Соль, перец и щепотка сахара

– Дорогая Бриана, – Кожак был спокоен, ведь он выполнял задание. – Собери свои вещи в меня, по прилете выкинешь и купишь никудышный новый дизайнерский лагидж.

– А он прав!

Через полчаса Бриана ехала на такси в аэропорт, а еще через час она летела в Коста-Рику – ближайший рейс, на который были билеты.

* * *

В это время в съемной комнатушке парень усиленно ковырялся в маленьком, переполненном шкафу. Он готовился идти на собеседование.

– Столько шмоток, а одеться прилично не во что! Долазился по горам, совсем в бомжа превратился! Так… вот рубашка, брюки и этот шерстяной пижон! С меня достаточно, галстук отдыхает! – он тяжело сел на пол и выдохнул.

– Брайан, ты меня извини, но эта рубашка мне не подходит, – вежливо вмешался Шерстяк.

– Черт! – молодой мужчина выругался и сжал кулаки. – Кто здесь?

– Очевидно, мой старый хозяин и его жена не предупредили, что я не простой пиджак, а волшебный.

– Не может быть! Пижон, ты серьезно?! Такого у меня еще не было! Круто!

– Мне тоже приятно, Брайан, но рубашку все-таки замени.

– Хорошо, хорошо! Выбирай у меня их всего две, – и он выложил перед пиджаком мятые рубашки.

– Вот эта более нейтральная, только погладить надо, – сказал Шерстяк.

«Хммм… а все не так плохо! Может, он и не совсем безнадежный!» – подумал Шерстяк и по-своему, слегка сморщив лацкан, улыбнулся.

* * *

Бриана, конечно же, не выбросила Кожака, а, наоборот, с ним подружилась и решила остаться в Коста-Рике еще на месяц. Почувствовав вкус приключений и свободы, она с энтузиазмом посетила многие достопримечательности этой красивейшей страны.

Брайана взяли на работу. Он стал блогером компании и во время хайкингов снимал видео и рекламировал походные гаджеты. Он занимался любимым делом и зарабатывал хорошие деньги.

Где-то через два месяца после гаражной распродажи в дверь хозяина дома позвонили. Открыв, он удивился, увидев Бриану и Брайана. В руках они держали свои покупки. Бриана – чемодан, а Брайан – пиджак.

– Молодые люди, я не против принять своих друзей обратно. Они еще могут послужить на благо другим, – хозяин немного подумал. – Но у меня к вам вопрос: вы договорились прийти ко мне в одно и то же время?

– Случайность! – в два голоса засмеялись Бриана и Брайан.

– Да, случайность! – подмигнул волшебник чемодану и пиджаку. – Что ж, ребята, идите, живите свою счастливую, свободную жизнь. И не забудьте, сколько вам она стоила!

– Десять баксов? – молодые люди вопросительно посмотрели друг на друга и опять рассмеялись.

Когда дверь за хозяином дома закрылась, Брайан решился робко спросить:

– А где вы с Кожаком путешествовали?

– Ой, мы посетили столько интересных мест! – всплеснула руками Бриана.

– Может, расскажите? Кофе? – спросил смелее Брайан.

– С удовольствием!

Тем временем в гостиной волшебник обратился к Кожаку и Шерстяку:

– Друзья, я очень доволен вашей работой! Думаю, следующим летом нужно опять сделать распродажу. Есть у меня еще двое на примете…

Старый Пень

Оксана Лебедева

Старый Пень проснулся от очень неприятных ощущений в правом боку. Печень? Камни в почках? А-а-а, нет – кабан Силантий, решивший почесать свои зубья об остов бывшего тополя.

– Слушай, ну хватит уже о меня клыки свои точить! – Жалостно проскрипел Старый Пень.

– Ух ты, а у кого это тут голос прорезался? – Ухмыльнулся кабан и вогнал левый бивень поглубже.

Пень поднатужился и чихнул. Весь мелкий мусор, лежавший на нем, вся пыль, долгие годы собиравшаяся в складочках оставшейся коры, тут же оказались в ноздрях Силантия, который шумно втягивал воздух, чтобы еще длиннее и забористее обругать трухлявую деревяшку.

Мощный вепрь выпучил глаза и закашлялся. Из неожиданно нежного пятачка потекло.

