Сказка-быль о семи хребтах и цветке огненном в саду Феникса

Лунная Гостья

Сказка-быль о семи хребтах и цветке огненном в саду Феникса

Вступление

В стародавние времена жила в горах птица Феникс. Мощная птица – телом каменная, а перья её были из искр заката: то горели пламенем, то отливали сумраком. И был за семью хребтами, за семью перевалами у Феникса сад. В саду том стояли деревья тоже каменные – то ли древа, то ли скалы; и рос один-единственный цветок – огненный, вечный, который никогда не вянет и не гаснет. Говорят, кто до него дойдёт, тот обретёт то, чего желает душа его.

Но путь далёк. Ох, как далёк. Семь хребтов лежит меж миром людей и садом Феникса. И каждый хребет – живой, у каждого своё имя, свой нрав, свои испытания. Проходят их не ногами – а хребтом – той самой спиной, что носит на себе всё: и груз прошлого, и тяжесть настоящего, и бремя будущего.

Семь позвонков у человека шейных, двенадцать грудных, пять поясничных – все вместе хребет составляют, столп, на котором держится жизнь. И семь хребтов горных те семь изгибов человеческого пути повторяют. Кто один пройдёт – все поймёт.

Рассказывают, что каждый человек хоть раз в жизни слышит зов Феникса. Просыпается утром, а в груди тлеет искра, жжёт, не даёт покоя. И осознаёт тогда человек: пора идти. За чем только идти – не понимает сразу. За счастьем? За смыслом? За собой?

Потом, по дороге, поймёт,

Или не поймёт – но дойдёт,

Или поймёт – но не дойдёт…

Эта сказка-быль об этом пути —

О семи хребтах, что надо пройти,

О спине человеческой, что гнётся, но не ломается,

Покуда не сломается.

Слушайте же.

Хребет Первый – СВЕТЛЫЙ

I. Зов

Жил в одном селении у подножия гор человек – уже не молодой, да ещё и не старый – жил в той поре, когда утро ещё обещает, а вечер уже намекает. Звали его просто – Путник. Так нарекли его при рождении: мол, не задержится в одном месте, будет идти.

И правда, вся жизнь его была движением, да движение это было в его душе. Работал он в кузнице, ковал гвозди и подковы, а по вечерам сидел на пороге и смотрел на вершины гор. И чем дольше смотрел, тем сильнее разгоралось в груди что-то.

– Что же ты там видишь? – спрашивала жена, выходя с чашкой тёплого молока.

– Не знаю, – отвечал Путник. – Кажется, горит там что-то.

– Так закат и горит, – говорила она.

– Нет, – качал он головой. – То не закат.

Однажды ночью приснился ему сон.

Стоит он на вершине неведомой горы, и перед ним – сад. В том саду – дерево одно, а на дереве – птица, вся из пламени сотканная. А под деревом растёт цветок – один, огненный. И как посмотрел на него Путник, так сразу понял: вот оно – то, чего искал всю жизнь, не зная, что ищет. Проснулся – а в груди-то как жжёт. Встал, оделся, взял посох, котомку собрал: хлеб, соль, фляга с водой, огниво. Поцеловал жену спящую.

– Ты куда? – спросила она, не открывая глаз, всё сердцем чуя.

– К цветку, – ответил он. – В сад Феникса.

– Далеко?

– За семью хребтами.

– Вернёшься?

Помолчал.

– Не знаю.

Она вздохнула.

– Иди. Да только свой хребет береги – он один, а дорога долгая.

Так и вышел Путник на дорогу. Рассвет только занимался – небо из угольного в серое, из серого в розовое переливалось. Птицы ещё спали, роса на траве тихонько серебрилась. Первые шаги – лёгкие, земля под ногами упругая, тропа накатанная. Рюкзак пёрышком на плечах лежит. Сердце бьётся ровно, радостно.

«Ничего сложного, – думает Путник. – Дойду за неделю, глядишь, быстро управлюсь».

Он ещё не знает, что неделя растянется в месяцы. И что первый хребет – самый короткий, но и самый коварный.

II. Попутчик

К полудню догнал его другой путник – молодой, глаза горят предвкушением.

– Ты тоже к цветку? – спросил, поравнявшись.

