Лето. Чума. Демократия

Екатерина Морозова

Лето. Чума. Демократия

Глава 1.

Лето 2020-го. Юг России.

Полуденное солнце стояло в зените, безжалостное и раскаленное. Воздух над асфальтом колыхался прозрачным маревом, и маленький приморский городок, казалось, истекал смолой, плавясь на солончаковом ветру. То лето выдалось аномальным – палящим и душным, будто сама природа взбесилась вместе с миром.

А мир сходил с ума. По его законам, в этот пекло люди были вынуждены прятать лица под слоем марли и нетканого полотна. Маски, мокрые от дыхания, прилипали к коже, превращая каждый вдох в горячую и влажную пытку. Горожане двигались по раскаленным тротуарам, как сомнамбулы, их движения были вялыми и разрозненными. В глазах – стеклянная усталость, в легких – вечная нехваток кислорода.

И вот, украдкой, с оглядкой на редких прохожих, рождался один и тот же жест: быстрый рывок руки вниз. Оттянув проклятый «намордник», человек жадно глотал воздух, но вместо спасительной прохлады получал горсть пыли с привкусом песка и асфальта. Следовала гримаса, горькое отплевывание – и маска, смиренная маска смерти, покорно возвращалась на свое место.

Повсюду, как укор, висели яркие баннеры. Их навязчиво-оптимистичные слоганы о вакцинации и дистанции резали глаза, контрастируя с выцветшим небом. А из каждого радиоприемника, с экранов телевизоров уже много месяцев звучала одна и та же похоронная статистика – сводки с невидимого фронта, где счет шел на сотни тысяч. Сводки о зараженных и умерших. Это была новая реальность, и дышать в ней становилось все тяжелее.

***

Стеклянные двери проходной рыбозавода, выгоревшие на солнце до молочной мутности, нервно вздрагивали, скрипели и хлопали, выплевывая на улицу очередную порцию людей. Унылый ватман на проходной, на котором кто-то вывел черным фломастером императивные «Надень маску!» и «Держи дистанцию!», походил на листок из школьного стенгазеты времён апокалипсиса. Из дверей на палящий воздух, лениво потягиваясь и чуть толкаясь у турникета, выплывала небольшая толпа в одинаковых голубых жилетках с логотипом «Рыбозавод». На подбородках у них, как усталые хамелеоны, болтались сине-зелёные медицинские маски. Трое парней, сгорбившись, несли тяжелые садки, из которых доносилось сонное, мелодичное плескание – там ворочалась на солнце тысяча серебристых мальков.

Отряд возглавляла начальница PR-отдела Даша, высокая и рыжая, как пламя. Чуть спотыкаясь на каблуках, впивающихся в раскаленный асфальт, она на ходу распутывала провода, словно укрощая строптивых змей, и россыпью раздавала команды.

– Дима, дойдём пешком! – голос ее прозвучал хрипло от жары. Она приставила ладонь ко лбу щитком, пытаясь отгородиться от ослепительного солнца. – Пока будешь заводить машину, мы здесь, как тот малек, испаримся…

Делегация заводчан неспешно поплыла вдоль пыльной тенистой аллеи, ведущей к пляжу, будто священная процессия, несущая дары Посейдону.

– Сейчас ещё «8 канал» подкатит. Петрович быстренько откомментирует, какие мы молодцы, его подснимут, мы это тоже зафиксируем, потом – бегом назад, монтировать. К вечеру всё выдадим в соцсети, – Даша говорила скороговоркой, сверяясь с планом в телефоне. – И всё, свобода! По домам до понедельника. Дальше, до сентября, о отдыхе можно забыть.

В толпе пробежал не вздох, а скорее единый, тихий стон. На дворе стоял лишь июнь, и перспектива провести лето в цехах и кабинетах висела в воздухе, густая, как удушающее марево.

Вязнув каблуками и подошвами в горячем песке у самой кромки моря, заводчане замерли, словно на параде, уставившись в сторону набережной. По ней, пыля, катил большой чёрный джип. Из него легко выпрыгнул стройный, высокий шатен лет сорока пяти, облаченный в нарядную голубую рубашку и светлые брюки. Быстрой, энергичной походкой он направился к группе.

– Виктор Петрович, галстук надо! – строго сказала Даша, подбегая к директору.

– Да вот же он… – недовольно пробурчал Котов, выуживая из кармана брюк аккуратно сложенный синий в белую полоску галстук и скомканную, будто пойманную бабочку, медицинскую маску. – Сейчас надену. Адская жара… Ну какие нафиг галстуки! Или без него меня в телевизоре не опознают? А этот намордник? – Котов покрутил маску на пальце, глядя на нее с отвращением. – Надевать?

