Клятва шипов и роз

Маша Малиновская

Клятва шипов и роз

Глава 1

Воздух в лавке «Забытый бутон» был густым и сладким, пах влажной землей, пылью и тихим увяданием. Я провела пальцами по бархатистому лепестку розы, которая еще утром отчаянно клонила голову к полу. Теперь же она стояла прямо, упругая и живая, с каплей влаги, будто росы, на самом кончике. Это была не роса, конечно. Это была моя магия. Тихая, незаметная, «сорная», как называли ее стражники. Но для этого цветка и для меня ее было достаточно.

Лавка была моим вторым домом, если только тусклое помещение с прогнившими половицами и единственным запыленным окном можно было назвать домом. На полках теснились горшки с простыми, выносливыми растениями – геранью, бегониями, папоротниками. Более нежные цветы, вроде этих роз или лилий, быстро чахли в такой духоте, и мистер Харлан, хозяин лавки, уже собирался их выбросить. Но я не могла позволить этому случиться. Каждый спасенный цветок был крошечной победой. И монеткой в мою потаенную копилку.

Я прикрыла глаза, позволив теплой, дремавшей где-то в груди волне перелиться через край. Она текла по рукам, легким покалыванием, и уходила в растение. Я не приказывала ему жить. Я… просила. Шептала ему о солнечном свете, которого он не видел, о свежем воздухе, которого не чувствовал, о силе земли, что помнит все живое. И оно откликалось. Стебель распрямлялся, листья наливались изумрудной зеленью, а лепестки расправлялись, словно после долгого, целительного сна.

За стеклом послышался смех. Я открыла глаза и увидела знакомые лица – местные ребятишки, прижавшись носами к витрине, наблюдали за мной. Их глаза были круглыми от восхищения.

– Элира, а мою маргаритку оживи! – прошептал самый маленький, Томми, держа в руках совсем уж жалкий, засохший цветок.

Я улыбнулась и поманила его внутрь. Он осторожно протянул мне свой «букет». Мои пальцы едва коснулись хрупких лепестков. Я не тратила много сил – лишь крошечную искру, шепот. Маргаритка вздохнула, и ее белые лепестки стали чуть ярче, чуть веселее.

– Вот видишь, – сказала я ему. – Она просто очень устала.

Томми сиял, будто я подарила ему не старый цветок, а целое королевство. Его радость была такой же простой и настоящей, как моя магия. Но этот миг разрушили тяжелые, мерные шаги. Мимо лавки проходил патруль стражников в синих с золотом мундирах. Их капитан, мужчина с лицом, высеченным из гранита, бросил на нас с Томми презрительный взгляд. Его глаза задержались на маргаритке в руках мальчика.

– Опять свою сорную магию разводишь, девка? – его голос был грубым, как скрежет камня. – Цветочки шепчешь, пока настоящие маги столицу от нечисти оберегают. Безделье.

Я опустила голову, сжимая пальцы. Горечь подкатывала к горлу. Безделье. Целый день на ногах среди цветов, которые без меня сгнили бы за неделю, и это «безделье». А их «благородная» магия – метание ледяных шипов и огненных стрел – что она породила, кроме страха и новых могил?

Они прошли мимо, не удостоив меня больше вниманием. Томми испуганно сжал свой цветок и убежал. Волшебство рухнуло, оставив после себя лишь знакомый привкус пыли и унижения. Я посмотрела на свою копилку – старую треснувшую кружку, спрятанную под прилавком. Внутри лежало жалких несколько медяков. Моя мечта о собственной лавке, о месте, где цветы будут цвести без усилий, где не будет пахнуть плесенью и безнадежностью, казалась такой же далекой, как луна.

Когда потускневшее солнце начало окрашивать небо в цвет ржавчины, я закрыла лавку и отправилась домой. Наш район, Пыльные Борозды, встретил меня привычной картиной: кривые улочки, ветхие дома, запах дешевой похлебки и немытых тел. Мы жили на самой окраине, в маленьком домике, который больше походил на сарай. Когда-то папа построил его своими руками, но его давно не было. Остались только мы с мамой.

Я приоткрыла дверь, стараясь не скрипеть, но старая древесина предательски застонала. Воздух внутри был тяжелым и густым, пах травами и болезнью. Мама лежала на узкой кровати у стены, укрытая тонким, потертым одеялом. Ее лицо было бледным и осунувшимся, будто кто-то выпил из нее всю жизнь. Каждый день я надеялась увидеть хоть крошечное улучшение, и каждый день мои надежды таяли, как дым.

