Искупление

Японцы еще от моей предыдущей попытки не отошли… как же там у них на японском будет главный? Мне хотя бы вспомнить самую простую конструкцию: отведи, главный. Два слова. Сука. Почему это так тяжело?

– Посуда кими о айс якудза. Оясуми насай7.

Да эти засранцы еще больше смеяться стали. Может, стоит рассказать парням, что я японский знать не знаю. Хотя… Главный из япошек выдохнул, окинул нас подобревшим взглядом и махнул рукой:

– Скажите спасибо своему переводчику, Камадзо-сама точно захочет увидеть его своими глазами. Кто я такой, чтобы отказывать господину в удовольствии. Тем более что день у нас выдался тяжелый.

Мы последовали за японцами на третий этаж. Сегодня я своими глазами увижу, что там находится. Мне немного стыдно за мой японский, мне кажется, что из-за меня нас перестали воспринимать всерьез и сейчас ведут к боссу, чтобы просто над нами посмеяться.

– Ты че им такое ляпнул? – Дохлый немного ускорил шаг и сравнялся со мной.

– Честно?

– Да не бзди, я могила.

– Сам не знаю.

– Ну ты даешь, – Дохлый оскалился, – сам не знаю… сам не знаю, ну и шутник, бля. Не хочешь, не колись.

Весь клуб пропитан роскошью и развратом, на каждом шагу нас подстерегала очередная картина упадка: полуголые девушки, слизывающие растворенный в алкоголе лед, с тел друг друга; за всей этой картиной с упоением наблюдают лысеющие мужички лет сорока, на улице встретишь такого и никогда даже не подумаешь, что он клиент одного из самых шикарных заведений Нового мира. Мы поднимались по лестнице, буквально усыпанной золотом: мы наступали на золотые монеты, и те продолжали свой путь вниз, чтобы после снова оказаться в чьих-то трусах. Или, я бы даже сказал, оказаться платой за то, чтобы трусы эти перестали быть помехой для всего плотского и полетели в фееричный полет по направлению к этой самой лестнице и смешались с кучей золота. Женские стринги и золото… Кому-то действительно может нравится подобное?

Никогда не любил кричащий разврат. И нет, это не оттого, что я ханжа… вовсе нет. Чем пронзительнее кричит о себе пошлость, тем менее желанной она становится. В ней сразу виднеется что-то гадкое и противное человеческому существу. Я за естественность, человеческую естественность; в каждом своем движении и действии человек должен отражать натуру, противную природе, таков уж наш путь. Мы больше не совокупляемся на улицах, не спим в пещерах, прикрываем гениталии одеждой и даже иногда задумываемся о наследии, которое получат наши приемники… нам еще расти и расти, но подобные заведения стопорят наш рост. Мне стыдно, что я наслаждаюсь здешней атмосферой, стыдно за свою гордыню; мог бы поменять себя – поменял, но пока что мне это не под силу. Я в моральной заднице.

– Четкий аквариум, – Дохлый указал своей мускулистой рукой куда-то за мою спину. Я оглянулся и немного потерял равновесие. Действительно, на третьем этаже вместо стен расположились аквариумы с разнообразными рыбками всех цветов, размеров и окрасов. Удивительная красота и мощный контраст, ведь предыдущие два этажа кричали о пошлости, а третий… третий, напротив, говорит об умеренности. Кроме рыб и аккуратных столиков на японский манер, тут ничего нет. – Я думал тут тоже шлюхи и бухло, ток классом повыше, понял? А тут рыбы, блядь. Ну япошки, ну дают!

– Честно говоря, я тоже совсем не этого ожидал.

– Ну, большие шишки те еще самодуры, так что ожидать от них можно всего, – Дохлый протянул мне пачку сигарет, – курить будешь?

– А тут разве можно?

