Дактиль

Никита Мост

Дактиль

Когда Александра проснулась и подошла к окну, она увидела слабый, ненавязчивый монолитный просвет дикой луны, похожий издалека на маленькое мраморное блюдце, вольно возвышавшееся над городом. На улице стояла октябрьская осень: пожелтевшие деревья отбывали последние дни перед холодами, а срубленные – образовали корневую поросль; дороги были размыты двухдневным ливнем; птицы спешили беспорядочными группами на юг; уличные фонари, каждый в своей зоне накрывал определенный участок земли световой шапкой; легкий ветер вяло пытался поднять упавшую навзничь в серо-коричневые лужи листву, но безуспешно. Несколько маленьких огоньков горело в белой девятиэтажке, стоявшей аккурат за сектором частных домов с богатым, красивым фасадом. Чуть дальше был виден непривычно пустой перекресток, остолбенелыми жандармами которого служили два светофора, ежесекундно мерцающие желтый свет.

По батареям прошелся мягкий, чуть заметный звук переливающейся воды – отопительный сезон был в самом разгаре. Саша слегка прикоснулась до них пальцем – они были горячие. Кислорода в комнате не хватало, и поэтому она решила открыть створку форточки. Саша вспомнила про сваренный сегодня в обед свекольник и направилась на кухню, задев висевшую сушиться на люстре рубашку. В холодильнике одиноко красовалась трехлитровая эмалированная кастрюля, колбаса, сметана, недоеденная жареная картошка и банка с рассолом, в которой, прищурившись, можно было увидеть безнадежно плавающих два крупных помидора. Саша взяла кастрюлю со свекольником, ложку и села на табурет. Разогревать было лень.

«Все-таки моркови надо было больше добавлять», – подумала она, отхлебнув малость. – «И подсолить бы не мешало».

Из окна кухни открывался совершенно противоположный вид – во дворе шла стройка. Большой, уже практически достроенный шестнадцатиэтажный дом перекрывал абсолютно все. Лишь одиноко горел свет в будке сторожа, – пожилой мужчина периодически выходил обойти периметр, затем останавливался и пристально вглядывался на большие бочки с раствором, будто видел в них какой-то двойственный смысл.

Поставив кастрюлю в холодильник, Саша вернулась в спальню и взяла мобильный. Сообщений не было. Часы показывали три часа сорок семь минут. Саша завела будильник на телефоне на девять утра. По батареям вновь прошелся мягкий, ненавязчивый звук циркулировавшей воды, напоминающий летний ручеек. Но она не слышала этого.

Павел Сергеевич пришел как обычно – в восемь. Бесшумно открыл замок, осторожно проворачивая каждый оборот, разулся, повесил свое пальто и ушел на кухню. С пустыми руками Павел Сергеевич редко приходил, – на этот раз пожаловал с двумя набитыми доверху авоськами с продуктами, из которых нагло выпирали края батонов. Видимо, он купил их в спешке, в последнюю очередь. Разложив все на стол, Павел Сергеевич стал суматошно искать в антресолях пустые кастрюли, чтобы положить в них купленные замороженные окорочка, килограмм семги и небольшого, на полкило, еще живого судака, спастически ищущего кислород, которому была уготовлена немедленная участь быть разделанным на куски и лечь на раскаленную сковороду.

Будильник дал о себе знать в девять часов. Александра проснулась от приятного, легкого брюзжания матраца. Укрытая двумя зелеными шерстяными одеялами, Саша лежала под ними, свернувшись комочком, субтильная, и будто пыталась защититься от кого-то. Ее длинные каштановые волосы, небрежно разбросанные по подушке, полностью закрывали лицо и падали на узкие хрупкие плечи. В комнате было прохладно. Саша повернулась в сторону окна и заметила, что ночью забыла закрыть створку форточки, но сырой, могильный ветер открыл вторую створку и теперь вольно гулял по комнате. Старые, еще советские рамы были настолько гнилы и замшелы, что сыпались прямо на глазах. Еще вчера Саша вытирала подоконник от свалившихся мелких облупившихся кусочков краски и древесины. Не зря хозяйка строго-настрого запретила открывать окна полностью, опасаясь, что злополучные рамы могут просто-напросто рухнуть! Между рамами лежали несколько мертвых мух. Саша встала и закрыла форточку. Холодный линолеум сразу же овладел ее стопами, несколько шагов длились бесконечностью. Совсем недавние горячие батареи стали поостывшими. Саша вернулась обратно в кровать и начала искать глазами свой домашний халат. Когда она открыла дверь зала, в коридоре горел свет, висело пальто Павла Сергеевича. Возле пуфика стояли его, как обычно, до блеска начищенные черные туфли.

Саша умылась и зашла на кухню – засучив рукава своей белоснежной рубашки, Павел Сергеевич в раковине чистил рыбу; в метре от него на сковороде выразительно кипело подсолнечное масло, порождая большие быстроменяющиеся пузыри, среди которых красовались золотистые корочки кусочков рыбы.

– Ты уже встала? – обернулся Павел Сергеевич. – Ну, с добрым! Я вот рыбку жарю, судака купил. А ты давай чайник набери-ка. У меня руки заняты. И приберись на столе.

