Секвестр

Шипение дегидратора в шлеме стало громче, навязчивее. Оно звучало, будто чей-то злобный шёпот, насмехаясь над его беспомощностью. Мирон провёл языком по пересохшим губам – и удивился. Он не чувствовал вкуса воды. Не чувствовал жажды.

И тогда до него дошло.

Он терял кровь. Много крови. Слишком много. Перелом бедра, разрыв связок – организм не справлялся. Он угасал, медленно и неотвратимо, как свеча на ветру.

Глаза начали слипаться. Веки казались тяжёлыми, словно налитыми свинцом. Разум затуманивался, мысли становились тягучими, расплывчатыми. Он поймал себя на том, что забывает, о чём думал секунду назад. Что теряет нить рассуждений.

«Я хочу спать», – пронеслось в голове.

Эта мысль оказалась удивительно спокойной. Притягательной. Сон обещал избавление от боли, от отчаяния, от бесконечного одиночества. Он почувствовал, как напряжение покидает тело, как холод проникает в кости, но уже не вызывал дрожи.

В последний момент он заметил, как сфера сдвинулась с места. Медленно, почти неощутимо, она начала приближаться к его кораблю. Но ему уже было всё равно.

Сон звал его. Обещал покой.

Внезапно на него накатила волна тоски – острой, пронзительной, как последний вздох. Он вспомнил Землю. Зелёные леса, голубые озёра, смех друзей. Вспомнил, как мечтал дожить до конца войны. Как верил, что однажды вернётся домой.

Но теперь всё это казалось далёким, нереальным.

Боль отступила. Не исчезла – просто перестала иметь значение. Он чувствовал, как сознание растворяется в темноте, как границы реальности размываются.

«Это конец», – подумал он с удивительным спокойствием.

И позволил себе уснуть.

Глава 7. Белая комната

Мирон очнулся сидя на удобной серой кровати. Тело окутывала мягкая, удивительно комфортная пижама того же приглушённого серого оттенка. Вокруг – безупречно белая комната, залитая ровным, почти стерильным светом. Ни теней, ни резких контрастов – только гладкая белизна стен и потолка, словно он оказался внутри гигантского светящегося куба.

Он медленно обвёл взглядом пространство. В комнате была лишь одна дверь – она вела в небольшую уборную, где компактно разместились унитаз, рукомойник и душ. В углу стоял аккуратный серый стол и такой же серый стул – простая, почти аскетичная мебель, будто созданная для того, чтобы не отвлекать от главного. Свет лился откуда-то сверху, по краям потолка – вероятно, там скрывалась диодная лента, излучающая ровный, безмятежный свет.

Но одна стена отличалась. Она была глянцевой, в отличие от матовых остальных, и этот едва уловимый контраст притягивал взгляд. Мирон не мог понять, почему он здесь. Не мог вспомнить, как оказался в этой комнате. Последнее, что отпечаталось в памяти – боль, отчаяние, сфера, медленно приближающаяся к его кораблю… и сон. Глубокий, бесконечный сон.

Он осторожно ощупал своё бедро. Ни боли. Ни опухоли. Ни малейшего следа от перелома. Кожа была гладкой, здоровой, словно травма никогда не существовала. Он поднял руки – те же ощущения: ни рубцов, ни синяков, ни следов многолетней службы. Словно он снова стал ребёнком.

С лёгким беспокойством Мирон задрал край пижамы, обнажив бок. Там, где когда-то остался след от ожога лазерного ружья, теперь была идеально ровная кожа. Он провёл пальцами по месту, где должен был находиться шрам от внедрения идентификационного чипа – ничего. Даже татуировки с личным номером, которую он носил с первого дня службы, не оказалось на привычном месте.

Всё это казалось странным. Нереальным.

Мирон поднялся с кровати и сделал несколько шагов по мягкой поверхности пола. Движения были лёгкими, почти невесомыми. Он чувствовал себя… здоровым. Слишком здоровым. Как будто его тело заново собрали, убрав все следы прошлых битв.

Он остановился перед глянцевой стеной, всматриваясь в своё отражение. Лицо было знакомым, но в то же время чужим – без следов усталости, без морщин, которые появились за годы войны. Глаза светились ясностью, которой он не помнил.

«Что это за место?» – подумал он, и эхо мысли прозвучало в голове слишком громко.

