Между молотом и наковальней

Людмила Лазебная

Между молотом и наковальней

глава 1

Как прекрасно июльское утро вдали от городской суеты! Солнце, медленно поднимаясь на небосвод, словно замирает на мгновение, а затем скачком выпрыгивает из-за горизонта, как шаловливый рыжий лисёнок, и устремляется ввысь. Лесные птицы наперебой спешат сообщить всему миру о наступлении нового дня, о божественном счастье, которое дарит мать-природа, – счастье жизни. Сверчки и луговые кузнечики, утомившись от ночных разговоров, замолкают, уступая первенство трудолюбивым пчёлам и шмелям.

– Софи, просыпайся, скоро позовут к завтраку, – сказала девочка лет тринадцати, своей старшей сестре, спавшей на соседней кровати возле распахнутого настежь окна. Лёгкий и прохладный ветерок, словно паруса невидимой лодки, упорно наполнял белые оконные занавеси. В комнате было уютно и тихо. Как же разумно был построен этот загородный дом! Утреннее солнце обходило эту его часть стороной, можно было понежиться в постели, чуть дольше обычного, до самого завтрака. И почему так сладко спится утром? Всё тело, будто наполнено негой, и нет ни малейшего желания выходить из этого состояния блаженства. О, лето! Прекрасное, чудесное время года! Можно на время забыть о гимназии, о строгих педагогах и воспитателях, об обязанностях и обязательствах. Столько замечательных и неожиданных моментов припасает жизнь для лета! Можно позволить себе побегать босиком по росе, погулять по узким дорожкам старого парка, уводящим далеко от дома в яблоневые сады. Можно помечтать о своём, о девичьем, под сенью столетнего дуба, на берегу пруда. Да, мало ли, что ещё вдруг захочется сделать, важно, что все можно, главное, чтобы не во вред. Так часто говорит отец, многозначительно глядя поверх очков, на мгновение отвлекаясь от чтения газеты.

– Софи, ну, просыпайся уже! – Нетерпеливо сказала девочка, не замечая, что сестра уже проснулась и задумчиво лежит с открытыми глазами. – Я точно знаю, если бы тебе дали имя Светлана, а не Софья, ты наверняка бы просыпалась чуть свет! А назвали Соней, вот ты и соня, спишь и спишь! А мне же скучно! Да, и потом я же не могу убрать мои волосы сама, как следует. Ну, пожалуйста, просыпайся!

– Я не сплю. Доброе утро! – Ответила старшая сестра, наконец, повернувшись к девочке, сидевшей на стуле с высокой спинкой. – Сейчас встану. Зачем ты надела это платье? Оно слишком плотное для жаркого дня. Подожди, я предложу тебе подходящее.

– А мне и в этом хорошо, пожалуйста, помоги мне с волосами. Я уже умылась.

– Лизи, терпение! Кто спешит, тот всех смешит, – надев поверх ночной рубашки лёгкий шёлковый халат, сказала старшая сестра и вышла в соседнюю комнату.

– Ну, вот, теперь она там будет целый час приводить себя в порядок! – проворчала девочка.

Тем временем, на первом этаже всё было готово к завтраку дружного семейства. Накрытый белой льняной скатертью массивный стол был сервирован на три персоны. Завтракать было принято довольно плотно. На столе стояли свежеиспечённые оладьи, пирожки с вишней, вкусный и хрустящий хворост – выпечка, напоминающая тонкие круассаны без начинки, сливочное масло, печенье, овсяная каша в специальном белом чугунке и кувшин с молоком. Чай и кофе подавались каждому отдельно.

