Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Михаил Ланцов

Хозяин дубравы

Том 4. Повелитель корней

Пролог

171, просинец (январь), 17

За окном подвывал морозный ветерок, гоняя сухие снежинки.

Берослав же молча сидел и смотрел на Гатаса – сына Сусага, который приходился двоюродным братом жене. Его только-только привезли на легком катамаране, которые зимой выступали в роли буеров. Из-за чего вид он имел весьма неважный – с непривычки таких поездок.

Очень.

Совсем.

Но главное – он привез такую «славную» новость, что не пересказать…

Минуло два года, как его, Берослава, провозгласили князем. И каждый день с тех пор он думал о том, что завтра в поход, завтра война… Однако ничего дурного не происходило. Даже набеги прекратились после коронации, если, конечно, тот странный ритуал возле дуба так можно назвать.

Ситуация складывалась хорошо.

В 168 году языги, прижатые римлянами к реке недалеко от Виминациума, бросили обоз с награбленным и налегке ушли за Дунай, направившись через земли квадов в свои степи. Разумеется, не отказывая себе в удовольствии пограбить.

Почему грабили?

Потому что могли.

Квады тоже в 168 году отошли за Дунай, спасаясь от Марка Аврелия, однако очень скоро вернулись на римские земли и начали разбойничать малыми отрядами. Потому и не сумели вовремя отреагировать на выходку вчерашних союзников, что теперь разоряли уже их дома.

Весной 169 года по молодой траве языги наконец достигли верховий реки Тирас, то есть Днестра. И вступили в переговоры с гётами о союзе против роксоланов. Но что-то пошло не так. То ли гёты уже знали о предательстве языгами квадов, то ли степняки не согласились отдать часть своих кочевий под заселение… Так или иначе – началась потасовка. Прямо на встрече. А потом и война.

Иными словами, для Рима, Берослава и роксоланов ситуация складывалась идеально. Просто сиди, кушай попкорн и наблюдай за тем, как твои враги режут друг друга. Но летом 170 года случилась беда. Сильно потрепанные языги, зажатые между гётами, квадами и карпами, попросились под руку раса[1] роксоланов. А этот дурачок возьми и согласись.

Ох! Как тогда нервничал Берослав! Как переживал!

Ведь это мелочная жадность могла втянуть их всех в тяжелую, а главное – совершенно никому не нужную войну. Но обошлось. Все как-то само собой затихло и заглохло. Как тогда казалось…

– Повтори еще раз, что там случилось.

– Гёты и квады после сбора урожая начали созывать войско и готовиться к походу, – произнес Гатас. – Наш рас, упреждая нападение, собрал свои дружины и выступил к закатным пределам. Уже по снегу.

– И что с ним случилось?

– Никто не знает. Мой отец погиб. Я сам чудом ушел, подобрав у верхнего брода[2] около сотни всадников. Больше никто не вырвался…

– Там была засада?

– Да. Наш рас увидел врагов, что выстроились на пологом берегу за небольшой рекой. И мы пошли в атаку. Прямо на них – через лед. Река нам хорошо знакомая. Даже я там бывал. Она зимой добро перемерзала, а тут хрупнула сразу много где. Когда же мы завязли в реке, в лоб нам ударила германская пехота, начав забрасывать копьями, а в спину – вышедшая из-за балки их знать. Конная.

– М-да.

– Я спасся только из-за того, что замешкался и завяз в сугробе, а потому сразу не залетел вместе с отцом туда, в реку. Иначе бы и я пал…

– Что с ордами правобережья?

– Их режут.

– Просто режут?

– Да. Просто режут. Там ведь орды языгов старые. И им не простили ни ухода с войны, ни разграбления квадов…

Берослав закрыл глаза и потер переносицу.

Ему было вполне очевидно, что за этим маневром квадов и гётов стоял Марк Аврелий. Это вполне сочеталось с его жестом по передаче такого количества броней роксоланам. Просто так, что ли? А вот мог ли он себе представить, что рас так глупо подставится? Это вопрос…

– Грустно. Печально. А что ты хочешь от меня? – после новой затяжной паузы поинтересовался князь.