– К цветку, – кивнул Путник.

– А я вот вчера вышел! – засмеялся юноша. – Ночью он мне приснился, и я сразу в путь! Я художник, понимаешь? Всю жизнь ищу сюжет, который бы… – он замахал руками, подбирая слова. – Который бы сердце раскрыл, понимаешь? А тут цветок! Огненный! Я его нарисую, и все увидят, и я стану…

Он говорил, говорил, а Путник слушал и понимал, что юноша тот идёт не к цветку, он идёт к славе, которую цветок ему принесёт.

Путник не сказал, конечно, ничего. Просто кивал.

Так и шли вместе до вечера. Юноша без умолку говорил – о том, какие краски нужны, чтобы передать красоту цветка, о том, как устроит выставку, о том, как о нём заговорят…

А Путник молчал. Слушал скрип рюкзака на своей спине и чувствовал, как хребет – спина человеческая – принимает на себя вес котомки.

Разбили они лагерь на небольшой поляне. Юноша развёл костёр – быстро, умело, весело. Достал припасы – у него было много: и сало, и сыр, и даже вино.

– Нужно отметить начало! – смеялся он, разливая по кружкам.

Поели, попили, и стал юноша петь песни – голос у него был хороший, звонкий такой. Путник ему подпевал. Потом смотрели они на звёзды, и где-то там, в вышине, между созвездиями, мерцал огненный отблеск – цветка чудесного.

– Видишь? – ткнул пальцем юноша. – Вот он! Близко уже!

Путник промолчал, знал он по опыту: близко сразу не бывает.

III. Первая ноша

Утро встретило их туманом – густым, молочным, непроницаемым. Юноша восхищённо вскрикнул:

– Это знак! Мистика! Надо зарисовать!

Достал бумагу, уголь, начал что-то набрасывать. Путник же стал собирать вещи, и тут почувствовал – хребет слегка ноет. Непривычно оказалось нести рюкзак – мышцы спины напрягаются.

«Ну, ничего, – подумал он. – Привыкну».

Так и тронулись они снова в путь. Туман рассеивался медленно, неохотно. Тропа шла вверх – идти непросто, но к обеду туман развеялся окончательно. И тут юноша охнул.

Путник обернулся: юноша стоял бледный, смотрел на свою котомку.

– Бумага, – прошептал он. – Я забыл бумагу. Всю бумагу забыл.

– Ну и что? – не понял Путник.

– Как что?! Я же рисовать собирался! Каждый хребет! Это же… – голос сорвался. – Это же материал!

Путник смотрел на него и видел: юноша уже думает не о самом цветке, он думает о том, что забыл, о том, чего уже нет, а вес этой пустоты тяжелее любого рюкзака.

– Пойдём-ка дальше, – сказал Путник. – Нарисуешь ещё по памяти.

– По памяти?! – юноша чуть не плакал. – Это не то! Совсем не то!

Хотя он пошёл дальше за Путником. Шёл, правда, весь день угрюмо, молча, а к вечеру, когда добрались до перевала – границы первого хребта – сказал:

– Я решил, что вернусь за бумагой, а потом догоню. Это же один день обратно, один вперёд…

Путник кивнул.

– Хорошо. Иди, если нужно.

Юноша направился в обратный путь на рассвете, Путник смотрел ему вслед, зная, что тот уже не вернётся, потому что внизу встретят и спросят: «Как там?», и юноша начнёт рассказывать. И в рассказах его цветок станет ближе, чем на самом деле: ярче, ощутимее – и зачем тогда снова идти?

Хребет человеческий не выдержал первой ноши – ноши разочарования. Юноша нёс не рюкзак, он нёс ожидание. А когда ожидание не сбылось – сломался.

IV. Перевал первый

Так Путник остался один. Перевал встретил его ветром – лёгким, но упрямым и настойчивым. Здесь уже не было травы, только камни: серые, обкатанные временем. Присел Путник на валун, достал хлеб, отломил кусок. Жевал медленно, думал.

Первый хребет – самый обманчивый. Вроде ласкает, обещает: вот, видишь, как легко? Так будет и дальше. Но спина человеческая уже чувствует: дальше будет по-другому. Мышцы между лопаток ноют, поясница гудит. Так это и не боль ещё – всего лишь предупреждение.