Если бы в лесу была диагностическая лаборатория, а кабан Силантий с какого-то перепуга вдруг решился сдать свои анализы, то он бы знал, что является несчастливым обладателем аллергии на березовую пыльцу. Но он не знал, просто интуитивно обходил стороной редкие березняки, мелкими бусинками рассыпанные по бескрайнему зеленому лесу. Не знал он и того, что пастух Василий решил порадовать жену новыми вениками для субботней бани. Нести ворох свежесломанных веток было нелегко, поэтому Василий притормозил рядом с удобным пнем, где и навязал ладных веничков, сор от которых терзал теперь нежную слизистую свинячьего рыла.

Кабан Силантий зажмурил слезящиеся глаза и, вспоминая всех пеньковых родственников до седьмого колена, бросился в густой прохладный ельник.

– Ну наконец-то! – Донеслось откуда-то сверху. На верхушке соседней сосны сидела и иронично каркала местный борец за вселенскую справедливость – ворона Анжелика Петровна. – Хоть наглому борову отпор дал! А то все тобой пользуются и никто слова доброго не скажет!

– Да ладно тебе, кому я нужен?

– Вот и неправда твоя! Все тобой пользуются, а ты и не замечаешь! Медведь каждое утро приходит?

– Приходит.

– Плюхнется на тебя и сидит – соловья слушает!

– Пусть слушает, что мне жалко, что ли?

– Так он все время, что слушает, орехи грызет! Он удовольствие получил и ушел, а ты стоишь потом, весь шелухой оплеванный!

– Как же я медведю откажу?

– Как, как?.. Отрасти пару заноз подлиннее! Пусть, пока вытаскивает, подумает о своем поведении… Ладно косолапый – он хотя бы наш, тутошний. Так ты и чужаков привечаешь! Грибники вчера на тебе застолье устроили?

– Устроили…

– А чем отплатили? Гору отходов в корни твои напихали и ушли налегке радостные!

– Им тяжело было…

– Значит, в лес с полными банками да бутылками нормально, а обратно с пустыми – тяжело? А ты всю ночь корнями ямки рыл, чтобы всю эту гадость поглубже закопать!

– Ну а что я могу?

– Спил наклони! А то разложились тут, как на скатерти! Вспомни, каким ты раньше был! Красивый, гордый! Я знаю, мне бабушка рассказывала.

Пень задумался. Когда-то он был высоким кудрявым тополем. В его ветвях летали прекрасные бабочки и пели голосистые птицы. Потом птицы попросили разрешения свить гнезда. Да, тогда у него еще спрашивали разрешения. Что ж, он разрешил. Маленькая белочка тоже была частой гостьей молодого красавца. Однажды она спросила:

– У тебя в коре есть маленькое углубление, можно я в нем посплю?

– Конечно, можно!

Через некоторое время у белочки родились малыши, и углубление пришлось расширить до небольшого дупла. А потом и до большого – семья-то растет, понимать надо!

Жуки-древоточцы пришли неожиданно. На робкие возмущения они ответили, что ничем не хуже белок и птиц и тоже имеют право на существование. Тополь терпел, только все чаще и чаще приглашал знакомого дятла, который хоть немного облегчал его подкорную чесотку.

Чуть позже в листьях завелась тля. Она была настолько противная, что даже птицы брезговали ее есть и вскоре решили переселиться на другие деревья. Беличье семейство тоже ускакало, даже не сказав «До свидания» или «Спасибо»!

А потом пришел Лесник.

– Странно! – сказал он, постучав по стволу: – Такой молодой и уже такой порченый!

Через два дня тополь спилили.

От воспоминаний Старого Пня отвлекла жидкая плюха, шлепнувшаяся прямо ему на макушку.

Ворона резко подняла голову. Высоко в небе кружил одинокий ястреб.

– Ты чего хулиганишь? Другого места не нашлось? А если бы ты в меня попал? – Анжелика Петровна раскаркалась не на шутку.

– Простите! Уж больно мишень удобная! – Хохотнул пернатый безобразник и улетел.

– Вот разбойник! А ты чего молчишь? Совсем себя со счетов списал? Все на тебя гадят, а ты и рад! Никакого самоуважения не осталось!

Старый Пень не ответил. Он пристально вглядывался в сухой листочек, под которым определенно кто-то дрожал.

– Ты кто?

Из-под листочка выглянул крохотный желудь. Анжелика Петровна вопрошающе выпучила удивленные глаза:

– Ты откуда взялся, малыш? У нас в округе отродясь дубов не было!