– Да в рот пусть ебутся правила эти, делаешь что хочешь, а если кто возбухает – доставай пушку. Делов-то. Если всю жизнь под кого-то спину гнуть, то станешь горбатым. Типа как Горбун из Нотр-Дама. Мне маман эту сказку читала, когда я еще на горшок ходил.

Я крепко затянулся, сигареты самые дешманские, но в таком месте я бы и бамбук закурил, все равно выглядело бы пафосно. А еще я окончательно осознал причину, по которой НП отправил меня сюда, я нужен для того, чтобы никто не доставал пушки, и все старались держаться в рамках приличия, но пока что я выполняю только роль клоуна. Обидно, зараза.

Мы подошли к небольшой деревянной двери, главный азиат скорчил гримасу глубокого неудовольствия, все шрамы на его лице пришли в движение, добавив и без того жуткой морде какой-то дьявольский оттенок.

– Заходите, – азиат открыл перед нами дверь. – Вы бы, жопы европейские, заставили меня самого на носочках скакать и прислуживать, но у нас есть четкий кодекс правил. Вы гости, хоть и нежеланные.

– Спасибо, – Маэстро шагнул в кабинет первым; я думал, он бросит какую-нибудь колкость, но ошибся.

Внутреннее убранство кабинета было столь же аскетичным, сколь и убранство всего третьего этажа. Большой стол, несколько шкафов и кресло, в котором уютно расположился пожилой мужчина. На вид ему лет восемьдесят, весь в пигментных пятнах, руки сухие, как хворост, складывается впечатление, что стоит прикоснуться к ним, и они с хрустом рассыплются.

– Чем обязан? – мужчина привстал в кресле и протянул Маэстро руку.

– Лутум. Все всегда упирается в лутум, – Маэстро принял протянутую руку. – Ты работаешь на нашей территории и не платишь.

– Обращайся к Камадзо-сама на «вы», – страшный азиат потянулся за оружием.

– Не стоит, – Камадзо улыбнулся, добрая старческая улыбка; улыбка человека, который устал от войны и хочет мира. – Оставьте нас.

– Есть, – наша группа сопровождения молча покинула кабинет, оставив нас наедине со своим боссом.

– Располагайтесь, тут хватит стульев на всех, – Камадзо снова занял свое кресло и вытащил из стола длинную сигару, – и поговорим как деловые люди.

Мы расселись, только Джин остался неподвижен.

– Ну так? – Маэстро закурил.

– Я уже плачу Дитриху, плачу много. Он берет тридцать процентов от выручки. Еще пятьдесят процентов уходит на содержание клуба и зарплаты. И не стоит забывать, что за этим местом приглядывают лучшие из моих солдат, а это тоже влетает в копеечку. Бизнес окупается, но приносит мне весьма скромный доход. Если я стану платить еще и вам, то уйду в минус. Уйдя в минус, я прогорю и закроюсь…

– К чему ты клонишь? – Маэстро стряхнул пепел и закинул ногу на ногу.

– Клоню к тому, что говорить вам нужно не со мной, а с Дитрихом. Я уже слишком стар для того, чтобы разрываться под натиском мафии и пытаться угодить всем. Если Дитрих скинет свой процент до двадцати, я с некоторым усилием смогу предложить двадцать процентов и вам.

– Так, – Маэстро тряхнул рукой, было видно, что он начинает злиться, – переговорщика в студию. Объясни этой тупой японской заднице, что, если он откажется платить нам, я засуну его сигару ему прямо в задницу, а после прикончу всех его шестерок и трахну всю его семью.

Лицо Камадзо не изменилось, он словно пропустил все слова Маэстро мимо ушей. Не самое ли время признаться, что я не знаю японский? Хотя мне теперь страшно противоречить этому парню, вдруг он переключит свой гнев на меня.

– Кутидзукэ суру седо, кису сьте ваташи ни8, – смотрел я один фильм на японском, там постоянно эту фразу говорили. Хрен его знает, что она значит.

