Попаданец 80 в СССР

Ardabayev Saken

Попаданец 80 в СССР

Глава 1.

Я – научный сотрудник закрытого института генетики.

Ехал по трассе Москва–Орёл. Вдруг – вспышка: белый шар проскочил сквозь окно машины, и я… пропал.

Очнулся на берегу реки. Лето. Жара.

С трудом поднялся. На мне были шорты Lacoste, которыми я всегда гордился. Вокруг – люди: кто в семейных трусах, кто в поношенных штанах. Купаются, смеются, отдыхают. На меня бросают удивлённые взгляды.

Я, всё ещё ошарашенный, пошёл вдоль берега. Ноги сами вынесли к пятиэтажке.

– Сынок, ты пришёл! – услышал я женский голос.

Мама… – мелькнуло в голове.

Передо мной стояла седовласая женщина, полноватая, почти колобок.

– Ты во что вырядился? – удивлённо оглядела она меня.

Я застыл. Беглый взгляд в зеркало – и меня будто ударило током.

Из отражения на меня смотрел юноша лет восемнадцати – моя собственная копия из далёкого прошлого.

-–

Я замер, не в силах поверить в увиденное. Пальцы дрожали, сердце колотилось, будто я пробежал марафон. В зеркале – не морщины, не седина, а гладкая кожа и ясный взгляд, каким я давно уже не смотрел на мир.

– Мам… – выдохнул я неуверенно.

– Что «мам»? Ты где шлялся два дня? – голос был знакомый, до боли. Такой, каким я помнил его из детства, а не старческий, каким он звучал в последние годы перед её смертью.

Меня словно ледяной водой окатило. Я стоял на кухне – та самая, из старой хрущёвки на окраине, с линолеумом в ромбики и облупленной плиткой над газовой плитой. Всё – как тогда. Даже занавеска с петушками.

– Какое… сейчас число? – спросил я, пытаясь сохранить спокойствие.

– Ты что, перегрелся? Двадцать пятое июля, семьдесят девятый год, – раздражённо ответила она. – Иди умойся, потом поешь.

Семьдесят девятый…

У меня закружилась голова. Всё сходилось – жара, старые дома, одежда, лица людей у реки.

Я не просто где-то очнулся – я вернулся.

-–

Я молча умылся холодной водой из эмалированной раковины. Вода текла тонкой струйкой, пахла железом – как в детстве. На полке стояло мыло «Детское» в бумажной обёртке и алюминиевая кружка для бритья. Всё настоящее. Не декорации, не сон.

На столе лежала газета. «Правда». Дата – 25 июля 1979 года.

Я медленно провёл пальцем по цифрам, будто пытаясь нащупать подвох. Бумага – шершаво-жёлтая, типографская краска немного отпечатывалась на коже.

– Мам, – осторожно спросил я, – а где отец?

– Где-где… на смене, как всегда, – буркнула она, не отрываясь от кастрюли. – Ты бы хоть помог что-нибудь, а не стоял как истукан.

Я машинально кивнул, но мысли метались в голове.

Если это не сон… если я действительно здесь… тогда как?

Я сел на табурет и стал лихорадочно перебирать варианты. Пространственно-временной сдвиг? Квантовое наложение личности? Мозг, оказавшийся в теле молодого меня?

Но как? Даже в лаборатории у нас не было технологий, близких к этому.

Я посмотрел на свои руки – гладкие, загорелые, без следа шрамов, полученных уже во взрослой жизни. Всё совпадало. Мой генетический код, моя память – но тело восемнадцатилетнего парня.

Из окна доносился гул двора – смех, звон бутылок, радио.

– …в эфире программа «Время», – донёсся голос Левитана.

Я подошёл ближе, глядя на старый приёмник.

Мир 1979 года жил своей жизнью, не подозревая, что в нём появился чужак – человек из будущего.

Глава 2.

Всё. Я в новом теле. В другой жизни, можно сказать.

Здесь другие люди, другие нравы. Школа уже закончена. Осенью – в армию.

Что делать? Никого не знаю… точнее, не помню.

Попробовал напрячь память – пусто. Только какие-то школьные приятели, да и те – лица без имён.

Нет, оставаться здесь нельзя. Надо рвать в Москву.

Скажу маме, что поеду поступать – в энергетический.

Хочу быть энергетиком.

А почему не генетиком? Там я хоть что-то знаю.

Хотя… ещё убьёт током.

Да и в медицинский путь долгий – шесть лет за партой, потом ординатура. Нет уж.

Значит, начну всё заново. Без ошибок.

-–

Утро было тёплым, ленивым. За окном трещали воробьи, на кухне пахло жареным луком и свежими газетами. Мама сидела за столом в халате, пила чай из гранёного стакана.

Я колебался, потом решился:

– Мам, я, наверное, в Москву поеду. Поступать.

Она подняла брови:

– Куда это ещё? Ты ж школу еле закончил. И на какие шиши туда?

– В энергетический, – выдохнул я. – Хочу быть энергетиком.

