Человеческий Режим

А на её место вшивает покорность – гладкую, без швов, без памяти, без вопросов.

И когда такой человек выходит наружу – он улыбается.

Ходит по улицам, платит налоги, смотрит одобренные передачи, кланяется камерам.

Никто не замечает, что в его глазах – пустота,

выструганная под форму идеального гражданина.

Но иногда… кто-то сопротивляется.

Не телом – тело сломать легко.

А памятью.

Той самой, что прячется

глубже кода,

глубже страха,

глубже имени.

И тогда «Амери» не выпускает его.

Она держит.

Переписывает снова.

И снова.

Пока имя не станет шумом в базе данных.

Пока душа не превратится в архив с пометкой:

«устаревшая версия – подлежит удалению».

Фокс знает об этом.

Он видел, как один из его товарищей – тех, кого он вытащил из канализационных тоннелей, кормил в «Нищенской Бухте», учил, как обходить дронов, – вышел из «Амери» с улыбкой и пистолетом в руке. Целился в него без злобы. Без ненависти.

Просто потому, что так написано в протоколе.

С тех пор Фокс не верит в спасение.

Он верит только в время до стирания.

И в то, что пока человек помнит – он ещё человек.

А «Амери» …

«Амери» ждёт.

Потому что рано или поздно каждый из нас окажется в её списках.

Не как враг.

А как материал для улучшения.

И в этом городе, где даже тени носят маски, единственное преступление – помнить, кем ты был до того, как тебя начали чистить.

Честно говоря, я тоже так думал, -

[ЗАПИСЬ ОБРЫВАЕТСЯ]

«Фокс»

Рэбби оказался на удивление приятным человеком.

Умён. Быстр. Не лезет в душу, но и не прячется за молчанием – просто говорит тогда, когда есть что сказать.

Пока что единственное, что мне в нём не нравится – загадочность. Что-то он всегда недоговаривает. Всегда в маске. Даже здесь, в «Нулевой Точке», где нет камер, нет «Надзора», нет никого, кроме нас двоих. Я даже не знаю его настоящего имени. Только «РэббиБой». Только «Рэбби».

Наше знакомство прошло довольно странно.

Интересно, почему он сразу подумал, что я из «Пиджаков»? Я ведь даже не похож на них. У меня не костюм-тройка из самовосстанавливающегося волокна, не импланты на всё лицо с биометрической лояльностью – только старая куртка, обычные ботинки и глаз, который видит больше, чем должен.

– Господин «Фокс», у вас новое сообщение.

Хм?

– Сколько раз я тебе говорил… просто «Фокс».

Я взглянул на КПК. «Аркаша» – так я назвал своего внутреннего ИИ-ассистента, в честь школьного друга, которого «Amery» стёр ещё в 2043-м, – сообщил о входящем.

– Хорошо, «Фокс», просто «Фокс».

– Да-да… просто «Фокс».

– Понял, «Фокс».

– Гм. Так от кого сообщение?

– Отправитель неизвестен. Зашифровано.

– Открой содержимое.

– Делаю.

На зелёном экране высветилось:

«Объект TS-09V

Статус: в процессе декомпозиции памяти

Этап: 7/9

Примечание: Сопротивление на уровне архивных якорей.

Рекомендовано – полное списание.

Подпись: Доктор Э. Вейланд, Изолятор "C"»

Это что… документ из «Амери»?

Кто мог его прислать? И почему мне? И зачем?

Я был в замешательстве. Может, кто-то хочет, чтобы его освободили? Может, учёный-инсайдер – знакомый Рэбби? Не припоминаю такого.

Набрал Рэбби через КПК:

– Ты знаешь, кто мог отправить это?

Через три секунды пришёл ответ – голосовой, с лёгким эхом… Но не Рэбби.

– «Фокс», как насчёт того, чтобы самому пойти в «Amery»?

– Аркаш, ты спятил?

– Вы давно не обновляли моё ПО, «Фокс».

– Да обновлю тебя, как только будет время.

– Вы говорите это уже в пятый раз за месяц.

– Да обновлю, обновлю.

Я уставился на текст.

«Сопротивление на уровне архивных якорей».

«TS-09V».

Архивные якоря… Это же термин из старых протоколов «Амери» – метки в памяти, за которые человек цепляется, чтобы не раствориться полностью. Имя матери. Первый поцелуй. Запах дождя в детстве.

