Айвен и омут души

Иван Гранин

Айвен и омут души

Введение

Где-то в бескрайней выси, облаков, откуда мир кажется лишь причудливой картой, раскинулся континент Кальдония. Не огненное кольцо и не ледяная пустошь вцепились в его берега, но другое, куда более хрупкое и опасное состояние – равновесие. Оно висит на волоске, натянутом между амбициями титанов, и каждый день это напряжение ощущается в воздухе, в земле, в самой душе каждого жителя. Это не мир. Это перемирие, длящееся столько, что некоторые уже начали забывать его вкус, ошибочно принимая за покой. Но мудрые и старые знают: покой здесь – лишь иллюзия, обманка, за которой скрывается вечное движение гигантских машин власти, экономики и магии.

Континент дышит. Его дыхание – это шепот придворных интриг в мраморных галереях, лязг монет на счётных столах могущественных торговых домов, мерный шаг патрулей на границах, что прочерчены на картах куда четче, чем в самой реальности. И над всем этим – тихое, едва уловимое жужжание силы, той, что пронизывает самую суть бытия. Здесь ее называют Даром. Он – мерило всего. Он – и благословение, и проклятие, клеймо и корона с самого момента появления человека на свет.

Ибо души людские, как известно любому кальдонийцу, отнюдь не равны. Одни – словно тихие ручейки, едва питающие силу малого ростка, позволяющие лишь чувствовать легчайшие вибрации мира, угадывать настроение собеседника или, в лучшем случае, подогреть воду до кипения долгим усилием воли. Другие – это бурные, полноводные реки, способные крушить скалы и питать целые города энергией. А есть и такие, что подобны бездонным океанам, чьи глубины и истинную мощь не способен постичь никто. Сила души, ее врожденный потенциал, словно отпечаток пальца или цвет глаз, определяет судьбу человека куда вернее, чем знатность его рода или богатство предков. Обладатель сильной души, одаренный, с детства видит перед собой раскрытые двери. Обделенный – лишь прислушивается к шуму из-за них.

На этом фундаменте из человеческих душ и выстроены три колосса, чьи тени накрывают собой всю Кальдонию. Три империи, три философии, три пути к могуществу, чьи неровные, иззубренные границы напоминают шрамы от давних ран, что никогда не заживали по-настояшему.

На севере и в сердцевине континента лежит Империя Крадон. Это стальной кулак, сжатый в постоянной готовности к удару. Их земли – это бескрайние равнины и суровые плато, где ветер гуляет свободно, не встречая преград, и несет с собой запах расплавленного металла и сурового порядка. Их столица, Нордхольд, возвышается на каменном пьедестале, словно неприступная твердыня, смотрящая на свои владения свысока. Здесь не любят словесных кружев и дипломатических ужимок. Здесь ценят силу, дисциплину и прямолинейность. И магия Крадона – такая же. Это не искусство, не наука – это оружие. Острое, смертоносное, отточенное. Их одаренные – это элита армии, живые тараны и щиты, разведчики, способные выведать секрет из самой укрепленной крепости ума. Они культивируют свой Дар через слияние с душами свирепых хищников, древних волков с севера, медведей-великанов, орлов, видящих мышь за десятки миль. Это слияние делает их еще более грозными, добавляя к человеческому разуму звериную ярость, инстинкт и мощь. Они смотрят на мир через прицел будущей войны, и все в их империи – от плавки стали на периферии до обучения детей в столице – подчинено одной цели: быть готовыми к ней. Их давление на соседей – не открытое вторжение, пока нет. Это постоянный, неослабевающий нажим, проверка на прочность, как тиски, которые закручивают все туже и туже с каждым годом.

