Сила свободы

Руслан Россо

Сила свободы

ПРОЛОГ

Осенний ветер срывал с клёнов багряные листья и гнал их по асфальтовой дорожке, словно торопя увядающий мир навстречу зиме. Алексей застегнул воротник простого тёмного пальто – бывшей рясы там больше не было – и, засунув руки в карманы, пошёл вперёд, не оглядываясь на купола храма, что остались позади…

***

«И вышел Лот из Сигора и стал жить в горе, и с ним две дочери его, ибо он боялся жить в Сигоре»

(Бытие 19:30)…

Эта мысль, заученная ещё в семинарии, пронзила его сейчас острой иронией. Он был тем самым Лотом, бегущим из обречённого города, и его личным Сигором был храм, который он когда-то называл домом…

В ушах его щемило от тишины. Не той благоговейной, храмовой, что была наполнена смыслом ожидания, а пустой, холодной, как заброшенный дом. Он судорожно порылся в кармане, нашёл наушники, вставил их дрожащими пальцами в уши и нажал на play.

Из динамиков хлынули не привычные византийские распевы, а мощный, современный ритм гитары и ясный, сильный голос:

“Твоя любовь не иссякает,”

“Твоя милость каждый день нова…”

***

Это был Псалом 102, но переложенный на современный лад, живой и дышащий, словно написанный только вчера… «Благослови, душа моя, Господа… и не забывай всех благодеяний Его»…

Он всегда читал это как повеление, как долг. А здесь это звучало как благодарный крик сердца, вырвавшийся наружу…

Алексей вздрогнул, как от прикосновения к ране. Ещё несколько недель назад он осудил бы эту музыку как бесовскую прелесть, уводящую от истинного благоговения. Теперь же эти простые слова резали ему сердце прямотечностью, как ножом. Он искал именно этого – не сложной символики обрядов, а прямого, личного обращения. «Твоя… мне».

Он ускорил шаг, почти побежал, по сырой тропинке, сжимая в кармане маленький карманный Новый Завет с потрёпанной синей обложкой…

– Слава Тебе, Господи, – прошептал он, и слова показались ему чужими, новыми, как первые слова ребёнка. – Слава Тебе, Иисусе… за всё. За боль. За свободу. Я не знаю, куда иду. Но я знаю – Ты ведёшь меня.

***

«Вот, Я посылаю пред тобою Ангела Моего хранить тебя на пути и ввести тебя в то место, которое Я приготовил» (Исход 23:20)…

Он не видел ангела, но чувствовал это обещание каждой клеткой своего израненного, но оживающего духа. Господь действительно вёл его, пусть и по незнакомой, пугающей дороге.

Он повторял это снова и снова, молитву хвалы, вырывающуюся из глубины разорённой, но наконец-то живой души. Слёзы текли по его лицу, но он не замечал их, сливаясь с осенним ветром и музыкой, заполнявшей его всего.

Он сделал свой выбор… Он сжёг мосты… Он был бесконечно одинок и бесконечно свободен…

ШЕСТЬЮ МЕСЯЦАМИ РАНЕЕ…

Душный запах ладана и воска висел в воздухе Успенского храма неподвижной густой пеленой. Вечерняя служба подходила к концу, и горстка прихожан – в основном пожилые женщины в тёмных платках – ловила каждое слово батюшки.

Отец Алексей возглашал молитву, и его голос, поставленный ещё в семинарии, ровно и печально звучал под древними сводами:

– Господи, иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом Твоим ниспославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящих Ти ся…

«Обнови нас». Слова звучали как пустой звон. Он вспомнил слова из Писания, которые всегда тревожили его:

«…и не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего»

(Римлянам 12:2)...

Что значит это «обновление»? Он годами просил его в молитвах, но ничего не менялось. Ни в нём, ни вокруг…

***

Он произносил слова, но ум его был далеко. Он видел, как одна из старушек, тетя Мария, украдкой крестила засыпающего на лавочке внука… Видел, как староста Василий Степанович строго следил за ним взглядом, проверяя, всё ли по чину. Алексей чувствовал себя не служителем Божьим, а дирижером усталого оркестра, годами игравшего одну и ту же похоронную мелодию.

«Обнови нас… – мысленно повторил он. – Да, Господи, обнови… Но как?»