Даша виновато развела руками и ткнула пальцем куда-то за его спину, туда, где уже маячили очертания съемочной группы.

– Телевизионщики, Виктор Петрович! Входите в образ! Чума-то бушует!

Котов поджал губы, обернулся и, прищурившись, окинул взглядом свою делегацию. Он поднял руку, чтобы высказать всё, что думает, но рука бессильно опустилась, и он лишь обреченно махнул ею.

– Ладно… Какие уж мы есть, такие и красуйтесь.

К ним уже подходили телевизионщики: блондинка Аллочка – местная телезвезда с застывшей улыбкой, и оператор Андрей, несущий перед собой, как атакующий щит, камеру на штативе.

– У нас буквально пятнадцать минут! Всем здрасьте! – раскланялась Аллочка, улыбка ее скользнула по людям, не задерживаясь. – Так, это у нас директор? Вы – директор? А где же наша рыба?

Даша, с лицом, словно высеченным из камня, молча ткнула пальцем в сторону садков.

– Отлично! Слушаем план! – скороговоркой затараторил оператор, кружа вокруг Котова, как коршун вокруг добычи. – Идем к воде, парни красиво выпускают малька, Аллочка на фоне – стендап, потом ваш директор – про социальную ответственность. Девочки, из кадра, пожалуйста! Снимаю с трех точек! Так, товарищ директор, пусть вам галстук поправят. И улыбайтесь! Но… не слишком!

Котов, бросив на телевизионщиков взгляд, полный немой ненависти, прошипел Даше на ухо:

– Попроще не нашлось? Ну как галстук? И с этой штукой что делать? – он мотнул пальцем с надетой маской.

Даша молча, с отчаянной решимостью, дернула узел галстука на шее Котова так, что у того чуть не брызнули слезы, и отпрыгнула в сторону.

– Наш директор готов! – крикнула она, и в голосе ее прозвучали триумф и отчаяние. – Мы готовы! Мальчики, на воду! Выпускайте будущее!

Начался ритуал. Аллочка, ослепительно улыбнувшись в камеру, затараторила своим медовым голоском:

– Наша съемочная группа сегодня присутствует на поистине знаковом событии – ежегодной экологической акции городского рыбокомбината! Прямо сейчас в ласковые волны выпущены несколько тысяч мальков барабули, ставриды и камбалы! Рядом со мной – директор предприятия, Виктор Петрович Котов! Виктор Петрович, поделитесь с телезрителями своим вдохновением!

Котов, натянув на лицо маску той самой «лучшей официальной улыбки» – жесткой, как гипс, – уверенно бухнул в объектив:

– Наше предприятие – это не просто бизнес, это ответственность. Ответственность перед морем, которое нас кормит. Вот уже двенадцать лет мы проводим зарыбление…

Аллочка, словно марионетка, ритмично кивала в такт его словам, склонив голову набок в позе внимающей ученицы. Оператор Андрей присел на корточки, выхватывая эпичные кадры: серебристые струйки малька, сливающиеся с лазурью воды, усталые, но просветленные большой социальной ответственностью лица рабочих. Идиллическую картину дополняли лодочки, качающиеся на волнах, и долгожданный свежий ветерок, пахнущий солью и свободой.

Тщательно срежиссированную картинку разорвал в клочья дикий, надрывный вопль, донесшийся со стороны набережной.

– Спасём наше море от рук промышленников-бандитов!

Съёмочная группа и заводчане вздрогнули, как от выстрела. По раскаленному песку двигалась процессия. Во главе – грозная в своей праведности Елена Зиновьева, 65-ти летняя учительница местной школы, патриарх «зеленого» движения. Невысокая, худощавая брюнетка, с плохо прокрашенной сединой Елена Григорьевна напоминала подстреленную ворону. Рядом с ней, словно верные псы, плелись трое мужчин неопределенного возраста и рода занятий, неся самодельные плакаты на кривых штендерах: «КОТОВ – ВОР И БАНДИТ!», «СПАСЁМ МОРЕ ОТ ЖАДНЫХ РУК!». Еще две немолодые женщины, с лицами, пылающими гражданским гневом, бежали по флангам, снимая всё на дешевые мобильники. Зиновьева, хищным взглядом оценив обстановку, рванулась под камеру одной из своих адепток.