Хозяин дома, успешный владелец ткацкой фабрики, кирпичных и поташных заводов – Яков Маркович Штерн, тем временем, был уже в столовой и увлечённо читал газету недельной давности. Дарьюшка, справная и пышная девица лет тридцати, привычно орудовала на кухне, то и дело, заплывая в столовую и расставляя на столе ароматные блюда к завтраку. Яков Маркович незаметно следил за её плавными и ловкими движениями, довольно улыбаясь в усы и чуть ниже опуская газету. Вот уже несколько лет Дарьюшка дарит хозяину свою заботу и ласку. Однако, по решению Якова Марковича, – это остаётся их тайной! Дарьюшка не противится его вниманию, наоборот, она счастлива и тиха. Сироте не пристало выбирать. А тут такое счастье: сам барин приметил и выбрал из многих девиц. Как же тут противиться? Да и зачем? Живет она в сытости и хозяйской заботе, а позовёт барин прогуляться по парку в ночи, а то и прокатиться до охотничьего домика, поспешит добрая Дарьюшка, а то, как же! Вернётся домой она в свою уютную комнатку возле кухни – то с косынкой новой, шёлковой, а то и с рубликом, так ведь это всё барин не во грех, а от любви к ней делает! Любит он её по-своему, по хозяйски. Сладка запретная любовь, эта тайная.

– Бонжур, папа`! – Входя в столовую, сказала Софья, старшая дочь Якова Марковича, задумчивая, кареглазая красавица, выглядевшая чуть старше своих семнадцати лет.

«И как такое происходит, что дети так быстро растут? – Промелькнула мысль у Якова Марковича. – Совсем недавно Софи или, попросту Сонюшка, была совсем ребёнком, а теперь, поди ж ты, девица-красавица!»

– Доброго утра, Сонюшка! Как спалось?

– Благодарю, папенька, тут дивные ночи и крепкий сон, не то, что в городе, – расправляя салфетку на коленях, ответила девушка.

– Доброе утро! – Бодро усаживаясь за стол, сказала младшая дочь Лиза, смешливая и торопливая, как её покойная матушка.

– Что же – время завтрака, – сказал отец, посмотрев на свои золотые карманные часы. И, свернув газету, положил её на журнальный стол.

В это время из дальней комнаты, расположенной возле чёрного входа в дом, послышались шаги…

– Дарья, посмотри, кто там? – Мягко сказал Яков Маркович, приступая к завтраку.

– Здравия желаю! Прошу великодушно простить за вторжение! – Держа форменную фуражку на левой руке, уверенно и спокойно сказал молодцеватый помощник исправника, надворный советник Гараев, – Яков Маркович, неотложное дело есть, – щёлкнув каблуками и вытянувшись во фрунт, сообщил он.

Отец встал из-за стола и спешно повёл его в свой кабинет.

– Сегодня снова эта каша! – Возмутилась Лиза, медленно размешивая ложкой в своей тарелке.

– Кашка поутру – полезная еда, барыня! – Аккуратно закрывая крышкой кастрюлю с кашей, сказала Дарьюшка.

– А я кашу совершенно не люблю, – недовольно прошептала девочка.

– Лизи, прекрати кривляться за столом, ты уже взрослая!

– А, вот, и не прекращу! Не буду есть противную кашу! Лучше умру с голоду, а есть это не стану, и не уговаривайте меня! Подайте мне чаю!

Дарьюшка заботливо убрала со стола тарелку с кашей и налила чай в Лизину чашку. Меж тем, время завтрака подошло к концу, и Соня, поблагодарив Дарьюшку, пошла к себе в комнату за книгой.

Любимым времяпрепровождением в семье Штернов было чтение. На первом этаже дома, возле кабинета отца, располагалась большая общая библиотека, где, уютно устроившись в кресле, можно было мысленно отправиться в путешествие по разным странам и континентам и узнать много интересного. Проходя мимо кабинета отца, Соня ясно услышала его слова: «Не может быть! Что же делать?» Странное волнение охватило девушку после услышанного. Остановившись на мгновение, она качнула головой, словно отказываясь от чего-то невидимого, и быстро пошла дальше.