– Я издалека! К нам в дубовую рощу ваш кабан наведался! Страшилище проклятое! Он всех моих братьев сожрал! А я к нему в межкопытье попал. А сейчас, когда вы ругались, вылез и под листочек спрятался. – Желудь огляделся и задрожал пуще прежнего. – Ой, меня сейчас все-таки съедят! Вон тот жуткий зверь на меня плотоядно облизывается!

Ворона и Пень удивленно оглянулись. Кроме милой белочки и их самих, на поляне больше никого не было.

Белочка исправила кровожадную мордочку на наивную и тоненьким голосом спросила:

– Дядюшка Старый Пень, можно у тебя мои знакомые мыши поживут? Их много расплодилось в этом году, а у тебя все равно корни свободные.

Белочка говорила уверенно, скорее не спрашивая, а уведомляя о скором подселении.

– Нет! – Неожиданно даже для самого себя решительно ответил бывший тополь. Он расслабил свой самый тоненький корешок и нежно подтянул к себе трясущийся желудь. – У меня теперь воспитанник будет жить! А ему нужны чистота и спокойствие. Так что передай всем: я больше благотворительностью не занимаюсь!

С тех пор по лесу прошел слух, что Старый Пень сошел с ума. Ощетинился острыми палочками-веточками. Кабану Силантию ткнул в глаз. Прищемил хвост наглой белке, которая хотела все-таки утащить лакомый желудь. А пастуху Василию показал такую пантомиму из зеленых чертей (ветвей), что тот, добежав до дома, вежливо попросил у сына ноутбук и через «ГосУслуги» записался в «Общество Анонимных Алкоголиков».

В ласковых корнях своего наставника желудь быстро превратился в нежный росток, затем в юный дубок. А через много лет на поляне стоял гордый красавец – молодой раскидистый Дуб. Рядом шелестели тополя. Поросль, которой Старый Пень защищал маленький желудь, разрослась в целую рощу, веселым хороводом окружившую статного лесного великана.

Деревья очень дружили между собой и часто вспоминали своего наставника-прародителя, который научил их главному: уважай сам себя, и тогда не придется ждать и требовать уважения от других. Оно придет само собой.

P. S. А еще через много-много лет в дупле Старого Дуба поселилась Сова Эвелина. Но это уже совсем другая история…

Доверчивый Павлин

Ольга Авдонина

Солнце садилось неспешно. Оседало за горизонт всем своим диском. Именно в эти мгновения состояние беспричинного счастья накрывало его, вибрируя в каждой клеточке тела. Знание, что каждый вечер можно созерцать эту красоту и провожать уходящий день, дарило тихую, восторженную радость.

– Неважно, что произошло за день, – тихо размышлял Королевский Павлин, – зато каждый вечер я могу провожать Солнышко.

Малышом его увезли из родных мест. Отца Павлин не помнил.

Мама – серая птичка – Павушка говорила, что он красавец. Она гладила и перебирала клювом перышки и ласково напевала:

– Запомни, милый, ты – часть Живой Природы. Умей наблюдать и замечать красоту этого мира.

– Когда-нибудь ты поймешь, что это значит, – ворковала она. – Старайся не оглядываться назад. Шагай вперед, в свое фантастическое будущее.

И сын ей верил. Он был очень доверчивым.

Все изменилось в один момент. Приехали странные существа на двух ногах и без перьев, рассыпали аппетитный корм. Павлин доверчиво подошел. И тут же угодил в клетку.

Он хорошо помнил, как страх и растерянность накрыли серой волной и захватили все его юное существо.

– Приехали, выгружайте, – двуногий открыл клетку.

«Страшно, – подумал Павлин. – Но интересно».

Перед ним раскинулась прекрасная поляна. Вдали виднелся лес.

Позже он узнал у соседа Дятла, что место это называется Исследовательский Институт Всего Живого. Здесь изучали способности зверей и птиц к адаптации. Как они ведут себя при изменениях внешних условий окружающей среды.

Вокруг кипела жизнь. И он отправился знакомиться с обитателями нового места.

Орел рассказал Павлину, как высоко он умеет парить над землей. Ведь мир сверху так прекрасен.

– И еще, – деловито добавил новый друг, – те, кто не летают высоко, – тупиковая ветвь в эволюции развития. Я это слышал от своей матушки, когда был совсем маленьким. Их жалеют. Но терпят.

