Все путешествия Робинзона Крузо

Через несколько лет испанцы, считавшие остров своим владением, направили туда военный отряд и в очередной раз разорили многострадальное поселение. Еще позже там высадились англичане, а затем на сцене неожиданно появились новые игроки – курляндцы, которым английский король, по каким-то не вполне очевидным причинам считавший остров своим владением, передал права на него в счет погашения долга перед герцогом Якобом фон Кеттлером. В результате этой странной транзакции, о которой коренное население острова не подозревало, курляндское герцогство стало еще одним, наверное, самым крошечным участником раздела Вест-индии.

Якоб Кеттлер, пусть и в несравнимо более мелких масштабах, стал предтечей нашего Петра Первого; он поощрял развитие промышленности и торговли, создал сильный флот из 60 кораблей, и воевал со шведами- впрочем, потерпел от них поражение (можно вспомнить, что армия Петра тоже была разбита шведами в битве у Нарвы) и даже попал в плен. Создание собственной колонии в Вест-Индии в ту эпоху было мечтой всех европейских государств, и крошечная Курляндия не стала исключением.

В 1654 году на Тобаго появился мощный 45-пушечный корабль, на борту которого, кроме солдат и матросов, находилось около сотни семей колонистов; как и полагалось в таких случаях, был построен форт и заложен город Якобштадт, сам же остров получил название «Новой Курляндии» (впрочем, не прижившееся). Соперники, французы и голландцы, тоже не сидели без дела; завязался долгий конфликт, в ходе которого герцогство то возвращало себе остров, то снова его теряло.

Проблемой курляндцев была ограниченность ресурсов их страны, гордой, но слишком маленькой для того, чтобы сохранить господство над далеким тропическим островом; остров несколько раз переходил из руки, и постепенно о том, что Тобаго принадлежит Курляндии, забыли; впрочем, Курляндия чисто формально сохраняла власть над Тобаго еще долгое время, а ее герцог вплоть до 1795 года продолжал назначать губернатора острова.

Одним из пламенных сторонников гипотезы о том, что под именем "острова Робинзона" скрывался Тобаго, был писатель Хайатт Веррилл.

"Вероятно, вы думаете, что остров Робинзона Крузо следует отнести к числу сказочных островов; но остров Робинзона Крузо вполне реален, потому что его прототипом был небольшой остров Тобаго, расположенный к северу от устья реки Ориноко, – пишет А. Веррилл. – Тем, кто сомневается в этом, стоит посоветовать еще раз внимательно прочесть историю Дефо. Разве Крузо не говорит, что они плыли на Барбадос? Разве не говорит о бурных и мутных водах реки Ориноко? Разве не рассказывает о карибах, которые приплыли на его остров и оставили там Пятницу? Все это и многое другое доказывает, вне всякого сомнения, что Крузо вел свою одинокую жизнь на Тобаго.

Для сведения закоренелых скептиков, которые продолжают сомневаться в справедливости его гипотезы, писатель приводит последний, самый убедительный аргумент (а точнее, целый их набор):

Кто ставит под сомнение все это, пусть съездит на прекрасный Тобаго и найдет там все, что было описано в романе. Он может увидеть пещеру Крузо; он увидит потомство коз Робинзона на холмах; он найдет тот самый берег, на котором Пятница оставил свой след, и, если доверяет словам местного гида, сможет увидеть собственные следы Крузо, до сих пор сохранившиеся на известняковой скале острова!

Быть может, книгу Веррилла спонсировала администрация острова, находившегося в то время под британским управлением? В наше время использование бренда Робинзона – одна из составных частей бойкого туристического бизнеса жителей Тобаго. Среди прочих диковинок острова гостям в демонстрируют главную местную достопримечательность – «пещеру Робинзона Крузо» (на самом деле герой Даниэля Дефо никогда не жил в пещере – ни в той, что расположена на Тобаго, ни в какой другой).

В настоящее время оба острова входят в состав независимого государства – Республики Тринидад и Тобаго, до 1962 года являвшегося колонией Великобритании.