Рядом с ней сидела травница Агнесса, женщина с руками, исчерченными прожилками, и мудрыми, усталыми глазами. Она что-то тихо нашептывала, растирая в ступке сухие листья. Увидев меня, она подняла голову, и выражение ее лица сказало мне все, чего я боялась.

– Стало хуже? – мой голос прозвучал как шепот.

Агнесса кивнула, отложив ступку. Она подошла ко мне, взяла за руку. Ее ладонь была шершавой и теплой.

– Обычные средства больше не помогают, дитя. Лихорадка пожирает ее изнутри. Ей нужна… особая помощь.

– Какая? – я сжала ее пальцы, чувствуя, как сердце начинает биться чаще. – Говорите, я сделаю все что угодно! Я достану любые деньги, любые травы…

– Не в деньгах дело, Элира. – Агнесса посмотрела на меня с бездонной печалью. – Ей нужны лепестки лунной розы. Всего один. Заваренные в лунном свете… они даруют силу, чтобы изгнать эту хворь. Иначе… – Она не договорила, но я услышала продолжение в тишине, повисшей между нами. Иначе она не выживет.

Лунная роза. Легендарный цветок, что растет только в одном месте – в королевском саду, за высокими белыми стенами, под охраной десятков стражников и придворных магов. Достать его было невозможно. Это все равно что попросить звезду с неба.

– Это безумие, – прошептала я, отпуская ее руку. – Туда не попасть.

– Я знаю, – вздохнула Агнесса. – Но это единственный шанс. Другого нет.

Она собрала свои склянки и травы и ушла, оставив меня наедине с тихим дыханием матери и громким стуком моего сердца. Я подошла к кровати, опустилась на колени и взяла мамину руку. Она была горячей и легкой, как перышко.

Я смотрела на ее лицо, на морщины, которые залегли вокруг глаз еще когда папа ушел, на седину в ее когда-то густых каштановых волосах. Я вспомнила, как она пела мне колыбельные, как смеялась, работая в нашем крошечном садике. Она была всем, что у меня осталось. Моим якорем в этом море грязи и отчаяния.

Мысль о королевском саде вызывала леденящий ужас. Поймают – и смерть будет самой милостью, какую я могу ожидать. Но мысль о том, чтобы сидеть сложа руки и смотреть, как она угасает, была в тысячу раз страшнее.

Я подошла к маленькому, закопченному окну и посмотрела в сторону центра города, туда, где за зубцами крепостных стен виднелись сияющие шпили дворца. Он возвышался над городом, холодный, прекрасный и недосягаемый, как его обитатели. Мир, полный роскоши и магии, которую считали «настоящей». Мир, который презирал таких, как я. Мир, который отнял у меня отца и теперь медленно убивал мать.

Отчаяние сжалось у меня в груди холодным, твердым комом. Оно вытеснило страх, оставив после себя лишь странное, пугающее спокойствие.

Никто не должен был решать за меня, жить или умереть моей матери. Ни король в своем дворце, ни стражники с их презрением, ни эта несправедливая система, что клеймила мою магию «сорной».

Я выпрямилась, не отрывая взгляда от далеких шпилей.

Решение было безумным. Отчаянным. Вероятно, самоубийственным.

Но оно было принято.

Я проберусь в королевский сад. Я найду лунную розу. Или умру, пытаясь это сделать.

Глава 2

Холод был моим первым и самым верным спутником. Он жил у меня в груди, сковывая рёбра ледяным панцирем, и с каждым вздохом вырывался наружу белым облачком пара. Воздух в Тронном Зале Мороза звенел от напряжения, и каждый звук – шорох моих сапог по инеем покрытому полу, тяжёлое дыхание наставника лорда Валерона – отдавался эхом под высокими, безжизненными сводами.

– Сконцентрируйтесь, ваше высочество, – его голос был отточен, как лезвие, и так же безжалостен. – Лёд не терпит сомнений. Он – воплощение воли. Вашей воли.

Я вытянул руку, кончики пальцев похолодели, вытягивая из влажного воздуха мельчайшие частички влаги. В ладони с хрустальным хлопком начал формироваться кристалл. Сначала крошечный, как слеза, затем он рос, обрастая гранями, вытягиваясь в идеально гладкий, острый как бритва клинок. Боевой стилет из чистого льда. Без единого изъяна. Без единой трещины. Механически безупречный.