Старик зашелся хохотом, хлопнул рукой по столу и поднялся на ноги, в его руке что-то блеснуло; не знаю, что нашло на меня, но я выхватил пистолет и выстрелил. Все произошло буквально за секунду, я даже сообразить не сумел, что натворил, а Камадзо уже лежал на собственном столе с идеальным отверстием в черепе.

– Это был каттер9, блядь, – Маэстро сплюнул, – он им сигару обрезал.

– Зато глянь, какое отверстие, – Дохлый приподнял голову Камадзо, – даже я бы так не сумел.

– Все как всегда, – Джин достал из-за пояса два пистолета.

– Может оно и к лучшему, – Маэстро вынул из кобуры короткий пистолет-пулемет. – Дохлый, открой сейф у стены, забирай все, что там есть. Джин, подопри чем-нибудь дверь. А ты, Рихтер, вернись на нашу планету. Накосячил – отвечай. Помоги Дохлому.

– Сегодня я впервые убил человека.

– Забей, он бы и так скоро помер, ты, можно сказать, облегчил его участь, – Дохлый кинул мне сумку, с его шеи сорвался и упал на землю маленький кулон в виде рыбки, но я не смог ему этого сказать, – мелочь старайся не брать.

Руки почти не отвечали на команды, которые им посылал мозг, но это не помешало мне начать послушно сгребать в сумку золотые монеты. Я находился в состоянии транса и, наверное, продолжил бы двигать руками даже после того, как сейф полностью опустел, но несколько громких ударов в дверь вернули меня в реальность.

– Пошли в задницу, узкоглазые, – Маэстро пустил очередь в середину двери, с той стороны послышались крики боли.

Почему все получилось именно так? Не о такой жизни я мечтал. Сраный Мори де Индра. Интересно, как там дела у этого засранца министра? Он уж точно в шоколаде.

«Будни усталого диктатора, Мори»

«93 год по календарю де Индра,Правительственная башня, кабинет министра»

Сейчас утро или ночь? И какой вообще сегодня день недели? И какого хрена мои штаны такие мокрые? Нирвана… почему-то я из нее вышел и снова оказался в этом чертовом мире. Нужен еще лед. И выпивка. Но я не могу встать, ноги ватные. Может, меня разбил инсульт? Весьма забавно, но в таком состоянии будет невозможно взять со стола упаковку таблеток, а мне это очень нужно. Буду ползти и надеяться, что мое тело позволит мне преодолеть этот невыносимо огромный отрезок пути до стола.

Вокруг меня одни пиздаболы и жополизы, а внутри меня лед и пустота. Хотя лед уже почти весь вышел и осталась только пустота. Первые пару лет мне нравилось быть министром, но потом я понял, что людей изменить нельзя, и выбросил в топку все свои амбициозные планы по преобразованию мира. Ну их в жопу, ага. Сейчас я понятия не имею, что происходит в мире. Горстка моих советников, те еще ублюдки, каждый день пытаются забить мне голову всей этой хренью, но… пошли они тоже в задницу. Навязывают мне свое мнение, пытаются склонить на свою сторону. Каждый. Крысы.

Ноги. Нужно встать. Я уперся в стену и попробовал подняться. Первый блин всегда комом, иногда народные пословицы и поговорки имеют место быть: я уебался лбом об пол. Второй блин оказался не лучше: я уебался щекой об стену. Хотя… этот великий маневр помог мне найти новую точку опоры, еще бы кровь перестала попадать в глаза. Я оттолкнулся щекой от стены и упал затылком на стул. Теперь я похож на треугольник. Тот, где угол 90 градусов, хер знает, как они называются. Равнобедренные? Бедро… сейчас я скорее просто бедренный.