– Гёты и квады идут дальше. До меня дошли слухи, что они по весне пойдут на левый берег Днепра. Ты присягал на верность расу, который, вероятно, погиб. Так что клятва тебя более не связывает, и тебе незачем идти туда. Но… мать сказала, что ни гётам, ни квадам твоя торговля с ромеями не придется по душе. И не в твоих интересах отказывать нам в помощи.

– Она считает, что германцы ее прервут?

– Да, если возьмут в свои руки броды и пороги. Потому к тебе она меня и отправила.

– А что другие роксоланы?

– Там всюду раздрай. Я самый старший из выживших наследников бэгов. А матери не могут договориться – каждая тянет на себя. Если гёты с квадами переправятся… – произнес он и многозначительно замолчал.

– Сколько их придет, этих германцев?

– Не могу сказать.

– Что говорил отец? Может, рас о том сказывал?

– Да все над ними насмехались. Дескать, пешие в степь вышли…

Берослав вновь замолчал, задумавшись.

Точной численности гётов и квадов он не знал. Но, используя свой прием с опросом, сумел через ромеев очень приблизительно оценить их «поголовье». У него получилось где-то в диапазоне от тридцати до шестидесяти тысяч семей. И как следствие, мужчин в возрасте старше инициации, которые могут в случае тотальной мобилизации выйти в племенное ополчение.

Много.

Просто безумно много для его сил.

Одно радовало – склока. Все, что он знал о гётах и квадах, говорило об их расколе на множество самых разнообразных конгломератов.

Впрочем, всех «под ружье» эти германцы могли поставить разом только в случае вторжения внешних сил. И то если им промеж себя удастся договориться. А так в поход вряд ли выступит больше половины. Скорее даже трети.

Исходя из описания битвы, данного Гатасом, выходило, что в ней участвовало не очень много людей. Стена щитов в две-три тысячи общинников да дружины знати, быть может, и не всей. Совокупно до четырех-пяти тысяч. Уже терпимо. Хотя, конечно, излишний оптимизм в таких делах всегда ведет в могилу, и расслабляться не стоит…

– Ты знаешь, куда они придут? – тихо спросил Берослав.

– К верхнему броду.

– Почему?

– А куда еще? Ниже по течению только по самой жаре брод, да и пешему там неудобно. Дальше, ближе к морю они не пойдут, опасаясь столкнуться с ромеями и боспорцами. Да и скифы Тавриды могут причинить бед…

Часть 1. Терпкий «аромат» весны

– Господи, Чечевица! Это точно положит конец моей карьере! Срок годности этих консервов истек в 67 году!

– Ну и что, сэр? На вкус по-прежнему хорошее кукурузное пюре.

– За исключением того, что это ветчина, черт возьми!

к/ф «Убрать перископ»

Глава 1

171, просинец (январь), 18

– Ну куда ты смотришь?! – воскликнул Берослав. – Он же разобьется!

– А ты хочешь, чтобы он вырос неженкой? – усмехнулась Мила.

– Он же совсем маленький! Кости еще хрупкие и слабые.

– Тебе нужен достойный наследник! – с некоторым вызовом воскликнула Злата. – Видишь, как он лазает всюду? Это всегда славно.

– Живой, значит, – добавила Дарья. – Сонная муха нам не нужна.

– А если голову пробьет?

– Значит, такова воля богов, – серьезно произнесла жена. – И я тебе еще рожу.

Берослав лишь покачал головой.

В этот самый момент его маленький сын, забравшись на лавку, прыгнул на него и повис на шее, вцепившись в нее со всей дури. Заливаясь при этом смехом. Не со злого умысла, нет. Просто заигравшись и не желая падать.

Князь стряхнул его.

Придержав.

И, посадив на коленку, произнес:

– На меня так прыгать нельзя.

– Можно!

– Еще раз прыгнешь – получишь по заднице.

– Нет!

– Это еще почему?

– Меня бить нельзя!

– Мне можно.

– Нет!

– Хочешь проверить мое слово? Дерзай, – произнес Берослав, отпуская сына на пол.

Тот поступил ожидаемо. Забрался на лавку и повторил свой прыжок. Но… что-то пошло не так.

Отец его перехватил почти в воздухе. И положив на колено, заголил попу, прижав при этом руки, чтобы он ими голую задницу не закрывал. А потом ладошкой отшлепал, невзирая на то, как тот верещал и возмущался. Добротно так – до покраснения афедрона.

Закончил.