– Наташа! Крупно!.. Запись идет? – и, не дожидаясь ответа, обрушила на воображаемых зрителей шквал обвинений: – Я, Елена Зиновьева, руководитель общества «За чистое море!», учитель с сорокалетним стажем! Мы находимся на циничном спектакле, который устраивает предприятие Котова – человека, который грабит море сотнями тысяч тонн! А раз в год выпускает горсть малька, чтобы усыпить бдительность горожан!

Толпа протестующих, подогретая её речью, угрожающе сдвинулась вперед. Мужчины принялись трясти плакатами, стараясь поместить их в дрожащий объектив Наташиного телефона.

– Нам рот не заткнешь! Котов – грабитель!

Зиновьева, выйдя на первый план, эффектно раскинула руки, будто распиналась за грехи всего человечества, спиной к спасительной прохладе моря.

– Горожане должны знать правду! Снимите этого «эколога» крупно, Наташа! Пусть все видят его лицемерную улыбку! Всё будет в наших соцсетях!

Наташа послушно навела трясущийся объектив на бледного от ярости Котова. Но Зиновьева тут же резко развернула её обратно на себя, переключившись в режим предвыборной речи:

– Дорогие земляки! Скоро выборы в горсовет! Поддержите меня, Елену Зиновьеву, независимого кандидата! Я стану вашим щитом против варварства!..

Её тираду прервал резкий, властный звук сирены. На дороге, разбрасывая гравий, замерла серо-синяя «буханка», из которой выпрыгнули трое сотрудников в пятнистой форме. Их появление было настолько стремительным, что казалось – они материализовались из марева.

Старший лейтенант Зорькин, молодой, с выгоревшими на солнце бровями и стальным взглядом, снял фуражку, вытер лоб и, не спеша, надел обратно.

– Здравия желаю, граждане! Старший лейтенант Зорькин! – его голос, спокойный и не терпящий возражений, разрезал воздух, как нож. Два его подчиненных, сержанта, стояли чуть поодаль, переминаясь с ноги на ногу и с тоской глядя на море.

Зорькин медленно, целясь взглядом, развернулся к Зиновьевой.

– Нарушаем эпидемиологический режим? – голос Зорькина был ровным и усталым, как зачитанный до дыр протокол. – Массовые мероприятия запрещены. Да ещё и без средств индивидуальной защиты! Предъявите документы!

Зиновьева начала задыхаться, но не от нехватки воздуха, а от бури возмущения, которая рвалась наружу.

– Мы защищаем море! – выдохнула она, хватая ртом раскаленный воздух. – Это не митинг, это гражданская журналистика! Мы снимаем материал для соцсетей, чтобы вскрыть правду о вредителях!

– А вон те почему безнаказанно собрались? – влез под руку Зорькину мужчина с плакатом, от которого пахло свежей гуашью и старой обидой. – Им можно, а нам нет? Лицемеры!

– Документы предъявите, – не меняя интонации, парировал Зорькин. – Акция рыбозавода согласована с администрацией. И, как вижу, средства защиты на месте. – Он коротко ткнул пальцем в сторону Котова, на чьем лице маска висела.

– Меня весь город знает! Я – учитель! Вы не имеете права! – заорала Зиновьева, переходя на визгливый педагогический тембр, привычный для школьных коридоров.

Зорькин окинул взглядом эту разношерстную кучку и бросил через плечо рыжему сержанту:

– Саня, грузим. В участке разберутся.

Рыжий Саня, проворный и напоминающий лису, ухватил под локти двух самых мятежных активистов и настойчиво поволок их к «буханке». Те принялись упираться, вскрикивая и цепляясь каблуками за песок.

– Оказываем сопротивление? – голос сержанта внезапно зазвучал металлически-грозно. – По-хорошему пойдем или по-плохому? Гражданские активисты, проследуйте за мной! Нарушение режима, несанкционированный митинг, неповиновение законному требованию!

Котов наблюдал за этой суетливой возней с каменным лицом, но в глазах его плескалось странное чувство – нечто среднее между злорадством и стыдом. В этот момент Зиновьева, которую уже подталкивали к машине, резко обернулась и, поймав его взгляд, прошипела:

– Олигархи! Гадюшник! Чума – это ложь, чтобы отнять у нас последнее! Мировое правительство и масоны душат свободу!

Заводчане и журналисты застыли в немом ступоре, наблюдая этот абсурдный спектакль. Первой очнулась Даша. Она дёрнула за рукав оператора Андрея, и в её голосе зазвенела паника:

– Андрей! Удалось хоть что-то снять до этого цирка? Или второй дубль? Но малек-то уже уплыл!