Тельце Павлина сжалось от тоски и печали. Как же грустно осознавать себя тупиковой ветвью всего лишь потому, что не умеешь летать высоко. Он глубже втянул свою головку с хохолком в серое тельце, чтобы стать как можно более незаметным.

Затем была встреча с Ежом. Под доверчивым взглядом Павлина Еж то сворачивался клубочком, то разворачивался, демонстрируя свои колючки.

– Смотри, какие они у меня нужные. Можно кататься на полянке, свернувшись клубочком, насадить на себя ягодки, листики и все, что нужно для хозяйства, и принести в свой домик. А еще, – Еж сделал многозначительную паузу, – когда-то в детстве я узнал от своей матушки, что тот, кто не имеет колючек, немного неполноценный. Да. Обделила его природа. Таких не любят, иногда им сочувствуют.

Павлин доверчиво внимал каждому слову нового друга.

– А если нет колючек, то как же мне быть? – растерянно прошептал он.

– А ты приходи и трогай мои, – великодушно предложил Ежик. – Мне не жалко.

– Благодарю тебя за твою щедрость, – произнес Павлин, привычно сжимаясь всем тельцем так, чтобы никто не видел, что колючек у него нет и летать высоко он не может.

– Тук, тук, тук, – послышалось сверху. Дятел – санитар зеленого леса – старался от души. Его маленькая головка с красной шляпкой упорно долбила по кроне дерева. Познакомились.

– Маленьким я узнал, что тот, кто не может достать червяка или личинку насекомого из дерева, – тупиковая ветвь эволюции. Так говорила моя матушка, – делился новый друг, отдыхая между интенсивными ударами клюва по дереву. – Поэтому я абсолютно счастлив, что природа сделала меня таким, я могу быть сытым и нести пользу для нашего леса.

Тельце Павлина сжалось теперь уже от страха, что он живет зря, и на глазах выступили слезы.

– Неужели я никчемная, бесполезная серенькая птичка? – думалось в отчаянии. Но что-то внутри него не могло согласиться с доводами своих новых друзей.

Дятел сочувственно посмотрел на нового знакомого.

– Ты можешь иногда приходить и смотреть, как я работаю, – произнес он.

Павлин благодарно кивнул. В такие моменты так не хватало мамы, которая погладила бы его серые перышки и пропела: «Ты – красавец. Шагай вперед. У тебя фантастическое будущее».

И еще он вдруг подумал, что Природа-матушка всегда найдет лучшее решение для всех живых существ, в том числе и для Павлинов. Ведь они – часть всего живого.

Шло время. Павлин подрастал и становился все более наблюдательным. Однажды, завороженно глядя на летящее облачко, его тельце завибрировало, как будто что-то дивно-прекрасное распускается внутри. Он не знал еще, что в такие моменты раскрывался его пышный хвост. Ведь малыш следовал всем советам мамы и не оглядывался назад.

Каждый вечер Павлин отправлялся провожать Солнце.

– Благодарю тебя, Волшебный Диск, за то, что мы вместе провели этот день, – шептал он.

Закат уходящего дня вызывал восхищение, а в тельце в этот момент опять чувствовались сильные вибрации, как будто что-то невероятно-прекрасное раскрывается, подобно цветку. Роскошный королевский хвост переливался в лучах уходящего солнца. Но ведь мама говорила не смотреть назад. А Павлин был доверчивым.

Первой пышный павлиний хвост увидела подруга Сойка. Друзья весело болтали обо всем на свете. И вдруг Павлин заметил приближающуюся Лисицу. Хищница тихо подкрадывалась к его новой знакомой. Павлин вскинул хохолок, издал могучие угрожающие звуки.

Лиса остановилась в недоумении. И вдруг… она увидела, как серая невзрачная птичка со страшным криком распускает неимоверных размеров хвост. Из этого фантастического оперения гневно смотрели яркие переливающиеся глаза. Лисица в панике сбежала. Сойка восхищенно смотрела на своего нового друга.

– Какой красавец, – зачарованно проговорила птица. – У тебя большое будущее. Ты спас меня. Почему ты никогда не показывал мне это?

Павлин повернул изящную головку и увидел… свой сияющий переливами хвост.

«Да, с такими внешними данными и правда возможно поверить в фантастическое будущее», – вдруг радостно подумал Павлин.

С того дня все пошло совсем по-другому. Любуясь облаком, он грациозно раскрывал свое оперение. А на закате, распуская хвост, Павлин всем телом праздновал торжество уходящего дня.