После отпуста народ потянулся приложиться ко кресту. Алексей механически улыбался, говорил привычное: «С Богом, с Богом».

К нему подошла молодая женщина, по имени Екатерина. В её глазах горел тот недавно зажжённый огонёк, который всегда смущал Алексея своей прямолинейностью.

– Батюшка, спаси Христос за службу, – сказала она, и сразу же, не сдержавшись, спросила: – А скажите, вот мы всё молимся о спасении, о прощении… а о радости когда молиться? В Евангелии же столько раз говорится: «радуйтесь». И в Псалмах: «веселитесь, праведные, о Господе». Где у нас эта радость?..

***

В голове у Алексея молнией вспыхнул отрывок из Послания: «Радуйтесь всегда в Господе; и ещё говорю: радуйтесь»

(Филиппийцам 4:4)…

Он сотни раз цитировал этот стих, призывая паству к «трезвенной радости». Но сейчас вопрос Екатерины обнажил пропасть между этим призывом и тем, что они здесь, в храме, реально переживали. Где было это «всегда»?..

***

Отец Алексей поморщился. Опять эти вопросы. Эти наивные поиски простых ответов.

– Радость, дочь моя, – сказал он с мягкой, но твёрдой снисходительностью, – это не веселье мирское. Это тихое, благодатное состояние духа. Благоговение. А благоговение и пляски под гитару, извините, несовместимы.

Он произнёс это как аксиому, в которой не сомневался. Но, отпустив девушку, поймал себя на мысли, что его собственные слова прозвучали пусто и сухо. Как скорлупа от ореха, внутри которого нет ядра.

Он прошёл в алтарь, начал разоблачаться. Руки сами совершали привычные движения. Он взглянул на большую храмовую икону Спасителя… Строгий, всевидящий лик смотрел на него с высоты веков. И Алексей, к ужасу своему, почувствовал не любовь, а холодную, непреодолимую пропасть между собой и этим Судией.

Он вспомнил другого Иисуса – из Евангелия от Марка, Который «…приняв детей, обнял их, и возложив руки на них, благословил их»

(Марка 10:16)…

***

Того, Кто звал к Себе «всех труждающихся и обременённых»

(Матфея 11:28)…

Где был Тот, Кто обнимал? Здесь же, в строгом золоте окладов, виделся лишь Тот, Кто судит.

***

В кармане рясы вибрировал телефон. Это было СМС от жены: «Лёш, когда домой? Ужин стынет». Обычная, житейская забота. А у него внутри была пустота, такая огромная, что её не заполнил бы никакой ужин…

Он вышел из храма в наступающие сумерки. Где-то в городе шла жизнь: люди смеялись, торопились, жили. А он, отец Алексей, носитель самой великой Истины, чувствовал себя так, будто медленно умирает заживо в самом центре этой Истины…

Тогда он ещё не знал, что именно сегодняшний вопрос Екатерины станет той самой трещиной, в которую прольётся свет. И что через шесть месяцев он будет бежать по осеннему парку, срывая с себя оковы благоговейной тишины, чтобы обрести настоящую, шумную, живую радость.

Отец Алексей вышел за церковную ограду. Воздух был свеж и пах прелой листвой, дождём и дымом из труб – простыми, земными запахами, которые казались ему куда реальнее, чем ладан, прилипший к его одежде. Он сделал глубокий вдох, но облегчения не почувствовал. Каменная тяжесть на душе не сдвинулась с места…

***

Его путь домой лежал через небольшой сквер. Он шёл медленно, погружённый в себя, и почти наступил на человека, сидевшего на скамейке.

– Осторожнее, батюшка! Не затопчи грешника.

Алексей вздрогнул и поднял глаза. Перед ним сидел мужчина его лет, в простой куртке, с добрыми и немного уставшими глазами. Лицо показалось смутно знакомым.

– Дима? – неуверенно произнёс Алексей. – Дмитрий Соколов?

– Самый он и есть, – мужчина улыбнулся и легко встал, протягивая руку. – Не ожидал встретить здесь духовную особу. Да ещё и тебя, Лёша.

Они не виделись со времен университета. Тогда Дмитрий был ярым материалистом, спорившим с Алексеем о вере на перерывах между парами.