Я знал каждое движение, каждый мысленный импульс, требуемый для этого. Тысячи часов тренировок превратили это в рефлекс, в мышечную память. Но сегодня, как и всегда, я не чувствовал ничего. Ни могущества, ни триумфа. Лишь пустоту, глубже и холоднее самой стужи, что я призывал.

– Сильнее! – рявкнул Валерон. – Он должен выдерживать удар стального клинка! Ваш лёд должен быть прочнее алмаза! Вы – наследник Элидории, а не подмастерье водоноса!

Водонос. В его устах это звучало как самое презренное оскорбление. Я сжал пальцы, и ледяной клинок засиял ярче, став твёрже стали. Внутри меня что-то сжалось в комок. Я видел, как на городском рынке старый водонос, простолюдин с морщинистым лицом, играл струйкой воды, заставляя её танцевать между пальцами, чтобы порадовать детей. Его магия была живой, гибкой, весёлой. Моя же была лишь оружием. Красивым, смертоносным и бездушным.

– Достаточно, – отрубил Валерон, видя, что стилет достиг предела прочности. – Теперь поддерживайте форму, одновременно создавая барьер у себя за спиной. Принц не должен иметь слепых зон.

Пот струйкой скатился по виску, хотя вокруг был лютый холод. Это и было самым изнурительным – не сама магия, а постоянная необходимость делиться ей, расточать себя на демонстрации силы, на удовлетворение бесконечных требований. Я заставил себя сгенерировать за спиной ледяную стену, чувствуя, как разум раскалывается на две части, стараясь удерживать оба заклинания. Мир сузился до кристаллических структур и манящей, зовущей пустоты внутри.

Наконец, урок окончился. Валерон, вечно недовольный, удалился, бросив на прощание что-то о «недостаточной концентрации». Я остался один в огромном, пустом зале, дышал тяжело, глядя на свои творения. Ледяной стилет и стену. Они начинали медленно таять под воздействием моей же рассеянной магии, капая на пол. Прекрасные, бесполезные вещи. Символы моей власти и моего заточения.

Передохнуть не удалось. Меня ждала аудиенция у отца.

Тронный зал Солнечного Венца был полной противоположностью Залу Мороза – здесь всё сияло золотом, мрамором и яркими гобеленами. Но холод здесь стоял иной, не физический, а пронизывающий душу. Холод безразличия и расчёта.

Король Тираэн сидел на своём высоком троне, отлитом из солнечного металла. Его осанка была безупречной, взгляд – острым, как у орла. Рядом, чуть в тени, стоял советник Оррин, его лицо представляло собой вежливую, ничего не выражающую маску. Я подошёл и склонил голову, чувствуя, как тяжесть короны, которую мне предстояло надеть, давит на виски ещё сильнее.

– Кайланд, – голос отца был ровным и не оставлял места для возражений. – Лорд Валерон докладывает о твоих успехах. Технически ты безупречен.

Я молчал, зная, что за этим последует «но».

– Но, – он сделал небольшую паузу, давая слову нависнуть в воздухе, – в твоей магии нет сердца. Нет огня. Нет той несокрушимой воли, что заставляет врагов трепетать, а подданных – повиноваться. Ты держишься словно… ремесленник. Исполняющий долг.

Его слова обжигали, потому что были правдой.

– Восстание набирает силу, – продолжил отец, его пальцы постукивали по рукоятке кинжала, лежащего на подлокотнике. – Этот выскочка, именующий себя «Шипом», сеет смуту среди черни. Они требуют отмены Магического Эдикта. Они хотят, чтобы их «сорная» магия была приравнена к нашей. Твоя мягкость, твои нерешительные взгляды, которые ты столь неосторожно позволял себе высказывать, – всё это воспринимается как слабость. Слабость, которую я не потерплю.

Каждое слово впивалось в меня, как шип. «Мягкость». Он называл так моё нежелание видеть, как стражники избивают мирных горожан за «несанкционированное» использование магии. «Нерешительность» – мою попытку указать, что истощение магических рудников, возможно, проблема более серьёзная, чем бунт пары сотен крестьян.

– Ты – будущее этой династии, Кайланд. Ты – меч и щит Элидории. Твоя магия должна вселять ужас. Твоё сердце должно быть изо льда. Запомни это. Твои личные чувства, твои… сомнения… ничего не значат перед лицом долга.

