L’appel du Vide

Sapienti Sat

L’appel du Vide

«Много есть чудес на свете, Человек – их всех чудесней»

– Софокл, «Антигона»

1 2 3 5 7 14

«Реальность – это просто устойчивая иллюзия»

– Карло Ровелли, «Семь этюдов по физике»

ЧАСТЬ I – Уровень меланхолии – 1 «С миром что-то не так»

…Every Night & every Morn

Some to Misery are Born

Every Morn and every Night

Some are Born to sweet delight

Some are Born to sweet delight

Some are Born to Endless Night…

William Blake, «Auguries of Innocence»

…В час вечерний, в час дневной

Люди входят в мир земной.

Кто рожден для горькой доли,

Кто для радости одной;

Кто для радости беспечной,

Кто для ночи бесконечной…

Уильям Блейк, «Прорицания Невинности»

Прелюдия

Близилась полночь. Пустынный морской берег, казалось, замер в ожидании таинства. Лишь шум прибоя, из века в век мерно отбивающий неторопливый ритм, невозмутимо нёс свою повинность, а свежий ветерок тихо шелестел в кронах прибрежных деревьев. Те из вас, кто бывал на ночном побережье, с лёгкостью опишут то чувство умиротворения, которое охватывает человеческое существо вблизи безбрежной водной глади, отражающей мириады полночных светил.

Море… Подле него мне довелось родиться, и оно же всегда маячило на горизонте моего микрокосма, не оставляя надолго в одиночестве. Впервые мне удалось почувствовать нашу духовную близость ещё в раннем детстве, и с тех пор я с гордостью несу её с собой, каждый раз в тяжёлую минуту обращаясь, словно к старшему товарищу, за советом и успокоением. Порой за годы, проведённые на побережье, считанные разы я окунался в приветливую морскую стихию, но и этого вполне было достаточно, чтобы поддерживать нашу незримую связь и хранить эту давнюю дружбу. Однако физическая разлука ощущалась сразу: вдали от водной глади я неизменно впадал в угрюмость.

Я аккуратно брёл по узкой полосе каменистого пляжа, в основном состоящего из крупных булыжников, когда-то бывших частью нависающей по правую руку кручи, и размышлял о том, зачем сюда прибыл. Ради чего глубокой ночью стоило проделать длительное автомобильное путешествие горными дорогами и перевалами и, рискуя вывихнуть лодыжку, прогуливаться в кромешной тьме в этом богом забытом месте? Если овчинка стоит выделки, моё своеобразное паломничество просто обязано стоить всех испытанных неудобств.

Почему ночью? Ничего сложного. Это время таинств, а я задумал не что иное, как Таинство – остаться наедине с морской стихией и тёмным небом, заглянуть в себя. Не позволяя ни одному отблеску искусственного света или постороннему матушке-природе звуку нарушить эту прекрасную иллюзию начала времён. Солнце для подобных затей – враг, из тех могучих, с чьим существованием, не в силах совладать, приходится мириться.

Никто уже и не вспомнит, почему место, к которому я так стремлюсь, по народному поверью обладает силой. Мне же остаётся лишь надеяться на правдивость ходящих в народе историй. Хотя… чего я жду? Что появится крёстная фея и по мановению волшебной палочки исправит все былые ошибки, последствия которых, словно жуки-древоточцы, гложут моё естество? И правда, смешно…

 Предаваясь размышлениям, я не заметил, как практически пришёл. Из воды неторопливо поднималась громада скалы, молча наблюдавшей за окрестностями на протяжении бесчисленных тысячелетий. Энтузиасты даже предполагали, что именно здесь когда-то был прикован тот самый Прометей – мятежный титан. Как точно сказано о нём и ему подобных у Гессе:

«…в отступниках есть что-то, внушающее мне уважение, как есть что-то великое в ангеле-отщепенце Люцифере. Они, может быть, поступили неверно; они, даже вне всяких сомнений, поступили неверно, и всё же: они как-то поступили, они что-то совершили, они отважились сделать прыжок. Для этого нужна храбрость. У нас же было прилежание, было терпение, был разум, но мы ничего не сделали, прыжка мы не совершили!..»