Полицейский уехал, а отец, пропустив завтрак, так и оставался в кабинете. После обеда он позвал к себе Соню и сообщил ей о том, что в уезде прячутся беглые каторжники. Где и когда они могут появиться, – неизвестно. Сыскные отделения департамента губернской и уездной полиции занимаются их поиском. С этого часа он запрещает прогулки по старому парку без сопровождения. Слова отца взволновали девушку, но противиться его решению она не посмела. Предупреждение и связанные с ним ограничения в передвижениях для девочек и для всей прислуги в летнее время, когда в лугах и оврагах ковром стелилась земляника, а в лесах поспевала малина, огорчило и насторожило.

– Софи, давай, больше не станем открывать окна на всю ночь, вдруг эти воры-разбойники где-то рядом! – Прошептала Лизи, забравшись к старшей сестре на кровать. – Вот, знаешь ли, если бы я была мальчиком, я бы выпросила у папа’ оружие и охраняла бы тебя.

– Не бойся, со дня на день их найдут и арестуют, а мы снова будем жить, как жили. Знаешь, я говорила с папа’, и он считает, что именно так всё и будет совсем скоро. Не случайно же наша русская сыскная полиция несколько лет назад, а если сказать точнее, в тринадцатом году, была признана лучшей по раскрываемости преступлений в Европе.

– Славная наша полиция! – Уже спокойнее сказала младшая сестра. – А, как это определили, что лучшая?

– В Швейцарии был съезд криминалистов, и там это было сказано. Папа’ мне и газету со статьей об этом показывал. Ложись спать, Лизи, я полагаю, эти беглые сами прячутся и всего боятся. Не бойся никого. Тем более, у нас вон какие злые собаки по ночам охраняют дом, никто не решится к нам забраться.

– Хорошо, – сладко зевнув, сказала девочка и, подобрав полы длинной ночной сорочки, на цыпочках побежала к своей кровати.

Каждую ночь Соня теперь молилась не только о здоровье отца и сестры, а ещё и о том, чтобы Бог сберёг их семью в живых в такие неспокойные времена.

Население городов и деревень было охвачено сомнениями в существующем режиме и под влиянием разномастных агитаторов становилось всё агрессивнее и непредсказуемее. После первой революции в России прошло уже больше десяти лет. За последние два года по требованию революционно настроенных масс поменялись всевозможные правила и законы, а недовольство жизнью, как чёрная плесень, продолжало разрастаться в народе. Земельный вопрос и голод, нарушения прав рабочих и неудовлетворенность уровнем гражданских свобод не давали покоя народу, подстрекаемому либеральными и социалистическими партиями.

глава 2

Приближался август тысяча девятьсот семнадцатого года. Восемнадцатого июня в Петрограде, на Марсовом поле у могилы жертв революции, состоялась пятисоттысячная политическая демонстрация, на которой были лозунги, как в поддержку Временного правительства, так и в поддержку большевиков. Звучали требования против оборонческих установок первого Всероссийского съезда Советов.

В этот же день началось наступление Русской армии на Юго-Западном фронте, которое тридцатого июня неожиданно провалилось. Потери Русской армии составили более шестидесяти тысяч убитых и раненых. Несмотря на то, что «июньский кризис» не привел к «правительственному кризису», он четко показал, что в России возможно установление одной из диктатур: военной, буржуазной или большевистской. Деморализация, дезертирство и революционные настроения приобрели массовый характер, а большевистский лозунг перерастания империалистической войны в войну гражданскую находил всё больший отклик, прежде всего, в солдатской среде.

Эти июньские события откликнулись страшным, ни с чем несравнимым волнением в больном сердце Штерна. Поразмыслив, Яков Маркович попытался найти правильное решение: оставить производство на управляющего, а самому вместе с дочерями уехать из России, либо отправить дочерей одних.

Чтение газетных новостей наводило на него беспокойство и все чаще сопровождалось чаем из пустырника или мяты. Понимая опасность назревающего недовольства рабочих на фабриках, он прибавил им жалование, открыл больницу и фабричную школу для детей рабочих. Выписал из Петербурга врача и учителя на постоянное место жительства и работы, распорядился построить для них рядом со школой просторные квартиры. Однако маховик истории раскручивался всё быстрее, и Штерн осознавал неизбежность надвигающихся негативных перемен.