Он отклонился на спинку трона, жестом показывая, что аудиенция окончена. Унижение жгло мне щёки. Я был не сыном, а инструментом. Не человеком, а символом. Я поклонился, не поднимая глаз, и вышел из зала, чувствуя на себе тяжёлый, оценивающий взгляд советника Оррина.

Вечер застал меня в моих покоях. Сквозь высокие арочные окна был виден весь город, утопающий в сумерках. Где-то там, в этих тёмных, тесных улочках, кипела жизнь – простая, грязная, но настоящая. А я стоял в своей золотой клетке, наследник трона, заложник короны, что сжимала мои виски всё туже.

Давление, интриги, ожидания – всё это смыкалось вокруг, не оставляя места для воздуха. Для себя. Единственным местом, где я мог хоть на мгновение сбросить эту маску высокомерия и усталости, были королевские сады.

Тихо, стараясь не привлекать внимания стражи, я выбрался из своих покоев и спустился по узкой винтовой лестнице. Ночной воздух встретил меня прохладой и густыми, опьяняющими ароматами. Сады спали, купаясь в серебристом свете луны. Здесь не было придворных с их лживыми улыбками, не было отца с его непреклонным долгом, не было Валерона с его вечными требованиями. Здесь был только я, да тихий шёпот листьев на ветру.

Я прошёл по знакомой дорожке к небольшой беседке, увитой жимолостью. Это было моё тайное убежище. Единственный уголок в этом огромном, холодном дворце, где я мог быть просто Кайландом. Где я мог позволить себе устать. Где мне не приходилось притворяться.

Я сел на каменную скамью, запрокинул голову и закрыл глаза, вдыхая запах роз и влажной земли. Всего на несколько минут. Всего на несколько минут я мог позволить льду в груди растаять. Завтра мне снова предстояло стать принцем. Но сейчас, в этой тишине, под кронами древних деревьев, я был просто человеком, который искал глоток свободы в мире, созданном из запретов и долга.

Глава 3

Сердце колотилось где-то в горле, отчаянно и громко, словно пыталось вырваться из клетки рёбер и крикнуть стражникам, замершим у главных ворот. Я прижалась спиной к шершавой, холодной поверхности внешней стены дворца, втянув голову в плечи. Воздух пахнул дорогим камнем, чистой водой и влажной зеленью – запахами, которые в Пыльных Бороздах были немыслимой роскошью.

План был безумен от начала до конца. Просочиться через старую водосточную решётку, которую я когда-то заметила, ещё ребёнком, таскаясь за отцом-каменщиком. Пробраться через тенистые, неосвещённые участки парка. Найти лунную розу. Исчезнуть. В теории всё звучало просто. На практике каждый шорох листьев под ногами казался мне громом, каждый крик ночной птицы – окриком стражи.

Но страх за маму был сильнее. Её бледное, испачканное потом лицо стояло у меня перед глазами, не давая сдаться. Я сделала глубокий вдох и, крадучись, как кошка, двинулась вдоль стены, пока не наткнулась на ту самую решётку. Ржавое железо поддалось с глухим скрежетом, когда я изо всех сил на него надавила. Я замерла, прислушиваясь. Тишина. Сердце бешено колотилось, выбивая отсчет секундам. Проскользнув в узкий проем, я оказалась по ту сторону. В Королевских Садах.

И тут у меня перехватило дыхание.

Я читала о них в старых книгах, которые удавалось раздобыть, слышала обрывки восторженных рассказов от горничных, убирающихся во дворце. Но реальность превзошла все мои ожидания. Это был не просто парк. Это был другой мир. Воздух был густым и сладким, пахнущим десятками незнакомых цветов. Дорожки, посыпанные белым мраморным щебнем, мягко светились в лунном свете. Фонтаны, замершие на ночь, стояли, как скульптуры из хрусталя и серебра. Всё было идеально, выверено, подчинено строгой гармонии. Ни одной сухой травинки, ни одного увядшего лепестка. Чистая, безмолвная красота, купленная за золото и отгороженная от моего мира высокой стеной.

Контраст с убожеством моего дома, с грязью и нищетой Пыльных Борозд был таким резким, что в глазах потемнело от обиды. Пока мы ютились в прогнивших лачугах, они тратили состояния на то, чтобы их розы пахли чуть слаще. Пока моя мама умирала без лекарств, здесь поливали водой драгоценные орхидеи.