Его походка изменилась. Во всем павлиньем существе с каждым днем пробуждались достоинство и стать. Звери и птицы стали приходить полюбоваться на эту красоту и разделить ритуал для уходящего дня.

В такие минуты он все больше чувствовал себя частью Великой Природы и верил, что фантастическое будущее становится настоящей жизнью.

Ведь он был доверчивым.

А однажды двуногие существа привезли на поляну серую скромную птичку, при виде которой сердце Павлина радостно запело, тело завибрировало, а королевский хвост распушился до невероятных размеров.

Так он встретил свою Павушку.

Спата и Грон

Татьяна Горбунова

Спата дрожала от возбуждения. Она ехала на раскопки! Наконец-то этот день настал. Она ждала его весь год. Что может быть прекраснее, чем оказаться жарким летним днем в тени роскошных берез археологического лагеря и насыщаться ароматами полевых цветов и трав, словно застывших в плотном и горячем воздухе западно-сибирской лесостепи.

В лагере студенты наточат ее лезвие до остроты ножа, чтобы можно было, как масло, разрезать самый неподатливый грунт, проверят черенок на трещины и подкрутят расшатавшиеся за зиму болты.

Спата была превосходной штыковой лопатой из рельсовой стали, и ее многие годы привлекали для выполнения самых тонких и деликатных работ. Особенно ей нравилось чистить стенки раскопа для выяснения последовательности почвенных и культурных слоев. В археологии это называется стратиграфией. Ни одна лопата не могла справиться с этой задачей так же хорошо, как Спата. Она чувствовала свой профессионализм, уникальность и самодостаточность, особняком держалась от других лопат и не нуждалась в общении с ними. Ей было всегда хорошо в компании с самой собой.

В этот раз в лагерь привезли новичков. Их зеркально-чистые поверхности пускали в глаза солнечных зайчиков, и еще не отполированные десятками ладоней черенки матово светились в тени деревьев. Лопаты тихо переговаривались в ожидании заточки, делились впечатлениями об увиденном и планами.

Среди них выделялся совок – совковая лопата – насаженный на проверенный временем старый и удобный черенок. В нем чувствовалась надежность, уверенность, скрытая сила. Его звали Грон.

– Хорошее имя, – подумала Спата.

На следующий день они оказались на одном секторе и работали в паре. Спата резала грунт тонкими пластиками, чтобы не пропустить даже мелких археологических находок, а Грон откидывал землю в отвал. Солнце поднималось все выше, воздух густел и звенел от насекомых, жалящих блестевшие от пота тела студентов. На одном из краев раскопа, где было много корней деревьев, приглушенно раздавалось:

Вгрызаемся в землю, лопаты скрипят,

Во всех направлениях отщепы летят,

Но нам не отщепы, но нам не отщепы нужны.

Мы ищем, мы ищем, какой-то скелет,

Которому тысячи, тысячи лет,

Которого так не хватает для нашей страны.

Спата сосредоточилась на слое – очень важно было «не зарываться», копать землю горизонтом одной мощности. Это редко удавалось новичкам, и Спата удивилась, как хорошо удается «держать уровень» Грону. Ей импонировала его методичность.

На перерыве их поставили рядом. Спата почувствовала, как внутри что-то сжимается и начинает расти напряжение. Она любила одиночество. Ценила его. Оно было частью ее силы. Быть одной – значит быть в мире с собой. Не отвлекаться. Не подстраиваться. Никому не объяснять, почему молчишь. Грон ей мешал.

На третий день Спата не выдержала:

– Ты можешь не стоять рядом со мной? Мне нужно пространство.

– Конечно, – ответил Грон.

Они продолжили работать в паре, но на перерывах Грон неизменно оказывался вдали от нее. Спата почувствовала облегчение. Никто и ничто не нарушало ее привычный мир одиночества. Она наслаждалась им, пила как божественный нектар, восстанавливающий силы и равновесие.

Но вокруг постепенно разливалась пустота. Спата не сразу это заметила. Она планомерно вскрывала культурные слои, предупреждающе звенела, натыкаясь на каменный артефакт или кость древнего животного, исправно зачищала поверхность раскопа после выборки горизонта, признавая, что Грону это удается лучше, чем ей. Все-таки она штыковая лопата – у нее другая задача. Но мир, в котором она так любила растворяться длинными вечерами после работы, постепенно стал терять насыщенность красок и звуков.