Мама вздохнула:

– Опять ты со своими выдумками. У нас тут всё рядом: техникум, работа… А ты – Москва.

– Мам, ну ты сама говорила – раз уж тянуть, то к свету, – усмехнулся я.

Она хотела что-то ответить, но махнула рукой:

– Делай как знаешь. Только денег лишних нет.

-–

Вечером пришёл отец.

Невысокий, крепкий, с руками, обожжёнными сваркой. Пахло машинным маслом и табаком.

Он молча выслушал мой рассказ, покурил у окна, потом сказал:

– Значит, в Москву? Ну что ж… правильно. Я сам из деревни, босиком ходил. Никто не помог – сам пробился.

Он достал из старой саночки, где лежали документы и квитанции, аккуратно сложенные купюры – двадцать пять рублей.

– На первое время, – сказал он. – Не шикуй, думай головой.

Потом добавил, глядя прямо в глаза:

– Ни на кого не надейся. Сам пробьёшься – тогда человеком станешь.

Я молча кивнул. Эти слова запомнились сильнее, чем всё, чему учили в институте.

-–

Поздно ночью я собрал чемодан – старый, с облезлой ручкой. Внутри – рубашка, пара носков, учебники, тетрадь. Главное – паспорт и мечта.

Утром стоял на станции. Поезд на Москву гудел, будто спрашивал: «Ты уверен?»

Я был уверен.

Колёса дрогнули, вагоны медленно поползли вперёд.

За окном мелькали поля, деревни, речки. Я смотрел и думал:

В прошлой жизни я изучал гены. А теперь, похоже, сам стал экспериментом.

Глава 3.

Москва встретила жарой и гулом – сплошной поток людей, машин, голосов.

Толпа жужжала, словно огромный улей, где каждый спешил по своим делам.

Решено: поступаю в медицинский.

Всё-таки привык я к белому халату – родная стихия, хоть и другая жизнь.

Автобус довёз до института. Приёмная комиссия.

В кабинете – мужчина в очках, бледный, усталый, но с выражением всевластного судьи. Он пролистал мои документы, прищурился:

– С такими отметками – и к нам?

Я посмотрел прямо ему в глаза и спокойно ответил:

– Для нас открыты все дороги и мечты.

Он моргнул, как будто не ожидал. Что подействовало – мои слова или уверенность – не знаю. Но спустя полчаса мне выдали направление в общежитие.

Вахтёрша, седая и строгая, вручила матрас и комплект белья.

Комната – четыре койки, одна тумбочка, узкое окно во двор.

На панцирной кровати у окна сидел азиат, держал на коленях большой узелок.

На соседней койке лежал рослый кавказец – рядом его чемодан, гордо поставленный на единственную тумбочку, словно флаг на покорённой территории.

Я выбрал одну из двух оставшихся кроватей, постелил матрас, сунул свой чемодан под кровать и, стараясь говорить непринуждённо, произнёс:

– Давайте знакомиться.

Кавказец встал, пожал руку:

– Зака.

– Александр, – ответил я.

Азиат кивнул, сдержанно добавив:

– Мурат.

– Ну что ж, значит, будем медиками, – сказал я с бравадой.

Мы засмеялись – неловко, но искренне.

Так началась моя новая жизнь в Москве.

-–

Первые дни пролетели как в тумане.

Общежитие жило своей жизнью: кто-то жарил картошку прямо в комнате на спирали, кто-то играл на гитаре, в коридоре пахло табаком, «Дюшесом» и дешёвой лапшой.

С утра – суета: очередь в умывальник, потом в столовую, где давали кашу и котлету, похожую на воспоминание о мясе. Но всё это казалось настоящим, живым – здесь кипела молодость, и я был её частью.

В институте нас встретила высокая женщина в белом халате – куратор группы, доктор биологических наук.

– Будете врачами, товарищи, – сказала она, оглядывая нас поверх очков. – Не просто людьми с дипломом, а теми, кто держит жизнь за хвост.

Я слушал и улыбался про себя. *Держать жизнь за хвост…*

Когда-то я занимался генетикой, изучал структуру ДНК и возможности редактирования генома. А теперь начинал с нуля – с анатомии, биохимии и латыни.

В аудитории пахло мелом, лаком и свежей бумагой.

На партах – тетради, перья, чернильницы. Лекцию читал пожилой профессор с густыми бровями, настоящий советский интеллигент. Он говорил, что врач должен быть не только специалистом, но и человеком с совестью.

После занятий мы возвращались в общагу.

Зака, всегда громкий и уверенный, рассказывал о родной Грузии и клялся, что станет хирургом.

Мурат молчал, но, как оказалось, читал медицинские справочники по ночам.

Я слушал их и понимал – мы такие разные, но нас объединяет одно: желание выжить и выбраться в люди.

Иногда, лежа на койке, я смотрел в потолок и думал, почему судьба дала мне этот шанс.

Может, чтобы я исправил ошибки прошлого?

Или чтобы доказал самому себе, что жизнь можно прожить заново – если знать, чего хочешь.