Я встряхнула головой, прогоняя ядовитые мысли. Не сейчас. Нужно было найти лунную розу. Агнесса говорила, что она растёт в самом сердце садов, в Серебряном гроте. Я поползла вперёд, стараясь слиться с тенями. Магия растений, моя «сорная» магия, хоть и была презираема, сейчас стала моим главным козырем. Я протягивала к ним мысленные щупальца, чувствуя их сонную, умиротворённую жизнь. Они подсказывали мне, где безопаснее ступить, где шелест листвы заглушит мои шаги.

И вот, наконец, я увидела его. Серебряный грот оказался небольшой пещерой, искусно созданной из груды валунов и хрустальных образований, которые отражали лунный свет, заполняя пространство внутри мягким, фосфоресцирующим сиянием. И в самом центре, у небольшого родника, рос куст. Он был невысоким, с тёмно-зелёными, почти чёрными листьями, а на его ветвях распускались цветы невероятной красоты. Их лепестки были цвета слоновой кости, но по самому их краю струилось жидкое серебро, а в самой сердцевине пульсировал мягкий, холодный свет, словно они впитали в себя саму луну. Лунные розы.

Слёзы выступили на глазах. От облегчения, от восторга, от осознания того, что маму ещё можно спасти. Я осторожно, почти благоговейно, шагнула вперёд, протянув руку к самому крупному и прекрасному бутону.

– И что же мы здесь ищем? – раздался холодный, резкий голос позади меня.

Кровь застыла в жилах. Я медленно, будто в кошмаре, обернулась.

На аллейке, ведущей к гроту, стоял он. Высокий, светловолосый, в тёмном, безупречно сидящем камзоле, который выдавал в нём знатного человека. Его лицо, красивое и надменное, было искажено гримасой гнева и презрения. Я узнала его. По портретам на монетах, по слухам, что передавались шёпотом в городе. Принц Кайланд. Наследник трона Элидории.

– Воровка? – его голос был тихим, но каждый звук врезался в сознание, как ледяная игла. – Или шпионка? Кто тебя прислал? «Шип»?

Я не могла пошевелиться, парализованная страхом. Все планы, вся надежда рухнули в одно мгновение.

– Я… я не шпионка, – выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло и жалко.

– Нет? – он сделал шаг вперёд, и его глаза, холодные как озёра севера, смерили меня с ног до головы. – Тогда объясни, что делает девчонка из грязи Пыльных Борозд в моих садах? И не смей лгать. Я видел, как ты тянулась к цветку.

Его слова «мои сады» и пренебрежительное «девчонка» вонзились в меня острее любого ножа. Страх начал медленно отступать, уступая место знакомой, едкой ярости. Ярости, которую я копила годами, глядя на то, как мои соседи голодают, пока они пируют.

– Мне нужна была роза, – прошипела я, сжимая кулаки. – Для моей матери. Она умирает.

Он фыркнул, и в этом звуке было столько высокомерия, что мне захотелось броситься на него и исцарапать это идеальное лицо.

– Умирает? – он поднял бровь. – И это оправдание для воровства? Твоя умирающая мать стоит больше, чем один из этих цветков? Они уникальны. Они не для таких, как ты.

– А для кого они? – голос мой окреп, и я выпрямилась во весь свой невысокий рост. – Для вас? Чтобы вы могли на них любоваться, пока настоящие люди гибнут без помощи? Пока дети в Пыльных Бороздах умирают с голоду, потому что ваши налоги забрали у них последнюю еду?

Его лицо исказилось от гнева. – Не смей говорить со мной в таком тоне, крестьянка. Ты не имеешь ни малейшего понятия о том, что говоришь.

– О, имею! – я сделала шаг навстречу, забыв о страхе, помня только о маме, об отце, о всех, кого сломала эта система. – Я знаю, что ваш дворец построен на наших костях! Что ваша «благородная» магия – всего лишь оправдание для того, чтобы держать нас в грязи! Вы довели мою семью до нищеты, а теперь отказываетесь дать шанс спасти жизнь?

– Ты сама пришла сюда воровать! – его голос повысился, он тоже вышел из себя. – Ты нарушила закон!

– Ваш закон – ложь! – крикнула я в ответ. – Он создан, чтобы вы могли жить в роскоши, пока мы прозябаем! Вы и ваша семья – бездушные тираны!

Мы стояли друг напротив друга, тяжело дыша, два врага, разделённые пропастью сословий и ненависти. Воздух между нашим зарядился электричеством, словно перед грозой. Его пальцы сжались, и я почувствовала, как вокруг стало холоднее. Моя собственная магия, дикая и необузданная, закипела в ответ на угрозу, заставляя лианы на стене грота шевельнуться.

