Держи меня за руку

– Тай прав. Если препарат действительно связан с серьезными рисками, то, в сущности, вы ставите на женщинах эксперимент, подобный тому, какой проводили с теми мужчинами в Мейконе.

Не только на женщинах. На детях тоже. Я сглотнула. Сперва я старалась не думать об инъекции Индии Уильямс, успокаивала себя тем, что действие препарата прекратится, когда он выведется из организма. Потом, чтобы загладить вину, решила найти ее семье квартиру. Но вдруг из-за меня у нее будет рак? Тай наверняка ошибается. Скорее всего, формулу доработали в ходе клинических испытаний. К тому же исследования проводились на животных, а не на людях.

Тай изучал биологию, но это еще не значит, что он знает все. У миссис Сигер многолетний опыт. Пусть с нами, медсестрами, она и ведет себя строго, но не стала бы намеренно вредить пациентам. Миссис Сигер стремится помогать людям, как и любая из нас. Нужно поговорить с ней и все прояснить.

– Я помою посуду, миссис Ралси, – сказала я и собрала миски, размышляя, как набраться смелости и расспросить миссис Сигер.

11

На том воскресном ужине Тай с Алишей будто окатили меня ушатом холодной воды, и я не могла думать ни о чем другом. Прежде чем идти к миссис Сигер, нужно было все разузнать, и мне не хотелось, чтобы они искали информацию вдвоем, без меня. Поэтому в ту же неделю я позвонила им и предложила съездить со мной в Университет Таскиги. В выходные мы отправились на встречу с мисс Поуп, тамошней библиотекаршей. Я познакомилась с ней, когда она, практически загнав меня в угол, вручила недавно опубликованную «Власть черных» Стокли Кармайкла[16]. Приходи, как дочитаешь, сказала она, будто у меня не было права отказаться. Вскоре мы уже обсуждали идеи Кармайкла за чашкой растворимого кофе без кофеина в ее кабинете, сходясь во мнении, что он уделил недостаточно внимания женщинам. Хотя сама мисс Поуп себя так никогда бы не назвала, среди моих знакомых она стала первой интеллектуалкой феминистского толка.

Именно она выручила меня, когда я поняла, что беременна. Я призналась, что не хочу оставлять ребенка, мисс Поуп усадила меня в кабинете и предложила обратиться к Господу за советом. Мы беседовали с ней минут сорок. Убедившись, что мое решение окончательное, она рассказала о женщине из соседнего округа, которая, по слухам, проводила безопасные аборты, и предложила отвезти меня к ней, когда я буду готова. В день процедуры, заплатив этой женщине сотню долларов, я легла на койку в задней комнате ее дома, а мисс Поуп, с Библией на коленях, ожидала меня в гостиной. Когда дело было сделано, мисс Поуп приютила меня, и я жила у нее всю следующую неделю. К моей тайне она относилась с ангельским чувством такта – не выпытывала деталей и не спрашивала, кто отец.

Тай знал, что мисс Поуп тогда помогла мне, но пообещал не поднимать эту тему во время встречи. Вопреки обыкновению, он почти всю дорогу молчал. Круто свернув, мы заехали в кампус. Так называемая долина слева от нас, зеленая по весне, поражала яркостью, и я вспомнила, как папа впервые привез меня сюда на экскурсию, каким завораживающим показался мне витавший здесь дух истории, величественные кирпичные здания и треугольная крыша часовни. Шел период осенних консультаций, вокруг, прижимая к груди учебники, сновали девушки в юбках, с выпрямленными и аккуратно собранными волосами. От них невозможно было отвести взгляд.

Тай припарковался перед библиотекой, и мы втроем зашли через главный вход. Когда мы миновали стеллажи, над нами, громко щелкнув, автоматически вспыхнули лампы. Атмосфера в библиотеке Таскиги царила серьезная, под стать самой мисс Поуп. Это было не то место, где можно повалять дурака с друзьями. Если студенты просили помочь с письменными работами накануне дня сдачи, мисс Поуп соглашалась, но перед этим непременно читала им лекцию – мол, хорошую работу впопыхах не напишешь и, кстати, сложите потом книги вон в ту стопку. Впрочем, за время учебы в Таскиги я поняла, что за ее суровой наружностью скрывается гораздо большее. Мисс Поуп вела насыщенную жизнь: работала в библиотеке, вела группу по изучению Библии и, кроме того, объезжала на машине страну. Замуж она не вышла, зато вместе с сестрой побывала в тридцати двух из пятидесяти штатов – немалое достижение для двух чернокожих женщин, путешествующих без мужчин.