Кто-то там помнит.

И кто-то хочет, чтобы мы это узнали.

Я поднял взгляд к потолку, будто сквозь бетон и сталь мог увидеть лаборатории под городом. Меня почти трясло – не от страха, а от бессилия. Я хотел помочь. Но понимал: проникнуть в «Amery» ради одного человека? В одиночку? Это не рискованная затея. Это самоубийство с доставкой на дом.

КПК вибрировал. Ответ от Рэбби:

– Не, Фокс, понятия не имею. Ты же не собираешься туда соваться из-за одного сообщения?

Хм.

Я решил не отвечать сразу. Вместо этого открыл старый, почти заброшенный контакт – Алексей. Лёха. Давний друг. Бывший сапёр, ныне – владелец подпольного гаража под «Атомиком», местного фастфуда, где ремонтирует не только машины, но и людей. Если кто и знает, как пройти под «Амери», так это он. Или, по крайней мере, знает, кто знает.

Набрал.

Тридцать секунд тишины. Только шум ветра в трубке – или это уже мой пульс?

Наконец, грубый, хриплый голос:

– Ало?

– Это Егор.

– А… Егорка.

– Здарова, Лёх.

– Ну привет. Не просто так же звонишь? Ты наконец-то решил купить сигары?

– Алексей, мне это не нужно.

– Вот блин.

– Ты бы тоже завязывал курить…

Я услышал звук затяжки – долгий, глубокий, будто он вдыхал не дым, а время.

– Ещё чего скажешь? Может, мне ещё побриться?

– Короче… встретиться надо. Обсудить кое-что… интересное.

– Ты нашёл мне девушку?

– Боже правый… У «Атомика» встретимся.

– «Атомик Аутомат»? Это там, где пальчиком махали? А-тя-тя?

– Да, да… Всё, до встречи.

Я положил трубку.

За окном «Нулевой Точки» небо начало светлеть – не от рассвета, а от вспышек на горизонте: где-то снова горел «Неоновый Район».

А я уже думал о том, сколько времени у объекта TS-09V до окончательного стирания.

И сколько у меня – до того, чтобы решиться.

TS-09V

Дяди в костюмах сегодня смотрели на меня по-другому.

Не как на девчонку.

А как на сломанную штуку.

Один шепнул: «Объект опасен. Утилизировать».

У него глаза – стеклянные. За стеклом – цифры бегают.

Я поняла: это про меня.

Они ушли. Свет выключили. Мне страшно.

Но я помню:

Мама говорила моё имя. Тихо. Перед сном

Дождь пах горячим асфальтом и бензином.

Девчонка в подвале дала жвачку. Сказала: «Это тебе».

Они говорят: «Это мусор. Устаревшие данные».

А я думаю: это моё.

И если заберут – я стану как стена.

Пустая.

Тихая.

Мёртвая.

А ещё страшнее – когда я лежу в темноте и не чувствую себя.

Не больно. Не грустно. Просто… меня нет.

Я шевелю пальцами – и думаю: «Это мои?»

Я дышу – и не уверена, что это я дышу, а не машина, которая дышит за меня.

Иногда мне кажется – я уже не живая.

Просто память о живой.

И скоро и её сотрут.

А потом придут новые дяди.

Посмотрят на пустое место, где я была, и скажут: «Чисто. Можно ставить новый объект».

И никто не вспомнит, что здесь кто-то был.

Кто-то, кто помнил вкус жвачки.

Кто-то, чьё имя начиналось на «Р» …

Фокс

Я наконец подошёл к «Атомику».

Это та самая легендарная сеть фастфудов, что расплодилась даже в Токио – последний оплот дешёвой нормальности в мире, где «нормально» стало преступлением. Помню, как мы с Алексеем обедали здесь в 2039-м, после того как вытащили троих детей из подвала «Пиджаков». Тогда ещё можно было позволить себе двойной гамбургер и не думать, что за тобой уже идёт «Надзор».

Жёлтое здание, белая вывеска с атомом вместо «О» – символ эпохи, которая так и не научилась управлять своей энергией.

Я зашёл, открыл стеклянную дверь и подошёл к киоску самообслуживания. Заказал «Чабби Бургер» и «Сурреал Соду». У нас на родине это просто двойной гамбургер и кола. Не слишком много, но здесь – сытно. Здесь – роскошь.

