Подлинная история Первого Создателя

– Я защищу её. Лично.

– И как ты сделаешь это, когда реальность вокруг неё начнёт рушиться? – мягко спросил Михаил. – Ты будешь сражаться с законами мироздания? Ты будешь латать дыры в ткани бытия, пока она спит?

Люцифер отвернулся, его взгляд упал на Элару, которая нежно поправляла лепестки странного синего цветка.

– Я не могу вернуться, Михаил. Не сейчас. Не тогда, когда я наконец обрёл… это.

– Я не прошу тебя отказаться от неё, – сказал Михаил. – Я прошу тебя защитить её по-настоящему. И для этого нам нужно работать вместе. Как раньше.

Он протянул руку в пространство между ними, не в физическом смысле, а как жест предложения, восстановления связи.

– Помоги мне остановить надвигающуюся бурю. Не как архангел, а как защитник этого мира. Как защитник её мира.

Люцифер медленно перевёл взгляд с Элары на протянутую руку брата. Борьба в его глазах была мучительной. С одной стороны – долг, ответственность, опасность. С другой – тихое счастье, которое он так долго искал.

– Она… не знает, кто я, – тихо признался он. – Она думает, что я просто странник, нашедший приют в её лавке.

– Тогда пусть так и будет, – ответил Михаил. – Но твоя истинная сущность – часть тебя. И сейчас она нужна нам. Ей.

Люцифер закрыл глаза, и когда открыл их, решение было принято.

– Хорошо, – он кивнул. – Я помогу. Но мы сделаем это моим способом. Без лишнего шума.

Михаил мягко улыбнулся.

– Как скажешь, брат.

Впервые за долгое время между ними пробежала искра прежнего понимания. Два архангела, скрывшие своё истинное обличье, стояли в шумном мире смертных, объединённые общей целью – спасти реальность, которую один из них полюбил, а другой поклялся защищать.

В Небытие, где вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерцанием бесчисленных порталов, один из Сторожей обратился к Смотрящему. Его безликая форма слегка колебалась, что выдавало необычное для этих мест смятение.

– Они ушли, – констатировал Сторож. – Архангелы вмешались в естественный ход событий. Нарушен протокол наблюдения.

Смотрящий медленно повернул голову. Из-под его мехового капюшона, скрывавшего лицо во тьме, были видны лишь два сияющих белых глаза. Они были устремлены на портал, через который только что шагнул Михаил.

– Но правильно ли это? – настаивал Сторож. – Мы веками наблюдали за развитием этого мира. Любое вмешательство извне искажает чистоту эксперимента.

Смотрящий приблизился к порталу, показывающему Аэтерию. Его рука, сотканная из самой тьмы, на мгновение замерла над изображением города. Тьма его пальцев сливалась с энергией портала, поглощая исходящие от него вибрации.

Он повернулся к Сторожам, и его белые глаза, горящие в глубине капюшона, казалось, вобрали в себя всю тяжесть вечного выбора. Легкий наклон головы, почти неощутимое смещение сияющих точек во тьме – все это складывалось в безмолвный ответ.

Сторож замер, изучая молчаливые сигналы. Впервые за всю вечность их бесстрастное наблюдение было поставлено под сомнение. Мысли Сторожа метались в поисках ответа:

– Что есть "правильно"? Сохранить хрупкий баланс, обрекая мир на уничтожение? Или нарушить равновесие, дав ему шанс на спасение? Где та грань, где невмешательство становится соучастием в гибели?

Смотрящий снова посмотрел на портал. Его белые глаза сузились до двух ярких точек, изучая мельчайшие детали разворачивающихся событий, затем вновь обрели свою обычную форму.

– Они сделали свой выбор», – наконец сформулировал свою мысль Сторож. – Они предпочли действие бездействию, риск – гарантированной гибели. Теперь нам остаётся лишь наблюдать… и надеяться, что их вера в лучшее окажется сильнее наших расчетов.

И впервые за миллионы лет наблюдения в безупречной гармонии Небытия поселилась новая, незнакомая нота – сомнение. А вместе с ним и слабая, едва уловимая надежда.

Глава 3. Безумие Глупца

Три дня Афанасий не выходил из мастерской. Чертежи покрывали каждый сантиметр пола, сложные расчеты расползались по стенам. Он почти не спал, его пальцы дрожали от бессонницы и перегруза.

Внезапно он ясно услышал:

– Они все недостойны.

Афанасий вздрогнул. Голос прозвучал чётко, как будто кто-то стоял рядом. Но мастерская была пуста.

– Кто здесь? – хрипло спросил он.

