Мой адский шеф

– Ладно. Тогда не дам тебя в обиду.

В приемном покое начинается цирк.

– О боже, это же Соколов! – медсестра за стойкой подпрыгивает. – Артем Соколов из шоу!

– Собственной персоной, – он улыбается ей, хотя я вижу, как он сжимает здоровую руку в кулак. – Не подскажете, где тут травматолог?

– Конечно, конечно, сейчас! – Она хватает телефон. – Девочки, идите сюда! Это ж Соколов!

Через минуту вокруг него уже толпа. Кто-то просит автограф, кто-то – селфи. Он улыбается, шутит, расписывается здоровой рукой на чьем-то блокноте.

Но я стою рядом и впервые вижу. Вижу, как напряжены его плечи. Как он чуть прищуривается, когда кто-то случайно задевает больную руку. Как ему тяжело держать эту маску, когда реально больно.

– Артем Евгеньевич? – Врач, мужчина лет шестидесяти, выходит из кабинета. – Проходите.

– Она со мной, – Соколов кивает на меня.

– Я подожду тут…

– Нет. Со мной.

Я иду следом. Не знаю почему. Может, потому что в его голосе прозвучало что-то, чего я раньше не слышала. Не приказ. Просьба.

Врач осматривает руку, щупает, просвечивает. Соколов молчит, смотрит в стену.

– Вывих, – наконец говорит врач. – И надрыв связок. Вправлю сейчас, но вам нужен покой. Минимум неделя. Никаких нагрузок.

– Завтра съемки, – говорит Соколов.

– Отмените.

– Не могу.

Врач вздыхает, как человек, который это слышит каждый день.

– Тогда хотя бы ограничьте движение. И обезболивающее принимайте.

Вправление занимает секунд десять. Соколов не издает ни звука, но я вижу, как белеют костяшки его здоровой руки.

Когда мы выходим, рука забинтована, пальцы зафиксированы.

– Помоги, – говорит он, кивая на рубашку, которую не может застегнуть одной рукой.

Я подхожу. Пальцы касаются ткани, краев воротника, случайно – его кожи. Горячей. Он стоит неподвижно, смотрит на меня сверху вниз.

– Ты меня боишься? – шепчет он.

Я застываю. Поднимаю взгляд.

– Я боюсь, что ты угробишь и свое шоу, и мой диплом.

Он улыбается. Медленно, чуть криво.

– Значит, будем работать вместе. Ты присмотришь за мной. А я не дам тебя выгнать.

И я понимаю: сейчас, здесь, началось что-то, от чего уже не будет пути назад.

Глава 3. Прошлое

Подъезжаем к его дому минут через двадцать. Я сворачиваю к воротам, и у меня отваливается челюсть.

Это не просто дом. Это новостройка бизнес-класса в центре Москвы, где квартиры стоят как крыло самолета. Черные кованые ворота, охранник в будке, который узнает Соколова и сразу открывает шлагбаум. Высотка из стекла и бетона уходит вверх, а на самом верху – пентхаус с панорамными окнами.

Я смотрю наверх и думаю: «Круто было бы когда-нибудь побывать там. Увидеть, как живут люди с обложек журналов».

А потом одергиваю себя. «Да ладно, Варя. Учитывая образ жизни этого человека, тебя уволят через неделю. Максимум. И ты будешь счастлива, если просто сохранишь диплом».

– Спасибо, – Соколов тянется здоровой рукой к ручке двери.

И тут его телефон, лежащий на торпеде, вспыхивает. Сообщение.

Он берет телефон. Читает. И лицо его каменеет.

Секунда. Две.

А потом он с размаху бьет кулаком по приборной панели.

– Твою мать!

Я подскакиваю так, что чуть не ударяюсь головой о крышу.

– Эй! Это же каршеринг! – кричу я. – И твоя… здоровая рука! Ты что творишь?!

Телефон выскальзывает у него из пальцев и падает на сиденье между нами. Экран все еще горит.

И я вижу.

Сообщение от контакта «Алина».

«На тебя совершенно нельзя положиться. Сын ждал тебя два часа. ДВА ЧАСА, Артем. А ты наверняка был с очередной девушкой. Поздравляю, ты снова отец года».

У меня внутри все сжимается.

Сын. У него есть сын.

Соколов сидит, откинувшись на спинку сиденья, смотрит в потолок. Дышит тяжело, зло.

– Может… – я осторожно подбираю слова, – может, напишешь ей, что ты был в травмпункте?

Он коротко, зло смеется.

– Я же был там из-за девушки.

