Черная птица

Но тело её будто отставало от мыслей. Когда он приблизился для поцелуя, она похолодела от неожиданной вспышки паники. Воспоминания тела – чьи-то грубые руки, насмешливый шёпот «боишься?» – на миг пронзили сознание. Она закрыла глаза и усилием воли отогнала наваждение. Это не тогда, это не тот человек. Этот – хороший, он не причинит боли, твердила она себе.

Он целовал её не осторожно, но ласково. Она пыталась расслабиться и ответить, но ощущала, что её губы деревенеют от неумения. Ей стыло и жарко одновременно. Казалось, она наблюдает за собой со стороны: вот, сейчас с ней происходит то самое, чего она боялась всю жизнь.

Они перебрались на диван. Он медленно расстёгивал пуговицы на её блузке, зорко заглядывая ей в лицо – не против ли она. Она только молча кивнула, позволяя. Руки её дрожали, она спрятала их подальше, в диванные подушки.

Когда он снял с неё блузку и горячие губы коснулись ключицы, она ощутила странную смесь чувств: с одной стороны, это было даже приятно, с другой – глубокий стыд и напряжение не отпускали. Она осознала, её тело сжалось, как пружина. Даже в этот момент она ожидала боли или опасности, хотя разумом понимала, что опасаться нечего.

– Ты такая напряжённая… Всё нормально? – тихо спросил он, заглядывая ей в глаза.

– Да, всё хорошо. Просто я… просто нервничаю.Она усилием выдавила улыбку:

– Ты раньше… – Он запнулся, подбирая слово. – У тебя ведь не было такого опыта, да?Он, видимо, что-то заподозрил.

– Не было, – призналась она почти неслышно. – Я… прости.Лицо её запылало. Она опустила глаза, чувствуя себя неловко.

– Прости за что? Всё нормально. Просто хотел убедиться, что мне быть бережным.Он ласково провёл рукой по её щеке:

– Слушай, как ты умудрилась дожить до тридцати и всё ещё… ни с кем?Она кивнула, благодарная, что он понял. Но тут он спросил почти шутливо, хоть в голосе слышалось искреннее удивление:

Ей вдруг стало стыдно до слёз. Такой вопрос больно ударил: словно с неё сорвали покров и разглядывали под странным углом. Она не знала, что ответить.

– Да какая разница… Просто ждала, пока влюблюсь, наверное. Сначала учёба, потом работа… да и депрессия мешала… – Она оборвала себя, чувствуя, что несёт какую-то чушь.Как объяснить десятилетия страха и одиночества? Как признаться в том, что её никто и никогда по-настоящему не любил, и она сама никого не подпустила? Она пробормотала кое-что невнятное:

Он не стал дальше спрашивать. Кажется ему и не было интересно. Поцелуями он заставил её замолчать. Ей даже стало легче – не нужно ничего объяснять.

Он был нежен, стараясь помочь ей расслабиться. Его ладони скользили по её коже осторожно, словно прикасались к хрупкому стеклу. Она пыталась сосредоточиться на ощущениях, позволить себе захотеть его. Но внутри по-прежнему жило оцепенение. Каждое ласковое прикосновение откликалось не возбуждением, а неприятным щекотным чувством – как будто её гладит кто-то чужой.

Когда он спустился губами ниже, между её бёдер, она зажмурилась и выдохнула судорожно. Он хотел доставить ей удовольствие, она понимала это умом. Но тело реагировало иначе: внизу живота всё сжалось от дискомфорта. Ей было щекотно, неловко, странно – но не хорошо. Волна накрыла её: что со мной не так? Почему я ничего не чувствую, кроме напряжения? Она кусала губы, сдерживая нервный смешок или стон – не от наслаждения, а от отчаяния.

– Всё хорошо?Он не замечал её смятения. Поднявшись, он посмотрел на неё затуманенным страстью взглядом и прошептал:

Она кивнула, не доверяя своему голосу. Ей хотелось провалиться сквозь землю, но она заставила себя продолжать – ведь дальше должно быть лучше? Столько книг и фильмов внушали, что близость – это блаженство, единение… Неужели она неисправима, раз сейчас не чувствует ничего подобного?

Он взял презерватив, она наблюдала, как дрожат её собственные пальцы, пока он готовился. Хотелось закрыть глаза, но она заставила себя смотреть – раз уж решилась, надо пройти через это сознательно.

