Картограф. Зов бездны

Картограф

Зов бездны

Гера Егоpов

© Гера Егоpов, 2025

ISBN 978-5-0068-3261-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА I. БЕРЕГ ТИШИНЫ

Случай привел меня в Заозерное. Старые деды в райцентре говорили, что деревня эта давно умерла, последняя старушка лет десять как в город к дочери уехала. Но на картах она еще значилась, а моя работа – обновлять эти самые карты. Ну, значится, надо ехать.

Дорогу, точнее, ее подобие, нашел не сразу. Грунтовка, вся в рытвинах, будто ее не колеса, а что-то ползучее раздвигало. Сосны по краям стояли тесной стеной, не пропускающей свет. Я приехал к полудню, а ощущение было, будто на дворе стояли сумерки.

Машину оставил на въезде, где когда-то висела табличка с названием. От нее остался лишь ржавый гвоздь. И тишина. Не та, благословенная, лесная, с пением птиц и шорохом листвы. А абсолютная, глухая, будто кто-то гигантской ватой заткнул уши всему миру.

Первые пять домов были пусты. Скрипнув дверью одного из них, я увидел лишь горстку трухи от стула на полу и черную, холодную печь. Ни паутин, ни мышиного помета. Ничего. Как будто жизнь здесь не ушла, а была выскоблена до стерильной чистоты.

И тут я понял, что чувство «пустоты» было обманчивым. Меня ждали.

Я вышел на единственную улицу, ведущую к озеру. Оно должно было быть здесь, это я еще по спутниковым снимкам помнил. И вот, между двух покосившихся изб, открылся вид на воду. Темную, почти черную, и неподвижную, как лист стекла. Это было то самое место. Мой личный Провал. Солнце, пробивавшееся сквозь чащу, не отражалось в воде, а будто в нее проваливалось и гасло.

Именно тогда я их и увидел.

Две фигуры на том берегу. Девушки. Одеты были в светлые, почти белые платья, развевающиеся на несуществующем ветру. Они были так далеко, что лиц не разглядеть, но я почувствовал их красоту. Странную, ледяную, не от мира сего. Они не ходили, а скользили по самому краю воды, их движения были неестественно плавными, синхронными, как у марионеток.

Мысль ударила в виски, ясная и неоспоримая: «Ведьмы. Красивые, как сама смерть, ведьмы».

Одна из них подняла руку и медленно поманила меня пальцем. Не кричала, не улыбалась. Просто поманила. И расстояние между нами вдруг показалось смехотворным.

Жуткий, животный страх впился мне в горло. Я отшатнулся и побежал назад, к своей машине, к миру людей, звуков и жизни. Сердце колотилось так, что казалось, вырвется из груди.

И вот тогда я услышал Шаги.

Они раздались прямо за спиной. Тяжелые, мерные, влажные, будто кто-то огромный и мокрый вылез из озера и пошел за мной. Я не оборачивался. Я не смел. Я знал, что если обернусь, то останусь здесь навсегда.

Я влетел в первую попавшуюся избу, ту, что покрепче выглядела, и завалил дверь обломком шкафа. Внутри пахло пылью и тлением. Я прислонился к стене и замер, пытаясь не дышать.

Шаги подошли к дому и затихли. Тишина снова сгустилась, давя на барабанные перепонки. Прошла минута. Две. Потом скрипнуло окно. Не распахнулось, а просто скрипнула рама, будто по ней провели пальцем.

А потом за дверью кто-то задышал. Медленно, хрипло, с булькающим звуком, словно в легких была вода.

Я просидел так, прижавшись в углу, всю ночь. Сквозь щели в ставнях пробивался лунный свет, и мне казалось, что в его полосах я вижу тени – две высокие, тонкие, что кружили вокруг избы, как хищницы вокруг добычи. Иногда доносился шепот, в котором нельзя было разобрать слов, но от которого стыла кровь.

Утро пришло внезапно. Птицы не запели, просто серая мгла за окном постепенно посветлела. Дыхание за дверью прекратилось. Я не решался выйти до самого полудня, пока солнце не начало припекать крышу.

Когда я, обессиленный, вылез из своего укрытия, на улице никого не было. Только на влажной земле перед порогом я увидел два отпечатка босых ног. Совершенной формы, изящных, женских. И от них тянулся мокрый след обратно к озеру.

Я до сих пор не знаю, что это было. Призраки утонувших, хранители места, или те самые ведьмы, что стерегут врата в иной мир. Но я знаю одно – карту я так и не обновил. В отчете я написал: «Деревня Заозерная не существует». И это была чистая правда. Для нашего мира ее действительно не было.

Она была для другого.

ГЛАВА II. ОТМЕТКА

Прошло три года. Я сменил работу, старался забыть тот случай, как страшный сон. И почти преуспел.

Пока ко мне в офис не вошел пожилой мужчина в строгом, но поношенном костюме. Он представился профессором Никольским, этнографом-пенсионером.

