Ты попала, детка!

Ева Трезор

Ты попала, детка!

Глава 1. Веселье начинается.

И вот я иду. Задержалась в универе, хотя планировала освободиться еще до того, как ночь бархатной мантией опустилась на город, проглотив последние отблески заката. Фонари тусклыми глазами смотрят на меня сквозь завесу сырого тумана, пробирающего до костей. Я ускоряю шаг, сердце колотится где-то в горле – поздний вечер, и я, конечно, одна, в полупустом районе, где каждый шорох заставляет меня, трусишку, вздрагивать. До дома еще минут десять, и эти десять минут тянутся, как вечность.

Я оборачиваюсь, мне мерещится невесть что, словно я маленькая девочка! Замедляю шаг, чтобы убедить себя, что мне все кажется, и снова поворачиваюсь вперед. Вдруг, словно из-под земли привидением выныривает фигура. Я вскрикиваю, инстинктивно прижимая к себе сумку. Мои глаза, расширенные от испуга, впиваются в силуэт. Черная кожаная куртка «косуха», как крылья ночного хищника, блестит идеальной кожей в свете далеких фонарей. Лицо… Бледное. Не просто бледное, а будто выцветшее, лишенное жизни. И глаза… О, эти глаза! Они кажутся бездонными колодцами, в которых плещется такая тьма, от которой холодок пробегает по спине.

– Мирон? – мой голос дрожит, я не верю собственным глазам. Это он. Мирон. Мой друг детства, которого я не видела… Сколько? Пять лет? Шесть? Восемь?! Время растворилось в тумане, как и его образ из моих воспоминаний. Но это он. Я бы узнала его даже сквозь завесу веков.

Он стоит, словно изваяние, не двигаясь. Капли тумана оседают на его светлых волосах, блестят россыпью мелких бриллиантов в ночи. Его взгляд скользит по мне, изучающе, без тени прежнего тепла, которое я помню. Вместо этого – какая-то жуткая, почти хищная сосредоточенность.

– Анжелика, – его голос… Он стал глубже, с легкой хрипотцой, словно произнесенный из самой могилы. Если бы я не знала его, то подумала, что его голос звучит так, будто я – редкая дичь, которую он наконец-то отыскал.

– Мирон, что… Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, стараясь придать голосу хоть какую-то твердость, но получается плохо. Страх, который я пыталась отогнать, теперь обволакивает меня с новой силой. Он словно притянул Мирона из другой реальности.

Он медленно подходит ближе. Каждый его шаг – это набат, бьющий по моим нервам. Я чувствую, как дрожат колени. Я не знаю, что меня пугает больше – его внезапное появление, его изменившийся облик, или этот ледяной взгляд.

– Ты спрашиваешь, что я здесь делаю? – уголок его губ едва заметно приподнимается в подобии усмешки, которая совсем не кажется веселой. – Я жду. Чего-то… или кого-то. А ты, кажется, заблудилась, ангел?

«Ангел»? Он никогда так не называл меня. Его слова, произнесенные с такой легкой, почти пренебрежительной интонацией, заставляют меня съежиться. Это не тот Мирон, которого я знала. Это… кто-то другой. Кто-то, кто пришел из тени, чтобы встретиться со мной здесь, под покровом этой черной, промозглой ночи. Интересно, как он вообще нашел меня?

– Заблудилась? – я пытаюсь смеяться, но получается жалкий всхлип. – Я иду домой. Ты… ты выглядишь неважно. Ты болен?

Он снова усмехается. Эта усмешка, как бритва, режет воздух.

– Болен? – он наклоняет голову, и в этот момент я замечаю, как тонкая, почти незаметная линия красного проступает на его губе. – Можно и так сказать. Но это не та болезнь, от которой есть лекарство, знаешь ли.

– Мирон, ты меня пугаешь, – признаюсь я, уже не пытаясь это скрыть, но отчего-то выдаю неловкую улыбку. – Так давно не виделись. С самого детства. И я просто не ожидала встретить тебя.

Он подходит еще ближе. Теперь я чувствую его запах – запах сырой земли, холода и чего-то терпкого, почти сладкого, как перезрелые ягоды, которые уже начинают гнить.

– Произошло… много всего, Анжелика. Я был там, где ты не захотела бы оказаться. Там, где живут тени, и где луна шепчет забытые всеми истории.

Он останавливается в шаге от меня. Теперь я могу разглядеть каждую черточку его лица, искаженного этой новой, пугающей сущностью. Его глаза, действительно, как два черных омута, в которых я вижу свое отражение – испуганное, потерянное, прижимающее сумку к груди, будто она – мой щит.