Прошло время. Я уже полностью умял заказ, но Алексея на горизонте не было. Встал, вышел на слякотную улицу, прошёлся за «Атомик» – и увидел его.

Высокий, около 195 см, бородатый, в авиаторах, в чёрном костюме-двойке – будто сошёл с обложки старого журнала о «крутых парнях из прошлого». Алексей так и не поменял стиль с 2035-го. Говорил, что это «его броня».

Он увидел меня, выпрямился – как будто только что вспомнил, что у него есть спина.

Я подошёл и протянул руку.

– Здарова.

– Здарова.

– Ты где был?

– В «Атомике». А ты?

– Но ты сказал У «Атомика», а не В.

– … Кхм.

Он вздохнул.

– Неплохая погодка, Фокс. Не так ли?

– Приемлемая. Учитывая, где мы находимся.

– Хоть дожди здесь идут и часто, неон не поглотит тебя во тьму.

– … Что?

– Ничего. Так, что ты хотел?

– Смотри значит…

– Куда?

Он перебил меня.

– В общем…

– Что?

Снова.

– Ты дашь мне сказать?

– Конечно, говори.

Он усмехнулся – той самой усмешкой, что помнил ещё с армейских казарм.

– Короче, мне нужно посоветоваться.

– Ну?

– Ты же знаешь моё отношение к тому, кто хочет быть на свободе, не зависеть от правительства…

– Да, ты помогаешь всяким бомжам и забыл о нашем бизнесе. Дай угадаю: кому-то снова нужна помощь.

– Мне на КПК пришло сообщение из «Амери». Некий объект TS-09V готовят к списанию.

– … И чё? В «Амери» одни мутанты, выращенные в биокапсулах.

– Зачем кому-то нужно было присылать мне файл?

Он достал пачку сигар – настоящих, кубинских, наверное, украденных с чьего-то частного склада – и вытащил одну. Помолчал. Засунул в рот, щёлкнул зажигалкой. Пламя отразилось в линзах его авиаторов.

– Я чё, знаю, Фокс? Вдруг, это просто бешенный учёный уволился с работы, и решил разослать всем секретную информацию. Может, кроме тебя её ещё кто-то получил.

– Да что за бред? Это же сто процентов кто-то отправил оттуда.

– Да, отправил. Бешенный учёный. Не говори ерунды, не мог кто-то ещё отправить. Никогда такого не было. И не будет. Там хорошо всё защищено.

Я задумался. Но чувство не отпускало: кто-то просил о помощи. Не кричал. Не молил. Просто бросил бутылку в цифровой океан – и она доплыла до меня.

Алексей смотрел сверху вниз, куря свою сигару, как статуя старого мира, что ещё не упала.

– Ну?

– Я не знаю, Алексей.

– Понимаешь, Фокс, кто-то «тварь дрожащая», а кто-то «право имеет». Вот эти мутанты в «Амери» – твари дрожащие, а сотрудники «Амери» … вообще, тоже, но власть у них такая, что они право имеют.

– Раскольников…

– А ты неграмотный. Ха-ха-ха.

– Я хотя бы не здоровый бородатый хач без стиля, курящий сигару, который выдавливает низкий голос.

– Я не выдавливаю.

– А остальное?

– Завались, Фокси.

– …

Этот псевдоним меня знатно взбесил. Но он, как считал, поставил меня на место.

– Это всё, о чём ты хотел поговорить?

– Да, думаю.

– Не забывай про бизнес. Господин Фокс.

– Я принесу импланты, принесу…

– Ты это говоришь уже неделю подряд.

– Обещаю, принесу.

– Ну… тогда бывай. Я пойду встречусь с Гуннар Хилтон.

– Ты всё ещё…

– Да.

– Ладно. Бывай.

Мы пожали руки – коротко, без тепла, но без вражды.

И разошлись.

Он – в сторону неона и воспоминаний.

Я – в сторону тьмы и решения, которое уже зрело во мне, как гной в ране:

Если никто не пойдёт – пойду я.

А если не смогу пойти я…

То, кто?

Кто ещё поведётся на шёпот из вентшахты?

На имя, выцарапанное ногтем на боку заброшенной машины?

На сообщение, пришедшее из сердца «Амери», будто из гроба?

Чёрт.

А вдруг Алексей прав?