На созерцание не пришлось тратить много времени, да и не хотелось. Сбросив тот минимум одежды, который на мне был, я нетерпеливо, но аккуратно приблизился к водной глади. В каком-то безумном порыве я даже подумывал попытаться принять у самой воды позу лотоса, но, понимая, что эта затея при моих навыках явно неудачна, быстро одумался и просто вошёл в воду. Благо, не так давно вступившая в свои права осень ещё не набрала достаточно сил, чтобы лишить море скоплённого за лето тепла.

На ум не к месту пришла пара дзэнских мантр, которые я в последние годы полюбил вспоминать в минутные порывы, воображая себя буддистом. Выждав ещё несколько долгих мгновений, стоя по щиколотку и аккуратно ступая по каменистому дну, я вошёл в воду по пояс. Остановившись, тут же принял удобную стойку и с несколько наигранным благоговением обратился лицом к каменному исполину, а затем, словно следуя какому-то наитию, закрыл глаза и сосредоточился на внутренних ощущениях.

Медленно, шаг за шагом, заставляя себя воспринимать любой импульс, каждый чувственный опыт, слушая удары сердца, я положил начало своему долгожданному маленькому ритуалу. Неторопливо поднимая фокус внимания всё выше, начиная от точки соприкосновения с каменистым дном, я изо всех сил старался отгородиться от хаотично роящихся мыслей. Сосредоточенно визуализируя то, что, по моим представлениям, чувствовал, я тщательно, палец за пальцем, конечность за конечностью, сохраняя свои ощущения, составлял своего рода ментальную карту того, что метафорично называют сосудом для естества, а затем присовокупил и всё, что ощущал извне – от дуновения ветра до шершавого прикосновения морских водорослей.

Воображая себя своего рода проводником, связывающим посредством тела три стихии (как вплести сюда огонь, я, к сожалению, не догадался), а затем объединяющим их в нечто уникальное, я тем самым стремился пробудить в себе ощущение единства с окружающей природой.

Долго ли продолжался мой мистический опыт, сказать не берусь, но неожиданно разум прояснился, и я живо ощутил себя последним глупцом, к тому же разыскивающим ответы совсем не там, где стоило бы. Мои изыскания, всего несколько минут назад выглядевшие панацеей, вдруг оказались донельзя глупыми и полными наивного ребячества.

Словно навеянное шепотом волн, пришло осознание того, какой должна быть следующая часть моего импровизированного священнодейства, и я, не раздумывая, бросился вперёд. Сделав несколько мощных гребков под водой, порождая тем самым немыслимой красоты картины, нарисованные сверкающим бесчисленными огнями планктоном, я вынырнул и, отплыв ещё немного в сторону от берега, принял горизонтальное положение.

Здесь, на ложе из ласковых волн, созерцая бесчисленное множество извечных светил и прислушиваясь к голосу водной стихии вкупе с холодным шёпотом звёзд, я бесспорно получил наиболее яркий сакральный опыт в своей жизни. Это ощущение, близкое к экстазу, стало тем, к чему я волей-неволей буду стремиться весь отпущенный век.

Вам знакомо то – с годами всё более частое, но оттого не менее пугающее обывателя – переживание, при котором, выныривая из мирской суеты, ты на мгновение оказываешься в странной и неуютной точке своего бытия? Этот своеобразный Остров Мёртвых среди бурления потока человеческого существования служит своего рода точкой равновесия между прошлым и будущим.

Эта, казалось бы, тихая гавань весьма обманчива: её кажущееся спокойствие – лишь катализатор будущих тревог. Стоит вам выглянуть за пределы кратковременного убежища, как сознание не замедлит породить немало тревог. Стоит окинуть взглядом вероятное будущее – и сей желаемо-счастливый мысленный конструкт окажется всё таким же туманным, как и прежде, но после всех уже пройденных невзгод – заметно менее обнадёживающим.

Оглянувшись, осознаёшь, что оставил позади слишком много. И мало того: течение времени зачем-то неуклонно принимает всё более ужасающее ускорение. Словно стремительно нарастающий снежный ком, скрадывая своим набирающим инерцию бегом всё больше и больше драгоценных снежинок-минут, снежков-часов, сугробов-дней, – тем самым, кстати, беспрестанно повышая ценность оставшихся. И в довесок порождая яркий калейдоскоп картин того, каким прошлое могло бы быть при ином развитии событий.