– После твоего звонка я постаралась собрать несколько документов, которые могут показаться вам любопытными. Возможности как следует подготовиться ты мне, по сути, не дала – позвонила, будто мне нечем в выходные заняться.

– Спасибо, что выделили для нас время, мисс Поуп, – сказала я. – Мы привезли вам цветок для рабочего стола.

Цветок мы взяли дома у Тая – подарок в знак благодарности. Выбрали тот, по которому миссис Ралси не стала бы горевать: как почти у любой матери, у нее были любимчики – и неважно, что речь о растениях. Тай пересадил его в красивый керамический горшок с яркими камушками. Наверное, он так старался угодить мисс Поуп в том числе и потому, что был признателен за ту помощь год назад.

Мисс Поуп приняла цветок и указала на стулья, сдвинутые с обычных мест:

– Юноша, переставьте-ка вон те стулья обратно к столу. Кто-то их таскает куда попало.

– Да, мэм.

Тай на секунду задержал на ней взгляд и поспешил выполнить поручение. Алиша прикрыла рот рукой. Я старалась не смотреть на нее, боясь рассмеяться. Мисс Поуп передумает нам помогать, если решит, что мы ей дерзим.

Библиотекарша оглядела Алишу:

– Вы работаете в одной клинике с Сивил?

– Да, мэм.

Была суббота, но мы приехали в медицинской форме – я знала, что мисс Поуп это понравится. Она всегда ощущала гордость, когда видела выпускников в их профессиональной одежде. Как-то у нее в кабинете я познакомилась с первым чернокожим полицейским во всем Бирмингеме, выпускником Таскиги. Она до того гордилась им, что чуть к его ногам не падала. Как бы мисс Поуп ни восхищалась активистками вроде Джо Энн Робинсон или Мэри Фэйр Бёркс[17], она не менее твердо верила в пользу экономического подъема. Не получится добиться изменений, если будет нечего есть. Сперва заработай на пропитание. Потом маршируй. Однажды в библиотеке мы с группой студентов завели жаркую дискуссию: как, мол, нам следовать этому правилу, если нас попросту не берут на работу? Начинать нужно с маршей, настаивали мы. А вы делайте все параллельно, заявила мисс Поуп. Да уж, она была ни на кого не похожа.

Библиотекарша подвела нас к широкому столу в середине зала.

– Между прочим, многие думают, что клиники контроля рождаемости – это инструмент геноцида. В шестьдесят седьмом, на конференции движения «Власть черных», организованной Амири Баракой[18], даже приняли резолюцию против средств контрацепции.

– Я об этом не знала, – сказала Алиша.

– Напомните, как вас зовут?

– Алиша, мэм.

– Ну так почитайте, Алиша. Слышали о Ширли Чисхолм[19], члене конгресса? О, когда она баллотировалась в президенты, это был бальзам на душу! Эта женщина – настоящая революционерка. Она сказала, что нападки на клиники контроля рождаемости – это очередной пример патриархальной риторики. Именно так!

– Мисс Поуп, мы очень благодарны, что вы нашли время встретиться с нами, – повторила я, стараясь вернуться к интересующей нас теме.

– Да ну? Тогда в будущем звоните раньше чем за два дня до приезда. А теперь к делу. По телефону ты говорила, что вы хотите узнать о «Депо-Провера». Вы используете его в клинике?

– Да, мэм. И, насколько я знаю, он не одобрен Санитарным надзором. Согласно результатам исследования, он вызывает у лабораторных животных рак матки.

– Да, все это ты упомянула по телефону, – кивнула мисс Поуп. – Как часто вводят в оборот неодобренные лекарства? Раньше подобное происходило?

– Такое случается, но это не распространенная практика, – ответила я. – Нас это тревожит еще из-за того, что препарат назначают детям.

– Ну, об этом мне известно немного. Ясно одно: вам надо рассказать об этом кому-нибудь и срочно что-нибудь предпринять. Звучит все подозрительно. – Мисс Поуп поправила съехавший парик. Прическа у нее всегда была одинаковой – короткие темные кудри. Когда парик сползал на оправу очков, мисс Поуп подталкивала его обратно, как шапку.

– Мы можем снова приехать завтра. Вы успеете еще поискать, – сказал Тай, усаживаясь рядом с Алишей.