Он придвинулся ближе, устраиваясь между её ног. Она ощущала его напряжённое мужское тело у своего – и внутренне вся сжалась ещё сильнее. Там, между бёдер, она чувствовала себя сухой и закрытой, несмотря на его старания.

– Больно? – выдохнул он, остановившись.Он осторожно начал входить в неё. И почти сразу её лицо исказилось от боли – внутри всё словно разрывалось. Она невольно вскрикнула.

– Ты совсем сухая… – пробормотал он, нахмурившись. – Постарайся расслабиться, ладно? Иначе никак.Она кивнула, закусив губу до крови, чтобы не разрыдаться.

Но расслабиться ей не удавалось – по щекам уже текли слёзы, мышцы невольно сжимались, противясь чужому вторжению. Она пыталась дышать глубоко и ровно, но каждый его осторожный толчок был как удар ножом внутри.

В какой-то момент он сделал более резкое движение, пробиваясь внутрь рывком. Острая, обжигающая боль пронзила её. Она вскрикнула и разрыдалась вслух, уже не в силах сдерживаться.– Потерпи, сейчас… – Его голос звучал отдалённо, в ушах у неё шумело.

Тело словно разорвалось пополам. Она буквально почувствовала, как что-то порвалось внутри, и потекло тёплое – кровь? Паника захлестнула её: это ненормально, слишком больно, он же травмировал её…

Он тяжело дышал, замерев внутри неё. Наверное, тоже почувствовал влагу, которая была вовсе не естественной смазкой. По её мокрым от слёз щекам он мог понять, что что-то пошло не так.

Но он не двинулся, не вытащил себя сразу. Ей казалось, прошла вечность, пока он наконец не закончил дело несколькими грубыми движениями. Он стонал от удовлетворения, а она – от боли.

Когда всё было кончено, он вышел из неё. Она отвернулась к спинке дивана, свернувшись калачиком, и разрыдалась в голос, уже не заботясь ни о чём. Боль пульсировала внизу живота, липкая влага между бёдер вызывала ужас – она боялась посмотреть, сколько там крови.

Он молчал. Пару минут стояла тишина, нарушаемая лишь её плачем. Потом он встал, пробормотал что-то вроде «сейчас вернусь» и ушёл в ванную. Он не обнял её, не успокоил – просто оставил плакать одну.

Она сжалась сильнее, уткнувшись лицом в подушку, закусив уголок, чтобы приглушить рыдания. Хотелось стереть себя с лица земли. Всё вышло не так, как должно было. Это был не акт любви, а какое-то изнасилование с её собственного согласия.

Через некоторое время он вернулся, одетый, и, избегая её взгляда, неуверенно предложил отвезти её домой. Она только кивнула, собирая разбросанные части одежды, стараясь не смотреть на пятна крови на диване.

Всю дорогу в такси она молчала, уткнувшись лбом в холодное стекло. Он тоже молчал. Ей казалось, что между ними выросла непроходимая стена.

– Позвоню завтра… – тихо сказал он, когда она выходила из машины у своего дома.

Она не ответила и ушла, даже не обернувшись.

На следующий день она, превозмогая стыд, пошла к врачу. Боль и тревога вынудили – кровь продолжала сочиться, сидеть и ходить было мучительно. Гинеколог осмотрела её с сочувственным, но слегка осуждающим видом.

– У вас серьёзный разрыв, – заключила доктор, снимая перчатки. – Придётся обрабатывать и ждать заживления. Повреждения как при травме… Надо было вашему партнёру быть осторожнее с вами, а не так…

– Это… был первый раз, – еле слышно пояснила девушка, лежа на смотровом кресле, сгорая от стыда.Она не договорила, но в голосе явственно прозвучало: «а не так, как с вами поступили».

– Понятно… Увы, бывает. Нечего плакать, пусть он там себе локти кусает, что не позаботился. Но ничего, заживёт. В молодости всё заживает быстро.Доктор смягчилась, вздохнула:

«В молодости» – ей было почти тридцать, но она не стала спорить. Она чувствовала себя сейчас старухой – измученной, сломанной.

– Постарайтесь пока воздерживаться хотя бы пару недель, – продолжала врач, выписывая рекомендации. – Обрабатывайте рану, носите свободное бельё. Всё будет хорошо.

Она кивала, отстранённо глядя в окно. Будет хорошо… Она не верила в эти слова. Как это может быть хорошо, если её первая близость обернулась таким кошмаром?