«Я читал ваш отчет о деревне Заозерной, – сказал он, глядя на меня пронзительными, слишком живыми для его возраста глазами. – Фраза „не существует“ – гениальна. Она и формально верна, и экзистенциально точна».

Он разложил на столе несколько пожелтевших фотографий. Снимки 20-х годов. На них – та самая деревня. Люди у крепких, а не покосившихся изб, дети на берегу. И на одном групповом снимке, чуть в стороне, стояли две женщины. Высокие, тонкие, с неземным, даже на выцветшем фото, спокойствием в чертах лица.

«Сестры-хранительницы, – тихо произнес профессор. – Их так называли. Они не были ведьмами. Они были… стражницами. Деревня Заозерная была не вратами в иной мир, а скорее… шлюзом. Местом, где миры иногда просачиваются друг в друга. Эти женщины следили, чтобы ничего лишнего не просочилось ни туда, ни обратно».

Он перевернул другую фотографию. Более позднюю, 50-х годов. На ней был запечатлен все тот же берег, но уже без изб. И посреди пустого поля, глядя прямо в объектив, стояли те же две женщины. Их одежда была старомодной, но лица – точно такими же.

«В 1953 году деревню официально расформировали, людей переселили. Но их это не касалось. Они были частью самого места. А вы… – профессор посмотрел на меня, – вы потревожили их. Ваше появление было несанкционированной проверкой шлюза. Они пришли той ночью не за вами. Они пришли проверить вас. Убедиться, что вы не представляете угрозы, что вы просто заблудившийся, которого можно напугать и выпроводить».

«А мокрые следы?» – выдавил я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

«Знак, – сказал профессор. – Не угрозы. А… отметка. Они вышли из своего контекста в наш, и часть их мира капнула на наш. Как вода с рыбьей чешуи, выловленной из глубин. Они пометили место вашего контакта. И, возможно, пометили вас».

Он взял со стола последний листок – распечатку со спутниковым снимком того самого района, сделанным месяц назад.

«Я занимаюсь этим местом полвека. И вот, посмотрите».

Я посмотрел. На месте, где я ночевал, с высоты птичьего полета четко читались очертания двух фундаментов – тех самых изб, что я видел на старой фотографии. Их не было на снимках трёхлетней давности. Они проступили, как проявляется фотография в растворе.

«Шлюз снова активируется, – без тени страха, а скорее с научным интересом заключил профессор. – И мне кажется, это как-то связано с вашим визитом. Они вас вспомнили. Или… ждут».

Он оставил мне копии фотографий. После его ухода я долго сидел и смотрел на отпечаток тех босых, изящных ног, что я видел когда-то на рассвете. И впервые подумал, что в том шепоте за дверью могла быть не только угроза. Возможно, в нем было что-то еще. Приглашение. Или предупреждение о том, что двери между мирами теперь закрыты не настолько плотно, как раньше.

И самое страшное было даже не это. Самое страшное – это тихое, навязчивое желание, зреющее где-то в глубине: вернуться туда и посмотреть, откроется ли она для меня теперь.

ГЛАВА III. ПЕРВАЯ ТРЕЩИНА

Желание вернуться стало навязчивым, физическим – как жажда. Я видел эти мокрые следы во снах, слышал шепот в шуме городского дождя. Профессор оставил не только фотографии, но и координаты. Он знал, что я не устою.

Я взял отпуск, сославшись на семейные обстоятельства. Собрал рюкзак, как для обычного похода, но положил туда странные вещи: старую серебряную ложку (бабушкины суеверия), диктофон и, словно в насмешку над самим собой, новейший GPS-навигатор.

Дорога на этот раз показалась короче. Лес встретил меня неестественной тишиной. Ни птиц, ни комаров. Воздух был густым и сладковатым, как от перезрелых ягод.

Я вышел на берег. Озеро лежало неподвижное, словно стеклянное. Изб не было. Но там, где я ночевал три года назад, земля была чистой – ни травинки, ни сучка, идеальный круг голой почвы.

Сердце колотилось где-то в горле. Я включил диктофон.

«День первый. Я на месте. Ничего нет. Просто… тишина».

И тут я увидел его. В метре от воды лежал плоский камень, а на нем – аккуратно сложенная небольшая кучка из влажного, темного озёрного ила. Сверху лежала сухая ветка, сломанная в форме стрелы. Она указывала вдоль берега.

Это не было случайностью. Это был знак. Приглашение. Или ловушка.

Я пошел, куда указывала стрела. Каждые пятьдесят метров на камнях или на земле лежала новая метка из ила. Я шел, чувствуя, как граница между реальностями истончается с каждым шагом. Воздух звенел.

И вот, впереди, в чаще у воды, я увидел дымок. Не густой, печной, а тонкий, сизый, будто от тлеющих трав.

Я подошел ближе. Это была не изба. Скорее, шалаш, сложенный из старых серых досок и лапника. Перед ним, на корточках, сидела она.