После посадил себе на колено и, глядя прямо в глаза, произнес:

– Если я говорю «нет», значит «нет». И в случае неподчинения ты будешь наказан. Понял?

Сын промолчал.

– Сейчас в качестве наказания я тебя отшлепал. Не поймешь – возьму хворостинку и отхожу ей.

– Нет!

– Желаешь проверить?

– Нет… – недовольно покачал головой маленький ребенок. – Плохой папа.

– Значит, плохой, да? Хорошо. Тогда ты сегодня останешься без еды. Для пущего понимания.

– Милый! – встряла Злата.

– Ты слышала меня. Сегодня он остается без еды. А то распустили…

Жена дернулась было возразить, но теща придержала ее, кивнув на окно, за которым солнце уже минуло зенит и приблизилось к закату, то есть ребенка, по сути, оставляли лишь без ужина. Что вполне терпимо, хоть и неприятно.

Сын недовольно надулся, видя, что за него не вступились, как обычно. Он, собственно, и стоял на ушах, творя всякое, зная о такой непробиваемой защите. А тут… что-то пошло не так.

Мальчик был еще слишком маленький, поэтому по местным обычаям князь и не лез, стараясь не мешать женщинам выращивать и воспитывать эту кроху. Мужчине сыновей перепоручали обычно попозже – лет в пять-семь. Но тут Берослав не выдержал. Слишком уж увлекся «женский батальон» потаканием капризам малыша. Даже в приватной обстановке такие игры были явным перебором, а уж при людях со стороны – тем паче.

Дамам это посягательство явно не понравилось. Но они промолчали. Хватило мудрости тещи, сдержавшей дочь от совершенно лишней эскалации. По какой причине? Берославу было неинтересно. Их могло быть миллион, начиная с защиты от рукоприкладства. В эти времена слегка поколотить увлекшуюся супругу не считалось чем-то зазорным или дурным. За князем подобных выходок не наблюдалось, но его особенно и не провоцировали.

– Ты зашел-то чего? – поинтересовалась Мила, меняя тему разговора и пытаясь понизить градус напряжения. А то вон дочь надулась слишком явно, что могло закончиться чем-то дурным.

– Ты с племянником уже разговаривала?

– Нет. Хотела позже поговорить, хотя… он моего общества не ищет.

– Не доверяю я ему.

– И правильно делаешь, – усмехнулась теща.

– Как ты считаешь, что задумала его мать? Зачем она его прислала?

– Ее замысел не секрет. Она хочет спасти наследство мужа, чтобы оно из семьи не ушло. И в прошлом того же желала.

– И все?

– И все, – улыбнулась Мила. – Хотя и этого немало. Гатас слишком юн и неопытен, вот она и переживает. Мальчишка же совсем.

– За ним пошли воины.

– От отчаяния. И я не уверена, что он их удержит хотя бы год-другой.

– А я тут при чем?

– Ты последний взрослый бэг, да еще славный своей воинской удачей. И твоя дружина цела. Если он заручится твоей поддержкой, то сможет сохранить свое положение и даже укрепит его.

– Если не убьют…

– Так-то да. Именно так. Но если ты отвернешься от него – своего родича, то до следующего лета ему не дожить. И жене брата тоже. Их убьют. Всех. Если и не германцы, то свои.

– Значит, они оба в моих руках?

– Всецело.

– И он это понимает?

– Иначе бы сюда не приехал.

– Хм… занятно… – пробурчал Берослав, потрепав надувшегося сына по голове.

Ситуация складывалась очень необычная и неожиданная.

Конечно, князь бы многое отдал ради того, чтобы она вообще не существовала. Ему лезть в это гнилое болото политических дрязгов роксоланов было так же «интересно», как и в «римские» разборки. Но человек предполагает, а Бог располагает. Проще говоря, выбора ему не оставили.

Так-то, конечно, да.

Выбор был всегда.

Только в большинстве случаев он едва ли отличался какой-то здравостью вариантов. Вот как сейчас. Ему ведь очень, просто ужасно хотелось оставить роксоланов наедине со своими германоязычными проблемами.

Сами сглупили.

Сами пусть и расхлебывают.

Но мать Гатаса была права. Ни гёты, ни квады не дадут цвести и пахнуть его торговле с Римской империей. Да, можно и в обход – через Западную Двину и Галлию, однако в этом случае пришлось бы забыть о масштабных торговых поставках того же продовольствия.

