Кукла

Алексей Канашов

Кукла

Глава 1

Холодный ветер рванул между домов, поднимая бумажки и листву. Он повернулся – и мир сжался до размеров ледяной иглы, вонзившейся мне прямо в сознание. Это был я.

Тот же потертый шарф, те же нелепо торчащие вихры из-под шапки, даже царапина на подбородке, которую я получил вчера, бреясь. Но лицо… Лицо было моим, и в этом была леденящая душу неправильность. Оно не отражало моего ужаса, не дрогнуло ни одним мускулом. Глаза смотрели сквозь меня, пустые, как окна заброшенного дома на окраине. И они были чуть темнее моих. Как будто кто-то вылил в них тушь.

– Ты… – выдохнул я, и мой собственный голос показался мне чужим, писклявым. – Кто ты?

Уголки его губ – моих губ – дрогнули. Не в улыбку. Скорее, в гримасе, которую делает лицо, когда пытается вспомнить что-то давно забытое и ненужное. Он не ответил. Его взгляд медленно, с неживой плавностью, скользнул вниз, к моим рукам, сжатым в кулаки. И тут я заметил первое несоответствие.

На его правой руке, на мизинце, не было кольца. Моего кольца, подарка бабушки, которое я никогда не снимал с детства. На его месте была лишь тонкая белая полоска незагоревшей кожи.

– Откуда ты? Что это? – Голос сорвался на крик, но он лишь покачал головой. Движение было неестественно плавным, как у марионетки, у которой ослабли нити. И в этот момент ветер снова рванул, сильнее прежнего. Листва закружилась вихрем вокруг нас. Мой шарф трепыхался, натягиваясь на шее. Его шарф… его шарф оставался неподвижным. Ни единой складки не дрогнуло на грубой ткани. Как будто он существовал в другом потоке воздуха, в другой реальности.

Он поднял руку – не мою руку, слишком медленную, слишком плавную – и указал пальцем куда-то за мою спину. Я невольно обернулся. Ничего. Пустая улица, фонарь, мигающий через два. Когда я резко повернулся обратно, он стоял уже в полушаге от меня. Близко. Слишком близко. Я почувствовал не холод, а… отсутствие тепла. Как от стоящей рядом статуи зимой.

Его лицо было теперь в сантиметрах от моего. Те же морщинки у глаз, тот же шрам на брови. Но кожа казалась восковой, неживой. И запах… слабый, едва уловимый запах старой пыли и чего-то горького, как миндаль.

– Говори же! – прошипел я, отступая. Он не двинулся с места. Его пустые темные глаза впились в меня с нечеловеческой сосредоточенностью. Казалось, он не видит меня, а сканирует. Изучает. Как энтомолог – редкого жука.

Он открыл рот. Я напрягся, ожидая услышать свой голос. Но из его глотки вырвался лишь хриплый, сухой звук, похожий на шелест пересыпаемого песка. Ни слова. Ни крика. Только этот жуткий, безжизненный шорох.

И тогда он начал… растворяться.

Не исчезать резко. Нет. Края его силуэта стали терять четкость, как картинка на старом телевизоре с плохой антенной. Контуры пальцев поплыли, сливаясь с серым воздухом сумерек. Лицо, мое лицо, стало прозрачным, сквозь него проступил тусклый свет фонаря. Оно теряло цвет, становясь серой тенью, негативом меня самого.

Я застыл, парализованный ужасом, не веря своим глазам. Он не отводил своего темного, пустого взгляда. Даже когда его тело стало похоже на дымку, когда сквозь него я уже видел кирпичную стену дома напротив, эти глаза все еще висели в воздухе – две черные, бездонные точки.

Последним исчез рот. Он снова открылся в той же беззвучной гримасе, издав последний, протяжный шелест, похожий на вздох заброшенного чердака. И следом растаяли глаза. Две черные дыры сжались в точки и погасли, как угольки.

На асфальте, где он стоял, не осталось ничего. Ни следа. Только мой собственный, искаженный от ужаса силуэт, отброшенный фонарем на стену. Я стоял один посреди внезапно оглушительно тихой улицы. Сердце колотилось, пытаясь вырваться из груди. Ветер стих. Листья замерли.

Но в кармане пальто вдруг почудилось что-то чужое. Я судорожно сунул руку внутрь. Пальцы наткнулись на маленький, холодный предмет. Я вытащил его. На ладони лежал смятый окурок. Не моей марки. И на фильтре было четкое пятно помады. Алой. Я ненавидел помаду. И никогда не курил.