– Сынок, я не работаю по воскресеньям. Церковь, слышали про такое?

– Да, мэм. Простите.

– Дурная кровь, – вдруг сказала мисс Поуп.

– Что-что? – не поняла я.

– Так они говорили тем мужчинам. Якобы у них дурная кровь. И наблюдали, как те страдают и умирают.

Мы устроились за столом, а мисс Поуп направилась к себе в кабинет, откуда вынесла папки и книги – так много, что они загораживали ее лицо. Тай поднялся и помог все донести.

– Про «Депо» я мало что могу рассказать. Зато я собрала материалы о медицинских экспериментах над черными и все статьи про то исследование сифилиса, которое проходило практически в паре шагов от нас.

– За ним стояла Служба общественного здравоохранения, верно? – спросил Тай.

– Да, их рук дело. Читали газеты? Паскудство. Они изображали, будто и правда лечат мужчин. Говорили им, что виновата дурная кровь.

– Сколько их было, мисс Поуп? – Алиша раскрыла одну из книг на столе.

– Вроде около шестисот…

– Шестьсот человек?! Боже милосердный.

– Увы, Алиша, к тем людям Господь милосерден не был. Большинство из них умерли. Но и этим не кончилось. Потом проводили вскрытие, чтобы больше узнать о болезни.

– После такого у них еще хватило совести резать трупы? – Тай сорвался на крик, и я положила ладонь ему на плечо. Он откинулся на спинку стула с таким видом, будто его самого собирались разрезать.

– А как мужчин вообще уговорили участвовать в эксперименте? – спросила я. Повозмущаться еще успеем.

– Пообещали бесплатные обеды, бесплатный проезд и так далее. Многие до этого ни разу не бывали у нас в кампусе, понимаете? И вот они приезжают сюда, уверенные, что их будут лечить первоклассные доктора. Когда эксперимент только начинался, люди еще вовсю прибегали к народным средствам. Подсолнечное масло от сыпи. Листья капусты от головной боли. Вам, молодежи, такое даже не снилось.

– Как они набирали участников? Ходили по домам в деревнях? – Я вспомнила, как впервые побывала на ферме Адэра.

Мисс Поуп пристально посмотрела на нас с Алишей.

– Мы сами им помогали.

– Кто «мы»? – снова включился Тай.

– Слышали про Юнис Риверс? Выпускница Таскиги. Красавица, умница. Когда мне сказали, что она про все знала, я чуть со стула не упала.

– Черная женщина? – Я не могла поверить ушам.

Мисс Поуп продолжила рассказывать:

– Скорее всего, она думала, что делает доброе дело. Сифилис был тяжелой болезнью, а тут приходят эти белые и говорят, что хотят разработать лекарство и Таскиги якобы может внести вклад в науку. Видимо, она поверила правительству.

– И верила все сорок лет, мисс Поуп? – изумленно спросила я.

Лампы погасли, но никто не пошевелился. Свет теперь горел только над библиотечной стойкой, и мы глядели друг на друга в полумраке. Тай сидел неподвижно, положив руки на стол. Алиша будто за миг постарела.

– После войны уже использовали пенициллин, – продолжила я. – Почему они не применили его в лечении?

– Прочитай статьи. – Мисс Поуп постучала пальцем по стопке газет и подалась вперед. – Они хотели увидеть, что будет, если дать болезни развиться.

Повисла тишина. Сказать друг другу нам было нечего. Меня накрыла какая-то невообразимая тяжесть, глаза застлала серая пелена.

– Теперь вы знаете, что белые думают о наших телах, – шепотом сказала мисс Поуп. – Мол, болевой порог выше. Судя по документам, которые я собрала, кто-то даже считал, что сифилис для нас не смертелен. Они не просто изучали болезнь, они ставили безумный эксперимент на черных.

Не знаю, о чем думали Алиша и Тай, я – о семьях тех пациентов. О женах. Детях. Про эксперимент стало известно лишь прошлым летом, и хотя в черных семьях в Монтгомери эта тема регулярно возникала за ужином, почти никто из нашего круга не знал жертв лично. Летом 1972 года, когда историю предали огласке, я уже выпустилась и уехала из Таскиги. Не было шанса осмыслить, какое значение эти события имеют для нашего маленького университетского сообщества.

Мной все больше овладевала мысль, которая казалась невыносимой. Что, если, назначая «Депо», правительство проводит аналогичный эксперимент над черными женщинами?