За перевалом начинался спуск – короткий, но очень крутой. Путник спускался осторожно, держась за камни. Рюкзак тянул назад – и впервые за всю дорогу Путник почувствовал его вес по-настоящему.

Внизу, в ложбине между первым и вторым хребтом, росло чахлое дерево, а под ним сидел старик.

Путник подошёл, поклонился.

– Добрый путь, – сказал старик.

– Добрый, – отозвался Путник. – Можно рядом присесть?

– Присядь.

Они молчали. Старик жевал сухую травинку. Путник смотрел на второй хребет, что вздымался впереди – и был он выше первого, круче, темнее.

– Ты к цветку? – спросил наконец старик.

– К цветку.

– Далеко ещё.

– Знаю.

– Хребет-то как? – кивнул старик на спину Путника. – Держит?

Путник пожал плечами. Почувствовал, как ноет.

– Держит пока.

Старик усмехнулся.

– Первый хребет – лёгкий. Он не ломает. Он соблазняет. Многие после него думают: легко дойду! И выдыхают. А на втором – ломаются, потому что второй хребет забирает дыхание, но и учит дышать заново.

– Так ты ходил? – спросил Путник.

Старик кивнул.

– Ходил. Три раза. До четвёртого только дошёл, а дальше – не смог. Хребет не выдержал. – Он похлопал себя по спине. – Сорок лет прошло. До сих пор ноет, когда дождь.

– Жалеешь?

Старик задумался.

– Нет. Не жалею. Потому что на четвёртом я понял, что цветок этот не для меня. Я шёл к нему, чтобы доказать отцу, что я не слабак, а отец умер, пока я на втором хребте был, и стало некому доказывать. А себе – уже и не нужно.

Он встал, отряхнул штаны.

– Но ты-то иди. Ты же не за доказательством идёшь, вижу я это по твоим глазам.

– А за чем же? – спросил Путник.

Старик улыбнулся.

– На седьмом хребте узнаешь. Если дойдёшь.

Старик ушёл, а Путник остался под деревом. Спина пуще прежнего ныла, ноги гудели, но сердце билось ровно и спокойно.

Первый хребет пройден.

Впереди – второй.

И что бы там ни было, какие бы испытания ни ждали – он дальше пойдёт. Идти можно, идти нужно.

Хребет Второй – КАМЕННЫЙ

I. Безмолвное восхождение

Второй хребет начинался не тропой, а сплошной стеной: отвесной, серой, изрезанной трещинами, словно лицо старого воина, хранящего память о тысяче битв. Путник стоял у подножия, задрав голову, и ощутил, как внутри шевелится что-то холодное и скользкое – вроде не страх ещё, а предчувствие страха.

Камень здесь был иной, чем на первом хребте. Там был обкатанный, тёплый, почти живой, здесь же – острый, холодный, отстранённый, будто высеченный из застывшего времени. Прикоснулся ладонью – и камень забрал тепло, ничего не отдав взамен.

«Второй хребет забирает дыхание», – вспомнились слова старика. Путник вздохнул полной грудью, будто запасаясь воздухом впрок, и начал подъём.

Карабкался он медленно, выбирая каждую точку опоры с осторожностью ювелира, подбирающего грань для бриллианта. Пальцы цеплялись за выступы, ноги искали малейшие уступы, рюкзак тянул назад, словно уговаривал: вернись, вернись, внизу безопаснее. Хребет человеческий изгибался под непривычной нагрузкой – мышцы между лопаток горели, позвоночник скрипел, поясница молила о пощаде. Но останавливаться было нельзя – на отвесной стене остановка – это падение. Здесь движение – единственный способ удержаться.

Так он поднимался час. Другой. Третий. Солнце плыло по небу медленной рыбой, и тень от Путника ползла по камню, удлиняясь, укорачиваясь, снова удлиняясь – маятник времени, отсчитывающий вечность.

Когда Путник наконец выбрался на узкий выступ, рухнул на спину, то воздух, ворвавшийся в лёгкие, показался слаще мёда и горше полыни одновременно. Лежал Путник, глядя в небо – бездонное, равнодушное, пронзительно синее, а там высоко кружила птица – то ли орёл, то ли коршун, то ли сам Феникс, может быть, он следил за теми, кто осмеливается приближаться к его саду.

