Эпоха и преступление Тень над часами

Лунеюля Мэрхен

Серия "Эпоха и преступление". Книга 1. "Тень над часами"

Время не знает жалости – лишь точность.

Оно тикает одинаково в сердце убийцы и в сердце святого.

Каждая минута – чья-то ошибка, каждый час – чужое прощение.

Иногда стрелки идут вперёд, чтобы вернуться назад.

А порой – замирают, когда кто-то слишком долго смотрит на прошлое.

Если вслушаться в тишину, можно услышать, как часы дышат.

И тогда становится ясно: время живо. И оно помнит.

Пролог. 13 минут до полуночи

Женева. Аукционный зал, наполненный блеском стекла и шорохом шелка. Коллекционер поднимает руку за лот – редкие часы, называемые «Сердце времени». Удар молотка – и мгновенная смерть.

Все часы в зале останавливаются на одной минуте – 11:47.

Среди зрителей – Эдигар Ланэ, приехавший лишь «посмотреть», но теперь оказавшийся свидетелем убийства.

«Шедевр мастера Фридриха Келлера! Часы «Сердце времени», изготовленные по неизвестной технологии, с механизмом, не имеющим аналогов!»

Женева сияла, как драгоценный камень, оправленный в холод горных вершин. Она дышала холодом и золотом. Ноябрьский вечер был прозрачен и безветрен, а снежная пыль на мостовой блестела под газовыми фонарями. На витринах часовых лавок отражалось небо – густое, как чернила, и звёзды в нём казались отполированными до безупречного блеска. Вечерний воздух был густой, как мёд, сквозь него пробивался звон конных экипажей, и в каждой витрине отражались звёзды – ровные, безжизненно красивые.

Здание аукционного дома «Дюмон и сыновья» сияло, словно шкатулка с секретом: изнутри – свет, шелест платьев, блеск камней, запах лака, пота и предвкушения. Аукционный зал «Дюмон и сыновья» был похож на храм: стеклянные купола, свет от люстр, отражённый в позолоте рам и витрин, и тот особый запах – смесь пыли, воска и человеческого ожидания. Часы – настенные, карманные, каминные – тикали каждая на свой лад, создавая шум, похожий на шёпот множества голосов.

Слуги в перчатках открывали двери, и люди входили, как в храм. Здесь всё было подчинено ритуалу – вино в хрустале, золото в руках, и тиканье. Часы всех форм и размеров звучали фоном, как дыхание огромного зверя, убаюкивающее и тревожащее одновременно.

Эдигар Ланэ не был коллекционером. Он не любил демонстративного богатства и толп. Но сегодня пришёл – потому что чувствовал зов. Иногда жизнь звала его не голосом, а звуком – едва слышным ритмом, совпадающим с пульсом.

Он стоял у колонны, высокий, в длинном чёрном пальто, с лицом, на котором отражалось безразличие и усталость. Серые глаза были спокойны, но взгляд – острый, как лезвие скальпеля. В пальцах – трость с серебряным набалдашником в форме совы. Его взгляд не задерживался ни на публике, ни на лотах. Он приехал сюда не ради покупки. Ему хотелось услышать – как тикает время в месте, где за него платят золотом.

Аукцион шёл своим чередом: бриллианты, табакерки, портсигары, часы, часы, часы.

Эдигар слушал, как мир вокруг дробится на секунды. Сколько стоила одна секунда? Иногда – целая жизнь. Он знал это лучше других.

– Итак, господа, – голос аукционера звенел, как звон бокалов. – Последний лот вечера – шедевр мастера Келлера, «Сердце времени»!

Публика замерла. Слуга снял покрывало, и под стеклом сверкнули часы – прозрачные, будто сделанные из льда. Внутри вращался шар, напоминавший человеческое сердце, но не из плоти – из кристалла. Оно пульсировало мягким светом, будто живое.

– Начальная цена – пятьдесят тысяч франков!

Гул восхищения прокатился по залу.

Ланэ отметил – не глазами, а слухом – как мгновение растянулось, словно время само затаило дыхание.

Коллекционер Луи де Мор поднял табличку. Его руки дрожали, но взгляд был твёрд. Никто не стал перебивать ставку – Мор был человеком власти.