Та самая женщина с фотографии. Высокая, тонкая. Лицо не старое и не молодое, а вне времени. Она смотрела не на меня, а на маленький костерок, над которым висел глиняный горшочек.

«Садись, – сказала она, и ее голос был похож на шелест камыша. – Чай из здешних трав. Поможет тебе видеть. А то ты смотришь, но не видишь».

Я, парализованный, опустился на колени напротив.

«Кто вы?» – прошептал я.

Она улыбнулась уголками губ.

«Мы – Те, Кто Слушает Тишину. А ты… ты громкий. Ты пришел тогда, и твой страх был таким громким, что он пошел трещиной по стеклу. Теперь его надо латать».

Она налила темную жидкость в деревянную чашку и протянула мне.

«Пей. Или уходи. Но если уйдешь, трещина будет расти. Она уже дошла до твоего города. Ты не чувствовал странных снов у своих соседей? Не видел теней, которым нет объяснения?»

Я вспомнил, как накануне мой кот уставился в пустой угол и шипел. Вспомнил странный пост в соцсетях от друга, который жаловался на ночные голоса в квартире.

Я взял чашку. Рука дрожала.

«Что будет, если я выпью?»

«Ты увидишь Заозерную. Настоящую. Не ту, что была, а ту, что есть. И ты поймешь, как латать дыры, что ты наделал. Это станет твоей работой».

Я поднес чашку к губам. Запах был горьким и древним. Я сделал глоток. Мир на мгновение поплыл, и сквозь туман я увидел за ее спиной не шалаш, а крепкую, старую избу, а на озере – лодки, и фигуры в одеждах прошлого века, которые были полупрозрачными, как дым.

«Добро пожаловать, Страж, – услышал я ее голос, будто издалека. – Картограф, который наконец-то нанес на карту самое главное – границу».

Тьма сомкнулась надо мной, но это была не тьма страха. Это была тьма глубокого, древнего знания. И я понял, что мой отчет только сейчас обретет свою настоящую правду.

ГЛАВА IV. БУДНИ СТРАЖА

Тьма отступила так же внезапно, как и наступила. Я лежал на спине, уставившись в предрассветное небо, густо усыпанное звездами. Но это были не те звезды, что я знал. Они были ярче, расположены иначе, и между ними плыли туманности, похожие на гигантские водовороты.

Я резко сел. Шалаша не было. Не было и костра. Я сидел на том самом голом круге земли у озера. Но озеро было другим – вода казалась темнее, почти черной, и в ее глубине слабо светились размытые пятна, будто подводные города.

В ушах стоял тот самый звон, что я слышал по дороге, но теперь он обрел смысл. Это был не звук, а ощущение – вибрация самой реальности, тонкий гул натянутой струны между мирами.

«Ты проснулся.»

Я обернулся. Она стояла в нескольких шагах, и теперь я видел ее по-настоящему. Ее платье было не из ткани, а словно сплетено из тумана и теней, сотканных лунным светом. Ее глаза были цвета озерной глубины.

«Что… что со мной случилось?» – голос мой сорвался.

«Ты сделал первый глоток из источника. Теперь ты видишь. Немного. Пока лишь отсветы.» Она подошла ближе и указала рукой на озеро. «Смотри.»

Я посмотрел. И увидел. Над водой плавали бледные огоньки – не свечи, а сгустки холодного света. В них угадывались силуэты человеческих фигур.

«Это те, кто ищет перехода. Заблудившиеся души. Иногда они просачиваются в твой мир, и люди зовут их призраками. Наша работа – указывать им путь. Домой. В ту или иную сторону.»

Потом я увидел другое. В воздухе, чуть выше моей головы, змеились тонкие, темные трещины. Они были похожи на разрывы на старой фотографии. Сквозь них дул ледяной ветер, и доносились обрывки чужих звуков – гул машин, обрывки радиоэфира, детский плач.

«Это трещины, – сказала она. – Те самые. Их стало больше после твоего визита. Твой страх… он питает их. Как ржавчину.»

Я почувствовал прилив стыда и ужаса. «Я не хотел…»

«Неважно. Намерение не лечит раны. Действие – да.» Она протянула мне плоскую раковину, наполненную тем же илом, из которого были сложены метки. «Возьми. Видишь трещину у старой сосны?»

Я увидел. Черная щель, из которой сочился сероватый туман.

«Подойди и замажь ее. Рукой. Скажи: „Нет пути“.»

Это было безумием. Но больший ужас вызывали эти черные шрамы на лице мира. Я подошел к трещине. От нее пахло озоном и одиночеством. Я зачерпнул ил. Он был холодным и живым на ощупь. Я прижал ладонь с илом к разрыву.

«Нет пути,» – прошептал я.

Трещина сжалась, будто живая. Исчезла с тихим шипением. А на моей ладони остался след – тонкая серебристая линия, как шрам.

«Хорошо, – ее голос прозвучал прямо у меня за спиной. – Первая латка готова. Их тысячи.»

Я обернулся. Она смотрела на меня без улыбки, но и без осуждения.