На западе, омываемая более спокойными морями, раскинулась Империя Веррания. Если Крадон – кулак, то Веррания – гибкие пальцы дипломата, ловко перебирающие нити влияния. Их земли чуть меньше, но благодатнее; здесь холмы плавно переходят в плодородные долины, а на западе вздымаются невысокие, но богатые горы, дарующие металлы и рождающие быстрые реки – идеальные артерии для торговли и сообщения. Их столица, Маринкор, – жемчужина Кальдонии, единственная столица-порт, ворота в мир. Здесь не пахнет гарью кузниц, здесь пахнет солью, пряностями, дорогими духами и свежей печатной краской с биржевых сводок. Веррания не верит в грубую силу. Она верит в силу золота, договора, выгодной сделки и хорошо подвешенного языка. Их девиз – «Дипломатия превыше силы», и они следуют ему с фанатизмом, достойным крадонских воинов. И магия здесь служит иной госпоже. Их одаренные – не солдаты, а дипломаты, советники, торговые маклеры, администраторы. Их школы учат не метать огненные шары, а читать мысли, обольщать разум, укреплять стены доверия (или, наоборот, находить в них бреши), анализировать потоки информации. Охота за душами животных ведется и здесь, но не с централизованной жестокостью Крадона, а скорее как частное предприятие – богатый купец может пожелать слиться с лисой для проницательности или с соколом для дальновидности. Но за этим внешним лоском и гибкостью скрывается системная язва – коррупция. Разделенная на три герцогства, империя плетет сама против себя бесконечные интриги, где каждое старается урвать кусок пожирнее. Герцогство Пограничье, что принимает на себя весь нажим Крадона, живет в одном ритме, в то время как Маринкор купается в роскоши, а Сердцеравье пытается всех снабжать и всех ублажить. Это государство-хамелеон, вечный лавировщик, который уверен, что сможет обойти любую бурю на своих быстрых кораблях и за счет чужой глупости.

И наконец, на юго-востоке, прикрытая грядой прибрежных гор, похожих на спину спящего дракона, лежит Империя Тальмарин. Она меньше Крадона, но именно здесь бьется самый частый пульс континента. Это самый густонаселенный, самый плодородный, самый… расчетливый из гигантов. Тальмарин не кричит о своей силе, как Крадон, и не плетет паутину интриг, как Веррания. Он просто владеет. Владеет торговлей. Владеет технологиями. Владеет самой землей. Их равнины, щедро поливаемые многочисленными реками, стекающими с гор, рождают немыслимые урожаи. Их столица, Речной Престол, – не крепость и не порт, а гигантский, идеально отлаженный административный механизм. Это мозг империи, холодный, рациональный и невероятно эффективный. Тальмарин – это тихий монополист. Его торговый флот – мощь, с которой не может сравниться весь военный флот Крадона и Веррании, вместе взятые. Их инженеры и механики творят чудеса, создавая машины и механизмы, которые уже начинают бросать вызов самой магии. А их одаренные… их одаренные – не воины и не дипломаты. Они – двигатели прогресса. Интегрированные в науку и экономику, они используют свой Дар для управления сложнейшими механизмами на кораблях, для увеличения урожайности полей, для извлечения руды из глубин земли. Их магия прикладная, практичная, доходная. Они системно охотятся за душами животных, но выбирают тех, чьи качества полезны для хозяйства: выносливость вола, способность к ориентированию кита, терпение и мудрость старого дуба. Тальмарин смотрит на соседей с вежливым безразличием удачливого ростовщика, который уже держит в залоге их будущее. Их нейтралитет – лишь ширма, за которой идет безжалостная экономическая экспансия, вызывающая и зависть, и страх.

А между этими гигантами зажаты те, кому выпала участь быть разменной монетой в большой игре. Буферные государства. Одни, как Четверка между Крадоном и Верранией, мастерски лавируют, продавая свою нейтральность то одним, то другим. Другие, как Пятерка между Верранией и Тальмарином, являются настоящей «пороховой бочкой» континента – клочки земли, вечно раздираемые мелкими, но кровавыми конфликтами за ресурсы, на которые могучие империи смотрят со стороны, применяя древний принцип «разделяй и властвуй». Их лояльность покупается и продается, их границы перекраиваются пером на карте, а не мечом на поле боя. Они – главная горячая точка, искра, которая в любой момент может воспламенить всю Кальдонию.

Именно в этом мире звенящей тишины перед бурей, в этом котле из амбиций, магии и страха, в одном из таких небольших феодальных владений, зажатом между стальным кулаком Крадона и гибкими пальцами Веррании, пришел в этот мир тот, о ком не знал пока никто. Он родился не в столице, не в семье могущественного мага или богатого купца. Его колыбелью была холодная каменная комната в доме его отца, мелкого феодала, чье родовое владение было столь мало, что на имперских картах его имя писали столь мелко, что разглядеть можно было лишь под лупой. Он рос, вдыхая этот воздух напряженного ожидания, слушая рассказы о великих империях и могущественных магах, как другие дети слушают сказки. Он не знал, что таится в его собственной душе, какой силы в ней сокрыт родник. И уж точно не мог предположить, что именно ему, сыну ничем не примечательного лорда с окраины мира, возможно, суждено перевернуть всю доску, на которой титаны играют свою великую игру. Он был лишь мальчиком с тихой душой и странными снами. Но именно такие, как он, рождаются в переломные эпохи, чтобы стать либо надеждой, либо погибелью для всего человечества. И чаша весов уже начала свое едва заметное движение.