Идиотская поза вышла, и непонятно, как из нее перейти в более комфортное положение. Если оттолкнусь от стула, то разобью лицо об ламинат… с подогревом. Я так долго хотел себе в кабинет ламинат с подогревом вместо ковров. Лучше бы ковры оставил, идиот. Ну, в свое оправдание могу сказать, что в тот период жизни я снова обрел веру в себя и пытался изменить мир. Теперь-то я понимаю, что это был очередной виток моего сумасшествия. Всегда нужно планировать все наперед: если сегодня ты закодировался и бросил употреблять вещества – это не означает, что через время ты не вернешься к проверенному способу «проводить досуг». Мой совет – никакого ламината. Минимизируй присутствие твердых поверхностей в своем доме. Потом, когда будешь ползти по теплому и мягкому ковру, вспомнишь мой совет.

Чувствительность возвращается, и мне пиздец как не нравится то, что я ощущаю. Все тело ломит, в желудке спазмы, отрыжка… быть человеком – значит страдать. Яснее всего это осознаешь в такие моменты. Ты всегда страдаешь от чего-то, только большую часть времени это фоновый процесс, который никак не отпечатывается в сознании. Стоит на секунду остановиться, вырваться из привычной колеи, и ты понимаешь насколько тебе дерьмово. И с этим невозможно ничего сделать, ты буквально заключен внутри мясной оболочки, которая обречена постоянно испытывать дискомфорт. Не существует идеального состояния, все религии мира буквально строятся на обещании достижения блаженства… почему же? Ответ до смешного прост – потому что это невозможно. Наш удел, как людей, вечно искать и вечно разочаровываться, а после умирать, передавая свою поисково-разочаровательную миссию следующему поколению.

Чего-то я задумался. Я почти уверен, что готов упасть на ламинат и выйти из противостояния с ним победителем.

– Опять лежишь в луже собственных естественных отправлений и жалеешь себя? – я не услышал, как открылась дверь. Голос, набивший мне оскомину, Анна. – Все тираны – удивительные люди, по вам можно прямо-таки портреты целых эпох писать; или на худой конец фантастическую книгу. Все лучше, чем ничего.

– Вообще-то, я тут растяжкой занимаюсь, мать ее. Не видишь? Поза треугольника. И к слову, я не помню, чтобы разрешал кому-то входить, – слова дались мне с большим трудом.

– Хуегольника. Ты себя видел вообще? Похож на живой труп, не выходишь из кабинета уже третьи сутки, а твои шестерки боятся заходить, да и между нами девочками, они думают, что ты тут уже дуба дал. И этот факт их всех очень радует.

– А где ты была эти три дня?

– Может для начала помочь тебе принять более естественную позу? Я, конечно, и сама люблю йогу, но смотреть на то, как пузатый полуголый мужик стоит треугольником… я еще не настолько отчаялась. Хотя, вполне возможно, что какая-нибудь из твоих бесконечных секретарш и помощниц нашла бы твою позу сексуальной и помогла бы тебе заделать наследника и следующего тирана.

– Вы все дерьмо! Вот что я о вас думаю. И теперь могу говорить это прямо. Что вы мне сделаете? Черт… извини. Помоги мне встать. И вруби музыку и кондиционер.

– Прямо так? Сначала дерьмом называешь, потом указания раздаешь, да ты истинный потомок своего рода.

Анна помогла мне выйти из позы треугольника и аккуратно усадила в мое кресло. Холодный воздух кондиционера приятно коснулся мокрой грязной кожи. Я больше не могу рефлексировать. Теперь все, что мне остается, – это констатация фактов. Безумный я, проживающий очередное безумно жаркое лето.

– Виски. И обезболивающее.

– Пей воду, – Анна поставила передо мной бутылку минералки. – Я бы могла присоединиться к твоей свите и молча ждать смерти тирана, но так уж вышло, что ты мой единственный родственник. И я тебя люблю, несмотря на то, какой ты жалкий мудак.

– На сантименты пробило? – я сделал большой глоток, вода заполнила обезвоженный организм. – Курить хоть можно?

– Оставлю это на ваше усмотрение, Ваше Величество, – Анна отвесила мне поклон.