Вы можете спросить, как же тогда обстоят дела с островом Мас‑а‑Тьерра из архипелага Хуан‑Фернандес? И действительно, главный, или скорее, самый известный (но далеко не единственный) прототип Робинзона Крузо штурман галеры «Синк Портс» шотландец Александр Селькирк провел на этом острове в полном одиночестве четыре года и четыре месяца (и, в отличие от героя Дефо, едва не сошел с ума и разучился внятно говорить). В настоящее время этот архипелаг является частью территории Чили; в 1960 году Мас-a-Тьерра в память о герое романа получил имя острова Робинзона Крузо.

Тем не менее, нельзя не учитывать того обстоятельства, что архипелаг Хуан-Фернандес расположен к западу от берегов Южной Америки, в Тихом океане, в то время как остров Робинзона, как сказано в романе Дефо, находится в устье «великой реки» Ориноко, впадающей не в Тихий, а в Атлантический океан. Такое местоположение острова не является случайностью, и игнорировать его не представляется возможным, поскольку оно тесно связано с другими эпизодами романа и его фабулой.

О жизни Робинзона на необитаемом острове я подробно рассказал в своей книге "Злоключения знаменитых путешественников. Кто был Робинзон?"

Прошло двадцать восемь лет, и фортула, доселе не слишком благосклонная к герою Дефо, наконец-таки улыбнулась ему. На остров пожаловали незваные гости – соотечественники Крузо, англичане, однако при обстоятельствах, вызывавших скорее чувство тревоги, чем радость. На английском торговом корабле вспыхнул бунт; мятежники, собиравшиеся заняться пиратством, взяли в плен капитана и всех тех, кто отказался примкнуть к ним и, не являясь совсем уж законченными негодяями, не стали убивать их, а высадили узников на ближайшем клочке суши, которым по случайности оказался остров Робинзона.

Крузо, используя знание местности и фактор неожиданности, помог капитану подавить бунт, и в благодарность тот поклялся немедленно доставить отшельника и его слугу на родину, в Англию. Наиболее отчаянные из бунтовщиков – кто по своей воле, кто по принуждению были оставлены на острове. Им оставили запасы пороха и съестные припасы, а Крузо, считавшийся губернатором этой земли, показал ее новым обитателям все свои владения и дал подробные инструкции о том, как к выживать на острове.

«Простившись с островом, я взял с собой на память сделанную мной собственноручно большую шапку из козьей шкуры, мой зонтик и одного из моих попугаев», – пишет Робинзон.

Он сел на корабль, и в 1687 году, после 35 лет странствий в далеких землях (из них 28 лет – на необитаемом острове), вернулся на родину, в Англию.

Глава 3. Галопом по Европам

«Путешествия – это не всегда здорово и не всегда комфортно. Иногда они делают больно и даже способны разбить сердце. Но это нормально. Ведь путешествия меняют тебя. Они оставляют что-то в твоей памяти, в твоём сознании, в твоём сердце и в твоём теле. Из каждого путешествия ты забираешь что-то с собой» – Энтони Бурден, американский кулинар, путешественник и писатель

Я прожил в Италии больше года и видел вокруг себя одни лишь развалины столь славной когда-то древней страны…

Греция так пустынна, что в ней не живет и сотая часть ее прежних обитателей. Испания, когда-то столь населенная, представляет собою ныне только безлюдные пространства, а Франция – ничто по сравнению с той древней Галлией, о которой повествует Цезарь" -

Монтескье Шарль Луи

"Персидские письма"

"По окончании церемониальных обрядов, Государь Петр Великий осматривал все примечания достойное в самом городе и за городом. Он начал в окружности оного в Сен-Клуде, увеселительном замке Герцога Орлеанского, где удивлялся фонтанам, которые 135 футов били вверх. Отсюда восприял путь в Медон, в замок бывшего Дофина, в котором понравились ему огромные величины зеркальные стекла; тут Правитель угощал Государя, сколько можно было великолепнее; возвратился он чрез Елисейские Поля в город, где нашел королевскую гвардию упражняющуюся в военных изучениях. Потом ездил он в Фонтенебло" -

"ЖУРНАЛ ЕЖЕДНЕВНЫЙ

ПРЕБЫВАНИЯ В ПАРИЖЕ

ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА ПЕТРА АЛЕКСЕЕВИЧА "

Отчизна встретила странника равнодушно, если не сказать холодно. Родители Крузо давно умерли, а оставшиеся в живых родственники за долгое время отсутствия успели его забыть. Впрочем, одиночество не так пугало бывшего отшельника, как встающие во весь рост материальные проблемы.