– Продано! – удар молотка.

И в тот миг всё оборвалось.

Мор откинулся на спинку стула, лицо его побледнело, губы посинели. В следующее мгновение он рухнул, сжимая часы. Люди вскрикнули, кто-то разбил бокал, кто-то попытался подхватить тело.

Но Эдигар уже знал – всё кончено.

Он подошёл, опустился на колено. Вены старика потемнели, глаза застекленели. Ни следа борьбы, ни звука боли. Просто – конец.

И вдруг Эдигар услышал нечто большее, чем тишину.

Он понял, что зал замер. Все часы, сотни часов, остановились. На одном и том же времени – 11:47.

Он достал свои – карманные, старые, подаренные когда-то женщиной, чьё имя давно не произносил. Они тоже стояли.

Мир перестал тикать.

Эдигар медленно поднялся, глядя на часы Келлера.

И увидел, как внутри кристального шара – пульсирует свет, будто сердце продолжает жить.

Он тихо сказал:

– 13 минут до полуночи. Время снова решило сыграть в бога.

Тело вынесли, зал опустел. На полу осталась только тень от светильника, похожая на чёрное пятно крови.

Ланэ стоял один, с руками за спиной, и чувствовал странное головокружение. Казалось, все эти часы не замерли – они просто слушали.

Он шепнул в пустоту:

– Ты снова здесь, Фридрих. Неужели ты правда нашёл способ отомстить?

Тишина ответила ровным эхом.

Глава 1. След в механизме

Утро выдалось серым. С водоёмов тянуло холодом, а город казался пустым – словно весь ещё не проснулся после остановившейся ночи.

Эдигар Ланэ пил кофе в своей съёмной комнате, когда в дверь постучали.

– Месье Ланэ? – полицейский, молодой, с усталостью на лице. – Комиссар просит вас прийти. Там… странности.

Зал аукционного дома выглядел теперь иначе – будто после сна, из которого не все проснулись. Густой запах воска смешивался с холодом утреннего воздуха, проникавшего сквозь приоткрытую дверь. На полу темнели следы обуви, отпечатанные в пыли, и казалось, что они ведут не наружу, а обратно – в центр зала, к тому месту, где всё остановилось.

Эдигар Ланэ стоял неподвижно, держа руки за спиной. Его перчатки блестели от слабого света фонаря, а глаза, серые и усталые, будто высматривали закономерность в хаосе. Часы на стенах снова тикали – неравномерно, вразнобой, словно возвращались к жизни неохотно. В каждом звуке было ощущение ошибки, будто время теперь хромает.

Он опустился на колено у того самого стола, где прошлой ночью упал коллекционер. На полированной поверхности остался слабый, почти невидимый отпечаток руки. Ланэ достал из внутреннего кармана увеличительное стекло и аккуратно поднёс к следу. Линии кожи отпечатались странно – не вдавленные, а будто выгравированные, словно тепло тела прожгло лак. От руки тянулся узкий, невидимый след, доходивший до часов «Сердце времени».

Механизм под стеклом был совершенен. Ланэ хотелось назвать его красивым, но красота всегда вызывала у него подозрение – слишком часто за ней скрывалась смерть. Он провёл пальцем по ободу, ощутил лёгкий запах озона – признак разряда или реакции, которой не должно было быть. Стекло отозвалось лёгким покалыванием, будто под ним текло что-то живое.

Он выпрямился, обвёл взглядом помещение. Мягкий ковер приглушал шаги полицейских. Слуга стоял у двери, бледный, с дрожащими руками. Комиссар Блан курил сигару у окна, где отражалось бледное небо. Его голос прозвучал устало, но твёрдо:

– Месье Ланэ, вы ведь видели, как всё произошло. Что скажете?

Эдигар повернулся медленно, будто не хотел возвращаться из своих мыслей.

– Он умер не от страха и не от яда. Смерть была мгновенной, без следов. Я видел подобное лишь однажды – и то не смог объяснить.

Блан прищурился.

– Значит, вы снова втянуты в нечто, что нельзя объяснить?

– Возможно, – тихо ответил Эдигар. – Но объяснение всегда существует. Просто иногда оно не по эту сторону разума.