Андрей, не отрываясь, смотрел на экран своей камеры, проматывая отснятое. Аллочка скучающе помахивала микрофоном, как скипетром, мечтая уже о кондиционере и холодном мохито.

– Всё в кадре! – наконец утвердительно хмыкнул оператор и показал всем знакомый жест – колечко из большого и указательного пальца. – Готово.

Этого было достаточно. Котов одним резким движением сорвал с себя душащий галстук и противную маску, скомкал их в кулак и, не глядя, сунул в карман брюк. Он развернулся и резко зашагал к своему джипу, с силой наступив каблуком дорогого ботинка на выроненную активистами листовку. Надпись «КОТОВ – ВОР И БАНДИТ!» теперь была отпечатана на песке вместе с четким следом протектора.

– Виктор Петрович, вы на завод? – испуганно крикнула ему вслед Даша.

Котов не обернулся, а лишь раздраженно махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. Его взгляд скользнул по «буханке». Из-за маленьких решетчатых окон на него смотрели лица арестованных – разгневанные, испуганные, побежденные. Пальцы их вцепились в прутья, будто в последнюю надежду.

В салоне, пахнущем кожей и дорогим парфюмом, царила прохладная нирвана. За рулем дремал водитель Сережа. Котов забрался в машину, хлопнул дверью и сразу же подставил голову под ледяные струи кондиционера, закрыв глаза. Капли пота, смешанные с пылью и стыдом, стекали на голубую рубашку.

Водитель от хлопка дверцы вздрогнул, встревоженно посмотрел на начальника и спросил с заученной почтительностью:

– Ну что, Петрович? Сняли? Всё в порядке?

Котов не ответил. Он снова провел ладонью по лицу, взлохматил короткие, жесткие волосы и, не открывая глаз, устало ткнул пальцем вперед, в лобовое стекло, за которым плыл в мареве искаженный, невыносимо яркий мир.

– Понял, – кивнул Сережа. – Едем.

Мотор заурчал подобно довольному зверю, и большой черный джип плавно тронулся с места.

Глава 2.

Петербург.

Карина миновала таможенный контроль в «Пулково» и вышла в зал ожидания, катя за собой маленький ярко-красный чемоданчик. Торопиться было некуда; до вылета оставался целый час, и она решила пообедать в одном из ярких ресторанчиков, где еда стоила ровно в три раза дороже, чем должна была. Зазвонил телефон.

– Карина, ты где? – голос Фёдора Комарова на том конце провода звучал привычно-тревожным.

Карина поморщилась, будто почувствовала сквозь трубку его нервный запах.

– Я уже у пятого гейта. Хочу поесть. А ты где?

– Сейчас встречу Ульяну, и мы тебя найдём! – бодро отрапортовал Комаров.

Политические консультанты Карина Никитина, Фёдор Комаров и Ульяна Крылова вылетали из Петербурга для проведения избирательной кампании кандидата в депутаты Совета одного из южных городов страны.

Москва.

В роскошно обставленном кабинете, пахнущем дорогой кожей и властью, за массивным столом из натуральной черешни восседал Сергей Дмитриев – директор департамента по GR и PR крупнейшего промышленного холдинга России. Вещал, прижав трубку к уху плечом:

– Петрович, расклад такой. У тебя в городе выборы намечаются. Правление постановило, что ты идешь в депутаты. Прошагаешь в горсовет, и так нам будет сподручнее продвигать наши планы по добыче и вопросы с мэрией решать. К тебе прибудут наши консультанты из Питера, ребята опытные. Встречай, оказывай содействие. Задача ясна?

– А питерцы-то в нашей южной специфике стали разбираться? У меня тут музеев и опер нет – их развлекать… Ладно, понял, Сергей Романыч. Есть встречать консультантов и избираться депутатом, – послушно отозвался на том конце директор рыбозавода Виктор Котов.

– Вот и ладушки! Бывай, Петрович! Связь! – Дмитриев сделал паузу и добавил с легкой укоризной: – И, кстати… Нет такого слова «питерцы». Это я тебе как коренной ленинградец и петербуржец говорю.

– Мне уже сложно! – фальшиво рассмеялся Котов и нажал «отбой».

Дмитриев цыкнул языком, посмотрел в панорамное окно, за которым высились стальные зубы Москва-Сити, и с довольной улыбкой постучал костяшками пальцев по столешнице.