– Софья, что если я отправлю вас с Лизой жить и учиться в Швейцарию? Это нейтральная страна, и, я полагаю, революцией она не заразится.

– Нет, отец, мы останемся с тобой или же поедем вместе. Я не справлюсь одна с Лизи. Она становится взрослой, и ей нужна твёрдая рука.

– Я понимаю тебя, дорогая, но бросить всё и уехать, для меня значит – предать всех, о ком я всю жизнь заботился, предать дело моей жизни.

– Отец, ты лучше осведомлён о том, что происходит вокруг. И, если есть надежда, что всё обойдётся, и жизнь не будет к нам безжалостна, то мы останемся с тобой.

– Хорошо, Соня, я постараюсь разузнать точнее о ситуации в столице, и затем вернёмся к нашему разговору. Ты ведь понимаешь, по всей земле идёт война. Тёмные силы жаждут крови и жертв. Нужно обдумать всё!

– Барин, пожар, горим! – Что есть силы закричал сторож Василий, на мгновение, сунув своё, искаженное ужасом, бородатое лицо в окно.

Штерн, не мешкая, побежал к выходу.

– Оставайтесь дома! – Крикнул он дочери на бегу.

Над зданием ткацкой фабрики клубился чёрный густой дым, а в широких окнах виднелись бушующие языки пламени.

– Боже мой, что же такое происходит? – Испуганно спросила прибежавшая на шум младшая сестра.

– Пожар, Лизи! Одно из самых опасных происшествий! Будем ждать, что будет.

– Побежим туда, посмотрим…

– Нет, этого делать никак нельзя! Это опасно! Неизвестно, отчего возник пожар. Надо быть осторожнее. Иди в свою комнату и займись чем-нибудь. Пойду, проверю окна и двери, – сказала строго Софья и поспешила из библиотеки.

– Интересно, чем я могу заняться, когда такое происходит?! – Удивлённо, с долей возмущения сказала Лиза, отправляясь наверх.

глава 3

Возле объятой пламенем ткацкой фабрики стояли зеваки. Штерн, соскочив с коня, бросился в гущу народа. Управляющий фабрикой – Семён Михайлович Молодцов, с растрёпанными волосами, весь перепачканный сажей, командовал спасением уцелевшего оборудования и имущества: каких-то ящиков с бухгалтерскими отчетами, предметами мебели из дирекции, коробками крупных и мелких бабин ниток и суконных рулонов. Он суетливо бегал между рядами поливальщиков, которые ловко передавали друг другу наполненные водой вёдра и также, по цепочке, возвращали их пустыми тем, кто стоял ближе к реке. Со стороны Молодцов казался неуправляемой, сорвавшейся с катушек игрушечной обезьянкой. Пожар, охвативший почти всё здание фабрики, не давал больше никакой возможности вырвать из своих огненных объятий, хоть что-то ещё ценное.

– Беда! В суконном цеху двое остались, балкой накрыло… – крикнул Штерну пробегающий мужчина, участвовавший в спасении фабричного добра.

– Прекратить! – Зычно крикнул Штерн. – Приказываю прекратить! – Повторил он ещё раз. – Нет смысла, – уже спокойно сухо сказал он суетившемуся управляющему.

– Всем назаааад! – Закричал Молодцов зычным голосом, стоя на ящике и перекрестно размахивая руками в знак прекращения каких либо спасательных действий.

– Сколько добра сгорело, Господи, помилуй! – Раздался женский голос позади Штерна.

– Поджог, не иначе, – ответил спокойно кто-то из мужиков, стоявших рядом с пустыми ведрами и лопатами.