– Очень смешно. И ты сейчас здесь… зачем? – спрашиваю я, чувствуя, как мое собственное дыхание становится поверхностным.

– Затем, что ты – моя. Ты всегда была моей. И я пришел за своим.

Эти слова он произнес шепотом, но с такой силой, что они острыми когтями впиваются в мою душу. Мое сердце перестает биться. Оно замирает. И в этот момент, когда туман сгущается еще сильнее, и мир вокруг будто исчезает, я понимаю, что это не просто встреча. Это… неизбежность.

Я заливаюсь смехом неожиданно для самой себя. Глупость какая, он шутит. Надо заметить, что весьма неудачно, учитывая, что парень у меня уже есть.

– Твоя? – повторяю я, не в силах поверить своим ушам. Мирон, который когда-то вырезал из дерева мебель моим куклам и строил со мной замки из песка, теперь произносит такие слова.

Он делает еще один шаг, сокращая расстояние между нами до опасной близости. Я чувствую тепло, исходящее от него, хотя его кожа кажется холодной, как мрамор. В его глазах мелькает что-то… довольное. Он наслаждается моментом, моим страхом и этой неуверенностью. Видит, как я реагирую на него, после стольких лет разлуки.

– Ты такая же, как прежде, Анжелика, – его голос становится тише, интимнее. – Такая же… вкусная.

«Вкусная»? Эта фраза, произнесенная им, заставляет меня непроизвольно вздрогнуть. Он смотрит на меня так, будто готов… Нет, я не должна думать об этом. Он просто шутит. Так ведь? Он просто хочет меня напугать, как в детстве, когда мы играли в прятки и он любил выключать свет, чтобы появляться из темноты.

– Ты… ты изменился, Мирон. Научился шутить. Только вот шутки твои не смешные, – говорю я, пытаясь перевести разговор в более безопасное русло.

Я вспоминаю его. Его светлые, непослушные волосы, которые всегда торчали во все стороны. И эти глаза… Тогда они были наполнены детской серьезностью, иногда – грустью, но всегда – заботой. Он был моим защитником, моим первым настоящим другом.

– Время меняет всех, Анжи, – его губы снова изгибаются в этой странной, завораживающей улыбке. – И не всегда в лучшую сторону. Но некоторые вещи остаются неизменными. Как моя тяга к прекрасному.

Он протягивает руку, и я инстинктивно делаю шаг назад. Эта рука… Пальцы длинные, изящные, но в них чувствуется скрытая сила, непонятная мне грация.

– Ты не бойся, – шепчет он, и в его голосе слышится что-то, что должно бы меня успокоить, но вместо этого лишь усилило тревогу. – Я не причиню тебе вреда. Пока.

– Анжелика! Ты где пропала? Я думала, ты уже в общаге! – и тут, словно отвечая на мою мольбу о спасении, слышу позади голос своей лучшей подруги, Кати. Я оборачиваюсь, желая сказать ей, что со мной все в порядке, что я очень рада ее появлению и как раз собираюсь в общагу.

– Да, я как раз иду домой, – отвечаю я, но в тот момент, когда я поворачиваюсь обратно к тому месту, где только что стоял Мирон…

Там никого нет.

Только туман, который, кажется, стал еще гуще, обволакивая пустоту. Я растерянно осматриваюсь. Его нет. Он просто… исчез. Испарился. Словно его и не было. Сбежал.

– Ты чего? – Катя подходит ближе, с любопытством разглядывая мое бледное лицо. – Кого-то увидела?

Я мотаю головой, пытаясь прийти в себя.

– Нет. Никого. Наверное, показалось. Туман…

Но я знаю, что это не туман. Это был Мирон. Он был здесь. И он быстро ушел. Играючи, словно дразня меня. И это исчезновение пугает меня куда больше, чем его появление.

Глава 2. Наваждение.

Кровать кажется раскаленной, а подушка – камнем. Я ворочаюсь, пытаясь найти хоть сколько-нибудь удобное положение, но сон никак не идет. Голова трещит, и в ней, как назойливые мухи, роятся обрывки воспоминаний о сегодняшнем вечере. Мирон. Это просто… абсурд.

Сначала я списываю все на усталость. Конечно, я устала. Поздний вечер, долгая прогулка, да и стресс после завершения напряженной недели. Мое воображение, подогретое атмосферой приближающегося Хэллоуина, вероятно, просто сыграло со мной злую шутку. Привиделось. И точка. Мирон с его бледным лицом и темными глазами… Это был плод моего уставшего разума. Тем более у меня весь день раскалывалась голова и я приняла таблетку, которую подсунула Катя. Вот она никудышный фармацевт! Кто знает, чего намешали в этой таблетке? Надеюсь, ничего запрещенного…

Но потом, когда я пытаюсь отогнать этот пугающий образ, он возвращается. Эти глаза… В них была такая бездна, такой холод, который пробирал до костей. И эта улыбка… Легкая, но какая-то хищная, полная скрытого смысла… Опасная. Он действительно сказал «моя»? Или я это сама выдумала?