– Доктор… А это… всегда так больно?Перед уходом она тихо спросила:

– Нет, конечно. С хорошим, заботливым партнёром, когда вы возбуждены и готовы, всё совсем иначе. Вам просто не повезло. Поправляйтесь.Врач покачала головой:

Не повезло. Она горько усмехнулась, выходя из больницы. Да, не повезло – как и во всех делах сердечных в её жизни.

Две недели она приходила в себя – физически и морально. Она никому не рассказывала, даже маме. Сказала лишь, что с парнем разошлась. Мама только покачала головой: мол, опять одна. Но расспрашивать не стала. Мать давно уже оставила попытки устроить её личную жизнь или хотя бы говорить на эту тему, видя, как дочь уходит в себя.

Тот мужчина действительно звонил – сначала несколько раз извинялся, говорил, что не хотел сделать больно, что виноват. Она слушала молча, не в силах что-либо ответить. В её груди не осталось ни злости, ни привязанности – только пустота. Она пробормотала, что ей нужно время и пространство. Он, вроде, понял.

– Слушай… Чего это мы как идиоты, а? Встречаемся, блин, говорим о высоком, а до дела так и не дошли…Но спустя ещё неделю, когда физические боли немного поутихли, он внезапно позвонил поздно ночью. Его голос был пьяным, слова – грубыми:

– Я что, зря, что ли, с тобой столько парился? Две недели болтовни – и ни разу не трахнулись нормально…Она оторопела, прижав трубку к уху. Он продолжал, глотая слова:

– Ты пьян… – прошептала она в ответ, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота от каждой его фразы. – Давай поговорим, когда протрезвеешь…

– Не хочу трезвый говорить! – заржал он грубо. – Мне разговора не надо, мне трахаться надо, поняла? А ты вечно со своими «ой больно, ой страшно»… Надоело! – Он перешёл почти на крик. – Все вы, блин, правильные, строите из себя недотрог…

Она молчала, прижав ладонь ко рту, чтобы не разрыдаться. Он осыпал её ещё парой мерзких обвинений – что она фригидная, что у неё «там вечно пустыня», что с такой далеко не уйдёшь. Она ничего не ответила. В какой-то момент на том конце повисла тишина – он просто бросил трубку.

Ещё долго она сидела в темноте, с телефоном в руке. Потом медленно положила его на стол. Сердце странно не болело – казалось, что болеть уже нечему.

Она пошла в ванную и посмотрела на своё отражение. Бледное лицо, потухшие глаза. На кого она была похожа? На пустую оболочку. Жизнь вытекла из неё вместе с теми слезами, которые она выплакала, пока залечивала свои раны.

Ночью она не могла уснуть. Мысли глухо стучали: «Всё равно нет никому до меня дела. Никто не любит. И я тоже не могу любить. Во мне ничего не осталось».

Она встала и наощупь добралась до кухни. В полутьме нашла баночку с таблетками. Психиатр недавно повысил дозировку, но сегодня ей казалось, что этого мало. Руки словно сами вытряхнули на ладонь несколько таблеток больше нормы.

«Если усну без снов и не проснусь – и пусть», – промелькнуло в голове, но она тут же отогнала эту мысль. Она не хотела умирать… Или хотела? Ей было всё равно. Она просто не могла больше выносить эту боль – ни душевную, ни телесную.

Запив таблетки холодной водой, она вернулась в комнату. Нужно было отвлечься чем-то, пока подействует лекарство.

Открыв наугад какой ролик, женщина из видео уверенно говорила в камеру о проблемах отношений.

«…Современные женщины начинают относиться к мужчинам как к неодушевлённым предметам…» – говорила лектор.Сначала она хотела пролистнуть дальше, но фраза привлекла её внимание:

– Они вежливо им улыбаются и занимаются с ними сексом, но эмоциональной включенности нет – не дают. Они как будто берегут свои чувства. И если вы думаете, что мужчина этого не считывает, вы очень сильно ошибаетесь. Иллюзия, в которой живет современный мир, звучит так: «Всё равно никому до меня нет дела».Она остановилась, вслушиваясь. С экрана доносился спокойный, чуть насмешливый голос, будто обращённый лично к ней:

Ну так, пока ты стоишь за этой каменной стеной, я даже не знаю, что ты там есть. И, может быть, мне и было бы до тебя дело – но ты хотя бы покажись… Большинство из вас, девицы, боятся боли. А суть в том, что та подмена, в которой вы находитесь – недолюбить, чтобы недострадать – не спасает и не даёт гарантии. Вы всё равно пострадаете. Просто вы лишаете себя возможности влюбиться. А что в вас есть, кроме тех чувств, которые вы могли бы испытывать? По большому счёту – ничего. Время и чувства – вот что следует ценить на самом деле. И когда вы боитесь влюбиться, вы лишаете себя самой жизни.