Саша посмотрела вопросительным взглядом на Павла Сергеевича, затем на лежащие на столе бумажные пакеты с мукой, вермишель, две банки тушенки, апельсины, киви, розовый зефир, сгущенное молоко, клубнику, вафельный торт, ананас и баночку абрикосового джема. За пару минут все это еле уместилось в холодильнике.

Затем она показала на чайник.

– Все верно, Сашенька, чайник. Сейчас будем завтракать. А мне чуточку осталось, – ответил вполоборота Павел Сергеевич.

Саша кивнула головой, поднесла большой эмалированный чайник к насосу бутыли и осторожно, плавными движениями, терпеливо дождавшись, пока сойдет воздух, набрала до краев.

На улице зашумели моторы машин, люди куда-то спешили; осеннее солнце укрыло город своим едва теплым монолитным ковром и, казалось, что этот некогда тихий и двумерный город внезапно превратился в большой бессмысленный улей.

Павел Сергеевич достал две обеденные тарелки, затем взял кухонную лопатку и быстрыми движениями, боясь обжечься, положил несколько больших кусочков рыбы, с которых еще стекало масло (он всегда лил масло больше, чем нужно).

– Я принес тебе новые проводки, – сказал он, ставя перед Сашей тарелку. – Там немного, не как в прошлый раз, не волнуйся. Ты вечерком посиди над ними. Что сделаешь – то сделаешь. Постарайся побыстрее, ко вторнику уже сдавать надо бы. Зима скоро, эта ебаная суматоха перед Новым годом предстоит, видимо, жаркая.

Саша посмотрела на Павла Сергеевича и улыбнулась. Затем встала, открыла ящик в кухонном серванте, взяла белоснежный листок бумаги, ручку и протянула ему.

Павел Сергеевич поправил галстук и опустил глаза:

– Вот оно что. Тьфу, забыл совсем. Ты опять воспринимаешь слова старого дурака всерьез?!

Он взял листок бумаги и написал: «Кушай. А потом поговорим».

Саша неторопливо отломила попробовать. Рыба была горячая и обжигала пальцы. Пришлось взять вилку. Вкусно. Саша улыбнулась и показала большой палец.

– Съедобно, говоришь? – пошутил Павел Сергеевич.

Саша доела кусочек, протянула руку и взяла листок бумаги:

«Павел Сергеевич, я ценю вашу заботу, но…»

Вдруг Павел Сергеевич резко вырвал лист, смял его и запустил в урну.

– Хватит! – крикнул он. – Опять начинаешь? Ведь недавно только разговаривали с тобой! А ну брось мне свою самодеятельность! – пытаясь сдерживаться, прохрипел он лихорадочным тоном.

Саша вжалась в табурет и опустила голову, словно провинившаяся школьница. Ее бегающие глаза выдавали нервозность.

– Ты… ты даже не представляешь, что для меня значат эти твои слова. Эгоистка! Ты эгоистка, Александра! – его внезапно появившемуся гневу не было предела.

Павел Сергеевич встал из-за стола и торопливо ушел курить на балкон. Саша виновато и безысходно уставилась на запотевшую вилку в его тарелке. Вдруг ее внимание резко переключилось на чайник, из носа которого густым облаком валил пар, прорезая все щели и неплотности эмалированного сосуда. Сашавыключила газ, взяла стоявший на краю стола наполовину полный стеклянный заварочный чайник, положила чайную ложку зеленого чая, закрыла крышку и прикрыла кухонным вафельным полотенцем.

Павел Сергеевич вернулся через пару минут и спокойно уселся за стол, как ни в чем не бывало; взял салфетку и вытер губы. Через мгновение стал искать глазами листок бумаги и ручку. Саша тем временем внимательно смотрела на него, анализируя каждый его блуждающий взгляд.

– Прости, не сдержался… – написал он на оборотной, чистой стороне листа. – Ты же знаешь, эта тема для меня – мука. Сколько себе не говорю – бестолку. Я не хочу опять начинать болтать. Ты – единственное, что осталось у меня от сына. И ты это знаешь. Прости.

Павел Сергеевич опустил голову и передвинул лист. На салфетку стали капать его прозрачные слезы, которые он так робко пытался скрыть. Стояла гробовая тишина. Через минуту Павел Сергеевич посмотрел остекленевшими глазами в окно – по карнизу стучал дождь, разбиваясь пышным фонтаном многочисленных брызг. Его взгляд прервал входящий звонок по мобильному:

– Алло. Я уже здесь, да. Принес, конечно, Ольга Дмитриевна, она девочка способная, не беспокойтесь, все сделает в лучшем виде. Вы уже смотрели бумаги?

Последовало длительное молчание. Павел Сергеевич, тяжело дыша, внимательно и сосредоточенно слушал собеседника, кивая головой, замерев на стуле и уставившись на длинные блеклые цветочные узоры на потолке, которые, в общем-то, являлись единственной эстетической деталью во всей квартире.

– …За полгода она у меня освоила web-программирование, бухгалтерские программы, все основы бухучета… Я этого не мог понять всю свою жизнь, а она за полгода… Вот ведь как, а! Молодежь-то вот ведь какая сейчас, а! Ольга Дмитриевна! Это не то, что мы: каждые выходные то на посев, то на целину… Хотя соглашусь с вами, да… Одно распутство! Куда ни глянь – везде неучи. У нас ведь партия… – на этом он резко замолчал. Затем слегка замялся и прошептал что-то неразборчивое.