А это ведь работы.

Почти что постоянный труд более чем тысячи человек на строительстве Берграда и на иных делах, на которые Берослав укажет. Совершенно удивительная по местным меркам концентрация трудовых ресурсов, из-за чего его дело цвело и пахло.

Вот уйдет эта еда.

И что дальше?

Самому ему требовалось время, чтобы развернуть сельское хозяйство нового типа. А тут еще и гёты с квадами почти наверняка начнут нападать. Оно ему надо?..

В этот момент закричала дочка. Совсем еще грудничок, не умевший даже ползать. И Злата бросилась к ней.

Берослав встал.

Скосился на надувшегося сына:

– Сегодня ты наказан. Отца нужно слушаться. А завтра приходи ко мне. Пойдем на верх великой башни.

– Мама мне не разрешает!

– Но ты хочешь?

– Хочу!

– Вот. Если ты будешь меня слушаться, то со мной можно.

– Милый, не надо. Он же вывалится из окна.

– Кто-то только что говорил, будто бы нарожает мне еще взамен погибших.

– Но…

– Я все сказал. Сегодня он наказан. Ложится спать на голодный желудок. А завтра Мила его ко мне приведет после завтрака. Ясно ли?

Женщины промолчали, но нехотя кивнули.

Берослав же хмыкнул и удалился. Слова Милы требовалось обдумать.

Крепко.

С тем чтобы использовать самым наилучшим образом. Хотя было уже совершенно ясно – требовалось созывать бояр и ведунов. Для чего отправить почтовых голубей. Их еще в 169 году римляне привезли вместе с пятью рабами, умеющими с ними обращаться. Ну Берослав и организовал на этой базе пять узлов связи, получив в 170 году уже первое поколение местных птичек, пригодных для использования.

В этом, 171 году голубятни должны были укрепиться. А ученики, приставленные к этим уже не рабам, а освобожденным под клятву верной службы, готовились основать свои – новые точки, расширяя голубиную сеть. А к 175 же году, по прикидкам князя, голубиные станции должны будут охватить все союзные кланы, а также обеспечить надежную связь с Оливией. Хотя, конечно, «надежность» эта весьма условна. О ней вообще было сложно говорить применительно к голубиной почте в условиях местности, насыщенной хищными птицами. Но эту проблему Берослав планировал решить селекцией, развивая скорость и выносливость птиц; а также их числом – чтобы можно было отправлять несколько дублирующих сообщений, минимизируя риски.

Впрочем, не птицами едиными.

Будучи выходцем из XXI века, князь, как никто иной в эти годы, понимал, какую огромную роль играет связь в управлении. Особенно в этом дивном мире, еще не познавшем радио и прочие плоды прогресса.

Прежде всего он отлил достаточно крупный колокол. У римлян его купить было нельзя, так как они их не изготавливали и не применяли. Пришлось возиться самому. Сначала подбирать состав бронзы, а потом и делать несколько подходов к отливке.

Получилось.

Пусть и не сразу.

И теперь в крепости на одном из самых высоких мест висел этот колокол, который применяли для общих сборов.

Не забыл Берослав и о трубах, которые широко ввел в практику функционального оповещения и управления. С их помощью подавались сигналы к атаке, отступлению, подъему, отбою и иные.

Замыкала звуковой комплекс барабанная сигнализация. Барабаны использовали не только для того, чтобы задать темп движения, но и для передачи сообщений на пять, а порой и десять километров с помощью аналога морзянки. Морзянкой же пользовались и при «подмигивании» ацетиленовыми лампами. Ну и флажковая сигнализация никуда не делась.

Все это буйство обслуживали ведуны Перуна.

Их, в общем-то, было не очень много. Редко больше пяти-семи на клан, даже с учетом учеников Берослава. Пока. Так что выучить их оказалось не так чтобы и серьезной задачей. Более того, они сами ухватились за эту тему, восприняв ее как еще один инструмент контроля и влияния.

В качестве «физической» почты использовали голубей и легкие катамараны. Последних так и вообще каждый род уже имел по одной-две штуке. Так что вся речная сеть союзных кланов натурально кишела ими. Быстрыми и остойчивыми.