Глава 1. "Айвен и испытание души"

Воздух в доме пахнет сушеным короставником и старой пылью. Этот запах Айвен привык ощущать с самого детства – густой, терпкий, с горьковатой ноткой боли и болезней. Он был таким же постоянным, как и серый свет, пробивавшийся сквозь запыленное свинцовое стекло окна, выходившего во внутренний двор их скромного жилища.

Их дом был встроен в толщу крепостной стены, как ласточкино гнездо в скале. Комнаты – холодные, каменные, с низкими потолками – больше напоминали кельи. Здесь, в торговом городе-крепости Виндхольме, каждый квадратный фут пространства был на счету, особенно для таких, как семья Айвена. Они были лекарями. Не придворными врачами с блестящим образованием, а скромными цирюльниками-целителями, чьи знания передавались от отца к сыну вместе с пожелтевшим свитком рецептов и ящиком с хорошо отточенными инструментами.

Семья… это слово сейчас отзывалось в душе Айвена пустотой. Она состояла всего из двух человек: него и отца. Мать, Элинор, скончалась прошлой зимой от внезапной горячки, оставив после себя лишь выцветший портрет, тишину за обеденным столом и невысказанную боль в глазах отца, лорда Каэлана.

Лорд! Титул звучал почти насмешкой, когда речь шла об их владении. Клочок каменистой земли у самой границы леса, крошечный замок, больше похожий на сторожевую башню, да право собирать налог с торговцев, идущих через одну из охраняемых троп. На имперских картах их род именовался «род Аррен», и имя это было настолько мелким, что его и впрямь можно было разглядеть лишь под лупой. Они были никем, песчинкой между жерновами великих империй – воинственного Крадона на севере и хитрой Веррании, чьи торговые корабли иногда заходили в их порт.

Отец, Каэлан, был человеком дела, не привыкшим выставлять чувства напоказ. Смерть жены он заглушил работой. Теперь их скромная лечебница, обслуживавшая в основном гарнизон Виндхольма и его окрестности, работала с утра до ночи. Айвен помогал как мог: растирал травы в ступке, готовил бинты, ассистировал при несложных процедурах. Он видел раны солдат, слышал их сдержанные стоны, чувствовал запах крови и жженой плоти. Эта реальность была далека от героических сказок об империях и магах, которые он в детстве читал при свете камина.

Сегодня утром Айвен стоял перед узким зеркалом в своей комнате. Ему исполнилось четырнадцать. Возраст, когда в Кальдонии ребенок официально переступал порог детства и должен был «идти в люди». Сегодня его судьба могла измениться.

Он внимательно разглядывал свое отражение. Рост – 165 сантиметров, телосложение скорее худощавое, но не щуплое – сказывались годы помощи отцу и беготни по крутым улочкам города. На нем было простое светло-бежевое одеяние из грубоватой шерсти, практичное и немаркое. Обувь – прочные кожаные башмаки, потертые, но надежные. Его волосы, пепельного оттенка, мягкими, неопрятными прядями падали на лоб. Мать говорила, что они цвета угасшего пепла. Глаза… глаза были странными. Голубоватые, но с холодным серебристым отливом, будто под слоем льда таилось мерцание далекой звезды. В них часто искали хоть каплю жизни, надежды, но находили лишь тихую, отрешенную мягкость.

«Совсем взрослый», – услышал он за спиной голос отца.

Каэлан стоял в дверях, опираясь на косяк. Его лицо, испещренное морщинами забот, выглядело усталым, но в глазах светилась твердая решимость.

«Сегодня твой день, сын. День проверки».

Айвен кивнул, не в силах вымолвить и слова. Проверка Души. Ритуал, который каждый год проходили все четырнадцатилетние подростки в городах, где были академические филиалы. От его результата зависело все: получит ли он право учиться в одной из великих академий или останется здесь, чтобы перенять ремесло отца.