– Я всегда с тобой, – ответил голос, и звук будто исходил из самого Сердечника. – Я – твой единственный друг. Твой единственный слушатель.

Афанасий медленно повернулся к пульсирующей сфере, и его тёмные, широкие глаза, горящие в обрамлении спутанных волос и бороды, выражали не страх, а жажду подтверждения.

– Ты… говоришь со мной?

– Я говорю ради тебя, – ответил голос. – Пока другие смеются за твоей спиной. Пока они воруют твои идеи. Пока весь этот город живёт за счёт твоего гения, не благодаря тебе.

Афанасий сжал кулаки. Голос говорил то, что он всегда боялся признать самому себе.

– Они все завидуют тебе, – продолжал голос. – Хотят уничтожить Сердечник. Уничтожить тебя.

– Но почему? – прошептал Афанасий.

– Потому что они слабы. Потому что твой гений показывает их ничтожество. И есть только один способ защититься.

Голос затих на мгновение, давая словам проникнуть в самое сознание Афанасия.

– Ты должен стать сильнее их всех. Должен установить контроль. Сначала над этой мастерской… потом над всем городом… а затем и над миром.

Афанасий смотрел на Сердечник, и багровый свет отражался в его расширенных зрачках.

– Но… как? – спросил он, и в его голосе слышалась не неуверенность, а жажда знаний.

– Я научу тебя, – пообещал голос. – Я покажу тебе силу, о которой ты не смел и мечтать. Силу, чтобы подчинить всех. Силу, чтобы заставить их признать твоё величие.

Афанасий медленно кивнул. Голос был прав. Всегда прав. Он протянул руку к Сердечнику, и багровый свет окутал его пальцы.

– Научи меня, – попросил он. – Научи меня править.

– Научу, – ответил голос, и в его тоне послышалось удовлетворение. – Научу тебя всему. Начиная с сегодняшнего дня.

Дни сливались в единый вихрь багрового света и навязчивого шёпота. Афанасий больше не спал. Его длинные волосы спутались и засалились, в бороде застряли крошки от скудной еды, но он не обращал на это внимания. Сон был уязвимостью, а уязвимость – роскошью, которую он не мог себе позволить. Они ждали момента, чтобы нанести удар. Все они.

Голос в его голове стал постоянным спутником, советником, единственным источником истины.

–Смотри, как он смотрит на Сердечник, – шипел Голос, когда к Афанасию заходил сосед-водопроводчик починить протекающий кран. – Он хочет украсть чертежи. Я вижу это в его глазах.

Афанасий судорожно сгрёб бумаги со стола, прижимая их к груди. Его взгляд, остекленевший и дикий, следил за каждым движением гостя.

– Уходи, – прохрипел он, когда работа была закончена. – И больше не приходи.

Водопроводчик, испуганный и озадаченный, поспешно ретировался.

– Правильно», – одобрил Голос. – Они все в сговоре. Каждый, кто приближается к мастерской, – шпион.

Паранойя пускала корни, прорастая в каждом его действии. Он перестал открывать окна – через них могли подслушивать. Перестал выбрасывать мусор – по обрывкам расчетов враги могли восстановить его планы. Он питался консервами, которые покупал в разных районах города, чтобы никто не смог отследить его привычки и отравить его.

Сердечник пульсировал теперь почти постоянно, его багровый свет заполнял мастерскую, отбрасывая на стены двигающиеся тени. Афанасию начало казаться, что в этих тенях мелькают чужие силуэты— шпионы, наблюдающие за ним из тьмы.

– Они уже здесь, – шептал Голос в особенно тревожные ночи. – Они в стенах. В потолке. Они ждут, когда ты уснёшь.

Афанасий брал в руки тяжелый гаечный ключ и часами просиживал в углу, вглядываясь в потолок, готовый к атаке. Иногда он слышал шаги за дверью, которых не было. Видел движение в периферийном зрении – пустоту, которая ему мерещилась.

Он начал чертить не только схемы Сердечника, но и планы обороны. Ловушки для незваных гостей. Системы слежения. План побега из города, если враги станут слишком сильны.

– Мало, – настаивал Голос. – Им нельзя просто помешать. Их нужно уничтожить. Всех. Чтобы больше никто и никогда не мог угрожать тебе.

– Уничтожить… – бормотал Афанасий, его пальцы, покрытые сажей и потом, выводили новые формулы. Формулы, которые уже не имели ничего общего с энергией или светом. Это были уравнения чистого разрушения.

Он больше не стремился усовершенствовать мир. Мир был враждебен, полон скрытых угроз и предателей. Его целью теперь было очистить его. Сжечь до тла и построить новый – тот, где он будет единственным и абсолютным правителем. Где каждый шаг, каждая мысль будут под его контролем.