– Вы тогда здесь уже работали, – сказала я. – Не сочтите за грубость, мисс Поуп, но как вы могли не заметить?

Мисс Поуп раскрыла одну из верхних папок.

– Милая, я задаю себе тот же вопрос. Как это могло происходить у меня под носом? Узнав об эксперименте, я начала собирать информацию – все, что только могла найти. Начните отсюда. Это самиздатская рассылка, которая пару лет назад распространялась в Вашингтоне. Билл Дженкинс, чернокожий специалист по биостатистике, узнал о происходящем и забил тревогу. Знаете, почему никто не прислушался?

– Почему? – прошептала я.

– Если обычные люди ни о чем не подозревали, то в медицинских кругах тайны не было. Можно сказать, правительство работало в открытую. Печатали, например, статьи в медицинских журналах. То ли никто не усматривал в этом проблемы, то ли всем просто плевать на нищих цветных в Алабаме.

– Или многим казалось, что цель у эксперимента благая, – добавила я.

Алиша приложила кулак к виску. Тай сидел тихо, в тени, и его лица я не видела.

Мисс Поуп подтолкнула к нам стопку документов.

– Сидите сколько хотите. Я никуда не спешу.

12

Джексон2016

В истории движения было много событий, мысли о которых терзают меня по сей день, и одно из них – убийство Медгара Эверса[20]. Каждый раз, оказываясь в Джексоне, я представляю, как его окровавленное тело лежит на пороге дома, а его жена и дети в ужасе прижимаются друг к другу на полу в ванной. Помню, как, увидев Эверса по телевизору, я восхитилась его харизмой и храбростью. Когда он погиб, мне было тринадцать, и новость о его смерти стала точкой отсчета моей взрослой жизни. Люди, жившие на Глубоком Юге в шестидесятые, не питали иллюзий, знали, насколько опасно выступать за движение. Либо ты бросаешься на амбразуру, либо держишься в стороне. Были и те, кто сочувствовал и наблюдал издалека, боясь лишиться работы или навлечь на себя что похуже. Даже после всего, что произошло в Алабаме, в Миссисипи по-прежнему царили старые порядки. Нина Симон попала в самую точку, когда спела «Чертов Миссисипи»[21]. Там-то, в дельте одноименной реки, среди сельских угодий, Эверс ходил от фермы к ферме, стучался в двери уединенных хижин и регистрировал избирателей.

Я всегда думала, что лидеры движения должны быть немного безумными. Бесстрашными, как Фред Шаттлсворт[22]. Клянусь, он будто происходил из другого мира. Может, тебя это удивит, но мне казалось, что к началу семидесятых мы наконец вышли на новый этап. Расизм никуда не исчез, и я это понимала, но надеялась, что благодаря «Власти черных» и просвещению мы сможем выстоять и сдержать его. Мы прошли через ад, так что в семидесятых все непременно улучшится.

Приезжая в Джексон, я думаю не только об Эверсе, но еще и о Фанни Лу Хеймер[23] и словосочетании «аппендэктомия по-миссисипски». Я не знала, что это такое, вплоть до медицинской школы, где меня просветила чернокожая наставница. От осознания смысла этого выражения меня пронзила острая боль. В 1961 году Хеймер стерилизовали без ее согласия, и такое случалось настолько часто, что женщины придумали для процедуры название. Жаль, я ничего не знала об этом, когда была в твоем возрасте, Энн. Лучше бы нам рассказали о подобной практике еще в сестринской школе в Таскиги. Возможно, тогда что-то сложились бы иначе.

Я за рулем с половины седьмого утра, и организм требует кофеина, но так хочется скорее увидеть Алишу, что остановок решаю не делать. Ее жилой комплекс недалеко от торгового центра, указатель из красного кирпича гласит: «Плантация Ривервуд». Интересно, беспокоят ли Алишу ассоциации с подневольным трудом или вообще не приходят ей в голову.

Дома в Ривервуде все в одном стиле, недавней постройки. Алиша живет в четвертом справа. На полукруглой площадке, к которой ведет подъездная дорожка, припаркованы три машины и фургон. Муж Алиши держит автомастерскую. У них трое взрослых детей – все сыновья, все женаты, все с высшим образованием. Двое закончили Университет Миссисипи. Третий учился в Тугалу. А еще есть шестеро внуков. Муж Алиши состоит в совете дьяконов, а сама она – миссионерка. Воплощение американской мечты в ее южном варианте.