Герой Дефо, трезво оценив создавшуюся ситуацию, решил отправиться в столицу Португалии и всей португальской империи – город Лиссабон, в надежде найти своего друга-капитана, спасшего его у берегов Африки, и узнать о том, что сталось с его бразильской плантацией, которую он передал в управление соседям, – единственным активом, которым он владел.

К счастью для Робинзона старик был еще жив, хотя больше не ходил в море, доверив управление кораблем сыну. С помощью португальского друга ему удалось выяснить, что оставшаяся без хозяина плантация процветает и приносит прибыль (судя по всему, едва ли не большую, чем сумел бы обеспечить ее непостоянный и склонный к перемене мест и занятий хозяин), и в случае, если Робинзон, считавшийся без вести пропавшим, сумеет доказать, что жив, он может быть восстановлен в правах собственности.

Добряк-капитан помог Крузо оформить доверенность, позволявшую ему предъявить свои права на наследство, и через несколько месяцев попутный корабль привез деньги и товары с плантации, а также посылку с письмами и документами. Робинзон, к полной неожиданности и для себя, и для читателей, оказался владельцем поместья в Бразилии, приносившего ежегодный доход более тысячи фунтов.

Взвесив все за и против, Крузо решил не возвращаться в Бразилию, а продать свою плантацию, благо с покупателями не было проблем. Мировое бизнес-сообщество XVII века семимильными шагами двигалось по пути глобализации (в хорошем смысле этого слова), и каких-либо трудностей с оформлением сделки не возникло: отослав в Бразилию договор купли-продажи, Робинзон через несколько месяцев получил чек на 33 тысячи золотых (судя по всему, мировая финансовая система работала безупречно).

Деловые вопросы были решены, культовые места Лиссабона осмотрены и можно было возвращаться в Англию. Однако Робинзон, после всех произошедших с ним злоключений, был предубежден против любой поездки морем (вопрос, как он добрался до Лиссабона, остается открытым) и предпочел сухопутный маршрут до Кале через Испанию и Францию.

Испания

Первой страной, через которую пролегал его маршрут, была Испания – страна, в конце XVII века начавшая терять свое могущество, но все еще остающаяся центром гигантской империи и одной из великих европейских держав.

"По прибытии в Мадрид мы все, будучи в первый раз в Испании, пожелали остаться там, чтоб увидать испанский двор и посмотреть все, что заслуживало внимания, но так как лето уже близилось к концу, мы поторопились отъездом и выехали из Мадрида около половины октября", – пишет Крузо (как тут не вспомнить слова из знаменитого телесериала "Игра престолов" – "Зима близко").

Стоит отметить, что местоимение «мы» Крузо употребил, поскольку путешествовал в компании нескольких купцов и двух слуг, одним из которых был наш старый знакомый Пятница.

В XVII веке в столице жило много иностранцев, что позволяло, хотя и сильно преувеличивая, называть Мадрид из-за смешения языков «новым Вавилоном», – пишет Т.П.Каптерева в своей книге "Прогулки по Мадриду". – Мадридцы зарекомендовали себя радушными и гостеприимными хозяевами. Повсюду, и особенно у городских ворот, находилось множество гостиниц и постоялых дворов, харчевен и трактиров. Мадрид превращался в город несметных богатств, придворных утех и празднеств. Вместе с тем это был город нищих трущоб, запутанных улочек и тупиков, опасный для ночных прохожих… Испанская столица, словно таившая в себе неистребимую внутреннюю энергию, продолжала разрастаться, население ее стремительно увеличивалось… На подмостках Колизея (театр, не дошедший до нашего времени) ставились пьесы замечательных испанских драматургов, играли блистательные испанские актеры и актрисы. Трудно отыскать пример другой страны, где в короткий период истории театральное искусство достигло столь бурного расцвета… В XVII столетии Мадрид стал зримым средоточием культуры Золотого века, ее главным центром. С испанской столицей были связаны полностью или частично жизнь и творчество великих испанцев Сервантеса, Лопе де Веги, Кеведо, Кальдерона, Тирсо де Молины, Велеса де Гевары, Аларкона и других выдающихся писателей и драматургов. В Мадриде Веласкес прожил около сорока лет, и здесь представлены его самые значительные произведения. В Мадриде также жили и работали другие художники младшего поколения, а в XVIII – начале XIX века Франсиско Гойя, который возродил испанский художественный гений.