Экран мигнул, и ролик закончился, предложив следующий. Но она отложила телефон, так и не кликнув ни на что больше.

Её будто громом поразило: незнакомый человек увидел её душу насквозь и выложил всю правду. Она действительно прожила всю жизнь за каменной стеной, уверенная, что «всё равно никому до меня нет дела». И в итоге так и выходило: ни ей до кого, ни кому до неё.

В груди поднималась буря – обида, злость, сожаление. Ей хотелось спорить с экраном, кричать, что её так воспитали, что жизнь сама вынудила её быть осторожной. Но слова психолога крутились в голове, не позволяя уйти от истины.

Она боялась боли – боялась так, что предпочла не любить вовсе. И боль всё равно настигла, да ещё какая. Ни недоверие, ни холодность её не уберегли. Она страдала вновь и вновь – только без любви, одна, в пустоте, которую сама выстроила вокруг себя.

Мысли спутывались, сознание затуманилось – лекарство начинало действовать. Голова стала тяжёлой, тело налилось свинцом. Ей вдруг стало страшно: а сколько она выпила? Захочет ли она проснуться завтра?

Она легла в постель, не раздеваясь, укрывшись с головой одеялом. Слёзы катились по переносице на подушку. Перед тем как провалиться в темноту, она тихо прошептала: «Простите меня…» – не зная точно, к кому обращается: к тем, кого не впустила, или к самой себе, за то, что упустила жизнь.

Ей снилось что-то смутное – будто она тонет в чёрной холодной воде, пытается кричать, но вода заливается в горло. Она рванулась, захлебнулась и…

Резко открыла глаза.

Она лежала в постели, но явно не в своей. Над ней – полог из тяжёлой ткани с вышитыми узорами. В нос ударил резкий запах трав и пота. Голова кружилась, всё тело было будто в огне и в то же время ломило от озноба. Она с трудом приподнялась на подушках, чувствуя, как по вискам стекает холодный липкий пот.

– Ваше Высочество, Вы проснулись? – раздался рядом взволнованный женский голос.

Она повернула голову на звук и увидела у кровати незнакомую женщину в старинном платье с чепцом. Та смотрела на неё с беспокойством, в руках – миска с водой и ткань.

– У Вас такой жар… Лежите, я сейчас сменю компресс, – бормотала женщина, осторожно прикладывая ей ко лбу влажную прохладную ткань.

Она застыла, глядя то на служанку, то по сторонам. Комната была чужая: просторная, полутёмная, освещённая колеблющимся светом свечей. На стене – гобелен, в углу – камин. Вместо привычного шума города за окном слышалось пение птиц и шелест листвы.

Она опустила взгляд на свои руки, выбравшиеся из-под вышитого одеяла. Это были не её руки – тонкие, бледные. Сердце сжалось. Она дотронулась до лица: черты тоже казались другими на ощупь. Из-под длинных волос выбивались пряди – светлее, чем её собственные когда-то.

«Это сон… или я умерла?» – пронеслось в голове панически. Она зажмурилась и снова открыла глаза, надеясь увидеть свою спальню. Но ничего не изменилось – всё тот же незнакомый покой.

– Где… я? – хрипло прошептала она дрожащим голосом.

– В своей комнате, принцесса. Вам дурно? Сейчас я позову лекаря!Служанка удивлённо вскинула брови:

Принцесса? Это слово эхом отдалось в раскалённом сознании. Она попыталась вспомнить… Вдруг перед внутренним взором всплыло изображение – обложка старой книги из детства, той самой истории о принцессе и приключениях. Главной героиней там была старшая принцесса, а у неё была младшая сестрёнка…

Неужели это…

– Это… невозможно…Голова закружилась сильнее, всё поплыло. Она откинулась на подушки, чувствуя, как сознание ускользает вновь, и только успела прошептать перед тем, как провалиться в небытие:

Глава 2. Конец начала

Она проснулась от нежного щекотания солнечных лучей на лице. Её веки дрогнули, раскрывая незнакомый потолок: витиеватый резной узор по золотистому дереву. Она замерла, прислушиваясь к биению собственного сердца – оно звучало иначе, чаще и звонче, чем она помнила. Всё тело казалось чужим, лёгким и хрупким. Простыни ласково окутывали кожу, и она ощутила, как тонкие пальцы непроизвольно сжались на шёлковой ткани. Тёплая дрожь охватила: страх и любопытство сплелись в одно непривычное чувство.

