Дом над облаками

Сунна Самайн

Дом над облаками

Глава 1. След

В фарфоровых чашках остывал чай, а за окном медленно гасли краски короткого зимнего дня. В доме царил покой. Издалека, с холма, где стоял старый костёл Сен-Мартен, доносился мерный звон колоколов. До шумного центра Парижа было недалеко, и всё же здесь, в тишине окраины, время будто притормаживало.

Энн было около шестидесяти. Она сидела за столом и медленно помешивала чай ложечкой. Её глаза – внимательные, чуть усталые – следили за этим движением. Впрочем, смысла в нём уже не было: травяной настой давно потерял тепло. Просто не хотелось смотреть на дочь. Движения Энн оставались плавными и размеренными. Когда ложечка звякнула о фарфор, она подняла глаза.

Камила сидела напротив, сгорбившись, локти на столе. Пальцы нервно терли край чашки. Свет лампы ложился неровно – выхватывал напряжённые губы, потухшие глаза.

В тридцать лет Камилауже научилась не плакать при других, но голос всё ещё предательски дрожал.

– Вот и всё, мам… Жак ушёл. Это конец… И знаешь… я теперь уверена: той самой любви, о которой пишут в книгах, не бывает. Это просто химия, привычка или страх остаться одной.

После этого стало тихо. Говорить больше было не о чем.

Энн провела ладонью по поверхности стола – медленно, чтобы не выдать дрожь в пальцах. Потом посмотрела на дочь, и в уголках её губ дрогнула лёгкая улыбка – не насмешка, а узнавание. Эти слова она уже произносила. Когда-то – себе.

Энн подошла к окну. В отражении стекла – две женщины: одна стояла, опершись о подоконник, другая сидела в глубине комнаты. Энн провела пальцем по запотевшему стеклу, стирая мутное пятно.

– Не бывает? – мать тихо усмехнулась. – Тогда я расскажу тебе о женщине… о Клер. Это займёт время… Хочешь послушать?

Камила кивнула. Ехать в пустую квартиру у неё не было желания.

Взгляд Энн утонул в сумерках за окном, уносясь в лето девяносто пятого – туда, где шумело море и в садах пахло жасмином. В место, где всё только начиналось.

Белый круизный лайнер «София» медленно входил в бухту Золотого Рога. На рассвете, когда солнце поднималось над минаретами, корабль пришвартовался у причала. Город ещё дремал. Издалека тянулся напевный голос муэдзина. Он звенел над водой, а утренний воздух был наполнен прохладой моря и камня. Свет, прозрачный и тёплый, ложился на купола, тихо разливаясь по воде.

Клер стояла у борта, наблюдая, как Стамбул пробуждается. В утренней дымке, где сходились Азия и Европа, город словно стоял на границе миров.

Рядом стоял Адриан – её муж, спокойный, уверенный, красивый в своей простоте. На палубе играли их дети – шестилетняя Оливия и четырёхлетняя Люси. Смех детей растворялся в плеске воды у борта.

Четыре дня «София» будет стоять у причала. Четыре дня – чтобы погрузиться в жизнь города: бродить по базарам, теряться в переулках, слушать дыхание камней, хранящих голоса веков. Когда трап опустился, пассажирысошла на берег. Стамбул встретил их ароматом кофе и дыханием пролива. В переулках звякали ставни, и тёплый запах выпечки смешивался с утренним воздухом. Весь день семья Клербродила по улицам: по Галатскому мосту, где рыбаки вытягивали из воды серебристых сардин, по старым кварталам, пахнущим жареным миндалём и пряными травами. Люси смеялась, хватала Клер за руку, тянула то к витрине с пёстрыми платками, то к лавке с медной посудой.

К вечеру усталость сменила восторг. Жара спала, но солнце всё ещё жгло мостовую. Люси сначала притихла, потом нахмурилась, ища взглядом воду.

– Мам, можно мороженое? – сипло спросила она.

– Ещё чуть-чуть, – улыбнулась Клер. – Сейчас дойдём до тени.

– Я устала… – сказала она, обхватывая мать за руку и уткнувшись лицом в локоть.

Тогда Клер впервые почувствовала: с дочерью что-то не так. Люси, обычно подвижная и весёлая, притихла, стала капризничать, жаловалась на горло. Ночью у дочери поднялась температура. Родителей начинало охватывать беспокойство. Наутро, оставив Оливию с Адриеном, Клер повезла Люси в местную клинику. Так она оказалась в кабинете доктора Ахмеда.

Молодой педиатр был строен. У него были утончённые черты смуглого лица и тёплые глаза цвета тёмного шоколада – глубокие, внимательные. В них можно было утонуть. Длинные ресницы отбрасывали лёгкую тень, смягчая его серьёзный взгляд.

Ахмед говорил на ломаном французском, обращаясь к Клер, но всё внимание отдавал Люси. Осматривал её спокойно, сосредоточенно, с той мягкой тщательностью, которая рождает доверие. Клер ловила каждое слово, каждый жест – будто старалась уловить не только смысл, но и человека за словами. Она не могла отвести глаз от доктора. Притягивала не внешность, а внутренняя тишина, исходившая от него, и сила, скрытая в этой тишине.

Когда Ахмед закончил осмотр и выписывал рецепт, он посмотрел на Клер. Их взгляды встретились – коротко, почти случайно. На миг всё вокруг будто стихло, и в этой тишине между ними проскользнуло нечто – лёгкое, как дыхание, и острое, как прикосновение. Доктор что-то сказал о дозировке. Клер кивнула, не расслышав. В груди теплилось странное ощущение – будто мир стал немного другим, и прежним ему уже не быть.

Вернувшись в гостиницу, Клер уложила Люси, дав ей лекарство. Девочка почти сразу уснула. Адриан, успокоенный, повёл старшую дочь смотреть Голубую мечеть.

Комната застыла в полуденной тишине. Свет был ослепительный, безжалостный. Клер стояла у окна, глядя на неподвижный город, и чувствовала, как в ней зреет буря.

На следующее утро Люси стало заметно лучше, и все вздохнули с облегчением. Но к полудню закашляла и расплакалась Оливия. Сердце Клер сжалось – от тревоги, но и от чего-то ещё, стыдного, неуправляемого. В глубине души зажглась крошечная искра предвкушения.

Взяв дочь за руку, она почти бежала в клинику, словно её туда вела невидимая сила.

Ахмед был на своём месте. Он осмотрел Оливию с той же внимательной мягкостью и подтвердил, что это тот же вирус.

– Не волнуйтесь, – сказал врач, и его акцент показался Клер самым прекрасным звуком на земле. – Давайте те же лекарства. Через три дня всё пройдёт.

Когда он протягивал рецепт, их руки случайно соприкоснулись – на одно мгновение, короткое, почти нереальное. Клер ощутила, как от этого лёгкого касания по телу прошёл жар, быстрый и живой, будто вспышка под кожей. Она вздрогнула. Кажется, он тоже. Ахмед отдёрнул руку, опустил взгляд и стал перекладывать бумаги, будто пытаясь вернуть себе равновесие.В комнате стало тихо. Слишком тихо.

На следующий день детям стало лучше. Семья вернулась на «Софию», и гудок корабля прокатился над бухтой, будто прощание, затерявшееся в утреннем воздухе. У поручней стояли Оливия и Люси, махали берегу, перекрикивая чаек и смеясь. Адриан обнял Клер за плечи, и она улыбнулась ему в ответ. Но часть её осталась там – в городе, в прохладной комнате, где ещё ощущалось прикосновение, тонкое и жгучее, как ожог.