Я не была удивлена, когда после рождения детей Алиша оставила работу медсестрой. В то время многие чернокожие южанки грезили о жизни домохозяек. Мы называли это «сидячим существованием». Алиша всегда придерживалась традиционных взглядов, мечтала создать семью. Меня воспитали иначе. Мама никогда не работала, поэтому я с детства знала, что, в противоположность ей, буду строить карьеру.

Звоню в дверь и по тому, как быстро открывает Алиша, догадываюсь, что она наверняка следила за мной через окно. Я приехала к тому времени, к которому меня ждали, может, даже на пару минут раньше. Первое, что замечаю, – ее брови, подведенные, как и прежде, две безупречные темные линии. Хорошенько рассмотреть Алишу не удается – она немедленно обнимает меня, и я чувствую цитрусовый запах ее духов.

– Господи, это и правда ты, – без пауз произносит она. На ней красное домашнее платье в цветочек. – Ох, как же ты похудела. Пушинка.

Объятие получается крепким, и я растворяюсь в нем, застигнутая врасплох такой теплотой. Алиша берет меня за руку и ведет в большую комнату с высоким потолком. Вся мебель с обивкой в цветочек. Шторы тоже. Над камином, заставленным искусственными цветами, висит плазменный телевизор. С дивана на меня смотрит белый карликовый пудель.

– Это Коко. Ей семнадцать, к двери она теперь выбегает редко.

– Не знала, что у тебя есть собака.

Можно рассказать ей о моем псе из приюта, но это, решаю я, выйдет натужно, так что больше ничего не говорю. Мы садимся рядом на диван, отсюда мне видна кухня. Столешница завалена вещами. Я перевожу взгляд на Алишу. Она наблюдает за тем, как я осматриваю ее дом.

– Я бы тоже хотела увидеть, где ты живешь, – говорит она.

– В четырехкомнатном бунгало в центре Мемфиса. Там симпатичная веранда. И сад. Нам с мамой и Энн больше ничего и не нужно.

– Как твоя мама?

– Нормально. Когда умер папа, я перевезла ее к себе в Мемфис. Теперь они с тетей Роз могут бывать друг у друга чаще.

– Моя мать живет тут неподалеку со своим старым хрычом.

Из редких разговоров с Алишей за последние годы я знаю, что ее родители развелись и мать, после двадцати лет связи на стороне, вышла замуж за пастора.

– Ты так и не простила их?

Алиса поджимает губы.

– Я простила, но не забыла. Папа оказался куда милосерднее. У него новая жена, учительница на пенсии. Они живут во Флориде.

– Рада за него.

– Как дела у Энн?

– Недавно окончила колледж. Изучала антропологию. Сама знаешь, какая сейчас молодежь. Выбирают специальность не из практических соображений, а просто из любопытства.

Алиша заливается смехом, громко и от души.

– Я сказала мальчикам, пусть изучают все что захочется, лишь бы потом вернулись работать в папину мастерскую.

– Как они, твои сыновья? – спрашиваю я, держа при себе мысль, что это ужасный подход к воспитанию. Помню, как сама сомневалась насчет карьеры в медицине, в основном из-за папиного давления. Я стараюсь сосредоточиться на беседе. Осуждать Алишу всегда было легче легкого.

– Нормально. Один из них как раз сейчас должен подъехать. Привезет нам жареного сома из ресторана, которым управляет его жена. Я подумала, что ты в дороге проголодаешься. Ты уже ела?

– Нет, но, Алиша, кто ест на завтрак сома?

– А что такого? Жареная рыба и кукурузная каша – прекрасный способ начать день.

– Ну ты даешь…

– Ох, начинается. Дамы и господа, минута внимания. К нам пожаловала доктор Таунсенд.

Мы смеемся, и лед между нами тает. Сын Алиши привозит еду, но в дом не заходит, и я только рада, что мы предоставлены сами себе. Накрываю стол в кухне.

– Ладно, подруга, рыба что надо, – признаю я, попробовав. И правда вкусно.

– А я говорила.

Когда мы заканчиваем есть, Алиша откидывается на спинку стула и вытирает губы салфеткой. Помада размазывается по подбородку. Я больше не крашусь, так что мне не нужно о таком беспокоиться. Приходится следить лишь за питанием.

– Индия вчера вернулась домой из больницы, – резко меняет тему Алиша.

– Какой у нее диагноз?

– Рак.

– Рак, – тихо повторяю я. – Насколько все плохо?

– Не знаю. Она лечится.