Судя по всему, памятники Мадрида, пьесы Лопе де Вега и Кальдерона, разыгрываемые на подмостках Колизея, полотна великих живописцев прошлого, настоящего и будущего и все тайны испанского двора оставили бывшего отшельника, погруженного в собственный мир, в лабиринтах которого воспоминания о прошлом и мечты о будущем низводили настоящее до ранга неотложных текущих забот, совершенно равнодушным, и он снова двинулся в путь. На границе Наварры путники узнали тревожную весть о том, что на французской стороне гор выпал глубокий снег и многие путешественники принуждены были вернуться обратно в Пампелуну (Памплону) после того, как их попытка перебраться через горный кряж оказалась безуспешной. Бывшая когда-то отдельным королевством Наварра – историческая область на границе Испании и Франции. Ее часть, так называемая Верхняя Наварра, вошла в состав Испании, остальные же земли стали в начале XVII века французской провинцией.

Памплона – город, являющийся столицей автономной области Наварра, расположенный у подножия Западных Пиренеев. В наше время он известен главным образом тем, что в нем ежегодно проводится Сан-Фермин – праздник, вдохновивший американского писателя Э. Хемингуэя на создание повести «И восходит солнце». Именно на нем проходит знаменитое энсьерро (encierro) – бег людей, ищущих острых ощущений, по улицам города от разъярённых быков.

Впереди быков бежало так много народу, что в воротах цирка образовалась пробка, и, когда быки, тяжелые, забрызганные грязью, сбившись в кучу, крутя рогами, набежали на толпу, один бык вырвался вперед, всадил рог в спину бегущему впереди человеку и поднял его на воздух, – пишет Хемингуэй.– Когда рог вошел в тело, руки человека повисли, голова запрокинулась, и бык поднял его, а затем бросил на землю. Бык погнался еще за одним из бегущих, но тот скрылся в толпе, и толпа прорвалась в ворота, а за нею быки.

Первые упоминания о празднике относятся еще к XII веку и, стало быть, во времена Крузо его уже отмечали, хотя, как будто, знаменитый «бег быков» появился в его программе значительно позднее, в XVIII веке. Впрочем, Сан-Фермин обычно происходит в июле, Робинзон же посетил Памплону глубокой осенью, когда на улицах города уже лежал снег, не говоря уже о том, что испытавший за свою жизнь множество «удивительных и необыкновенных» приключений герой Дефо едва ли испытывал потребность в новых острых ощущениях, носящих чисто искусственный характер.

С немалыми трудностями, едва не став жертвой диких зверей, Робинзон и его спутники миновали горный хребет и добрались до города Тулузы, где, как записал герой Дефо, «климат теплый, местность красивая и плодородная и нет ни снега, ни волков».

О своем путешествии по Франции я не могу сообщить ничего особенного, – ничего кроме того, о чем уже рассказывали другие путешественники, и притом гораздо интереснее моего, – пишет Робинзон. – Из Тулузы я приехал в Париж, потом, не останавливаясь там долго, дальше, в Калэ и благополучно высадился в Дувре 14-го января, совершив свое путешествие в самую суровую и холодную пору года.

Почему Робинзон практически ничего не рассказывает нам о Франции и Париже? Неужели в этой великой европейской стране, где тогда правил (лучше – царствовал!) король-солнце Людовик XIV, не было ничего, что могло привлечь внимание заезжего гостя?

Наверное, все дело в том, что рассказ о памятниках, знаковых местах и достопримечательностях никогда не был сильной стороной творчества Даниэля Дефо. И нельзя не признать, что его герой, Робинзон Крузо, был типичным, до мозга костей британцем, человеком образованным, неглупым и любознательным, однако до крайности флегматичным, холодным и невозмутимым, и разговор о погоде, судя по всему, был для него гораздо интересней всех красот Парижа, Мадрида, да и любого другого места за пределами его необитаемого острова и родной страны, которая на самом деле тоже была островом, правда, следует признать, большим и густо заселенным.