Время для меня застыло. Осознание того, что моя аудиенция с вечностью подошла к концу, пришло неожиданно и как-то очень просто. Когда торжественность момента схлынула, а гостеприимные стихии-проводники перестали меня оберегать, я почувствовал холод. Стоит ли говорить, что после этого весь мой пыл улетучился, словно дым, и я в смятении направился к суше?

На берегу я не задержался долго, поспешно оделся и, погружённый в раздумья, побрёл прочь. Вскоре я выбрался с пляжа на уютную аллею, по обеим сторонам уставленную закрытыми на ночь кафе и сувенирными лавками. В её конце, на небольшой стоянке, я оставил свой транспорт совсем недавно.

Неожиданно я скорее почувствовал, чем увидел, движение чуть поодаль. Вглядевшись в темноту, я разглядел человека, небрежно развалившегося за одним из погружённых во мрак столиков. Незнакомец был, судя по всему, высокого роста и широкоплечий – ему даже пришлось слегка сгорбиться, чтобы край зонта, днём укрывавшего посетителей от солнца, не мешал.

Минуту спустя, при тусклом свете уличного фонаря, я смог рассмотреть его чуть лучше. На нём был малиновый пиджак и брюки, чёрная рубашка со стоячим воротником и простые кеды, какие можно найти на любой барахолке. Казалось бы, они не должны сочетаться с таким нарядом, но на нём смотрелись вполне органично. Головного убора не было, но вот что показалось странным: возле правой руки, упираясь в столешницу, стоял длинный зонт-трость. Его присутствие выглядело столь же неуместным, как если бы незнакомец надел плащ в солнечную погоду.

На вид ему было лет тридцать-сорок – точнее определить мешало освещение. Острые скулы, чисто выбритое лицо, тёмно-каштановые волосы. Глаза тоже были тёмными, но разглядеть оттенок не удалось. В целом – своеобразный типаж, но, с другой стороны, кого только не встретишь на курорте в бархатный сезон.

– Осадки обещали, – заявил он.

– Что-что? – переспросил я в надежде выиграть немного времени.

– По прогнозу дождь передавали, – сказал он, указывая на зонт. – Вижу ваше недоумение, вот и решил его развеять. Довольно самобытная вещь, скажу я вам. Вяз. Блажь, конечно. Нынче редко кто блюдёт древние традиции. Но, взглянув на календарь, я не удержался от крохотного реверанса полуистлевшим условностям.

– Я не совсем понимаю.

– Не берите в голову. Это я скорее сам с собой. Брюзжать на убегающий, словно телега с понёсшими лошадьми, калейдоскоп времён и нравов – мой давнишний конёк.

Готов поклясться, что от меня всё же не ускользнула глубоко погребённая под ответом усмешка.

Тут он поднялся и, используя свой аксессуар в качестве трости, шагнул навстречу. Мне ничего не оставалось, как протянуть руку. Я представился.

– Володя, – не заставил себя ждать он и продолжил, – рад знакомству. Может, подскажешь, чем заняться в этой унылой деревушке? Честно, отправляясь сюда, надеялся, что развлечений будет несколько больше.

Собеседник производил приятное впечатление. Казалось, что в большей степени он был обязан этому эффекту не столько эксцентричной внешностью и туманным речам, сколько неуловимому на первый взгляд шарму. Он определённо обладал странного рода магнетизмом, заставляющим меня всё больше и больше им интересоваться. Так гравитационный колодец звезды неспешно затягивает осмелившееся приблизиться небесное тело. Стоит ли говорить, что отказывать себе в удовольствии немного потрепать языком я не стал?

– За развлечениями стоит отправляться в город. В дневное время здесь максимум, на что можно рассчитывать, – лёгкий флирт с какой-нибудь искательницей приключений и водные процедуры на забитом пляже, в народе называемые «уринотерапией», – сказал я, делая неопределённый жест в сторону моря.

– Печально, что уж скажешь. У тебя папиросы случайно не будет? – осведомился мой новый знакомый, немного смутив архаичным эпитетом, и сразу добавил: – Отдыхаешь здесь?

Выудив из кармана пачку и протянув сигарету, я произнёс:

– Угощайся. И да, и нет. Из города я, но вообще к друзьям выбрался на пару дней. – Я опустил глаза, старательно прикуривая.

– Прими мои извинения, сначала подумал, что ты из этих… Как я их называю, «паломников», – сказал он.

– Паломников? – взглянул я искоса.