– Но не так! Не из-за…

– Какая разница? – Он поворачивается ко мне, и в его глазах такая ярость, что я невольно отшатываюсь. – Для нее это все равно будет одно и то же. Очередная баба, очередная разборка, очередное доказательство, что я никогда не изменюсь.

Он резко наклоняется, выхватывает телефон с сиденья. Пальцы моей руки оказываются слишком близко, и он грубо отталкивает их.

– Больше никогда не бери мои вещи! – рычит он.

Дверь распахивается. Он выходит, хлопает так, что машина содрогается. Шагает к подъезду, не оборачиваясь, держа больную руку прижатой к груди.

Я сижу в тишине, смотрю ему вслед. На охранника, который кивает ему. На стеклянные двери, которые автоматически раздвигаются. На его силуэт, исчезающий в холле.

И понимаю, что, кажется, знаю как найти ключик к этому человеку.

Дома я сажусь за ноутбук, открываю новую вкладку и набираю: «Артем Соколов».

Первая страница выдачи – это именно то, что я и ожидала.

«Шеф-плейбой замечен с новой пассией на Рублевке». «Соколов разбил сердце очередной красотке». «Гений кулинарии и мастер скандалов: кто следующая жертва?»

Я морщусь. Конечно. Таблоиды, сплетни, фотографии с разными девушками на мероприятиях. Он обнимает то блондинку, то брюнетку, то рыжую. Всегда улыбается. Всегда выглядит так, будто жизнь – это одна большая вечеринка.

«То, что и ожидала», – думаю я и почти закрываю браузер.

Но рука зависает над тачпадом.

«Сын ждал тебя два часа».

Я пролистываю дальше. Опускаюсь ниже по выдаче, ищу что-то старое, что-то настоящее. И наконец нахожу.

Статья двухтысячного года. «Скандальный развод Соколовых: актриса против бизнесмена».

Открываю.

Мать Артема – Елена Соколова, когда-то известная театральная актриса. Отец – Евгений Соколов, бизнесмен девяностых, «решала» с сомнительной репутацией. Развод был громким, грязным. Отец лишил семью всего: выгнал из квартиры, забрал деньги, оставил мать с десятилетним сыном практически на улице. Через год он женился на двадцатилетней модели и уехал жить в Лондон.

Есть старое фото. Мальчик лет одиннадцати, худой, с большими темными глазами, держит мать за руку. Она плачет. Он – нет. Он смотрит в камеру с таким выражением лица, что у меня внутри что-то сжимается.

Я узнаю этот взгляд. «Я никому ничего не покажу. Я буду сильным».

«Так вот почему, – думаю я, глядя на экран. – Так вот почему он ненавидит проигрывать. Так вот почему вечно играет альфа-самца, контролирует всё вокруг, никому не доверяет».

Я не хочу его понимать. Не хочу чувствовать к нему сочувствие. Но оно уже просачивается, против моей воли.

Листаю дальше.

Находжу фотографии бывшей жены. Алина Белова. Известная фотомодель, лицо нескольких рекламных кампаний. Высокая, длинноногая, с идеальными скулами. На всех фото – холодная красота, отстраненность.

А рядом с ней – мальчик лет семи. Сын Соколова. Темные волосы, такие же глаза, как у отца. Фотографии из Парижа, Милана, Нью-Йорка. Алина возит его по миру, по съемкам, по показам.

Читаю комментарии под фото: «А где папа?», «Отец года, ага», «Соколов опять забыл про сына».

И потом нахожу интервью Алины, данное год назад.

«Артем думает только о себе. Он никогда не был рядом, когда было по-настоящему нужно. Когда Макар заболел – его не было. Когда сын выступал в школе – его не было. Он присылал деньги, подарки, но это не то, что нужно ребенку. Макару нужен отец, а не спонсор».

Я смотрю на эти слова и чувствую укол.

Знакомый. Болезненный.

Потому что я сама была таким ребенком. Тем, кого предавали взрослые. Кто ждал, надеялся и оставался один.

Мой отец ушел, когда мне было пять. Обещал приходить, звонить, забирать на выходные. Не пришел ни разу.

И я ненавижу мужчин, которые бросают своих детей. Ненавижу всей душой.

Но сейчас, глядя на фото Артема с забинтованной рукой, вспоминая его лицо в машине – эту ярость, эту боль – я не могу просто назвать его плохим отцом и закрыть вопрос.

Потому что в его глазах я видела не равнодушие.

Я видела отчаяние.

Закрываю ноутбук. Ложусь в кровать, смотрю в потолок.

Глава 4. Сенсация

Меня будит телефонный звонок.