Нет, это было не мое воображение. Что-то в нем было настоящее и пугающее. Я помню его иначе. Мирон из моего детства был тихим, немного меланхоличным, но всегда добрым. Он никогда бы не сказал таких вещей. И абсолютно точно не стал бы меня пугать внезапным появлением. Он бы позвонил? Да, думаю, так бы и поступил. Хотя, откуда у него может быть мой номер? Ой, я глупая, надоели эти дурацкие мысли…

И это даже хорошо, что он исчез. Действительно хорошо. Может, я и ошиблась, узнав его. Может, это совсем другой человек. Или… или я не хочу знать, кто он теперь и чем занимается. Я не хочу видеть этого «психа», как я его сейчас называю про себя, больше никогда. Пусть себе исчезает в тумане, пусть растворится в ночи. Мне это на руку. Я просто забуду про эту нелепую встречу.

Но почему-то, несмотря на все эти мысли, мой взгляд снова притягивает к темному окну. Словно я жду, что там, за стеклом, я снова увижу его силуэт. И это желание, это подсознательное ожидание пугает меня больше всего.

Комната окутывается густым, чернильным мраком. Тени в углу начинают сгущаться, обретая форму. Они сплетаются, извиваются, и вот уже в их непроглядной тьме вырисовывается силуэт. Человеческий силуэт.

Сердце колотится так, что, кажется, готово пробить грудную клетку. Я замираю, боюсь сделать вдох или пошевелиться. Мой рот открывается, но из него не вырывается ни звука. Словно я забыла, как говорить на родном языке. Я в ловушке собственного страха, лишенная голоса, лишенная возможности позвать на помощь.

Фигура медленно, неотвратимо движется из темноты. Она выходит на полосу бледного лунного света, проникающего сквозь окно. И я узнаю его. Это Мирон. Его черная «косуха» блестит, как чешуя рептилии. Его лицо… такое же бледное, но теперь я вижу в нем не только холод. Возможно, я бы даже сочла его привлекательным, если бы не была напугана до чертиков.

Он садится на мою кровать, и матрас прогибается под его весом. Его присутствие заполняет всю комнату, удушливо подавляя мои попытки отдалиться. Мирон наклоняется ко мне. Я чувствую его дыхание – холодное, с едва уловимым запахом, от которого меня бросает в дрожь.

– Ты не должна была меня забывать, Анжелика, – шепчет он, и его голос, такой знакомый и одновременно чужой, пронзает насквозь.

Его длинные, холодные пальцы касаются моей щеки. Я зажмуриваюсь, но чувствую, как его прикосновение проникает сквозь кожу, обдавая могильным холодом. Затем его пальцы скользят ниже, к моей шее, обводя контур. Нежное, но вместе с тем властное касание, словно он изучает добычу.

Он наклоняется ближе, его губы почти касаются моих. Этот запах – терпкий, сладкий, дурманящий, он окутывает меня облаком. Мирон целует меня. Поцелуй не похож на те, которые я когда-либо знала. Он страстный, голодный, и в нем чувствуется первобытная дикость. Мирон нагло обвивает мою талию руками, притягивая к себе с такой силой, что я чувствую, как ребра начинают стонать. А его пальцы впиваются в кожу, оставляя на ней жгучие следы. Это не нежность, это… подчинение. Он как будто пытается выжать из меня последние капли страха, заставляя мое тело отзываться на его прикосновения, несмотря на окутывающий меня ужас.

Внезапно, его пальцы, обхватившие мою талию, сжимаются так сильно, что я вскрикиваю.

Я вскакиваю на кровати, задыхаясь. Сердце бешено колотится, пульсируя в висках. По телу пробегает дрожь, от которой сводит ноги. Это был сон. Всего лишь сон. Но ощущение его прикосновений, его дыхания, его властного поцелуя осталось со мной. Я судорожно трогаю свое лицо, свою талию… Это не страх, это… ужас. Холодный, липкий ужас, сковывающий и не отпускающий. Я смотрю на руки, дрожащие в лунном свете, и чувствую, как поцелуи его пальцев, эти «наглые» объятия – все это будто оставило на мне невидимый, но ощутимый след. Я пытаюсь отдышаться, но каждый вдох наполнен его запахом.