И все-таки оставить читателей без описания Парижа той поры было бы неправильно и, пожалуй что, несправедливо. Сами парижане хотя и любили свой город, относились к нему не без изрядной доли иронии, неотличимой от сарказма. Вот какое описание Парижа XVII века оставилнам поэт Поль Скаррон:

Везде на улицах навоз, Везде прохожих вереницы/ Прилавки, грязь из-под колес, Монастыри, дворцы, темницы/Брюнеты, старцы без волос, Ханжи, продажные девицы/Кого-то тащат на допрос, Измены, драки, злые лица/Лакеи, франты без гроша, Писак продажная душа/Пажи, карманники, вельможи, Нагромождение домов Кареты, кони, стук подков: Вот вам Париж. Ну как, похоже?

Разумеется, иностранцы посетившие культурную столицу Европы, обращали внимание не только на грязь, злые лица и нагромождение домов, хотя не ощущать зловоние большого города, внешнее, а подчас и внутреннее они не могли. Приведем несколько фрагментов из записок русских путешественников XVIII века – эпохи, когда русские начали активно осваивать Западную Европу.

Русский посланник А. А. Матвеев, побывавший в Париже начала XVIII века, так описывал этот город:

Сей город Париж есть столицею королевства французскаго… но при державе ныне государствующаго короля Людовика Великаго перенесен двор своею резиденцию в город Версалию. Того города величина содержит в себе 830 улиц, 12 фобургов, или слобод… де каменныя домы по обеим сторонам, великия и высокия домы есть, якобы крепость замку, размеру и разположения изрядного, которыя купечеством розных художников, наполнены; 73 площади для всенародных собраний и торгов, 10 мостов каменных, из которых богатою рукою два и архитекторы старинной и новой построены на реке Сеине…В том же городе знаменитых дворов великого здания в тех 830 улицах состоящих счисляют с 24 000 быть и высоких особ с 268 домов, и из них самих лутчих 51 дом, 55 собраний разных наук, 60 фонтанн, или водовзводов, 8 пристаней. Народа число описуют быть от 8 (судя по всему, опечатка – по-видимому, имеется в виду 800 тысяч, в противном случае разброс уж слишком велик) до 900 000 человек в городе том многонародном, из них же могут выбраться с 200 000 особ, который понесут ружье (последняя фраза свидетельствует о том, что посланника интересовали сведения не только гражданского, но и чисто военного характера – в чем, впрочем, нет ничего удивительного).

Численность населения Парижа, приведенная Матвеевым, не совсем точна. Современные историки считают, что в 1700 году в Париже проживало около 550 тыс. жителей – чуть меньше, чем в английском Лондоне, численность населения которого оценивается в 575−600 тыс. чел. Судя по всему, цифру эту сообщили Матвееву ученые парижане, которые склонны были скорее преувеличивать, чем преуменьшать масштабы населенности своего города.

Еще более любопытны описания Парижа, данные известным литератором, автором пьесы «Недоросль» Д. И. Фонвизиным, посетившим Францию в 70-х годах XVIII века. За несколько десятков лет, прошедших с того момента, когда там побывал Робинзон, город, вне всяких сомнений, в чем-то изменился, но душа его, равно как и образ жизни его обитателей наверняка остались прежними.

Париж может по справедливости назваться сокращением целого мира. Сие титло заслуживает он по своему пространству и по бесконечному множеству чужестранных, стекающихся в него от всех концов земли… Видя с утра до ночи бесчисленное множество людей в непрестанной праздности, удивиться надобно, когда что здесь делается. Не упоминая о садах, всякой день пять театров наполнены. Все столько любят забавы, сколько трудов ненавидят; а особливо черной работы народ терпеть не может. За то нечистота в городе такая, какую людям, не вовсе оскотинившимся, переносить весьма трудно (как видим, со времен Скаррона мало что изменилось, ну разве что в худшую сторону). Почти нигде нельзя отворить окошко летом от зараженного воздуха. Чтобы иметь все под руками и ни за чем далеко не ходить, под всяким домом поделаны лавки. В одной блистает золото и наряды, и подле нее в другой вывешена битая скотина с текущею кровью… Париж перед прочими (французскими городами) имеет только то преимущество, что наружность его несказанно величественнее, а внутренность сквернее. Привычка, от самого младенчества жить в грязи по уши, делает, что обоняние французов ни мало от того не страдает.