Тянусь к тумбочке вслепую, нащупываю телефон, смотрю на экран сквозь слипшиеся ресницы. Семь утра. СЕМЬ УТРА.

Кто вообще звонит в семь утра?

«Игорь Петрович» светится на экране.

Продюсер.

Черт.

Принимаю звонок, пытаюсь звучать бодро:

– Алло?

– ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ЧИТАЕШЬ МОИ СООБЩЕНИЯ?! – с порога взрывается Игорь.

Я моргаю, отодвигаю телефон от уха. Проверяю уведомления. Тридцать семь непрочитанных сообщений. Тридцать семь! И все из чата «Съемки – На ножах и в огне».

Когда меня туда вообще добавили?

– Я… – начинаю я и понимаю, что оправдания нет. Я спала. Как нормальный человек. – А я что, должна была?

– Пока ты в моей команде, – цедит Игорь, и я слышу, как он ходит туда-сюда, – ты даже дышать должна по моему графику! Удалось починить Соколову руку?

Сажусь на кровати, провожу рукой по лицу. Вспоминаю забинтованные пальцы, лангету, лицо врача: «Минимум неделя. Никаких нагрузок».

– Думаю… на это уйдет неделя, – говорю я осторожно. – Две. Может, даже больше.

– ЭТО НЕПРИЕМЛЕМО!

– Но это, блин, живая рука! – Я вскакиваю с кровати, чувствуя, как внутри закипает. – Его при вас ранили! Прямо на выходе из студии! Какого черта вы вообще от меня хотите?!

– А я тебе сказал: сделай все, чтобы этого не произошло! И раз ты не справилась…

– Стойте! – выдыхаю я.

Пауза. Я слышу его дыхание в трубке.

Мысли несутся. Вчерашний вечер, ноутбук, статьи. «Сын ждал тебя два часа». Алина Белова. Интервью. «Он думает только о себе».

И вдруг меня осеняет.

– Что если вместо шоу у вас будет инфоповод?

Игорь притормаживает.

– С нетерпением жду, что ты скажешь, – в его голосе скепсис, но он слушает. Это уже что-то.

– Алина Белова в Москве, – говорю я быстро. – Вместе с сыном Соколова. Они здесь на неделю, у мальчика каникулы.

– О, только не начинай! – восклицает Игорь. – Мне не нужны их семейные драмы в эфире!

– А если мы покажем его как хорошего отца? – Слова льются сами. – Образ плейбоя ему точно не на руку играет. Все таблоиды только об этом и пишут. А что если мы покажем другую сторону? Отец учит сына готовить. Семейный выпуск. Трогательно, человечно, и…

– Ты сейчас серьезно? – перебивает Игорь.

– У меня есть аргумент, – отвечаю я. – Ему не все равно.

Игорь молчит. Слышу, как он что-то печатает.

– У тебя двадцать четыре часа, Крылова, – наконец говорит он. – Если не уговоришь – вылетаешь. И не важно, что там с твоим дипломом.

Я открываю соцсеть Алины Беловой, нахожу контакты для рекламы. Пишу:

«Здравствуйте! Меня зовут Варвара Крылова, я новая помощница Артема Соколова. Хочу сообщить, что вчера вечером Артем Евгеньевич попал в больницу с травмой руки. Все в порядке, но он не смог приехать к сыну по уважительной причине. Если будут вопросы – готова предоставить документы из травмпункта».

Отправляю. Смотрю на экран. Жду.

Через минуту телефон снова звонит. Игорь.

– Крылова, ты гений или идиотка – еще не решил, – говорит он без предисловий. – Но сейчас твоя задача доставить Соколова к врачу. Я записал его к лучшему ортопеду Москвы, он посмотрит, что можно сделать, чтобы ускорить восстановление. Адрес скину. И Крылова?

– Да?

– Не облажайся.

Двадцать минут спустя я стою у того самого черного забора, за которым вчера скрылся Соколов. Набираю его номер. Гудки. Сброс.

Набираю еще раз. Сброс.

– Блин, – шиплю я и иду к охраннику.

– Добрый день, я к Артему Евгеньевичу Соколову, – говорю максимально уверенно.

Охранник смотрит на меня скептически.

– Вас ждут?

– Да. То есть… – осекаюсь. – Нет, но я его помощница. Работаю на съемках. Мне нужно его отвезти к врачу.

– Минуточку, – он берет трубку домофона.

Я слышу гудки. Долгие. Наконец кто-то отвечает.

– Артем Евгеньевич, тут к вам девушка. Говорит, помощница. – Пауза. Охранник хмурится. – Ага. Понял. – Он вешает трубку и смотрит на меня с сочувствием. – Он говорит, что не ждет никого. И что если это очередная влюбленная фанатка, пусть оставит автограф у меня.

