишь один сплошной, кровавый рельеф. Глаза на этом «макете» были живыми и смотрели на Макса с немым ужасом.

– Видишь? – сказал «отражение», подходя к Максу вплотную. Его кожа была холодной, как стекло. – Он был несовершенен. Кривой нос, шрам от аппендицита, родинка на плече. Я исправил это. Я стал идеальным оригиналом.

Он протянул руку, чтобы дотронуться до лица Максима. Его пальцы были неестественно длинными и острыми на концах.

– Хочешь, я и тебя сделаю идеальным? Без морщин. Без шрамов. Без души.

Виктор, бледный как смерть, вытащил из аптечки шприц-тюбик с адреналином и, не целясь, ткнул им в шею «отражения». Тот засмеялся – сухим, стеклянным смехом.

– Не поможет. У теней нет сердца.

Они отступили, захлопнув дверь ванной. Девушка уже не плакала. Она сидела на полу в позе эмбриона и беззвучно раскачивалась, глядя в стену.

В карте Максим написал: «Пациент скончался до приезда бригады. Констатирована биологическая смерть». Он не соврал. Просто не уточнил, что смерть была у одного, а жизнь продолжилась у другого.

После тяжелой смены Макс пошел в душ. От конденсата запотело старое зеркало над раковиной. Он умылся и, чтобы стереть влагу, провел по стеклу рукой.

Его отражение не шелохнулось. Оно стояло и смотрело на него усталыми, потухшими глазами. Потом подняло руку и медленно постучало указательным пальцем по стеклу изнутри. Тук. Тук. Тук.

Макс отпрянул. Отражение улыбнулось. Улыбкой человека, который устал быть тенью. Оно поднесло палец к губам в жесте «тише», а потом указало на него. Потом на себя. И провело пальцем по горлу.

Оно хочет поменяться местами. Оно устало быть отражением. Оно хочет выйти. И оно нашло слабину. Оно нашло того, кто уже настолько устал, что, возможно, не будет сопротивляться.

Теперь он боится смотреть в зеркала. Вдруг его отражение моргнет не в такт. А по ночам в душевой кто-то тихо стучит в запертую дверь.

#5: «Колыбельная из морга»

Их перехватили по рации. Срочный вызов в городской морг. «Медицинский персонал, состояние неадекватное».

Дежурный патологоанатом, пожилой, видавший виды мужчина по имени Аркадий Петрович, встретил их у входа. Его трясло.

– Она не дает работать, – бормотал он, закуривая дрожащими руками очередную сигарету. – Поет… все время поет.

– Кто? – спросил Виктор, уже привычно вздыхая.

– Труп. Женщина. Поступила вчера. ДТП. Вскрытие не проводил – ждал родственников для опознания.

Они спустились в подвальное помещение, в холодильную. Воздух был густым и мерзлым, пах формалином и смертью. И сквозь этот гробовый звон в ушах Макс различил тихий, мелодичный напев. Женский голос. Он пел старую колыбельную.

– «Спи, моя радость, усни…» – донеслось из-за ряда железных ящиков.

Максим медленно подошел к одному из них, откуда доносился звук. Номер на табличке совпадал с тем, что назвал патологоанатом. Он потянул за ручку, и массивный ящик с глухим скрежетом выехал.

На холодном металлическом лотке лежала женщина. Лицо было разбито в кашу, одна рука неестественно вывернута. Но ее грудная клетка… она ритмично поднималась и опускалась. Легкие, не имеющие связи с мозгом, работали.

И она пела. Ее разбитые губы шевелились, выпуская в морозный воздух облачко пара и ту самую ужасающую колыбельную.

– «В доме погасли огни… птицы умолкли в саду…»

Она повернула свою размозженную голову. Веки приоткрылись, обнажив молочно-белые, слепые глаза. Они смотрели прямо на Макса.

Пение смолкло.

– Маленький… – прошептала она своим мертвым ртом. – Ты тоже устал? Хочешь, я тебе спою? Навеки усыплю?

Ее рука, та, что была цела, резко дернулась и схватила Макса за запястье. Хватка была железной, обжигающе холодной. Он закричал, пытаясь вырваться. Кости хрустели под давлением.

Виктор и патологоанатом бросились на помощь. Втроем они еле оторвали эти окоченевшие пальцы. Когда они выбегали из морга, сзади все еще доносилось пение, теперь уже громкое, настойчивое, полное не материнской нежности, а древней, загробной тоски.

#6: «Тактильный контакт»

Вызов: «Мальчик, 8 лет, высокая температура, бред». Обычная хрущевка.

Мать, заплаканная, ввела их в детскую. На кровати, завешанной мокрыми простынями для снижения жара, лежал мальчик. Он был красным от температуры и весь мокрый от пота. Он что-то бормотал, глядя в потолок.

– Он говорит с кем-то, – рыдая, сказала мать. – С самого утра. Называет его «Мой Друг».

Максим присел на корточки рядом, чтобы послушать легкие. Мальчик повернул к нему горящий лихорадочным блеском взгляд.

– Доктор, – прошептал он. – Не буди его. Он спит у меня под кожей.

Макс отшатнулся. Виктор, стоявший сзади, тяжело вздохнул:

– Галлюцинации. Высокая температура. Стандартно.

Но Максим присмотрелся. Кожа на руке мальчика, на внутренней стороне предплечья, шевельнулась. Не от мурашек. Она приподнялась, как ткань, и под ней угадывалось что-то продолговатое, червеобразное. Потом она снова опала.

– Он пришел ко мне, потому что я одинокий, – продолжал мальчик. – Он сказал, что будет моим лучшим другом. Навсегда.

Вдруг мальчик сел на кровати. Его лицо исказила не детская, а жуткая и хитрая улыбка.

– А вы, доктор, одиноки? – спросил он тем же голосом, но с чужой, грубой интонацией. – Хотите, я познакомлю вас с моим Другом? Ему нужно новое жилище.

Он протянул руку, чтобы дотронуться до Максима. И в этот момент кожа на всей его руке зашевелилась, как кишащий муравейник. Под ней пульсировали, двигались десятки невидимых существ.

Макс отпрыгнул, ударившись спиной о стену. Он смотрел, как под кожей мальчика бегают волны, как что-то выпирает и прячется, рисуя ужасающие узоры.

– Уходите! – закричала мать, бросаясь к сыну. – Уходите все!

Они уехали. Через два дня Максим проверил карту – вызов был закрыт с диагнозом «розеола». Ребенок выздоровел.

Но однажды ночью Макс проснулся от странного ощущения. На его собственном предплечье, прямо под кожей, что-то шевельнулось. Один раз. Словно икнуло. Он включил свет – ничего. Гладкая кожа.

Но с тех пор он постоянно чувствует легкий, едва уловимый зуд. И иногда ему кажется, что в тишине, если очень внимательно прислушаться, он слышит тихий, довольный шепот где-то глубоко внутри собственного тела: «Друг…»

#7: «Нулевой пациент»

Сначала это было похоже на обычный вызов на массовую драку. «Заводская улица, складской район. Групповое столкновение». Но уже по пути рация трещала нестандартными кодами и обрывками панических фраз: «…неадекватная агрессия…», «…не реагируют на замечания…», «…кусаются, черт возьми, кусаются!»

Когда их «Газель» влетела на территорию промышленного склада, картина была сюрреалистичной. Несколько полицейских машин, две кареты скорой, и… хаос. Люди в рабочей спецовке с нечеловеческой силой кидались на всех подряд. Они не кричали. Они рычали. Низко, гортанно, как звери.