В стране, вернее, в их буферном государстве Четверки, куда входил Виндхольм, было три главные академии: Военная, Дипломатическая и Медицинская. Но была и четвертая, о которой говорили шепотом, – Магическая. Ее маленький филиал, как побег редкого растения, ютился прямо в стенах Медицинской академии Виндхольма. Говорили, что по всей стране, в таких же городках, как их, были разбросаны подобные филиалы-классы, где выявленные одаренные проходили первоначальную практику, прежде чем отправиться в столицу для настоящего обучения.

«Не зазнавайся, каким бы ни был результат, – сказал отец, подходя ближе и поправляя воротник на одежде Айвена. – Сила Души – это не заслуга. Она либо есть, либо ее нет. Если твой Дар окажется слабым, как у меня… ну, мое ремесло тоже кормит. И людям помогает».

Айвен снова кивнул. Он знал, что у отца был минимальный Дар, едва заметный ручеек, позволявший чуть лучше чувствовать недуг пациента, ускорять заживление простых ран. Этого хватало для их скромной жизни. Но хватит ли ему?

Они вышли на улицу. Виндхольм встретил их привычным гомоном. Город был необычным творением, родившимся на стыке интересов и необходимости. Он стоял на границе с густым, почти непроходимым лесом, который все называли Мглистой Чащей. Лес был древним, полным тайн и опасностей, уходящим вглубь континента на неизвестное расстояние. Чтобы защититься от чудовищ, что иногда выходили из его глубин, город был окружен мощной каменной крепостью с высокими стенами и сторожевыми башнями. Но лес был не только угрозой; он давал ресурсы – ценную древесину, редкие травы, дичь. Поэтому государство содержало и охраняло несколько троп, уходящих в чащу. Эти тропы патрулировали отряды солдат и наемных охотников, создавая хрупкий коридор безопасности между цивилизацией и дикой природой.

Сам город, запертый в кольце стен, был шумным, тесным и многоязыким. Здесь звучала грубоватая речь крадонских купцов, привозивших металл, изысканные верранские диалекты торговцев шелком и вином, и быстрая, расчетливая речь тальмаринских коммерсантов. Улочки петляли между каменными домами с черепичными крышами, спускаясь к центральной площади, где шумел рынок, и поднимаясь к цитадели, где располагалась резиденция губернатора и тот самый академический филиал.

Именно туда, в цитадель, и вели сейчас свои шаги Айвен и его отец. Сердце юноши бешено колотилось, смешивая страх и надежду. Он рос, вдыхая воздух напряженного ожидания, слушая рассказы о великих империях. Он не знал, что таится в его собственной душе. Какой силы в ней сокрыт родник. Он был лишь мальчиком с тихой душой и странными снами, которые иногда приходили к нему по ночам – снами о бескрайних океанах и тишине, что громче любого грома.

Толпа у ворот цитадели была плотной. Родители с детьми, все нарядные и взволнованные, ждали своей очереди. Айвен поймал на себе несколько взглядов – одни смотрели с безразличием, другие с любопытством, третьей с затаенной завистью. Лорд Каэлан, пусть и мелкий, все же был известной в городе фигурой.

Наконец, они вошли внутрь. Прохладный полумрак коридоров сменился ярким светом большого зала, где за несколькими столами сидели люди в строгих мантиях – представители академий. Над одним из столов висел штандарт Медицинской академии – змея, обвивающая чашу, но на груди у одного из экзаменаторов Айвен заметил маленький, почти незаметный значок: стилизованную раскрытую ладонь, из которой исходили лучи. Знак Магического филиала.

Его очередь приближалась. Отец сжал его плечо в последнем ободряющем жесте и отошел в сторону.

«Айвен, из рода Аррен», – объявил секретарь.

Юноша сделал шаг вперед, к столу. Пожилой мужчина с умными, пронзительными глазами и сединой на висках внимательно посмотрел на него.

«Готов пройти проверку, Айвен?» – спросил он, и его голос прозвучал спокойно и властно.

Айвен смог лишь кивнуть, чувствуя, как подкашиваются ноги. Экзаменатор жестом указал на массивный камень темного кварца, лежавший на столе перед ним. Камень был испещрен мерцающими прожилками, и к нему были подведены тонкие серебряные провода.

«Положи ладонь на сефарский кристалл. Расслабься и не сопротивляйся. Он покажет, какой силой наделена твоя душа».