Спина больше не ныла – она кричала: каждый позвонок отзывался отдельным голосом боли. Но Путник не жалел себя, понимая: сейчас это не разрушение, это тело меняется, хребет учится нести то, что раньше не носил.

II. Селение на склоне

На третий день восхождения по второму хребту, когда уже казалось, что мир состоит только из камня, неба и боли, Путник вышел к селению. Странному, почти невозможному – висящему на склоне, как гнездо ласточки на карнизе храма. Дома были выдолблены в скале, окна – узкие щели, из которых сочился тусклый свет. Дым поднимался из каменных труб тонкими нитями, сразу растворяясь в горном воздухе. Люди там двигались медленно, плавно, будто под водой, а когда говорили – слова их звучали приглушённо, словно обёрнутые во что-то.

– Путник? – окликнула женщина, выходя из одного из домов. Она выглядела необычно, лицо её казалось высеченным из того же камня, что и скалы вокруг. – Давно же мы гостей не видели. Заходи, отдохни.

Он зашёл: внутри пахло травами и дымом, на очаге варилось что-то в котле, от чего шёл пар, наполненный ароматами неведомых специй. Женщина плеснула ему похлёбки в деревянную миску, подала хлеб – тяжёлый, тёмный, будто он был испечён из самих сумерек.

– Ты, видимо, к цветку? – спросила она, усаживаясь напротив.

Путник кивнул. Хлеб был так вкусен, причём непривычно – терпкий, горьковатый, но насыщающий так, что казалось, с каждым куском прибавляется сил.

– Да, многие к нему идут. Да только, мало кто проходит второй хребет. – Она помолчала, глядя в огонь. – Здесь люди забывают дышать. Воздух разреженный, сил требует больше, а они торопятся, стараются успеть, не замечают, что задыхаются. И падают. Или остаются.

– Остаются? – переспросил Путник.

– Так здесь, с нами. – Женщина обвела рукой помещение. – Мы все когда-то шли к цветку, а теперь живём тут, между первым и третьим хребтами.

III. Те, кто остановился

После еды женщина провела его по селению. Оно было больше, чем казалось снаружи – пещеры уходили вглубь скалы, соединялись переходами, образовывали лабиринт каменных комнат и коридоров. И в каждой из них жили люди – бывшие путники, застрявшие на втором хребте.

Один вырезал из камня фигурки – птиц, зверей, людей. Работал он молча, сосредоточенно, и пальцы его были стёрты до кости.

– Он дошёл до середины второго хребта, – шепнула женщина. – А потом вдруг понял, что не помнит лица своей жены. Попытался вспомнить, да не смог. Решил вернуться, спустился сюда и застрял. Теперь вырезает лица, ищет её среди камней.

Другой сидел у окна, смотрел вниз, в долину, где мерцали огни далёких деревень.

– А этот дошёл почти до перевала. Но у него осталась дома маленькая дочь. И вот он услышал её плач – в ветре, в шуме камнепада, в собственном сердцебиении. Потому не смог он идти дальше. Стоит здесь пятнадцать лет, смотрит вниз и слушает.

Третий лежал на постели, дышал тяжело, хрипло, грудь его вздымалась и опадала с усилием, словно каждый вдох требовал решимости.

– Этот забыл выдыхать, – объяснила женщина. – Всю жизнь копил, копил – деньги, знания, впечатления. Не умел отпускать – вдыхал, но не выдыхал, здесь это его и сломило. Теперь вот лежит, между небом и землёй.

Путник ходил по селению и видел – все эти люди когда-то были как он: полны решимости, горели желанием достичь цветка. Но второй хребет отобрал у них дыхание. Дышать – это же не только вдыхать. Это и выдыхать. Не только брать. Но и отпускать.

IV. Рассказ женщины

Вечером, сидя у очага, женщина рассказала ему свою историю.