– Я тут неподалеку живу, – Алексей кивнул в сторону храма. – Служу здесь.

– Да уж, вижу, – Дмитрий окинул его взглядом с ног до головы, но без тени насмешки, скорее с любопытством. – Как дела-то? Как пастырство?

Вопрос прозвучал так просто и по-дружески, что Алексей, к собственному удивлению, ответил не формальной отпиской, а выдохнул:

– Тяжело, Дима. Как в пустыне…

Он тут же спохватился, смутился своей откровенности перед мирянином, да ещё и бывшим скептиком. Но Дмитрий лишь кивнул, как будто понял всё без слов.

– Знакомое чувство, – сказал он просто. – У меня тоже был такой период. Годы. Пока не понял, что я не в пустыне, а в клетке. И дверь-то была открыта всё это время.

– В какой клетке? – нахмурился Алексей.

– В клетке своих представлений о Боге, – Дмитрий посмотрел куда-то вдаль, за деревья. – Я всё пытался до Него достучаться через правила, обряды, долгие молитвы…

***

«…они приближаются ко Мне устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня»

(Матфея 15:8)…

Эта мысль ударила Алексея с новой силой. Он сам был тем самым «они»…

***

А вслух он произнёс:

– А Он всё это время ждал, что я просто повернусь к Нему лицом и скажу «Привет». Как другу…

Алексей слушал, и внутри у него всё сжималось. Слова Дмитрия были ересью, опасным упрощенчеством! Но… почему-то отзывались мучительным, щемящим резонансом.

– Ты же всегда был неверующим, – сказал Алексей, пытаясь вернуть почву под ноги…

И он вспомнил Павла, гнавшего церковь, и мытаря Матфея, сидевшего у сбора пошлин. Господь всегда приходил к самым неожиданным людям, ломая человеческие ожидания…

***

«Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию»

(Луки 5:32)…

***

– Был. Пока не встретил Христа. Не того, что на иконах, – он почти извиняюще взглянул на Алексея, – а живого…

***

«И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины»

(Иоанна. 1:14)…

Алексей всегда толковал это как догмат. Дмитрий же говорил об этом как о личном опыте встречи.

– Того, Кто ходил по земле, обнимал прокажённых и ужинал с грешниками. Который сказал, что принёс нам жизнь «с избытком». А я всё ждал скудной пайки с небес.

***

«Жизнь с избытком». Фраза из Евангелия от Иоанна (10:10) ударила Алексея, как ток…

Он всегда акцентировал на вторую часть стиха – «Я пришёл, чтобы имели жизнь». Дмитрий же указал ему на первую, которую он как-то упускал: «Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить».

Что именно крадёт и губит вор? Радость? Свободу? Саму жизнь?

Он произносил её сотни раз в проповедях, объясняя её как жизнь вечную. Но сейчас, в устах Дмитрия, она звучала как обещание чего-то полноценного, радостного, здесь и сейчас.

– И где же ты Его нашёл? – спросил Алексей, и в голосе его прозвучала неподдельная, почти отчаянная жажда.

– В общине, – просто сказал Дмитрий. – Не в церкви, в смысле здания, а среди людей, которые любят Его и друг друга. Где можно быть собой. Где можно плакать, а можно и танцевать перед Ним, как тот самый Давид…

***

«Пред Господом играть и плясать буду»

(2 Царств 6:21)…

Это был вызов Давида своей законнической жене Мелхоле. Алексей вдруг ощутил себя на месте Мелхолы, осуждающей неподобающую, с её точки зрения, радость…

***

– Помнишь, мы в универе спорили о нём? Я тогда не понимал, как царь может плясать перед ковчегом. А теперь понимаю. Это же естественно! Когда сердце переполнено, ноги сами в пляс идут…

Он рассмеялся, и смех его был лёгким и искренним. Алексей не мог представить, чтобы кто-то из его прихожан так смеялся после службы.

– Ты куда-то спешишь? – вдруг спросил Дмитрий. – Может, выпьем по чашке кофе? Вон, ларёк неплохой стоит.

Алексей колебался секунду. Встречаться со старым другом, который говорил такие странные, смущающие вещи, было не по правилам. Но внутри что-то кричало, что это – тот самый знак, тот самый крик в пустыне, который он так давно ждал.