– Вот и ладушки… Вот и ладушки…

Юг России.

В школьном кабинете, пропахшем мелом, старыми партами и детской апатией, преподаватель русского языка и литературы Елена Зиновьева проводила внеочередное родительское собрание. Она стояла у классной доски в строгом черном платье, сложив руки на груди, словно монумент Народному Просвещению, и слегка высокомерно взирала на собравшихся. Человек двадцать мужчин и женщин в ответ лениво и устало смотрели на классную руководительницу.

– Уважаемые родители, хочу заверить вас: у школы нет задачи завалить ваших детей на ЕГЭ! Мы шли к этому экзамену долго, планомерно готовились. Но делайте и вы всё, что в ваших силах – контролируйте, чтобы дома они тоже не расслаблялись. Мы на финишной прямой! Осталась неделя!

Родители ответили ей хором тихих вздохов и шепотков. Зиновьева отпила немного воды из стакана, выдохнула и, чуть смягчив учительский тон, перешла к главному.

– А теперь, уважаемые родители, я хочу поговорить с вами как со взрослыми, адекватными людьми! Как с неравнодушными горожанами! В сентябре в нашем городе состоятся выборы муниципальных депутатов. И я – Елена Зиновьева – выдвигаю свою кандидатуру! Вы знаете меня давно. Я не только учитель ваших детей, но и ваша землячка, ваша соседка. Вы знаете, что я возглавляю единственную в городе «зелёную» организацию, которая стоит на страже нашего моря! Прошу вас поддержать меня и помочь собрать подписи для выдвижения! – выпалила она на одном дыхании.

Мужчина в вытянутой синей футболке, сидевший на второй парте, медленно поднял руку.

– Да, Олег Анатольевич, слушаю вас! – нежно обратилась к нему Зиновьева.

– А от какой партии вы выдвигаетесь, Елена Григорьевна? – вяло спросил мужчина.

Преподавательница сделала два тактических шага ему навстречу.

– Я – независимый кандидат! Иду как самовыдвиженец!

– Понятно… – буркнул Олег Анатольевич и отвернулся к окну, на котором от ветра трепета́ли пыльные, чуть драные занавески.

Зиновьева вернулась к своему столу, где лежали аккуратные стопки агитационных материалов. Она пошла между рядами, как официантка с подносом, начав раздавать брошюры.

– Дорогие друзья! Чтобы ознакомиться с моей программой, изучите эти материалы. Здесь же моя биография и информация об организации «За чистое море!». Я готова ответить на все ваши вопросы! Также вступайте в наше официальное сообщество! Все ссылки внутри!

Родители неохотно протягивали руки, брали брошюры, для вида перелистывали и небрежно запихивали их в сумки и пакеты. Одна из женщин, Жанна Константиновна, принялась внимательно изучать буклет. На обложке была изображена сама Зиновьева на фоне коллажа из моря, гор и леса. Крупным зелёным шрифтом было выведено: «Здесь жить нашим детям!».

– Елена Григорьевна, минуточку! – женщина подняла руку. – Вы тут пишете, что будете настаивать на сокращении добычи рыбы, если станете депутатом…

– Да-да, Жанна Константиновна! Мощности рыбозавода необходимо сократить! Иначе скоро от нашего моря останется лужа, в которой будет плавать одна тина! – ласково, почти по-матерински, отозвалась Зиновьева.

В этот момент из-за парты поднялась еще одна женщина, Ольга Аркадьевна, с тем же буклетом в руках.

– Ну а вы понимаете, – её голос прозвучал сухо и строго, – что здесь половина присутствующих – сотрудники этого рыбозавода? Мы что же, по-вашему, должны сами себе в ногу стрелять? Помочь вам самих себя уволить?

Лицо Елены Григорьевны преобразилось мгновенно. Исчезла добродушная учительница, растворилась взволнованная активистка. На взбунтовавшихся родителей смотрела надзирательница трудового лагеря, которой посмели перечить заключённые. Её взгляд стал холодным и острым, как шило.

– Подумайте о ваших детях, Жанна Константиновна! – голос её стал тихим и опасным. – И вы тоже, Ольга Аркадьевна! У вас, насколько я помню, не только выпускники, но и двое помладше… Которые тоже, наверняка, хотят купаться в чистом море и дышать чистым воздухом…

В классе повисла гробовая тишина. Смысл сказанного висел в воздухе, густой и тяжёлый, как свинец.