Москва шумела за окном – где-то гудел трамвай, звенела музыка с «Маяка», кто-то смеялся внизу.

Я закрыл глаза и впервые за долгое время почувствовал спокойствие.

Глава 4.

Мурат оказался умником – я только поразился: откуда в Азии берут такие знания? Он отвечал спокойно, сдержанно, и всё в нём говорило о дисциплине и книгах.

Зака – самонадеянный, громкий, слова не жалел, но про глубину знаний предпочитал молчать. За ним, правда, чувствовалась чья-то мохнатая лапа – кто-то, кто за него держит ответ.

В первые дни мы доедали заначки. У меня – почти ничего: сушёные чебаки да пара кусков хлеба. А у парней – клад: орехи, лепёшки, чурчхела, сухофрукты, сушёное мясо (конское) – всего того, чего в моей новой жизни я ещё не пробовал. Питание было общим: всё выкладывалось на тумбочку, и никто не стеснялся делиться.

Мы молча признали главенство Заки – он как будто взял нас под крыло. Позже к нашей компании присоединился ещё один абитуриент, Алексей. Так образовалась наша четвёрка – та, что создавала ощущение дома в чужом городе.

Первый экзамен – математика. Я хоть и знался с генетикой в прошлой жизни, но с математикой был «ни в зуб ногой». Благо Мурат оказался рядом: тихонько подсказывал, незаметно помог – и вот я уже официальный студент-медик.

Деньги быстро кончались. Надо было зарабатывать. Разгружать вагоны не хотелось, работать на стройке – тоже не вариант. Зака не бедствовал: ему и продукты присылали, и связи были. Мурату семья тоже подсылала гостинцы. Мы оказались на одном факультете и даже заселились в одну комнату – соседство всех устраивало.

Только я чувствовал себя ущемлённым: как обставить быт, где найти деньги? Опираясь на знание «прошлой» жизни, оставалось вспомнить полезное. Воровство у государства – идея плохая: лишнее внимание со стороны органов мне ни к чему.

Так где же найти деньги?

Глава 5.

Сколько я ни пытался – вспомнить про клады не удавалось. Я приуныл. Комнату в общаге мы занимали втроём: вместо четвёртой кровати появилась пара шкафов и стол с тремя табуретами – быт устроен.

Будучи начинающим врачом, я вдруг вспомнил: как-то слышал про «дело врачей». В Москве арестовали главврача за взятки, и при обыске в его квартире на кухне, в банке с рисом, нашли приличную сумму – незаконно заработанные деньги. Я напряг мозг и вспомнил фамилию врача – Голиков.

Пошерстив справочники (и во многом благодаря связям Заки, иначе меня бы сразу отшил подозрительно глядевший работник справочной), я нашёл адрес. Я сказал Заке, что ищу родственника,– он не стал вдаваться в подробности.

Адрес оказался заветным. Несколько дней я караулил квартиру, выведывая распорядок: выяснил, что там проживает ещё трое – мать «реципиента» и какая-то женщина. Днём квартиру присматривала старая женщина; как попасть внутрь, я не представлял.

Приступив к разработке плана, я выбрал тактику наблюдения.

Прокрался на площадку этажом выше наблюдаемой квартиры и стал наблюдать.

Бабуля выходила к соседке, аккуратно запирая за собой дверь – не вариант.

Вечером все были дома – тем более не пробиться.

Но однажды, гуляя по двору, я увидел знакомую фигуру – та самая бабушка, с поклажей, тяжело ковылявшая к дому. Мысль пронзила: шанс!

– Бабуль, давайте помогу, – сказал я, подхватывая авоськи.

Советское время – народ непуганный, и мой жест вызвал только благодарность. За усердие бабушка пригласила на чай.

Обделённая вниманием, она радушно рассказывала о жизни, расспрашивала о моих родителях, «где учусь», «откуда родом». Квартира оказалась ухоженной, но без изыска – типичная обстановка успешного главврача : книжный шкаф, сервант, ковёр с оленями.

Когда хозяйка ненадолго вышла в ванную, я воспользовался моментом. Встал на табурет и осмотрел буфет. На верхней полке стояли три банки, доверху наполненные рисом.

Сердце колотилось. Я выбрал дальнюю, снял крышку и, отсыпав немного риса в мусорное ведро, увидел внутри свёрток, аккуратно обёрнутый бумагой. Рука дрогнула. Свёрток перекочевал в карман.

Я поставил банку на место, а сверху прикрыл шелухой рис в ведре. Почти сразу вернулась бабушка. Поблагодарив за чай и беседу, я вежливо сослался на дела и вышел из квартиры.

На улице меня била мелкая дрожь. Удалось. Наконец-то.

Дойдя до библиотеки – другого тихого места студенту в Москве было не найти – я предъявил студенческий билет, зарегистрировался и получил учебники по анатомии. Немного отдышавшись, прошёл в туалет и, убедившись, что вокруг никого, развернул находку.

Пачки аккуратно перевязанных купюр. Я пересчитал – десять тысяч рублей.