– Ага, сбегаются сюда в надежде, что мистические силы, о которых они начитались где попало, явятся под светом звёзд и одарят их вечной благодатью. На большее у подобного люда фантазии обычно не хватает, – хмыкнул мой полуночный знакомый.

– Занятно. И много тут таких? – сказал я, затянувшись. – Помнится, в детстве я серьёзно фанател по подобным штукам, но на слухи о джиннах в здешних местах как-то не натыкался.

Я надеялся, что интерес в моём голосе звучал достаточно нейтрально, не выдав во мне одного из так называемых «паломников».

– Я думал, здесь эта легенда известна каждому, по крайней мере такое создалось впечатление, когда мне её давеча местные рассказывали, – он сделал глубокую затяжку и медленно, со смаком, выдохнул. – Поговаривают, будто неподалёку обитает какой-то дух, или бог, или что он там ещё, и к тому же обожает вмешиваться в дела тех, кто его заинтересует. Моё мнение – ему просто невыносимо скучно. Только подумай, каково это – быть бессмертным? Я бы непрерывно искал развлечений.

– Кто-то вроде дьявола, что ли? Ты ему утром душу, а он тебе вечером стулья? – спросил я.

– Да никто толком и не знает, понимай как хочешь. Одни говорят – древний языческий бог, другие – прислужник дьявола, третьи – ангел, посланный Господом испытывать падших духом. Все сходятся в одном: могущества ему не занимать, и считается, что после встречи с ним никто уже не останется таким, как прежде.

– Сделав короткую паузу, он продолжил: – Впрочем, вся эта муть – для охочих до таинственных историй обывателей, но мы-то с тобой на такие сказки не поведёмся. Люди обожают выдумывать подобные чудеса и надеяться на них, лишь бы не решать проблемы самостоятельно. Что за дела, говоришь, тебя сюда привели?

– Выбрался на пару деньков из города. Не спится. Гуляю. Дышу, – не моргнув глазом, выдал я.

– Что ж, дельный способ нагнать сон, – с хитрым прищуром констатировал мой странный товарищ. – Эх, если бы такой вот дух-исполнитель желаний существовал, я бы как пить дать выпросил бесконечную пачку сигарет – уж очень курить люблю. А ты? Чего хотел бы ты?

– Даже не знаю… Наверное… Да, уйму всего. Один только список нуждающихся в исправлении моментов прошлого – соберись я его огласить, легко усыпил бы таинственного благодетеля, – разоткровенничался я, сам от себя не ожидая.

– Это действительно интересно. Ты полагаешь, что всё так плохо? И действительно веришь, что изменить прошлое – это правильный путь? Ты остался бы нынешним? – удивился мой собеседник. – Почему просто не попытаться принять всё так, как есть? Может, стоит попробовать насладиться жизнью, отринув груз несбыточных надежд и пустых ожиданий? Избавиться от бесполезных сожалений? Обуздать ураган оценочного восприятия? – всё больше распалялся он и, глядя на меня с неподдельным интересом, добавил: – Прости мою навязчивость, но твоё высказывание производит впечатление нешибко обдуманного. Это очень важно! Ведь, кажется мне, мечтая переписать прошлое, а значит, изменить настоящее, ты не осознаёшь, что счастливым тебя это всё равно не сделает. Поверь мне.

– Я трезво оцениваю свою жизнь и желания, – натянув кривую улыбку, ответил я. – Предпочел бы наслаждаться настоящим, избежав некоторых неприятностей в прошлом.

Откинувшись на спинку стула, он, глядя куда-то в сторону, произнес:

– Вот видишь, о чем я и говорю. Ты не живешь в нынешнем моменте, и к тому же надеешься, что кто-то другой решит твои проблемы.

– К сожалению, а может быть, и к счастью, наш воображаемый дух-благодетель вряд ли обратит внимание на мой случай. Так что проверить не удастся, – отрезал я.

– Интересно, – пробурчал себе под нос собеседник, слегка нахмурившись.

Что-то в нем переменилось: он весь подобрался и, одарив меня пристальным взглядом, произнес:

– А как бы ты отреагировал, окажись все эти слухи правдой?

– Упал бы в ноги вашему щедрому джинну и попросил бы миллиард долларов с Меган Маркл в качестве прислуги. Что же еще? – усмехнулся я.