У меня все внутри закипает.

– Влюбленная фанатка?! – Я достаю телефон, тыкаю в переписку с Игорем. – Вот! Вот запись к врачу! Вот сообщения от продюсера! Я НЕ ФАНАТКА!

Охранник смотрит на экран, вздыхает.

– Подождите здесь.

Он снова звонит. Разговор длится дольше. Наконец он кивает мне.

– Можете подняться. Пентхаус, последний этаж.

Лифт открывается прямо в квартиру. Двери раздвигаются, и я делаю шаг вперед – и чуть не спотыкаюсь о его ботинки, брошенные прямо на пороге.

– Вы всегда такой… отвратительный? – бросаю я в пустоту.

В квартире играет музыка – что-то джазовое, ленивое. Окна распахнуты настежь, по комнатам гуляет сквозняк. Я вхожу и замираю.

Панорамные окна во всю стену. Москва как на ладони: высотки, река, мосты. Вид захватывающий. Но сама квартира… странная. Минималистичная до стерильности. Белые стены, черная мебель, никаких личных вещей. Как будто это не дом, а перевалочный пункт. Отель, из которого в любой момент можно уехать.

– Любуешься? – раздается голос сзади.

Я оборачиваюсь – и чуть не врезаюсь в него.

Соколов стоит в двух шагах, в темно-сером халате, волосы влажные после душа. Пахнет чем-то древесным, дорогим. Он улыбается своей фирменной наглой улыбкой.

– Я всегда поздно встаю, – говорит он, как ни в чем не бывало. – Ну а ты, охотница за сенсациями, какого черта писала Алине?

У меня перехватывает дыхание.

– Я…

– Хочешь авторскую колонку в таблоид? – Он делает шаг ближе, наклоняет голову. – А ты резво начала. День на практике – и уже в личную переписку влезаешь.

До меня наконец доходит, как все это выглядит со стороны.

– Нет, я не… – начинаю я, но он проходит мимо, к кухне. Халат распахивается на шаге, и я невольно замечаю загорелую кожу, рельеф мышц.

Отворачиваюсь. Быстро.

– Игорь мне уже все рассказал, – бросает он через плечо.

Он садится за барную стойку напротив меня. Разрез халата открывает часть груди. Я сглатываю и смотрю в сторону.

Соколов ставит передо мной кружку с кофе. Поворачивается к плите.

– Не отравлено, – говорит он.

– Вы всегда встречаете гостей в халате? – выпаливаю я.

– Только тех… – он оглядывается через плечо, и в его глазах пляшут чертики.

– Кто вас бесит? – подсказываю я и смотрю в кружку. На пенке выведено сердечко.

– К кому у меня есть личный интерес, – заканчивает он и подмигивает.

Кровь приливает к щекам. Я чувствую, как лицо становится горячим.

«Спокойно, Варя, – говорю себе. – Это просто его игра. Он так со всеми».

– Алина меня ненавидит, – Соколов достает сковороду здоровой рукой, ставит на огонь. – Мне стало любопытно, как ты вообще собираешься ее уговорить.

– А как вы собираетесь готовить с больной рукой? – парирую я, кивая на забинтованные пальцы.

Он усмехается.

– Хочешь посмотреть?

Я сглатываю. Киваю.

И он начинает готовить. Одной рукой. Ловко, уверенно, как будто делал это тысячу раз. Достает яйца, взбивает их вилкой, придерживая миску локтем. Нарезает помидоры, зажав их между пальцами здоровой руки и доской. Движения точные, выверенные. Никакой суеты.

– Когда учишься готовить, – говорит он, не отрываясь от работы, – первое правило: адаптируйся. Сломал руку? Приспосабливайся. Нет нужного ингредиента? Импровизируй. Жизнь – та же кухня.

Он выливает яйца на сковороду, добавляет помидоры, зелень. Через минуту выкладывает на тарелку идеальный омлет с хрустящими краями и яркими вкраплениями красного и зеленого.

Ставит передо мной.

– Ешь.

Я беру вилку. Откусываю. И закрываю глаза.

Это… невероятно. Просто яйца, помидоры, базилик. Но каждый вкус раскрывается отдельно и одновременно сливается в гармонию.

– Вкусно? – спрашивает он, и в его голосе слышится довольство.

– Очень, – признаю я.

Он садится напротив, опирается подбородком на здоровую руку, смотрит, как я ем.

– Значит, так, Крылова, – говорит он. – Я пойду к твоему врачу. Но взамен ты мне должна.