Прошло несколько недель. Раскопки подходили к концу. Осталось совсем немного. Зачистить стенки, чтобы зафиксировать стратиграфию, прокопать «контрольный штык», убедиться, что ниже нет культурного слоя, и поставить точку – засыпать раскоп землей, установив по его углам реперы. Спата стояла, уютно прислонившись к изгибу березы. Взгляд ее медленно скользил вдоль горизонта, цепляясь за отдельные детали окружающего пейзажа, залитого золотом заходящего солнца.

– Скоро мы уедем, а солнце также будет заходить за горизонт в конце дня, как это было тысячи лет до нас и будет после нас.

Грон стоял рядом. Спата заметила, как его взгляд направлен туда, где разгоралось зарево уходящего дня. Они оба ощущали единство с бесконечным циклом, который не зависит от людей и их усилий.

– Ты чувствуешь это? – спросил Грон, не поворачиваясь. Он говорил тихо, почти шепотом, как будто сам не знал, что именно спрашивает.

Спата долго молчала.

– Да, – наконец ответила она. – Я чувствую.

Пустота начала заполняться.

Суженый-ряженый

Оксана Струнникова

Данилка обиженно поджал губы.

Лея усмехнулась. Раньше, когда он так поступал, она тут же сдавалась и выполняла любые его капризы. Парень был чудо как хорош и сам знал об этом. Но сейчас у нее вспыхнуло желание накостылять этому обормоту и послать за Кудыкину гору.

– То есть твоя мамка запретила тебе со мной встречаться? – уточнила Лея.

– Ага, но это ничего. Мы просто на людях не будем вместе, а вечером…

– Возле забора у моей хаты?

– Ага. У вас же сразу лес и деревня далеко, никто не узнает, – жизнерадостно закивал Данилка.

И тут же получил кулаком меж глаз. Парень не ожидал такого коварства и кувыркнулся на спину, прямо в колючий куст шиповника.

– У-у-у! – его вой разнесся по округе, заставив их волкодава Кусайку завыть в ответ.

На крыльцо небольшой хаты вышла дородная, еще не старая женщина и внимательно посмотрела в сторону Леи, чье пылающее лицо виднелось за забором.

– Милая, что случилось?

– Ничего, бабушка, тут один страждущий упал нечаянно, – Лея остерегающе зыркнула на Данилку.

Женщина только вздохнула и ушла в хату. Деревенские парни уже заглядывались на внучку; не ровен час, по осени, глядишь, и сваты появятся. Но сама девушка была равнодушна ко всем, вот только Данилку, младшего сына мельника, выделяла немного.

Данилка под инквизиторским взглядом, полыхающим огнем, выцарапался из куста. Ясные глаза цвета безоблачного неба готовы были пролиться слезами. Пшеничные прядки растрепались, а на щеке алела яркая царапина.

– Мамка говорит, что твоя бабка – ведьма и тебе потом дар передаст, – Данилка еще как-то пытался объясниться.

– Дурак, не ведьма, а ведунья. И мамке скажи, когда у батьки поясницу прихватит, пусть за лечебными травами не приходит. Я бабушке скажу, чтоб не давала.

И развернувшись, яростно перекинув черную косу за спину, побежала в хату. Слезы разочарования закипали на глазах.

Сегодня была волшебная ночь на Ивана Купалу. Она уж и платье новое подготовила из белого льна с яркой вышивкой, и цветы необычные для венка выбрала. И мечталось ей через костер рука об руку с Данилкой прыгать. Пусть бы все деревенские сплетницы рты закрыли. А то распускают слухи про них с бабушкой, а случись хворь какая – сразу на пороге сидят.

* * *

Каменный круг, омываемый излучиной реки, терялся в темноте. Дремучий бор с одной стороны да быстрая река с другой не пускали местных жителей в это место. А если кто и забредал сюда по незнанию, то испытывал такой леденящий ужас, что, теряя направление, бежал неведомо куда.

А место так и прозвали – Ведьмин круг. Никто не был, никто не видел, но даже говорить о нем не смели, боясь притянуть несчастье.

Полная луна загадочно освещала просторы.

Внезапно, разрезая темноту, вспыхнул огонь костров, высветив застывшие лица мужчин и женщин, стоявших неподвижно. В центре величественно возвышался Властный старец, сжимающий в мощной руке посох. Его белые волосы серебрились в лунном сиянии. Остальные склонили головы в почтении.