Понимая, что их старания были тщетны, люди сникли. Кто-то навзрыд плакал, причитая и повторяя одни и те же слова о том, что же теперь будет, как же теперь жить, куда теперь податься и чем кормить детей. Другие стояли молча и смотрели на пожар, как на адское светопреставление, и не могли пошевелиться от ужаса, объявшего их. Были и те, которые злорадно посматривали издалека на Штерна и перемигивались. Тайный кружок революционеров, возглавляемый беглым каторжанином Залесским, объявленным в розыск, активно вёл пропаганду против капиталистов и «загнившей буржуазии» в среде рабочих. Как раз сегодня несколько человек, заявивших пару месяцев назад о своём желании примкнуть к числу социал-демократов, прошли боевое крещение, исполнив приказ Залесского – поджечь фабрику местного капиталиста Штерна. Не задумываясь над последствиями, ревнители свержения самодержавия и уничтожения буржуазии гордились результатом своего дела.

– Яков Маркыч, Вы бы ехали домой, Вам бы успокоительного принять. Теперь уж ничего не поделать, – участливо сказал управляющий, обтирая своё потное и перепачканное сажей лицо грязным платком.

– Да, да, голубчик! Непременно!

глава 4

Вернувшись домой, Яков Маркович был тих и задумчив. Не замечая прислуги, он проследовал в свою комнату. Заботливая Дарьюшка принесла ему медный таз и кувшин с прохладной водой. Штерн тщательно вымыл руки и умылся. Взяв полотенце с плеча девушки, он внимательно посмотрел ей в глаза.

– Вот и до нас докатилось, – тихо сказал он.

– Что же теперь будет? – Спросила она.

– Будет только хуже. Об этом мы поговорим завтра, а сейчас спать, – устало ответил Штерн и сел на кровать, расстегивая манжеты на рубашке.

– Мне, как прикажете? – Не договорила Дарьюшка, остановившись у дверей с тазом и кувшином.

– Иди спать, душа моя, надо поспать. Скоро третьи петухи. Надо поспать, – задумчиво повторил Штерн.

– Доброй ночи, барин, – угодливо сказала Дарья, сделав лёгкий книксен, и плавно вышла из комнаты хозяина.

Утро следующего дня выдалось дождливым и ветреным. По всей округе разносился запах сырой паленой шерсти и гари. Фабрика, выгорев дотла, представляла собой жуткое зрелище. В некоторых частях здания дымились обгоревшие тюки необработанной овечьей шерсти, войлочные и фетровые рулоны, станки для вычески, прядильные и ткацкие, склады с готовыми валенками и самое дорогое – уже готовое сукно – срочный заказ для армии. Рабочие, пришедшие к назначенному времени, толпились у проходной, тихо обсуждая это жуткое событие прошлой ночи и ожидая распоряжений хозяина фабрики, от которых напрямую зависела жизнь их семей.

На всю округу не было подобной фабрики, куда бы можно было обратиться, пусть даже за половину жалования. В нескольких верстах были две старые ткацкие, да работать там, что отбывать каторгу. Рабочие это хорошо знали. Добрая слава лежит, а плохая впереди бежит! Каждый из рабочих, возвращаясь с пожара домой, думал о своём дальнейшем житье-бытье. Без занятости на производстве для мужчин призывного возраста был один путь – на фронт. Так, в одночасье, оборвалась тонкая нить надежды сотен людей на лучшее будущее. Неизвестность – страшное испытание для человеческой души! Не каждый способен выстоять и найти выход из трудного положения, не каждому даются сила духа и воля к победе над собственными слабостями и страхами. Но тот, кто нашёл в себе силы идти вперёд, сцепив зубы и собрав всю свою волю в кулак, тот достоин уважения во все времена.

– Товарищи рабочие, – громко крикнул незнакомец в косоворотке и накинутом на узкие плечи пиджаке, забравшись на обгоревший ткацкий станок.

Рабочие, развернувшись на обращение, с интересом рассматривали этого незнакомца.

– Я знаю, – продолжил он тише, – вы в смятении. Вы не знаете, что теперь будет. Вы не знаете, что делать. Куда идти и на что жить? Чем кормить свои семьи? Вы не знаете, как такое произошло? А не задумывались ли вы, что пожар мог быть умышленным? Может быть, хозяин сам замыслил уничтожить производство, чтобы оно не досталось в скором времени вам? Вы, я уверен, знаете, что во всем мире творится! Грядет революция! Вся власть и всё производство скоро будет в руках пролетариата, в ваших руках, товарищи! Война империалистов будет остановлена! Они и так уничтожили массу народа! Теперь они решили уничтожать и производство!