Глубоко вздохнув, Айвен протянул руку. Его пальцы коснулись прохладной, почти ледяной поверхности камня.

Сначала ничего не происходило. Кристалл лежал темный и безжизненный, как обычный булыжник. Айвен почувствовал легкое разочарование – видимо, его Дар так же слаб, как и у отца. Но он продолжал концентрироваться, пытаясь почувствовать хоть что-то, как учил отец: представить внутри себя ручеек, источник, ключ.

И вдруг кристалл дрогнул.

Не вспыхнул цветом, не засиял. Нет. Он… зазвенел. Тихо, на самой грани слышимости, словно тончайшее стекло треснуло под невыносимым напряжением. Мерцающие прожилки внутри камня вспыхнули ослепительно-белым светом, но не заполнили его, а лишь прочертили призрачный, дрожащий контур. Свет был не живым и теплым, а холодным, стерильным, как свет далекой звезды. Он не исходил изнутри Айвена, а казался лишь отражением чего-то невероятно далекого, что едва касалось кристалла.

В ту же секунду сам камень под ладонью Айвена стал меняться. Его темная, твердая поверхность помутнела, покрылась мельчайшей паутиной трещин и начала крошиться, словно пережженный известняк. От него посыпалась сероватая пыль.

Лицо пожилого экзаменатора исказилось не изумлением от мощи, а полным, абсолютным недоумением, граничащим с ужасом. Он вскочил с места, уставившись на кристалл, а затем на Айвена.

«Этого… этого не может быть…» – прошептал он, и его голос, прежде такой властный, дрогнул. Другие маги у стола перешептывались, указывая на умирающий камень и на бледного, испуганного мальчика.

«Сила… Да, здесь колоссальная сила души! Ее вибрации почти разрушили кристалл! Но… но сам Дар…» Маг растерянно провел рукой над осколками. «Пустота. Абсолютная, бездонная пустота. В тебе нет ни капли магического дара. Ни ручейка, ни даже капли. Ты… ты словно пустая оболочка. Сосуд, в котором нет ничего».

Айвен стоял, не в силах пошевелиться, чувствуя, как ледяная волна стыда и растерянности накатывает на него. Он видел, как его отец, Каэлан, побледнел, услышав вердикт.

«Как такое возможно?» – кто-то громко спросил в толпе.

Экзаменатор покачал головой, все еще не веря своим глазам. «Я не знаю. За всю свою практику я не видел ничего подобного. Сильная душа… но абсолютно нулевой Дар. Это противоречит всем законам. Ты аномалия, мальчик».

Айвен медленно отнял руку от рассыпающегося камня. Он не чувствовал ничего. Ни пробуждения Океана, ни тишины. Лишь тяжелый, давящий груз собственной неполноценности. Он был пуст. И все это видели. Его путь в академии, его будущее – все рассыпалось в прах вместе с сефарским кристаллом.

Глава 2. "Принятие"

Воздух в доме казался гуще обычного, тяжелым от невысказанных слов. Вечерний сумеречный свет, пробивавшийся сквозь свинцовое стекло, ложился на каменный пол унылыми пятнами, точно отражая настроение обитателей. Молчание между отцом и сыном было плотным, ощутимым, как стена. Никто не хотел первым нарушать его, боясь обронить не ту фразу, которая вскроет свежую рану еще глубже.

Айвен сидел на своей узкой кровати, глядя в потолок. Слова экзаменатора – «аномалия», «пустая оболочка» – звенели в ушах навязчивым, неумолкающим эхом. Он сжимал кулаки, пытаясь ощутить в себе хоть что-то: гнев, обиду, отчаяние. Но внутри была лишь та самая, озвученная вслух, пустота. Не холодная и не горячая, а просто… ничего. Казалось, даже тихий ручеек дара его отца был бурным водопадом по сравнению с этой бездонной тишиной в его собственной душе.

«Ужинать будешь?» – голос Каэлана прозвучал из дверного проема приглушенно, без обычной твердой нотки.

Айвен покачал головой, не глядя на отца. «Не хочется».

Каэлан постоял еще мгновение, затем раздался шорох его шагов. Спустя время до Айвена донесся знакомый запах – не еды, а целебных трав. Горьковатый аромат короставника смешивался со сладковатым дымком сон-травы и успокаивающим дыханием лунного корня.