Осторожно сев, она провела ладонью по лицу – гладкая щека, овал поменьше, чем прежде, длинные пряди волос скользнули по плечам. Волосы были мягкие, тёмно-каштановые. Она помнила их другими. От этого воспоминания сердце сжалось. Прежней меня больше нет. Теперь я – кто я? Как же меня зовут?

Посреди раздумий дверь вдруг распахнулась, и в комнату вихрем ворвалась девушка лет двадцати. Стройная и гибкая, она двигалась стремительно и легко, будто порыв ветра. Заметив, что она сидит на постели, незнакомка всплеснула руками и радостно воскликнула:

–Лилиана! Наконец-то ты очнулась! Ох, Лили!

Прежде чем она успела сказать хоть слово, девушка подбежала и крепко обняла её. Лилиана? Значит так меня зовут? подумала она и застыла от неожиданности, но затем робко обвила руками талию гостьи. Её тело сейчас было меньше ростом, щекой она касалась чужого плеча, и от девушки пахло лавандовым маслом и чуть конским потом. Смешанный запах сена, лошадей и цветочных духов почему-то приятно успокаивал.

– Ты так долго спала… Я беспокоилась, – проговорила незнакомка дрогнувшим голосом, выпуская её из объятий. В больших серо-голубых глазах стояли слёзы облегчения. Лишь теперь Лили разглядела лицо девушки: высокие скулы, вздёрнутый нос и несколько веснушек на загорелой коже. Русые кудри выбились из-под тонкого шарфа. Девушка вытерла слёзы тыльной стороной ладони и улыбнулась.

– Ну, наконец-то. Как ты себя чувствуешь?

Лили чуть приоткрыла рот, силясь подобрать ответ. Кто эта девушка? Сердце забилось, опасаясь выдать растерянность. Но тёплый взгляд и искренность незнакомки обнадёживали. В голове всплыло смутное ощущение: в первые минуты пробуждения, ещё в горячечном бреду, она слышала чей-то голос и ощущала мягкую руку на лбу. Может быть, это была она.

– Лучше, – тихо ответила Лили, стараясь говорить не слишком отчуждённо. Её голос прозвучал тоньше и звонче, чем она привыкла, и она невольно смутилась. Опустила глаза и увидела, что на груди вместо привычной пижамы – тонкая ночная сорочка с кружевами. Щёки вспыхнули. Чужое тело, новая жизнь – всё это не было сном.

Девушка присела на край постели и ласково поправила спутанные пряди у лица Лили.

– Я так рада. Ты, наверное, ничего не помнишь, да? – негромко продолжила она. – Ты упала с лошади, ударилась головой… Мы все перепугались. Лекарь велел дать тебе отлежаться, не тревожить, – она говорила быстро, взволнованно. – И вот, ты спала почти двое суток. Я столько просидела рядом, чтобы убедиться, что с тобой всё будет хорошо… И теперь ты снова со мной, сестрёнка!

Сестра. Это слово прозвучало для Лили одновременно чуждо и сладко. В прошлой жизни у неё не было сестёр, не было никого настолько близкого. А теперь вот – тёплая ладонь поддерживает её плечи, взволнованный голос полон любви. Лили сглотнула комок в горле. Ей хотелось спросить, как зовут эту отважную девушку, но нельзя же выдавать собственное невежество:

– Я сказала маме, что буду с тобой, когда ты проснёшься. Она вот-вот придёт. Ей было так тяжело видеть тебя без сознания…

Лили судорожно вздохнула и не смогла удержаться, тихо спросила, запинаясь на непривычном имени:

– Лилианна… Это я?