– Погодь баламутить! Ты хто таков? – Раздался сердитый бас неподалёку от оратора.

– Верно! Сам-то ты чьих будешь? Не видали тебя раньше! – Послышались голоса рабочих.

– Братцы, я такой же, как и вы – рабочий человек! – Поспешил сообщить чужак, стукнув себя в грудь кулаком, крепко сжимающим форменную фуражку. – Свой я, братцы!

– Свой, ай не свой, энта нада поглядеть! – Выступив вперёд, сказал тот же мужик басом, направляясь сквозь толпу к оратору.

– Да, ты чаво, Кузьма, это же товарищ Залесский, из Петрограда! Остынь! Пускай говорит! – Пытаясь остановить дородного мужика, громко выкрикнул один из новоиспеченных социал-демократов.

– Говори, раз начал, – подыгрывая своему товарищу, поддержал рядом стоявший парень с кудрявым чубом и фуражкой набекрень.

– Добро! – Довольно кивнув, продолжил Залесский. – Товарищи рабочие! Вы можете не знать, насколько хитер и опасен ваш «благодетель»! Капиталист не потеряет от того, что сгорела фабрика! Она застрахована, и он получит от банка свои деньги обратно! А вот рабочий человек останется без гроша и без работы! Вшей в окопах кормить вас отправить решил хозяин, не иначе! Другого пути нет для вас! Агент мирового капитализма ваш Штерн! Хватит немчуре пить кровь русского народа! Долой капиталистов! По всей стране народ проснулся! Проснитесь и вы! Хватит немцам губить русский народ! Задумайтесь, братцы! В окопах эти немцы нас газом травят, а на нашей же землице голодом решили уморить! Подумайте хорошенько над моими словами!

– Дык, а чаво ж таперь нам деить? – Спросил кто-то из толпы.

– Требуйте выплат за простой. Пусть раскошелится! А не выплатит, тогда посмотрим, что дальше с ним делать, – довольный результатом своей агитации, ехидно улыбаясь, сказал Залесский.

– Братцы, жандармы! – Крикнул чубатый парень.

– Молчок, ребята, за добрый совет язык за зубами держи! Они разбираться не станут, кто мне друг, а кто нет! – На ходу сказал Залесский и затерялся среди рабочих.

Тем временем, очнувшись ото сна в шесть утра, как обычно, Яков Маркович, казалось, был готов действовать. За пару часов он пришёл в себя и уже работал в кабинете. Позвонив в колокольчик, он торопливо дописывал что-то.

– Слушаю-с, барин! – Сказала Дарьюшка.

– Даша, знаешь ли ты, как я привязан к тебе? – Спросил Штерн.

– Знаю, – ответила девушка.

– Веришь ли ты, что ближе моих девочек и тебя у меня нет никого?

– Верю, – ответила Дарьюшка.

– Хорошо! – Задумавшись на мгновение и пристально глядя ей в глаза, он продолжил:

– Вот это документы о том, что Лиза – твоя дочь, а Соня – твоя двоюродная сестра. С этого часа вы родственницы, и я отправляю вас в Польшу, в Краков. Там у меня куплен небольшой дом. Вы поселитесь там, и никто не должен знать о вас, кроме того, что вы родственницы. Твоя фамилия Штерн. В Польше много немцев, там вы будете в безопасности. Вот деньги на первое время. Чековая книжка будет у Софи. Все необходимое в том доме имеется. Отправляетесь сегодня по полудни. Брать с собой дозволяю дорожный саквояж, не более того. Пусть все думают, что вы отправляетесь в город перед началом учебы.

– А как же ты … Вы? – Оговорившись, со слезами на глазах спросила Дарьюшка.

– Я пока останусь здесь, – задумчиво ответил Штерн.