– Знаешь, – я вытащил портсигар из стола и достал сигарету, – иногда я забываю, что ты когда-то пыталась убить меня. Забываю о том, что я лишь сраная смертная оболочка, обреченная на разложение, а потом трезвею и приходит похмелье. Паршивая штука.

Первая затяжка приятна, но самый кайф докурить до середины и потом… с середины до кончика фильтра истинное блаженство. Те, кто не способны оценить эстетику курения и видят в нем лишь вредную привычку, – не имеют души. Серьезно. Это один из самых душевных и наполняющих ритуалов, когда-либо изобретенных человеком. Индейцы, любители галлюциногенов, путешественники через измерения, подарили секрет этого ритуала белым людям, но они умудрились его опошлить и испортить. В этом наш талант. Вместо того чтобы принять природу такой, какая она есть, мы пытаемся подстроить ее под себя; опошляем и усложняем даже самые простые механизмы. Деструктивное поведение, которое рано или поздно нас прикончит.

– Тебя так от одной затяжки унесло? – Анна тряхнула меня. – Прием? Хватит залипать в стену.

– Вот вечно ты все портишь, – я затянулся еще раз. – Включи музыку, что-нибудь без слов. Желательно техно.

– Зачем?

– Потому что меня угнетает тишина.

– Так не угнетайся, милый, – Анна подмигнула мне. Ее лицо за годы нашего знакомства стало еще более хитрым, оно буквально обрело лисиные черты: острое, любопытное; в темно-карих глазах ясно читается желание сожрать меня, Анна пытается скрыть его, но ей это плохо удается.

– Да ну тебя. Зачем пришла? Знаю же, что не по доброте душевной.

– Отчасти и по доброте душевной, но больше по делу, ты прав. Мне нужно, чтобы ты собрал свои яйца в кулак и перестал ныть и ползать по полу. Ты теряешь контроль. Еще немного и силы, которые десятилетиями были в узде, вырвутся на волю. Ты станешь очередным представителем рода де Индра, который все просрал и позволил начаться революции…

– Опять этот бубнеж. Пусть свергают, я уже устал. Я ни в чем не могу найти радости и утешения. Постоянно, сука, думаю о прошлом. Сколько лет уже прошло? Семь? А я все еще живу там, в том моменте семилетней давности. И только мысль о том, что я все еще способен его вернуть, согревает меня.

– Попробовал бы ты для начала не ныть. Так тебе любой момент…

– Не учи! – я поднялся на ноги. – Как дела с лабораторией Трехглазого? Есть новости?

Я живу этими новостями. Честно говоря, мне кажется, что я уже давно сошел с ума, а то, что происходит сейчас, – агония. Новости… может, мне стоит наконец отпустить прошлое, и попытаться жить настоящим? Стильный ведь смог. И где он сейчас? Марсель? МВ? Дикий? Там же. Все мертвы. А я стою тут. Повелитель, мать его, мира. Ирония. Лучше бы я мыслями своими научился повелевать, ага.

Я достал из шкафчика бутылку виски. Привет, старый друг.

– Мори! – Анна хотела толкнуть меня, но с ее весом она просто впечаталась в меня: ее сорок килограммов против моих ста. Как ей удается поддерживать свою фигуру в таком тонусе? Наверное, если бы я бросил пить и жалеть себя, то тоже весил бы килограммов на двадцать меньше.

– Не мешай, мне нужно прийти в себя, – я налил виски в стакан и прикончил его двумя большими глотками. Жизнь разлилась по моим венам, в голове сразу что-то щелкнуло, мыслительный процесс запустился. Еще два стаканчика и точно можно работать.

– Сраный ты алкаш, – Анна рассмеялась, – алкаш и наркоман, пребывающий почти в полном безумии… идеальный диктатор! Более карикатурного персонажа и нарочно не придумаешь. Но раз уж я не уберегла тебя от бутылки, то сразу перейду ко второй части того, что запланировала.

– Сначала ответь на вопрос.

– Какой? – Анна расплылась в лисиной ухмылке.