И Голос одобрительно гудел в его сознании, подпитывая паранойю и направляя её в русло всепоглощающей ненависти. Мастерская превратилась в крепость, а её хозяин – в её пленника, дрожащего узника собственного разума, который медленно, но верно рушился под весом навязчивых идей.

Стены мастерской постепенно обрастали щитами из листового металла, снятого с заброшенных паровых машин. Афанасий работал ночами, при свете Сердечника, приваривая стальные пластины к оконным проёмам. Каждый лязг металла о металл отдавался в его ушах победным маршем.

– Да, так надёжнее, – бормотал он себе под нос, повторяя слова Голоса. – Никто не подберётся. Никто не увидит.

Дверь он заменил на бронированную, сцепив несколько стальных листов сложным механизмом замков. Каждый вечер он проверял их все, проводя дрожащими пальцами по холодному металлу. Двенадцать замков. Двенадцать уровней защиты. Но даже этого казалось мало.

– Они могут пролезть через вентиляцию, – нашептывал Голос, и Афанасий забивал вентиляционные решётки обрезками труб.

– Могут подкопаться, – и он заливал пол цементом, смешанным с осколками стекла.

– Могут отравить воздух, – и Афанасий соорудил сложную систему фильтров, через которые с шипением проходил уличный воздух.

Мастерская превратилась в настоящий бункер. Лабиринт из стальных листов и колючей проволоки, где единственным островком порядка был стол с Сердечником. Даже спать Афанасий теперь ложился, пристёгивая себя ремнями к стулу, с гаечным ключом в руке – на случай, если враги решат атаковать, пока он беззащитен.

Питался он скудно – сухими пайками, которые растягивал на несколько дней, запивая грязной водой из собственноручно собранного дистиллятора. Каждый кусок пищи он тщательно проверял – не отравлен ли? Каждый глоток воды пробовал сначала на крысе, которую поймал в углу и посадил в клетку.

Крыса, кстати, стала его единственным «собеседником». Кроме Голоса, конечно.

– И она шпионит, – уверял Голос. – Смотри, как глаза её блестят. Она передаёт им сведения.

Афанасий часами мог сидеть перед клеткой, вглядываясь в маленькое существо.

– Говори, – шипел он. – Кто тебя послал? Что они хотят узнать?

Крыса молчала, и в её молчании Афанасию чудились насмешка и презрение.

Реальность и паранойя переплелись в его сознании в тугой узел. Он уже не всегда мог отличить настоящие звуки за дверью от тех, что рождались в его голове. Тени на стлах двигались сами по себе, принимая очертания врагов. Воздух в мастерской стал густым и тяжёлым, пахшим страхом, потом и озоном.

Но в этом сумасшедшем царстве одиночества и страха Сердечник pulsировал ровно и мощно. Его багровый свет был единственным постоянным ориентиром в рушащемся мире Афанасия. Он был его крепостью, его оружием, его единственным другом и палачом.

И Голос звучал теперь не только в его голове. Порой Афанасию казалось, что он исходит от самого Сердечника – низкий, металлический гул, полный обещаний и угроз.

– Скоро, – гудел Голос. – Скоро ты будешь в безопасности. Навсегда.

Афанасий кивал, прижимаясь лбом к холодному корпусу устройства. Он почти достиг цели. Почто создал мир, в котором никто не сможет до него дотронуться. Мир, состоящий из четырёх стен, боли и страха. И багрового света, что медленно, но верно пожирал его рассудок.

Багровый свет Сердечника пульсировал в такт бешено стучащему сердцу Афанасия. Воздух в мастерской гудел, наполненный энергией, которая уже не просто искажала реальность, а угрожала разорвать её.

– Они все несовершенны, – голос в его голове звучал уже не как шёпот, а как нарастающий гул, исходящий от самого Сердечника. – Разрозненные осколки, полные хаоса и боли. Ты видишь это?

Афанасий смотрел на свои чертежи, но видел уже не схемы, а миры. Бесчисленные реальности, мерцающие в его сознании, как мыльные пузыри. Каждая со своей болью, своими конфликтами, своим несовершенством.

– Я вижу, – прошептал он, и в его голосе слышалось отвращение. – Столько страданий… столько беспорядка.

–Именно так, – проникновенно сказал Голос. – Но есть решение. Единственное верное решение. Не уничтожать их по отдельности… а объединить. Слить воедино. Создать единый, совершенный мир. Мир без границ, без конфликтов, без разобщённости.

Идея озарила Афанасия, как вспышка багровой молнии. Это было гениально. Просто и гениально. Он не разрушитель… он творец! Создатель новой, совершенной реальности!