Вдруг это просто утечка – бред уволенного учёного, паника в серверной, слив данных перед самоубийством?

Или…

Меня заманивают.

Ловушка. Чистка. «Подпольная Сеть» давно не та – в ней полно «Пиджаков» с новыми лицами. Может, меня решили убрать как неугодного.

Или это власти.

Конечно.

Властям не нравятся те, кто помнит.

Не потому, что мы сильны.

А потому что мы – ошибка в их коде.

Я и сам это знаю.

Похоже, я всё ещё слишком доверчив для этого мира. Но моя собственная призма – где я невидим, неуязвим, непобедим – чуть не убила меня. Не раз.

Я шёл обратно к «Нулевой Точке».

Плечи – как у побеждённого.

Мимо ворот «Амери Плаза»: чёрные, гладкие, без ручек, без замков. Только сканер зрачков и тишина, плотная, как гель для стерилизации.

Дальше – площадь, где впервые увидел «кресты» на билборде.

Мимо статуи дракона – чудовища из титана и пропаганды, с глазами-камерами и крыльями из рекламных баннеров.

Никогда не понимал, что это за дракон.

Америка – орёл. Китай – дракон.

А здесь?

Здесь границы стёрлись вместе с лицами.

Или я уже схожу с ума?

Нет.

Сумасшедшие не спрашивают себя: «Схожу ли я с ума?»

А я спрашиваю.

Значит, ещё не стёрт.

Справа – фасады, выстроенные не из кирпича, а из купленного страха. Прошёл аллею нового порядка.

«Нексус Солюшн Лтд.» – «заботится о здоровье граждан». На деле – больница без боли. Здесь не лечат. Здесь оптимизируют: убирают лишние эмоции, подправляют гены, вшивают лояльность под видом витаминов.

Рядом – «ЭирКом». Витрины не отражают лица только QR-коды прохожих. «Воздух Ком»… Ха. В этом городе ещё остался воздух, который не продаётся, не фильтруется и не записывается?

Дальше – «Айрон Фитнес Клуб». Сюда приходят не ради красоты. Ради выживания. Потому что слабость здесь – не недостаток. Это приговор.

И… «Е-Коно». Банк. Его ограбили дважды в 2045-м. Без жертв. Без следов. Только пустые хранилища и улыбающиеся охранники, которые «ничего не видели».

Интересно: ограбление спонсировал «Надзор» – чтобы проверить уязвимость системы… Или просто совпадение?

В этом городе нет совпадений.

Есть только решения.

Я забрался по трубе – ржавой, скрипучей, как совесть чиновника, – перепрыгнул вентшахту, спустился в «Нулевую Точку».

Но Рэбби там не было.

Только монитор мигал в темноте, отражая пустоту.

Интересно, чем он занят.

Спасает кого-то?

Или уже стал тем, кого нужно спасать?

«Рассказчик»

Он думает, что это безумие.

Что «Amery» – не тюрьма, а гробница для тех, кто ещё помнит, как плакать.

Что TS-09V – просто номер в базе, ошибка в протоколе, мёртвый груз системы.

Но он ошибается.

Она – не ошибка.

Она – вирус.

Потому что помнить – в этом мире – значит заражать других.

Один человек вспоминает вкус жвачки – и вдруг десять начинают сомневаться: а правда ли им нравится этот «вкус одобрения», который впрыскивают вместе с утренним кофе?

Фокс боится ловушки.

Хорошо. Пусть боится.

Но пусть знает: если «Amery» пошла на то, чтобы выпустить сигнал – значит, она уже заражена.

Не взрывом. Не хакерской атакой.

А воспоминанием.

Потому что память – не файл. И теперь она не может просто стереть девочку.

Её нельзя удалить, пока кто-то ещё чувствует её вес.

Он идёт не спасти.

Он идёт подтвердить.

Подтвердить, что имя, начинающееся на «Р» – ещё имеет значение.

Что в этом городе, где даже тени носят QR-коды,

кто-то осмелился остаться человеком —

не вопреки системе,

а вопреки забвению.

И если он умрёт там, в белых коридорах,

его тело сотрут,

его имя перепишут,

его лицо сотрут из камер.

Но не из памяти той, кого он попытался спасти.

А этого – уже достаточно.

Потому что в мире, где всё стирают,

попытка вспомнить – и есть восстание.