– Ну-ну… Сдается мне, это не то, о чем ты мечтал, отправляясь сюда, – сказал он, пальцами выстукивая на рукоятке зонта какой-то замысловатый ритм.

– Что ты имеешь в виду? – этот разговор начал меня утомлять.

Он встал, посмотрел на меня с невесть откуда взявшейся вселенской усталостью и мягко сказал:

– Шутки шутками, но именно невовлеченность в «сейчас» и является корнем твоих проблем. В этом мире никогда и ни в чем нельзя быть уверенным, но я видел достаточно подобных случаев, чтобы их узнавать. Мне продолжать?

– Валяй, – отмахнулся я, стараясь скрыть раздражение.

– Подозреваю, ты воспринимаешь мир исключительно как нечто, происходящее по отношению к тебе. Вашему поколению с детства вбили в голову, что жизнь прекрасна и человек рожден для счастья, что добро всегда побеждает зло и якобы каждому воздастся. Потом ты повзрослел и, столкнувшись с суровыми реалиями, тут же убедил себя, что здесь закралась какая-то чудовищная ошибка и она скоро будет исправлена. К сожалению, лучший выход, который ты нашел, – бессильно выпрашивать у доброжелательного прежде мира скорейшего решения всех проблем.

– А не маловато ли ты обо мне знаешь для такого вывода? – с усмешкой спросил я.

Он продолжил без тени улыбки:

– Не буду настаивать, но прими дружеский совет: подумай над нашим разговором. Всё существует просто потому, что оно есть, и никто в этом мире не является твоим должником и не строит на тебя великие планы. Перестань толочь воду в ступе, бесконечно требуя у всех, кроме себя самого, и обижаться, когда не получаешь желаемого. Научись брать нужное сам.

Я считаю, что людей с детства следует готовить к тому, что рано или поздно чудовищная и, казалось бы, мечтающая сжить их со свету реальность обрушится на каждого. Тогда они были бы готовы к осознанию простой истины: вся глубина их отчаяния и все неизбывные страдания для мира не важнее легкого дуновения ветерка, и сие осознание не делало бы их несчастными. Иллюзия избранности – вот настоящий бич современного человека.

– И как же я связался с тобой, психолог недоделанный, – мелькнуло в голове, а вслух я произнес: – Один вопрос. Чем ты зарабатываешь на жизнь? Уж больно интересно.

– Скажем так, – он на секунду задумался, – я помогаю людям решать различные внутренние проблемы. Единственная достойная помощь – это освобождение от нужды в ней в дальнейшем. Всё остальное – лишь бессмысленная трата времени.

С этими словами он достал небольшие карманные часы и, взглянув на них, произнёс:

– Жутко рад нашему знакомству, но, к сожалению, время неумолимо. И, как бы я ни любил поболтать, мне пора. На прощание скажу, что уверен: скоро у тебя будет шанс понять то, о чём я тут толковал. И как ты им воспользуешься – уже всецело на твоей совести. Рад был побеседовать. Прощание с отжившим – лучшее, чему ты сможешь посвятить такой день, как сегодня. Удачи в этом. И подумай на досуге над небольшой загадкой: что было вчера и будет завтра? Поверь, в этом вопросе скрыто куда больше смысла, чем кажется на первый взгляд.

После короткого рукопожатия он подхватил зонт под мышку и широким шагом направился к трассе. Я же молча, словно забыв, что нам по пути, провожал его взглядом.

Где-то над головой, пытаясь имитировать шёпот, шумел ветер.

ЧАСТЬ II – Уровень меланхолии – 2 «Со мной что-то не так»

Snow falling and night falling fast, oh, fast

In a field I looked into going past,

And the ground almost covered smooth in snow,

But a few weeds and stubble showing last.

The woods around it have it – it is theirs.

All animals are smothered in their lairs.

I am too absent-spirited to count;

The loneliness includes me unawares.

And lonely as it is that loneliness

Will be more lonely ere it will be less –

A blanker whiteness of benighted snow

With no expression, nothing to express.

They cannot scare me with their empty spaces

Between stars – on stars where no human race is.

I have it in me so much nearer home

To scare myself with my own desert places.

Robert Frost, «Desert Places»

Над этим миром, мрачен и высок,

Поднялся лес. Средь ледяных дорог

Лишь он царит. Забились звери в норы,

А я – не в счет. Я слишком одинок.