– Я шла к цветку за исцелением. Сын мой болел – лихорадка съедала его изнутри, лекари разводили руками. Я слышала, что цветок огненный может исцелить любую хворь. Поднималась быстро, не отдыхая, не останавливаясь. На первом хребте не спала – бежала. На втором – задыхалась, но не замечала. Думала только о сыне. А потом, на середине второго хребта упала без сил, и очнулась только здесь. Односельчане меня подобрали и выходили. Я, когда смогла встать, узнала: сын мой сам выздоровел. Пока я поднималась, он прошёл свою боль сам и пошёл на поправку.

Она помолчала, поворошила угли кочергой.

– И ещё я поняла, что мне не нужен был цветок. Мне нужна была надежда, что я делаю нужное что-то, что я борюсь. А сын… сын боролся сам. Во мне боролся. Я бежала к цветку, и исцеление происходило в моём собственном дыхании, в моём сердцебиении, в моей вере. Так что всё было не зря, конечно, да и я многое переосмыслила.

Она посмотрела на Путника глазами, полными тихой печали и мудрости.

– Второй хребет – суровый учитель: нельзя бежать к цели, забыв дышать. Нельзя нести ношу, не выдыхая боль. Нельзя подниматься, не отпуская прошлое. Спина твоя согнётся, хребет сломается, и ты застрянешь здесь, между небом и землёй, не там и не сям.

V. Прощание с селением

Утром Путник собирался в дорогу. Женщина вынесла ему фляжку с водой, хлеб да узелок с травами.

– Послушай, когда станет совсем тяжко – завари эти травы, вдохни пар, они помогут тебе дышать.

– Спасибо, – сказал он. – Так почему ты больше не идёшь дальше?

Женщина улыбнулась.

– Хоть я и поняла урок второго хребта, да только не прошла его. Понять и пройти – разные вещи. Чтобы пройти, нужно отпустить всё, что держит, а я не могу, я теперь привязана к этому месту – ведь здесь я поняла, что сын жив, и место стало для меня точкой исцеления. Уйти отсюда – значит уйти от неё.

Путник кивнул: каждый застревает на своём хребте, и у каждого своя причина.

Пошёл Путник дальше. Подъём становился круче, дышать было труднее с каждым шагом. Лёгкие будто сжимались, отказывались наполняться. Сердце колотилось, как птица в клетке. Хребет – спина человеческая – гудел, ныл, молил остановиться.

Вдох. Выдох. Не быстрее. Не медленнее. Как прилив и отлив. Как день и ночь. Нельзя только вдыхать – задохнёшься. Нельзя только выдыхать – опустошишься.

Так он шёл, считая дыхание. Раз – вдох. Два – выдох. Три – вдох. Четыре – выдох. И с каждым выдохом отпускал что-то. Спешку. Страх. Ожидания. Груз, который нёс не в рюкзаке – а в своей груди.

VI. Перевал второй – врата ветра

На восьмой день второго хребта он дошёл до его перевала. Это была узкая расщелина между двумя скалами, и ветер в ней выл, как живое существо, как голос самого хребта, испытывающий: а достоин ли ты идти дальше?

Путник встал в расщелине, и ветер ударил его – только не снаружи, а изнутри: выбил воздух из лёгких. Секунду, две, три – Путник совсем не мог вдохнуть. Паника заскребла когтями по рёбрам, и он вспомнил слова женщины: «Отпусти».

Выдохнул. До конца. Весь страх, всю панику, всё сопротивление. Опустошился полностью. И только потом – вдохнул. Воздух ворвался, пронзительный, ледяной, живительный. Путник сделал шаг, ещё один – прошёл расщелину.

По ту сторону перевала мир был другим – воздух чище, небо выше. Хребет – спина его – уже не кричал, он молчал. Устал, конечно, но молчал – научился нести ношу.

Путник сел на камень, достал флягу, он пил медленно, маленькими глотками, потом долго смотрел вперёд. Там, за долиной, вздымался третий хребет – ещё выше, ещё темнее. Но сейчас он думал о втором хребте, думал про дыхание, про ритм жизни. Про умение брать и отдавать. Держать и отпускать. Подниматься и останавливаться.

Второй хребет пройден.

Пять впереди.

И он пойдёт дальше. Обязательно пойдёт, потому что в груди огонёк ещё горит, а пока он горит – дыхание есть.

А пока есть дыхание – путь возможен.

Хребет Третий – ТЁМНЫЙ