Он снял перчатку, достал из кармана серебряную лупу и наклонился к циферблату. На внутреннем кольце, почти незаметная, блестела гравировка – тончайший знак, две пересекающиеся стрелы, вписанные в греческую букву «Ω». Эдигар замер, глядя на неё. Память вернула холод зимы десятилетней давности, запах машинного масла и шёпот в тёмной мастерской. Тогда он видел тот же символ – и тогда же впервые ошибся.

Он положил лупу обратно, взял со стола блокнот и написал: «Общество Часов».

– Что это? – спросил комиссар.

– Их гильдия, – сказал Ланэ, не поднимая глаз. – Старое братство часовщиков. Они верили, что время можно не просто измерять, а направлять. Некоторые говорили, что Келлер – их ученик.

– Тот самый Келлер, который погиб десять лет назад?

– Да. И умер он в 11:47.

Блан тихо выдохнул дым.

– Чёрт побери, вы и впрямь помните каждую минуту.

– В этом и есть проклятие, – ответил Эдигар. – Моя память идёт точнее любых часов.

Слуга, стоявший у двери, не выдержал и шепнул:

– Господин, простите, но вы ведь… вы ведь не оставите это дело?

Ланэ посмотрел на него долгим взглядом.

– Время само выбрало меня. Я не стану ему мешать.

Он повернулся к окну. За стеклом вдалеке светились купола собора. День рождался медленно, неохотно. Эдигар достал свои карманные часы, открыл крышку – стрелки всё ещё стояли.

На мгновение он ощутил странную уверенность: пока эти часы мертвы, мир вокруг тоже дышит не в полную силу.

Блан подошёл ближе, понизил голос:

– Если всё это связано с вашими старыми делами, скажите прямо. Мне не нравится, когда мёртвые начинают писать повестки.

– Я скажу, когда пойму, кто их подписывает.

Он закрыл часы, и в тот момент где-то в глубине зала раздался звук – тихий, металлический, как будто щёлкнуло замкнувшееся колесо. Оба обернулись. На стене, у дверей, большие напольные часы вдруг ожили и пошли, но не вперёд – стрелки двигались назад.

Слуга закричал, выронив шляпу. Блан выругался, а Эдигар лишь посмотрел на механизм, будто на старого врага.

– Всё правильно, – произнёс он холодно. – Время возвращается туда, где его остановили.

Позднее, уже в своём номере, он разложил бумаги на столе. Сквозь занавес пробивался утренний свет, отражаясь в стеклянной пыли. На листах – заметки, фотографии, обрывки протоколов старого дела. Фамилия Келлера стояла рядом с пометкой «Ошибка признания». Эдигар долго смотрел на неё, не мигая, потом перечеркнул, но рука дрогнула.

Он вспомнил суд – как в зале пахло потом и порохом, как Келлер стоял перед ним, упрямо молчал, и как он сам, тогда ещё слишком уверенный в своей логике, произнёс заключение: виновен. Через неделю Келлера нашли мёртвым, а его чертежи исчезли.

Теперь прошлое вернулось – не как призрак, а как закономерность. Ланэ чувствовал это каждой клеткой: кто-то достал сердце времени из мёртвого механизма и запустил его вновь.

Он встал, прошёл к зеркалу, поправил воротник. Из отражения на него смотрел человек, уставший, но собранный, с холодом в глазах.

– Если это месть, – сказал он тихо, – она слишком точна, чтобы быть человеческой.

Он взял часы с тумбы. На циферблате стрелки едва заметно дрогнули. В воздухе снова пахло озоном – чистым, как после грозы.

Энн Рейшер сидела в кафе напротив собора Святого Петра, за столиком у окна, где можно было видеть, как из тумана выходят люди и растворяются в нём вновь. Кофе остыл, в нём плавала капля сливок, похожая на луну в чёрном небе. Она ждала Эдигара уже почти час, но не сердилась – с Ланэ время текло иначе. Он всегда приходил тогда, когда нужно, и никогда – раньше.

Она заметила его ещё до того, как он вошёл: высокая фигура, уверенные, медленные шаги, чёрный плащ, блестящие перчатки. Он снял шляпу у дверей, коротко кивнул официанту, будто тот был стражем порога, и подошёл к ней.