Холодный ночной воздух ударяет в лицо, как спасительный глоток свежести. Я накидываю на плечи плед и выхожу на незастекленный балкон общежития. Пытаюсь успокоить бешено бьющееся сердце, вдыхая промозглый, но очищающий воздух. Город спит, и тишина кажется почти осязаемой. Я тянусь к тусклому фонарю на стене, чтобы хоть немного разогнать мрак, и мои пальцы натыкаются на что-то.

Веревочка. На ней болтается нечто деревянное. Я подтягиваю это к себе. В тусклом свете фонаря я узнаю это… Фигурка. Девочка с кудрявыми волосами, сделанная из дерева. Мои глаза расширяются. Это… это та самая фигурка. Мирон сделал ее для меня, когда мы были детьми. Он тогда был таким сосредоточенным, таким серьезным, вырезая из куска дерева что-то, что могло меня тогда отвлечь от бесконечных переживаний от утраты матери. Помню, как он гордо протянул ее мне, и я восхищалась его мастерством. Хоть волосы у девочки и были кривоватыми, а листики, которыми он их украсил, уже давно засохли и отвалились, оставив лишь сухие тонкие веточки, я любила ее и всегда носила с собой.

Эта фигурка. Она была у меня… Я думала, потеряла ее много лет назад. А теперь она здесь, на балконе, словно ждала меня. Моя улыбка кривится. Это уже не просто испуг. Моя память, словно разомкнутая цепь, выпускает на свободу всю свою мощь. По спине пробегает волна холода, и кажется, что это не просто озноб. Это то, что заставляет мои вены пульсировать ледяным всепоглощающим ужасом.

Я стою на балконе, сжимая в руке эту жуткую деревяшку, и чувствую себя так, будто меня окружили не тени, а само время. Мирон. Он не просто появился. Он оставил след. Он знал, где я. Он знал, что я найду эту фигурку. Мои кошмары, это вовсе не кошмары, это… Явь.

Внезапно, тишину прорезает резкий стук в дверь. Я вздрагиваю, роняя фигурку. Мои ноги будто приросли к полу. Я судорожно хватаюсь за перила балкона ледяными пальцами, пытаясь отдышаться. Стук повторяется, настойчивее.

Я быстро возвращаюсь в комнату. Глаза лихорадочно бегают по комнате. Мой взгляд падает на швабру, прислоненную к стене в углу. Я бросаюсь к ней, сжимая деревянную ручку в дрожащих руках. Вес швабры кажется утешительным, хоть и жалким, в моем нынешнем состоянии. Я прислушиваюсь к двери, резкий настойчивый звук несет угрозу, а я здесь совсем одна!

Глава 3. Подготовка.

Стук в дверь прекращается на мгновение, и я напрягаю слух, пытаясь уловить звуки…

– Проклятье… – едва различимо шепчет женский голос.

Я выдыхаю, но все еще напряжена. Вдруг играет звук моего рингтона, и я медленно достаю его из сумочки – Катя.

– Катя?

– Лика, ты не дома? Я ключи забыла. Ты спишь или тебя нет?!

– Я тут, – выдыхаю и чувствую, как капля пота стекает по виску. – Ты дура что ли так пугать меня?

Завершаю вызов и откидываю телефон на кровать, подхожу к двери и открываю.

Катя вихрем врывается в комнату.

– Блин, ты глухая что ли? Я била в дверь, как сумасшедшая, а ты не просыпалась.

– Не просыпалась? Да я чуть Богу душу не отдала! Ты с ума сошла так пугать меня?

Я ставлю швабру на место и трогаю ладонью холодный лоб.

– Ну надо хотя бы поинтересоваться, кто к тебе стучит.

– Стучит?! Ты ломилась, как маньяк-убийца! Просто Джейсон какой-нибудь! Ну, Катя…

– Ладно, – смеется она, снимая пальто и убирая в шкаф. – Я была не права. Но я войти хотела, а ты не открываешь. Что мне было думать? Я уже убедила себя, что ты осталась у Димы.

– Нет. Я бы не стала у него ночевать. Неудобно добираться…

– Добираться значит неудобно? – Катя пытается подавить лукавую улыбку на лице. – Вы же иногда ночуете вместе?

– Нет, если остаться ночевать – это… как бы обязывает…

– Лика, Лика… Я бы на твоем месте уже съехалась с ним. Надо брать быка за рога, пока он готов. А все эти отговорки: «Мне надо подумать, я не готова к сексу, свадьбе, детям…». Парнишка смекнет и найдет себе более сговорчивую девчонку. Мотай на ус. Моя бабка мне это в голову вдалбливала с детства.

– Лучше бы она тебе французский и английский вдолбила, – смеюсь я.