– Лаборатория. Думаешь, что сможешь безнаказанно шутить со мной?

– А что ты мне сделаешь? Дыхнешь на меня перегаром? Упадешь в страшную позу?

– Арестую.

– Ладно. Попробуй. Я поддерживаю порядок для тебя, как только меня не станет, не станет и тебя.

Аргумент. И довольно весомый.

– Ладно. Так что насчет лаборатории?

Анна ведь права. Порядок – это по ее части. Много лет назад она спасла мне жизнь. В тот день, когда я попытался использовать технологии Трехглазого. Я был одержим идеей вернуть прошлое. Включил машину, вставил чип и получил такой разряд тока, что хватило бы на десятерых. Анна могла бы просто молча смотреть на то, как я умираю, но не сделала этого. Помогла, выходила. Конечно, отчасти ее действия были продиктованы коварством и ожиданием выгоды, но только отчасти. Благодаря Анне я стал министром, а не кучкой пепла. И я это помню. По этой причине она до сих пор жива.

– Все грезишь прошлым? Тебе не кажется, что Трехглазый просто сумасшедший? Где-то он опередил время, а где-то, если задуматься, нес откровенную чушь. Новостей нет.

Я все равно верю в то, что путешествия во времени возможны. Я верю в Трехглазого. Я прочитал множество его заметок. Меня особенно привлекла та, в которой он описывал свой взгляд на перемещение во времени. Согласно ему, невозможно переместиться локально, в какую-то точку, но возможно откатить всю вселенную в более раннее состояние, направив энергию в отрицательную точку. То есть, если я получу доступ к его технологии, то смогу вернуться в то состояние, в котором был много лет назад. Без воспоминаний.

– Хорошо. Теперь говори о своем, а я постараюсь сделать вид, что внимательно слушаю.

– Знаешь, пожалуй, для начала я дам тебе немного прийти в себя. На вечер я запланировала собрание. Все главы «Объединенных Государств Нового Мира»10 будут там. И ты, как формальный правитель Нового мира и учредитель этого союза должен обязательно там присутствовать. У тебя есть два часа, чтобы прийти в себя, и после жду тебя в зале для совещаний. Первым выступит Дитрих. У него что-то важное.

– Для чего? Я сделал все, что мог. Мир не поменялся. Люди все такие же засранцы. Не хочу больше в этом участвовать. Моя вера мертва. Делайте что хотите, а лучше всего займитесь самоуничтожением, как я. Хочешь, сама займи мой пост. Мне пофиг.

– Не хочу больше слушать твое нытье. В восемь часов жду тебя в зале для совещаний. Ни минутой позже, а про «раньше» и говорить не стану, милый. Такого слова в твоем лексиконе просто не существует.

– Как скажешь, только оставь меня в покое.

Анна молча ушла. Не думал, что она на такое способна. Я налил себе еще один стакан виски и опустошил его одним глотком. Лучше! Теперь я чувствую себя намного лучше. Сколько она говорит, я не выходил из кабинета? Три дня? Херня. Как-то я лежал в луже собственной мочи почти неделю. Когда-нибудь я побью этот рекорд. Но о хорошем в следующий раз. Меня насильно вывели из приятного состояния забытья, вытащили душу в этот отвратительный мир; мне сейчас полагается быть очень злым, но я от чего-то ощущаю некоторое умиротворение. Может, виски уже захватил мой разум, а возможно, что кое-что еще. Кое-что еще… мне нужно кое с кем поговорить.

Я нажал на кнопку переговорного устройства, с той стороны донесся голос, очень успокаивающий, полный заботы голос:

– Привет, Мори. Ты что-то хочешь?

Си. Парень теперь моя правая рука. Он один понимает, как паршиво я себя чувствую.

– Хочу прогуляться на нижний уровень. Не составишь мне компанию?

– С удовольствием. Охрану отозвать?