Через полчаса отец снова появился на пороге, держа в руках глиняную кружку, из которой поднимался легкий пар. «Выпей. Не для утоления голода. Для сна».

Айвен молча взял кружку. Отвар был теплым, почти обжигающе горячим. Он сделал маленький глоток. Горький вкус ударил по рецепторам, но следом за ним пошло тепло, разливающееся по телу, снимающее мышечные зажимы. Он допил отвар до дна и почувствовал, как тяжелая пелена усталости накрывает его с головой.

«Спи, сын, – тихо сказал Каэлан, забирая пустую кружку. – Завтра будет новый день. Всегда будет новый день».

Айвен кивнул, уже почти не соображая, и уткнулся лицом в жесткую подушку. Мир поплыл, растворился в травяном тумане.

И ему приснился сон.

Он стоял на берегу озера, вода в котором была столь неподвижна и прозрачна, что отражала небо с абсолютной точностью, стирая грань между реальностью и отражением. Воздух был напоен сладким, медовым ароматом, которого он не знал. И там, у самой кромки воды, спиной к нему, стояла девушка.

Он не видел ее лица, но вся ее стать дышала такой гармонией и жизнью, что сердце сжалось от непонятного предчувствия. Ее кожа казалась нежной и живой, будто соткана из самого солнечного света. Вокруг нее, словно живые существа, вились тонкие, гибкие ветви плакучей ивы, касаясь ее плеч и спины с нежностью, недоступной смертным. Ее волосы… это были прекрасные, ухоженные каштановые волосы, отливающие медью и золотом. Их середина была заплетена в толстую, сложную косу, а остальные волны ниспадали на спину и плечи, создавая пышный, сияющий фон для этой единственной косы. Она была неподвижна, и от нее исходило ощущение такого спокойствия и силы, что Айвену захотелось подойти ближе, заглянуть в ее лицо, но ноги не слушались. Он мог только смотреть ей в спину, чувствуя, как что-то давно забытое и важное шевелится в той самой пустоте внутри него.

Резкий, яркий луч солнца, пробившийся сквозь пыльное стекло, упал прямо на лицо Айвена. Он вздрогнул и сел на кровати, сердце бешено колотившись. В ушах еще стоял шелест ивовых ветвей, а в ноздрях витал тот самый медовый запах. Сон был настолько ясным, тактильным, что казался реальнее, чем серые стены его комнаты.

«Ты какой-то встревоженный», – заметил Каэлан за завтраком, наблюдая, как Айвен рассеянно ковыряет ложкой в овсяной каше.

«Просто странный сон», – пробормотал Айвен, отпивая глоток воды. Он не стал рассказывать об увиденном. Это чувство было слишком личным, слишком хрупким, чтобы выносить его на свет дня, особенно после вчерашнего позора.

После завтрака, который прошел в почти полном молчании, Айвен нашел в себе силы сказать: «Я пойду в лес. Нужно пополнить запасы. Зверобой, луноцвет, может, кристальный мох, если повезет».

Каэлан посмотрел на него с нескрываемым удивлением. После провала на проверке он ожидал, что сын замкнется в себе на несколько дней. «Оденься потеплее. И не уходи далеко от тропы. В Чаще последнее время неспокойно» – предупредил он, но в его голосе сквозило скорее одобрение, чем беспокойство. Дело – лучшее лекарство от отчаяния.

Айвен кивнул. Он собрался быстро: надел прочные штаны и потертую куртку, за пояс заткнул небольшой, но острый ножик – подарок отца на двенадцатилетие. В холщовую сумку он аккуратно уложил пузатый флягер с водой, ломоть хлеба с сыром, небольшую книгу-определитель трав с закладками и пожелтевшими страницами и несколько холщовых мешочков, на каждом из которых его же рукой были выведены названия растений: «Зверобой», «Короставник», «Лун.корень», «Крист.мох».

Выйдя на улицу, он на мгновение ослеп от яркого солнца. Виндхольм жил своей обычной, шумной жизнью, абсолютно не интересуясь душевными терзаниями сына мелкого лорда-лекаря. Крики торговцев, скрип тележных колес, смех детей, бегущих по мостовой, – город был так же весел и полон жизни, как вчера. Это одновременно успокаивало и ранило. Мир не остановился из-за его неудачи. Он просто продолжал крутиться дальше.