Холод

Юлия Алисина

Холод

Я бы не хотел рассказать тебе сказку. Я бы вообще не хотел никому о том рассказывать, потому что история Большого Снега – это не байки про смешного старика в красном пальто и с упряжкой оленей. Она намного суровей, ведь нос у любого здесь красный не от мороза, а от бурбона. Только алкоголь позволяет пережить абсолютно белую, режущую глаз, пустоту вокруг. "Такая работа – твой потолок," – говорили мне все, когда я думал, что со своим сроком отсидки смогу найти работу лучше. Мне не удалось, поэтому теперь я работаю Надсмотрщиком Холма. Утрирую, конечно. Я ехал из Дублина, чтобы быть охранником, но не думал, что задача Полярной Организации Объединённых Наций, а нанимали меня именно они, будет такой неожиданной. Безусловно, Холм был важен. В этом куске Арктики, как мне объяснили, был важен каждый дюйм. Однако, необходимость моего присутствия тревожила меня. А ещё угнетало моё одиночество. На снегоходе, гружёном продуктами, водой и бурбоном меня привезли к маленькой станции. Точнее, к крохотному домику из одной комнаты и неотапливаемого коридора. Единственное окно выходило ровно на Холм. Он возвышался средь безукоризненной белизны и был совсем не большим. "Нестоящим обсуждения", – подумалось мне, увидев его впервые. О, как я заблуждался. Только его я и буду обсуждать с самим собой в ближайший месяц. Ровно столько должна длиться моя вахта, после чего этот же снегоход привезёт новые запасы и моего сменщика. Мне не выдали оружия, лишь сигнальный пистолет и батарейки для фонаря. Инструкции от водителя снегохода были ещё скуднее:

– "Ты это, запасы экономь, мало ли. И поосторожнее – медведи ходят. А если что случится, сразу давай сигнал. На холм сам не ходи, птиц тоже гоняй, не место им тут. Радио иногда ловит, но особо не жди. И туалет не везде, а за дальней стенкой, с этим строго."

Да что мне, человеку большую часть тюремного срока пробывшему в одиночной камере, какой-то месяц – думал я, глядя на удалявшуюся чёрную точку. До основной станции было четыре часа быстрой езды. Медленно я повернулся вокруг своей оси. Станция и Холм – два инородных предмета на много километров вокруг портящие идеально отполированый пейзаж. А ещё зудящая в затылке тишина. Ощущение, что тебя засунули в огромный кусок ваты, ограничили от окружающего мира, забинтовали, как небольшой, но неприятный нарыв. Глаза почти ослепли даже через тёмные очки, но сосульки на бровях и бороде своим мелодичным постукиванием напомнили, что тут без движения опасно, и я двинулся к домику по закатанной снегоходом тропке. В коридоре было теплее из-за отсутствия ветра, но выдох всё ещё сопровождался облачком пара. На стенах было развешено подобие альпинистского снаряжения, несколько ватных курток разного размера и фасона. На одной я даже опознал нашивку в виде российского флага. В углу стояло две железные миски для животных. Обе были пусты. С внутренней стороны дверь украшал огромный засов. Замочной скважины я так и не обнаружил – снаружи домик не запирался. Насвистывая, я перетащил все выгруженные со снегохода ящики внутрь коридора и медленно задвинул засов. Что ж.

День первый.

Комната была большой и светлой из-за огромного окна от пола до потолка, в котором Холм был виден полностью, а местность вокруг просматривалась до полного размытия границ. Белое небо скрещивалось с белой поверхностью земли, и ни одна линия не была достаточно чёткой. Но подрамник окна придавал этой картине приятную отстранённость, потому как внутри комнаты всё было крайне чётко. В центре комнаты стоял грубый стол и два табурета, в углу пружинная кровать, а рядом с ней старая железная печка. У противоположной стены ютились полки со всякой всячиной, книгами и даже потëртым фотоаппаратом. Там же стоял древний радиоприёмник, антенна которого была погнута, явно в поисках лучшего сигнала.

Что ж, моё новое пристанище было явно лучше камеры и того дешёвого мотеля, где я ютился в поисках работы. Я открыл первую бутылку бурбона и откупорил тушёнку. Тарелка, вилка и кружка в комнате были в одном экземпляре.

День второй.

Я не понял когда утро наступило, потому что белизна за окном даже не поблекла. Проснулся по просившемуся наружу "бурбонному таймеру". И долго не решался встать, потому что теперь пар изо рта клубился по комнате, когда я лежал под одеялом. Пришлось опорожниться в мятое ведро у печки. Да, так не пойдёт. За печью надо следить. Закутавшись в покрывало, и кое-как обувшись, я начал лихорадочно разжигать её заново. Иней лежал ровно на полу и всех поверхностях. "Идиот,"– ругал я себя. Спустя пару часов моего зубового стука окно оттаяло и я увидел Холм. Позавтракав неспеша, я всё же решил пойти осмотреться. Снегоступы нашлись в коридоре, но рано радовался. Запертая изнутри дверь не открывалась. Пока я спал, снег замуровал её намертво. Мне пришлось выбираться через маленькое окошко коридора вместе с лопатой и откапывать проход. От окна до двери. Потом, вернувшись от окна до задней стены, туалета, то есть. Прошла уже пара часов работы, но я упрямо нацепил снегоступы и побрёл в сторону Холма. Шёл, по-ощущениям, довольно долго, больше часа. Из окна казалось, что холм ближе. Но вот он стоял предо мной, идеально ровный, покрытый равномерным слоем голубоватой ледяной корки, с просвечивающей белоснежной начинкой под ним. Кроме моих следов вокруг не было ничего инородного. Я походил туда-сюда, но замерзнув к чертям повернул обратно.