По их мнению, – продолжает русский путешественик, – имеют они не только наилучшие в свете обычаи, но наилучший вид лица, осанку и ухватки, так что первой и учтивейший комплимент чужестранному состоит не в других словах, как точно в сих: …(Вы совсем не походите на чужестранного; поздравляю вас!)…Европа почитает Французов хитрыми… Кажется, что вся их прославляемая хитрость отнюдь не та, которая располагается и производится рассудком, а та, которая объемлется вдруг воображением и очень скоро наружу выходит. Слушаться рассудка и во всем прибегать к его суду, скучно; а Французы скуки терпеть не могут. Чего не делают они, чтоб избежать скуки, т. е. чтоб ничего не делать! Фонвизин назвал Париж легкомысленным, опасным и порочным городом. Я думаю, что если отец не хочет погубить своего сына, то не должен посылать его сюда ранее двадцати пяти лет, и то под присмотром человека, знающего все опасности Парижа. Сей город есть истинная зараза, которая хотя молодого человека не умерщвляет физически, но делает его навек шалуном и ни к чему неспособным, вопреки тому, как его сделала природа и каким бы он мог быть не ездя во Францию.

Но Робинзону, во-первых, было значительно больше 25 лет, а во-вторых, он находился под надежным присмотром своего друга Пятницы и поэтому, увидев Париж, он не умер, не стал шалуном и, держа курс прямо на север, вскоре благополучно вернулся на родной остров. Что же, нам остается только пожалеть, что Робинзон в этот раз выбрал дорогу по суше – быть может, во время морского путешествия с ним все-таки случилось бы что-нибудь удивительное, необыкновенное, или просто достойное внимания и нескучное.

Глава 4. По обе стороны Атлантики

«Если вы думаете, что приключение опасно, попробуйте рутину. Она смертельна» – Пауло Коэльо

«Когда я был дома, мне не терпелось отправиться в путешествие за границу, когда же я был где-то далеко, в чужих странах, меня все время тянуло вернуться домой, на родину» – Даниэль Дефо "Робинзон Крузо"

"Обреченный самой природой и судьбой вести деятельную и беспокойную жизнь, я через два месяца после возвращения домой, 20 июня 1702 года, снова оставил отечество и сел в Даунсе на корабль «Адвенчер», отправлявшийся в Сурат под командой капитана Джона Николеса" – Джонатан Свифт "Путешествия Гулливера"

Робинзон Крузо, неожиданно превратившись в богача (статус, которого никогда не удалось достигнуть его создателю, Даниэлю Дефо, всю жизнь скрывавшемуся от кредиторов и даже одно время сидевшего в тюрьме за долги), осел в Лондоне, женился и стал почтенным отцом семейства.

Шестьдесят лет – возраст в ту эпоху более чем почтенный, и большинство людей не доживали до него или, если им даже посчастливилось миновать этот рубеж, не беспокоились ни о чем другом, кроме здоровья и покоя. Но Крузо, как и большинство знаменитых литературных героев, был не таким человеком, как все. Хотя позднейшие исследователи и признают уроженца Йорка «типичным англичанином» со всеми его плюсами и минусами, сам он чувствовал не так уж и много общего между собой и соотечественниками.

Триста лет спустя другой незаурядный британец, путешественник, литератор и разведчик Сомерсет Моэм признавался в схожих чувствах:

Я люблю Англию, но никогда не чувствовал себя там вполне дома.

Давняя страсть к путешествиям и приключениям снова дала знать о себе, а после смерти жены Робинзона ничто уже не препятствовало тому, чтобы он отправился навстречу новым «удивительным и необыкновенным приключениям».

"Я был подобен кораблю без кормчего, несущемуся по воле ветра. Мои мысли опять направились на прежние темы, и мечты о путешествии в далекие страны снова стали кружить мне голову, – пишет Робинзон