В этот момент мы были уже не просто принцем и воровкой. Мы были олицетворением двух миров, обречённых на столкновение. И я чувствовала, что это столкновение уже не остановить.

Слова, острые и ядовитые, повисли в воздухе между нами, словно отравленные шипы. Я видела, как он содрогнулся от них, как его надменное, холодное лицо исказилось чистой, неподдельной яростью. В его глазах вспыхнул тот самый «огонь», которого, наверное, так жаждал его отец, но сейчас это был огонь уничтожения, направленный на меня.

– Ты… ты никчемная, жалкая тварь! – его голос, прежде холодный, теперь был низким и опасным, как рычание. – Ты смеешь бросать грязь в мою семью, в королевский дом, стоя в королевских садах? Твоя наглость не знает границ!

Он сделал резкий шаг вперёд, и прежде, чем я успела отскочить, его рука, сильная и цепкая, впилась в моё запястье. Хватка была железной, боль пронзительной. Он сжал его так, что кости затрещали, и я вскрикнула от неожиданности и боли.

– Я научу тебя уважению, – прошипел он, притягивая меня к себе так близко, что я почувствовала холодное дыхание его гнева.

И в этот миг что-то внутри меня щёлкнуло. Оборвалось. Инстинкт самосохранения, загнанный в угол страх, ярость от его прикосновения – всё это слилось в единый, мощный выброс. Моя магия, всегда такая послушная и тихая, всегда слушавшаяся лишь ласковых просьб, вырвалась на свободу подобно дикому зверю.

Я не приказывала ей. Я даже не думала о ней. Это был чистый, неконтролируемый рефлекс. От боли. От страха.

Воздух вокруг нас вздрогнул. Лунные розы в гроте вспыхнули ослепительным серебром. И тогда растения – гибкие лианы, оплетавшие камни грота, упругие плети дикого винограда, даже трава у наших ног – пришли в движение. Они рванулись к нему, к источнику угрозы, с невероятной, неестественной скоростью. Прочные, как кожаные ремни, стебли обвили его руку, сжимавшую моё запястье, впились в ткань его камзола, пытаясь оттащить его, освободить меня. Они откликнулись на мой безмолвный крик о помощи.

Кайланд ахнул от изумления и ярости. Его хватка ослабла на секунду, но этого хватило. Его собственная магия, боевая, отточенная тысячами часов тренировок, сработала на опережение, рефлекторно, как взмах меча. Он не произнёс заклинания. Он просто выплеснул наружу весь свой холод, всю свою ярость.

Лёд. Он вырвался из его свободной ладони с шипящим звуком, будто рвущейся ткани. И не просто лёд, а острые, как бритва, кристаллы, которые с хрустом впились в живые лианы, пытаясь их сковать, разорвать, уничтожить.

Две силы – одна, дикая, жизненная, порождённая болью и отчаянием, и другая, холодная, разрушительная, рождённая гневом и высокомерием – столкнулись в центре Серебряного грота.

И сад взорвался.

Не огнём, не ветром, а светом. Ослепительной, всепоглощающей вспышкой магии, в которой смешались серебро лунных роз, изумрудная зелень моей жизни и ледяная синева его власти. Волна энергии отбросила нас друг от друга. Я ударилась спиной о каменную стену грота, и всё помутнело. В ушах зазвенело, в глазах плавали разноцветные пятна. Я чувствовала, как по моему запястью, где секунду назад была его железная хватка, разливается странное, двойное ощущение – ноющая боль и… леденящий холод, будто его пальцы всё ещё сжимают мою кожу.

С трудом подняв голову, я увидела Кайланда. Он тоже поднимался с земли, отряхиваясь, его лицо выражало шок и смятение. Он смотрел на свою руку, на которой, как мне показалось, на мгновение проступили красные полосы – точь-в-точь как следы от лиан на моём запястье. Но это было невозможно.

Этот ослепительный всплеск магии нельзя было не заметить. Почти сразу же послышались тяжёлые, быстрые шаги, звон доспехов.

– Ваше высочество! Что случилось?

– Свет! Идиот, ты видел этот свет?

Со всех сторон в грот ворвалась стража. Десяток человек с обнажёнными мечами. Они увидели меня, прижатую к стене, и принца, стоящего поодаль. Их клинки мгновенно нацелились на меня.

– Шпионка! – крикнул один из них. – Ваше высочество, вы ранены?