От одиночества и пустоты

Спасенья нет. И мертвые кусты

Стоят над мертвой белизною снега.

Вокруг – поля. Безмолвны и пусты.

Мне не страшны ни звезд холодный свет,

Ни пустота безжизненных планет.

Во мне самом такие есть пустыни,

Что ничего страшнее в мире нет.

Роберт Фрост, «Пустынные Места»

(перевод А. Казарновского)

Пролог

Неспешно прогуливаясь по Летнему саду мимо копий античных скульптур, которые веками равнодушно взирали на этот вдохновляющий ландшафт, я лавировал среди многочисленных посетителей. Скрупулёзно фотографируя всё вокруг – особенно волшебные фонтаны, в которые так и хочется бросить монетку, – я замечал, как легко на их фоне вообразить себя оставившим след в вечности. Ну а чем ещё, на самом деле, занимается среднестатистический турист?

У очередной развилки я взглянул на часы:

19:30

Вечер обещал быть волнующим. Времени до назначенной встречи оставалось немного, а нужно было ещё добраться до указанного адреса. Что ж, пора прервать прогулку и попрощаться с этим полюбившимся мне царством зелени и скульптур. Сегодня важно быть свежим и полным энергии – совсем не хотелось произвести плохое впечатление на людей, благодаря которым я вскоре мог стать обеспеченным человеком.

Полный надежд и в прекрасном расположении духа, я шагнул к выходу.

Мягкая, обволакивающая атмосфера парка резко контрастировала с ярким светом оживлённой улицы, казавшимся грубым и искусственным. Он не выдерживал никакого сравнения с едва уловимой игрой солнечных лучей в глубине зелёного лабиринта, словно расписываясь в своей несостоятельности. Прохладный влажный воздух, наполненный особым ароматом, дарил ощущение уникальности. Трудно описать этот знакомый каждому, кто бывал в «Северной Венеции», волшебный запах, в котором причудливо переплетались ноты старины и свежесть морского бриза. Казалось, любой парк, канал или здание в этом величественном городе обладают своим неповторимым ароматом, и любой старожил с закрытыми глазами безошибочно определит, в каком районе находится.

Я стоял спиной к великолепному ансамблю Летнего сада и задумчиво взирал на Михайловский замок, размышляя о том, что, возможно, сегодня единственная монетка, пришедшая к нам из той же эпохи, откуда явилась и вся окружавшая меня архитектура, может перевернуть мою жизнь. Какова её ценность в сравнении с подобным сооружением? Ничтожна. Но даже этого будет достаточно, чтобы обеспечить мне безбедное существование до конца дней. Отряхнувшись от наваждения, я прогулочным шагом отправился в сторону Марсова поля.

Я взглянул на небо, простирающееся над величественными дворцами и вычурными, но роскошными особняками, которые уже давно не служат своему прежнему назначению С мягкой улыбкой заметил, что в этот вечер обычно хмурому Питеру повезло с погодой. Нынешний день наделил всё вокруг новой красочностью, словно мои личные, никому больше не важные ожидания придавали миру немного яркости.

Например, три молодые девушки на Марсовом поле не курят и не потягивают алкоголь, как можно было бы ожидать, а с широкими улыбками почти синхронно исполняют на фоне древнего памятника замысловатый танец. Их спутник в цветастой одежде увлечённо снимает происходящее на видео. А чуть дальше, у парапета, ограждающего Мойку, двое парней, аккомпанируя себе с помощью барабана и губной гармошки, исполняют жизнеутверждающую мелодию.

Я всегда любил прогулки: они успокаивали, давали возможность обдумать своё бытие и приносили немалое удовольствие. Гулять по Петербургу стало моим излюбленным времяпровождением. Этот город нельзя не любить; даже простая ходьба награждает ощущением неповторимости текущего момента и уникальности твоих переживаний. Неспешно шествуя по улочкам и дворикам, остро чувствуешь, как город смотрит на тебя, наполняет собой и делает причастным к своей истории, великим деяниям и событиям прошлого.

Еще несколько лет назад, до знакомства с этой степенной по духу и непредсказуемой по характеру некогда столицей целой империи, услышь я от кого-либо подобные слова – ни за что не поверил бы. А ныне я сам рассыпаюсь в комплиментах и признаниях. Пал ли я жертвой синдрома Стендаля? Вполне возможно, но даже если и так, я от исцеления отказываюсь.