Пытаюсь заглушить чувство вины. Слишком уж много лет я ждала.

– Все хотела спросить тебя, Сивил. Думаешь, болезнь может быть вызвана «Депо»? – Алиша понижает голос, будто рассказывает секрет.

Я качаю головой:

– После двух уколов вряд ли. Во всяком случае, мне так кажется.

Алиша встает и начинает складывать посуду в раковину. Я открываю посудомойку, она включает кран. Она споласкивает, я загружаю. Когда дело сделано, Алиша заваривает нам кофе. Мы устраиваемся на диване в гостиной и пьем из огромных чашек. На Алишиной надпись, восхваляющая историю чернокожих. Моя без рисунка.

– Почему ты пропала, Сивил?

– Поступила в медицинскую школу. – Прозвучало так, будто я обороняюсь, но это получилось инстинктивно.

– И что, в Мехарри телефонов нет?

– Не надо, Алиша. Ты знаешь, как много сил это забирает.

– Ты сделала именно то, что клялась никогда не делать.

Что, интересно? Решила сберечь рассудок? Не наломать еще больше дров?

– Ты пробовала связаться с их зеленоглазым папашей? Я знаю, ты к нему неровно дышала.

Разумеется, я не пыталась связаться с Мэйсом. И Алише это явно известно. Она хочет меня немного помучить, и я, в общем-то, заслужила. Не могу объяснить, почему отгородилась от Монтгомери. Как рассказать все, не показавшись эгоистичной? Мне стыдно, что я оборвала нашу дружбу, но если бы я могла повернуть время вспять, то все равно поступила бы так же.

– Прости, что я пропала, Алиша, что оказалась плохой подругой.

– Вот только не надо марафона извинений, – отмахивается она и вдруг подается вперед: – Погоди, так вот зачем тебе эта поездка? Устраиваешь марафон извинений?

– Нет, конечно.

– Милая, если ты затеяла все это, надеясь залатать рану, то десять раз извиниться – не выход.

– Не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь. Каких ответов ты ищешь, Сивил? Какие вопросы тебя мучают?

– Говоришь прямо как тетя Роз.

Она молчит, лицо спокойное, невозмутимое. Я вдруг ясно вижу, что передо мной другая, повзрослевшая Алиша. Силы между нами распределены иначе, чем прежде. Я недооценила значение сорока прошедших лет.

– Завидую тебе. Твоему дому. Жизни, которую ты построила. Думаю, все эти годы в профессии я пыталась искупить тогдашнюю ошибку.

– Сивил, почему ты взяла ответственность на себя?

– Сама знаешь.

– Тебе скоро семьдесят, черт побери. Пора уже перестать носить этот груз.

– По-твоему, то, что случилось с девочками, это «груз»?

– Все нашли способ жить дальше. А ты почему не можешь?

– Не могу, вот и все.

– Почему?

– Потому что постоянно спрашиваю себя, сделала ли я все возможное? И я, и мы все? Правильно ли мы поступили?

Алиша скрещивает руки и откидывается на спинку дивана.

– Сивил Таунсенд, ты врач. И, судя по тому, что пишут в интернете, хороший. Значит, прекрасно должна понимать, куда приводят такие вопросы.

– Ты не ответила.

Она смотрит на меня. Мне хочется предложить ей поехать со мной, потому что она понимает все лучше, чем кто-либо. Но я молчу.

13

Монтгомери1973

Разузнав больше о событиях в Таскиги и прочитав материалы, собранные мисс Поуп, я начала еще сильнее тревожиться, не иду ли опасным путем, похожим на тот, каким шла тогда Юнис Риверс. Необходимо убедиться, что у нас все иначе. Знала ли миссис Сигер о возможном вреде препарата и прописывали ли его другим совсем юным девушкам? Фиксировали ли в клинике, как пациентки реагируют на «Депо»? Мне был известен только один способ отыскать ответы – просмотреть медицинские карты. Я попыталась вызваться в понедельник подготовить клинику к закрытию, но миссис Сигер уже назначила на дежурство двух других медсестер. Оставалось только пойти на разведку в рабочее время.

Миссис Сигер хранила все медкарты в шкафчике у себя в кабинете. Когда кто-нибудь из постоянных пациентов приходил на осмотр, медсестра в регистратуре, как правило Лори, должна была принести нужную карточку. Только она и имела к ним доступ. Шарить в кабинете миссис Сигер, когда Лори за стенкой, казалось самоубийством, но иного выхода у меня не было.