Не найдя ответов, Мирон вернулся к кровати. Он лёг, заложил руки за голову и уставился в потолок. Свет продолжал литься, успокаивая, убаюкивая. В голове не было ни тревожных мыслей, ни воспоминаний о битве, ни страха перед будущим. Только тишина. Только покой.

И постепенно, сам того не замечая, он снова погрузился в сон.

Глава 8. Бег сквозь реальности

Мирон бежал.

Трава под ногами была мягкой, словно шёлк, её высокие стебли ласково касались голых лодыжек, оставляя прохладные следы. Утреннее солнце заливало поле золотистым светом, грело кожу, пробуждая в теле забытое ощущение чистой, беспричинной радости. Он смеялся – сам не зная отчего просто потому, что хотелось. Ветер играл с его волосами, забирался под майку, щекотал шею, заставлял слёзы выступать в уголках глаз.

Он бежал и не чувствовал усталости. Впереди не было видно конца поля – лишь бескрайняя зелёная гладь, растворяющаяся в туманной дымке горизонта. Откуда он начал свой бег? Мирон не помнил. Но это и не имело значения. Главное – движение, ветер, солнце и это пьянящее чувство свободы.

Вспышка.

Мир перевернулся.

Теперь он был в кабине истребителя. Вокруг – безмолвный космос, усеянный далёкими звёздами. Ни врагов, ни угроз – только бесконечная пустота и гул двигателей. Перегрузки нарастали, форсаж ревел, разгоняя машину до немыслимых скоростей. До ближайшей планеты – более ста парсеков. Система вокруг была пустынной, без астероидных полей, без единого признака жизни. Но Мирон чувствовал… радость. Чистое, беспримесное удовольствие от полёта. От скорости. От того, как корабль послушно откликался на каждое движение рук.

Он улыбнулся, глядя на мерцающие индикаторы. В этот момент ему казалось, что он может лететь вечно.

Вспышка.

Снова перемена.

Мирон бежал по пустой улице. Раннее утро, тишина, нарушаемая лишь шумом ветра. Магазины закрыты, людей нет – только он и этот город, застывший в ожидании нового дня. Ветер бил в лицо, но не холодно, а приятно – идеальная температура, словно созданная специально для него. Солнце медленно поднималось за горизонтом, окрашивая крыши домов в розовые и золотые тона.

И снова он бежал. Без цели. Без причины. Просто потому, что это было… правильно.

– Куда я всё время бегу?! – выкрикнул он, и в тот же миг проснулся.

Белая комната. Та же серая кровать. Тот же стол и стул. Свет стал ярче, почти ослепительным, но по-прежнему без теней, без объёма. Мирон сел, тяжело дыша, словно после долгого бега. Он провёл рукой по лицу – ни пота, ни усталости. Тело чувствовало себя так, будто он только что проснулся после крепкого сна.

Сколько времени он здесь? Часы, дни, годы? Он не знал. Не чувствовал голода. Не испытывал жажды. Даже усталость, казалось, обошла его стороной.

– Эй! Есть кто-то?! – его голос прозвучал странно: звонкий, но одновременно приглушённый, словно поглощаемый стенами комнаты. Он прислушался к эху – и не услышал его. Тишина была абсолютной.

– Где я?.. – прошептал он, и слова повисли в воздухе, не найдя ответа.

Комната оставалась безмолвной. Стены – белыми. Мебель – серой. Свет – ярким.

И в этой безупречной, стерильной пустоте Мирон вдруг осознал: он не просто застрял в этом месте. Он был… частью его. Как деталь механизма, которая не понимает, для чего существует, но продолжает двигаться по заданной траектории.

Бег. Полёт. Снова бег.

Цикл повторялся. Но зачем?

Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить что-то ещё. Что-то за пределами этих сцен. Но память ускользала, словно песок сквозь пальцы.

Только вопросы. И ни одного ответа.

Глава 9. Безмолвный диалог

Мирон сидел на кровати, и впервые за всё время пребывания в этой белой тюрьме сон не владел им. Разум был кристально ясным – слишком ясным. Он ощущал каждую мысль, будто она была выгравирована на стекле: чёткая, холодная, пронзительно отчётливая. Но эта ясность не приносила облегчения. Напротив – лишь подчёркивала абсурдность ситуации.