Беромир на этом останавливаться не собирался. Он хотел в некой перспективе внедрить аналог нормальной почты с регулярным сообщением между клановыми поселениями. В том числе по сухопутным маршрутам. Для чего требовалось сделать если не дороги, то хотя бы просеки, чтобы всадник мог спокойно пройти. А лучше повозки.

Но тут пока конь не валялся.

Руки просто не доходили. Хотя нормальное сообщение, например, от правого берега Днепра напротив Берграда до ближайшего судоходного притока реки Сож было очень важно и нужно. Как и поселение в том месте. Просто потому что это крайне сокращало время сообщения с тем сектором…

– Я видел, что ты отослал голубей, – произнес Гатас, подойдя к князю, когда уже стало темнеть.

– Так и есть. Созываю бояр и ведунов на совет.

– Будете думать – выходить в поход или нет?

– Разумеется. Дело-то серьезное.

– А мне казалось, что ты сам можешь это решить, и все тебя послушаются, – попытался максимально топорно взять на слабо Берослава этот дальний родственничек.

– Я могу. Но я не хочу, – максимально равнодушно ответил Берослав.

– Но почему?

– Даже если прямо сейчас полностью разорвется торговля с Римом – будет плохо. Но мы выживем. Более того, скорее всего, отобьемся от германцев. Тем более что к нам они вряд ли полезут большими толпами.

– Торговля же вам выгодна!

– Так и есть. Но если она прервется, мы не умрем. Важно соотносить опасности. Сам подумай. Что будет, если мы все проиграем и погибнем там, в степях?

– Ничего хорошего, – буркнул Гатас.

– Все так. Ничего хорошего. Гёты и квады вырежут твою семью и, вероятно, орду. А мы… мы, скорее всего, выживем, но очень сильно ослабнем. Ведь там останется наше войско, павшее костьми.

– Разве торговля с Римом не стоит борьбы?

– С Римом я могу торговать и через северную реку. Да, это сильно сложнее, но можно. Да и квады с гётами вряд ли слишком долго будут буйствовать. Уйдя с границ Рима, они станут смягчать свои отношения с ним. Пять-десять лет, и уже появятся возможности для переговоров. А там и для возобновления торговли.

– Так ты не поможешь мне?

– Ты уверен, что германцы перейдут Днепр? – ответил Берослав вопросом на вопрос в исконной, как говорил профессор Евстафьев, русской традиции.

– Нет, – покачал головой Гатас. – Они должны, но там раздрай.

– Вот и я не уверен. А влезать в продолжительную кампанию я не вижу никакого смысла. Сам подумай – сколько их и сколько нас. Да, мы сильны. Тут спору нет. У меня есть сведения о том, как вооружены германцы и каким образом воюют. Если поставить мою сводную дружину и спешенную знать гётов да квадов тем же числом, то мы играючи их разобьем. Возможно, даже без потерь. Но их ведь сильно больше. И не только дружин. Простых общинников эти германцы от пятнадцати до тридцати тысяч могут выставить.

– Я вряд ли смогу осознать, сколько это, – покачал головой сын сестры Милы.

– Тридцать тысяч… Это без малого все население хорошей, сильной орды. Включая женщин, стариков и малых детей. А пятнадцать – половина от того.

– Ох! – выдохнул парень.

– Вот тебе и ох. Если все роксоланы выступят в едином порыве – да, германцам несдобровать. Все ж таки всадник, даже плохонький, сильнее такого же пешего общинника с копьем. Но меж вами разлад, не так ли?

– Так.

– Вот почему вы обречены.

– Но ты все равно собираешь бояр и ведунов. Зачем?

– Для того, кто признал неизбежность войны, безмятежная жизнь не имеет цены, – чуть помедлив, продекламировал Берослав строчку песни «Волки из Мибу» Хельги Эн-Кенти. Гатас, разумеется, ничего не понял, ибо говорил князь на русском языке. Пришлось перевести.

– Неизбежность войны? Но почему?

– А ты думаешь, ее можно избежать? – спросил Берослав, остановившись и заглянув ему в глаза.

Гатас промолчал, хотя по лицу было видно – хотелось ляпнуть что-то, но это вряд ли сочеталось с его интересами.