Я сжал окурок в кулаке, ощущая его чужеродную шероховатость, и почувствовал, как что-то внутри, какая-то невидимая связующая нить, оборвалась, оставив после себя ледяную, абсолютную пустоту. Пустоту, которая теперь была частью меня.

Глава 2

Дни после встречи слились в серую, вязкую муть. Я не спал. Каждый раз, когда смыкал веки, передо мной вставали те черные, пустые глаза в моем лице. И холод. Всепроникающий холод, который поселился внутри меня с того вечера, как промороженная жила. Я кутался в одеяла, включал обогреватель на полную – но ледяное отсутствие тепла, которое исходило от него, теперь гнездилось в моей собственной груди.

Окурок я не выбросил. Он лежал на тумбочке, крошечный, смятый, с алым кровавым пятном помады. Чужой артефакт в моей реальности. Я ненавидел его, но прикасался к нему по сто раз на дню. Холодный пластик фильтра, шершавая бумага – это была единственная осязаемая связь с тем кошмаром. Доказательство, что я не сошел с ума. Или наоборот – окончательное подтверждение безумия.

На третий день я попытался вернуться к работе. Компьютер, привычные графики, разговоры коллег – все это казалось плоской декорацией, натянутой на бездну. Я ловил себя на том, что пялюсь в угол комнаты, где тени сгущались неестественно плотно. Или вздрагивал от собственного отражения в стекле монитора – казалось, оно задерживается на долю секунды после того, как я уже отвернулся.

Вечером я стоял в ванной, чистил зубы. Вода из крана текла с привычным шумом. Я поднял глаза к зеркалу – и рука с щеткой замерла.

Отражение было моим. Но… не совсем. Контуры лица казались чуть размытыми, как старый снимок. А глаза… В глазах отражалась не яркость лампы над зеркалом, а какая-то глубокая, мертвенная темнота. Как будто за ними зияла пустота. Я медленно поднес руку к лицу. Отражение повторило движение, но с едва заметной задержкой. Или мне показалось?

Я резко хлопнул ладонью по холодному стеклу.

– Кто ты? – прошипел я своему двойнику в зеркале. – Что ты хочешь?

Отражение просто смотрело. Смотрело этими пустыми, темными глазами. Губы не шевелились. Но в глубине зрачков, казалось, промелькнуло что-то… знакомое. Тот же безразличный, изучающий взгляд, что был у него на улице. Взгляд энтомолога.

Я отшатнулся. Сердце колотилось так, что больно. Когда я снова посмотрел в зеркало – отражение было нормальным. Только очень бледным. И в глазах – чистый, животный ужас. Мой ужас.

На следующее утро я обнаружил, что не чувствую вкуса кофе. Горький, обжигающий напиток тек по горлу, не оставляя никаких ощущений, кроме тепла. Потом перестал чувствовать запах свежего хлеба из булочной. Мир терял краски и запахи, сжимаясь до серой, беззвучной камеры, в центре которой был только я и этот внутренний холод. И окурок на тумбочке.

Я должен был вернуться туда. На ту улицу. Может быть, там были ответы. Или просто конец.

Сумерки снова затягивали город в сизую дымку, когда я стоял на том же самом месте. Фонарь все так же мигал через два. Стена дома напротив казалась выше, мрачнее. Я смотрел на асфальт, где он стоял. Где он… растворился. Ничего. Даже тени ложились иначе.

Но чувство было. Ощущение чужого присутствия, тяжелого и внимательного. Как будто меня разглядывают через толстое, искажающее стекло. Я обернулся.

Она стояла под следующим фонарем, в тени дерева. Женщина. Высокая, худая, в длинном черном пальто с поднятым воротником. Лица почти не было видно – скрывали тень и широкие поля черной шляпы. Но я видел ее взгляд. Пристальный, неотрывный. Направленный прямо на меня.

В одной руке она держала тонкую длинную сигарету в мундштуке. Алый огонек тлел в полутьме. В другой руке… В другой руке она держала что-то маленькое, темное. Что-то, что она осторожно поворачивала пальцами, будто изучая.

Мое дыхание перехватило. Холод внутри сжался в ледяной шар. Я сделал шаг в ее сторону. Она не двинулась. Только поднесла сигарету к губам – я увидел бледный овал подбородка, намек на алые губы – и медленно выдохнула струйку дыма. Дым вился в холодном воздухе, принимая странные, змеевидные очертания.

– Вы… – начал я, голос сорвался в хрип. – Вы видели? Тогда? Вы знаете…?

Она не ответила. Ее рука с темным предметом поднялась чуть выше. Луч света от мигающего фонаря скользнул по нему на долю секунды.