– Ты еще спрашиваешь… я надеюсь получить пулю с тех самых пор, как занял эту должность. А если немного более серьезно, то да; зачем нам с тобой лишние уши?

– Хорошо. Отдам распоряжения и через десять минут буду у тебя.

– Спасибо, – я отпустил кнопку.

Нижний уровень. Только там еще течет настоящая жизнь.

Все три дня я напеваю текст песни, которую слушал почти без остановки. Есть в ней что-то такое тягучее и ностальгическое:

Паршивый день и в комнате моей застойНе замечаю я даже дождь проливной за стенойСквозь пальцы не виден свет – они в тениХочу тебя я позвать, но слов никак не найтиУнылый дождливый понедельник наполняет тоскойНе замечаю я даже дождь проливной за стенойОблака проплывают за моим оконным стекломС тобой проводимым дням наступил вдруг обломПод небом нежно голубымГрежу в своем полуснеВ плетенье теней и лучей световыхО моей любви к тебе…О, почему бы тебя прямо сейчас не увидетьО, почему бы тебя еще хоть разок не увидеть…11

Наверное, я всех уже до жути задолбал своими завываниями, но иначе я свои эмоции выразить не могу. Нас, мужчин, с самого детства учат подавлять в себе… я хотел перечислить, но проще сказать, что нас учат подавлять все. Идеальный мужчина в глазах общества – это некий биоробот, который нужен только для решения проблем. Он рождается, страдает, решает, снова страдает и умирает. У женщин дела обстоят ненамного лучше, в глазах общества они, блядь, ходячие инкубаторы. Рожай, воспитывай, страдай и умирай. Паршивый мир предрассудков. И самое смешное – наш мозг, эта хрень, накачанная гормонами до самых краев, с радостью толкает нас в объятья ебаного уробороса, зацикливая и без того дерьмовый порядок вещей. Сменяются цивилизации, гаснут и умирают звезды, а мы, якобы разумные существа, до конца существования нашей планеты обречены ползать на брюхе и делать все, что нам прикажет очередной сраный гормон, который случайный нейрон отправил не в ту сторону.

Я устал быть ходячей оболочкой для полутора килограммов сраной розоватой кашицы. Еще один стакан виски, получай ублюдочный мозг. Это тебе за все страдания. За всю мою боль. Я не успокоюсь, пока не уничтожу тебя окончательно. Я не хочу быть тобой. Я, сука, хочу быть собой. Хочу верить в душу, в перерождение и чудесный небесный мир, но понимаю, что нет никакого небесного мира. А даже, если бы он и был, то это было бы пиздец какое скучное место. В аду тебя тыкают вилами в жопу и заставляют есть дерьмо, а в раю ты находишься среди безумцев, которые ради веры готовы своих детей убить… нетрадиционной медициной, изгнаниями бесов и тому подобной белибердой. Что одно – херня, что другое, лучше уж просто исчезнуть и раствориться в пустоте.

Нужно собраться с мыслями, а то я чего-то совсем раскис. Плаваю в своих мыслях, словно в густом киселе, и нет никакого спасения. Что там говорил мой психотерапевт перед тем, как я назвал его тупым мудаком и выгнал из кабинета? Дыхание! Он говорил, что вместо убойных доз льда и виски мне нужно заняться спортом и научиться правильно дышать. Но я хоть убей, не помню, что значит правильно дышать. Если я начинаю следить за ритмом вдохов и выдохов, то мне становится как-то тревожно. Пошло оно все в задницу, ага. Я налил еще один стакан виски и достал из стола пакетик розового льда. Вот это настоящее избавление! А не этот ваш спорт и дыхание. Я запил две таблетки виски и встряхнулся. Да! Мне точно становится легче. Нужно переодеться. Мыться я не хочу. Если кто-то скажет, что от меня воняет мочой, сигаретами и бухлом – тут же вышлю на хер из страны. А так как страна у нас одна, то жить этот засранец будет в ядерной пустоши среди людоедов и диких животных.