– Твои мысли у тебя написаны на лбу, – усмехнулся князь. – Нет, отсидеться нам не удастся. О том, что именно я предупредил Марка Аврелия о вторжении маркоманов и тяжелых последствиях, и квады, и гёты знают наверняка. Как и о том, что мы много торговали с ромеями. А значит, они воспринимают меня и моих людей как клиентелу Рима в той или иной форме, то есть как своих врагов. И нужно быть весьма наивным человеком, чтобы думать, будто бы они не станут предпринимать набегов на нас. Что неизбежно влечет за собой куда бо́льшие беды.

– Но если война неизбежна, то…

– Однажды, – перебил его Берослав, – один умный муж заявил, что войны нельзя избежать, ее можно лишь отсрочить – к выгоде вашего противника. Это правда. Но правда и то, что в войну нужно вступать тогда и так, когда это ведет к наибольшей выгоде.

– Если нас уничтожат, никто из роксоланов тебе не поможет, – попробовал новый заход на манипуляцию Гатас. – Разве в этом есть выгода?

– Битва, в которой погиб твой отец, явственно показывает, что роксоланы – слабые союзники. Даже с хорошими ромейскими бронями.

– На войне всякое случается, – осторожно возразил двоюродный брат жены.

– Это правда. Но вы, роксоланы, обгадились, как смогли. Сообща с дружиной раса мы бы были несокрушимы для гётов и квадов. Сейчас же ваша поддержка едва ли имеет хоть какой-то смысл. Останавливать их придется нам. Понимаешь? Поможете вы нам или нет – неважно. В том числе и потому, что помогать вам нечем. Твои дружинники… Ты уверен, что, вернувшись от меня, найдешь их в том же числе?

– Я соберу общинников!

– Ценность которых в предстоящей драке ничтожная, – скривился Берослав. – Крепко сбитая толпа пехоты практически неуязвима для легкой конницы. А хороших луков и стрел в достатке у простых общинников нет.

Гатас промолчал.

– Ладно, не хмурься. В конце концов, не ты совершил эту ошибку, а рас, от которого, очевидно, отвернулись небеса.

– Воинская удача его оставила…

– При чем тут она? – удивился Берослав. – Когда боги хотят наказать за плохое поведение, они лишают разума. Это самое страшное наказание из возможных. И самое позорное. А разве не это случилось с вами там?

Глава 2

171, сечень (февраль), 2

– Страшную весть принесли в наш дом, – возвестил Берослав, начиная собрание Боярской думы.

Все нахмурились.

А князь, едва заметно усмехнувшись, окинул взглядом помещение.

Второй этаж великой башни, то есть донжона, часто использовали для разного рода публичных дел. Вот и сейчас лишнюю мебель сдвинули к стенам да лавки поставили. Их вполне хватило, чтобы всех разместить лицом внутрь. Дабы и князя видеть, и друг друга, и для выступления выходить вперед. Этакая импровизация компоновки английского парламента. Только сиденья не в несколько рядов. Пока. И стола нет, к которому бы выходили для выступления.

Бояре да ведуны от услышанных слов лишь мрачно переглянулись. Но никакого удивления у них на лице не появилось. Знали уже о том, что раса роксоланов и его дружину разгромили, уничтожив почти полностью. Из-за чего теперь степь от Дона до Днестра стояла практически беззащитной.

Да, кочевники могли выставить ополчение общинников.

И выставят.

Но против гётов да квадов оно вряд ли что-то сможет. Тут и выучка, и брони, и вооружение, и, что самое главное, отсутствие опытных командиров. Да и единства им ныне не найти.

Посему никто в них не верил.

И каждый сидел мрачнее тучи, прекрасно понимая, что ничем хорошим их союзу кланов это событие не грозит.

– Да, впрочем, вы и так уже знаете. Вон по лицам вижу. Посему вас и собрал. Давайте думать над тем, как дальше жить.

– Знать-то знаем, но ты сам скажи чин по чину. Мало ли слышать – слышали, да не то, не там и не про то? – произнес Рудомир.

Берослав пересказал.

Сначала слова Гатаса, а потом свои измышления и выкладки.

– Много их что-то, – покачал головой Вернидуб.

– Много, – кивнул князь. – Но куда хуже то, что разбитые ромеями квады отступали весьма потрепанными. Считай, голозадыми. Брони добрые мало у кого имелись. Даже в дружинах конунгов. Сейчас же, взяв трофеи с воинов раса…