Сестра удивленно наклонила голову:

– Ну конечно ты! Принцесса Лилианна, младшая дочь короля, моя любимая сестрёнка, – она улыбнулась и чуть прищурилась, будто ожидая, что Лили вот-вот скажет что-нибудь саркастичное в ответ. Но Лили лишь застыла, осознавая всю важность услышанного. Принцесса. Король. Она действительно попала в иной мир, да ещё и в тело царственной особы. Сестра, видимо, приняла её молчание за растерянность после удара. Девушка мягко похлопала её по руке.

– Ничего, ничего. Потерпи, память ещё может тебя подводить. Ударилась ты сильно, Лили…, но всё образуется. Вот увидишь, через неделю и в седло снова вскочишь.

Лили ощутила волну благодарности за это простое, но трогательное утешение. Её новый мир принимал её, пока что не требуя ничего взамен. Она попыталась улыбнуться сестре:

– Спасибо… э-э… – она осеклась, не зная имени сестры.

Та рассмеялась весело, звонко, будто прозвенел колокольчик:

– Так ударилась, что даже моё имя забыла? Ну же, не пугай. Это я – Розалина. Но ты всегда звала меня просто Роза, помнишь? – Она подмигнула, и Лили ощутила, как между ними устанавливается связующая нить. Розой звали старшую принцессу, её сестру. Роза… имя подходило этой девушке: яркой, смелой, как чайная роза, распустившаяся под летним солнцем. Лили почувствовала горячую искру зависти: ей вдруг тоже захотелось быть такой – решительной, живой.

Розалина легко поднялась с кровати и с неожиданной силой помогла Лили встать. Ноги ослабели от долгого сна, и Лили покачнулась. Сестра успела подхватить её под локоть.

– Осторожно. Давай помогу.

Пытаясь спрятать смущение, Лили посмотрела на свои босые ступни на пушистом ковре. Новые пальчики выглядели тонкими, ногти аккуратно подстрижены. Когда Роза довела её до большого зеркала в позолоченной раме, Лили затаила дыхание. В отражении она увидела двух девушек: одна, повыше – с румянцем на щеках и растрёпанными русыми локонами, а вторая – хрупкая, в длинной ночной сорочке. Последняя неуверенно переступила с ноги на ногу, и Лили осознала, что это и есть она сама. Большие серо-голубые глаза на бледном, будто фарфоровом лице смотрели с испугом и восхищением. Она осторожно дотронулась пальцем до зеркальной поверхности, не веря, что смотрит на собственное отражение.

Роза подмигнула ей отражению, приобнимая за плечи:

– Вот видишь, ты цела и невредима. Красавица моя сестричка, всё с тобой будет хорошо.

Лили попыталась улыбнуться. Красавица… В прошлой жизни она не считала себя красивой, а теперь у неё было лицо принцессы, будто сошедшей со страниц романа. Сердце сжалось: А достойна ли я этой новой жизни? Но Роза уже тянула её обратно к кровати:

– Садись. Сейчас причешу тебя, а то патлы – будто воронье гнездо. Помнишь, как мы в детстве друг дружке косы заплетали? Ты всегда жаловалась, что я дёргаю.

Лили позволила усадить себя на край постели. Она не помнила, конечно, таких сцен, но представила двух принцесс маленькими девочками, возящимися с лентами и щётками. От этой мысли стало светло на душе и почему-то щемяще грустно – как по чему-то дорогому, давно утраченному. Она прикрыла глаза и наслаждалась ощущением: сестра стояла сзади и нежно прочёсывала её густые волосы. Каждое движение щётки дарило Лили забытое чувство ласки, на глаза навернулись слёзы. Чтобы скрыть их, она едва слышно спросила:

– Ты говорила, мама скоро придёт?

– Да, – откликнулась Роза, вплетая ленточку в мягкую косу, что набирала из её волос. – Она едва отходила от твоей постели, но сегодня государственные дела… Сам знаешь, у отца характер непростой. Он велел ей заняться письмами к каким-то лордам. Но мама найдёт способ вырваться, чтобы проведать тебя.

Роза говорила просто, но по тону Лили почувствовала: мать в этой семье – добрая душа, а отец – строгий, если не сказать суровый. Слово «характер» она произнесла с осторожностью, и у Лили нехорошо екнуло сердце. Она представила нового отца – короля – и испугалась предстоящей встречи. Справится ли она? Но, возможно, ей не придётся слишком часто с ним общаться. Главное – держаться рядом с Розой и мамой, решила Лили. Они помогут, они защитят…