***

Виктор Котов сидел за своим массивным дубовым столом, заваленным бумагами, и чувствовал себя как на допросе. Напротив, подобно трибуналу, расположилось трое политических консультантов, выписанных ему столичным холдингом в «помощь». Котов, опершись на сложенные локти, чуть подавшись вперёд, изучающе водил взглядом по гостям из культурной столицы.

Фёдор Комаров, начальник штаба, под полтинник – мятый, потный, с покрасневшим лицом и нервным взглядом. Ульяна Крылова, электоральный юрист, – невысокая блондинка за сорок, с открытым, «понятным» лицом. И Карина Никитина, идеолог кампании, едва за тридцать – высокая, статная шатенка с умопомрачительными синими глазами и холодным, высокомерным лицом, на котором читалась уверенность в собственном интеллектуальном превосходстве.

«Да уж, – мысленно хмыкнул Котов, – и что мне с этим делать?»

Размышления будущего кандидата прервала Карина, легонько постучав дорогой шариковой ручкой по своему блокноту. Звук был тихий, но настолько властный, что заставил его вздрогнуть.

– Виктор Петрович, вы с нами? Вам понятна наша концепция? – её голос был ровным и спокойным, но в нём слышалась сталь.

– Да, я здесь. Обдумываю ваши предложения, – собрался Котов, пытаясь немного сопротивляться её пронзительному взгляду.

Карина приподняла левую бровь, и в уголках её губ дрогнула едва заметная, снисходительная улыбка.

– Это не предложения, Виктор Петрович. Это профессиональные рекомендации, основанные на анализе вашего округа.

Котов мгновенно ощутил, как жаркая волна гнева прилила к его щекам. Он схватил лежавшую перед ним авторучку и принялся яростно её щёлкать, лишь бы не сорваться и не поставить наглую питерскую девицу на место. Он резко повернулся к Комарову, который в этот момент снова шумно отхлебнул воды из пластиковой бутылки.

– Жарко? Или вчера местного вина перебрали? – с мнимой участливостью спросил кандидат.

Комаров испуганно захлебнулся, едва не выронив бутылку, и криво привинтил крышку. Он замер, словно крысёнок, почуявший опасность.

Котов медленно поднялся из-за стола, с усилием укладывая свое раздражение в пластмассовый футляр авторучки, которую он аккуратно, с преувеличенной точностью, положил параллельно перекидному календарю. Затем он неспешно обошел сидящих за столом консультантов, бросил быстрый взгляд в окно и, вернувшись на свое место, уставился на гостей.

– Скажу прямо, – его голос прозвучал глухо, но весомо. – Я вас не звал. Но вас прислали мои начальники, с мнением которых я не привык спорить. Конфликты мне с вами не нужны, обострять не буду. Я посмотрю, как вы будете работать, и лучшие идеи возьму на вооружение. Хотя я глубоко убеждён, – он сделал паузу, глядя прямо на Карину, – что вы ни черта не смыслите в нашей южной специфике. У меня наметан глаз на людей, уж извините. Вы здесь – чужие.

С этими словами Виктор Петрович отошёл к окну, присел на подоконник, сложил руки на груди и стал ждать реакции, словно зритель в театре.

– Не позволим олигархам грабить наше море! – донёсся с улицы хриплый крик.

Котов и консультанты вздрогнули. Карина, не проявляя ни малейшего волнения, плавно поднялась и так же неспешно направилась к окну. Легко коснувшись руки Котова, она мягко, но настойчиво отодвинула его от проема, чтобы выглянуть наружу.

– Вы позволите? Извините…

Под окнами, на раскалённом асфальте, стоял неопрятный, заросший мужчина лет семидесяти с самодельным плакатом «За чистое море!». Его снимала на мобильный телефон женщина такого же возраста в бесформенном светлом платье и нелепой красной панаме.

– А это, надо полагать, как раз ваши избиратели? – тихо спросила Карина, чуть прислонившись к Виктору Петровичу, так что он почувствовал лёгкое касание её волос. – Те самые, что в «специфике» разбираются?

Не дожидаясь ответа, она так же медленно пошла к двери кабинета. Её примеру молча последовали Ульяна и Фёдор.

На пороге Карина остановилась, пропуская вперёд коллег, и обернулась. Её взгляд снова встретился с взглядом Котова.

– Виктор Петрович, вы очень прямолинейный человек. Спасибо за честность. Мы тоже ценим открытость и здоровые коммуникации.

В этот момент в кабинет снова просунулась испуганная физиономия Комарова. Он зло глянул на Карину и затараторил, пытаясь вернуть себе утерянный контроль: