Компания «Охотники на монстров»

Я пошевелил пальцами ног и почувствовал, что трава мокрая. Небо над головой было ярко-голубое, воздух пах свежестью и чистотой, как после летней грозы. Вдалеке паслось стадо коров, а рядом со мной стоял какой-то сгорбленный старичок. Седые растрепанные волосы, добрая улыбка, а вот глаза за маленькими круглыми очочками суровые. Он оперся на трость и помахал мне.

– Дравствуй, малшик, – сказал он с сильным восточно-европейским акцентом.

– Вы Бог? – спросил я.

Он расхохотался.

– Я-то? Ха! Смешной ты. Не, не Бок. Так, друк тебе.

– Я умер?

– Пошти. Но тебе надо назад. Надо работать. Да, много работы у тебя.

– Работы?

– Звание. Дело сложное. Но хорошее.

– Звание?

– Ну, когда ты еще не родился, а оно уже про тебя понятно. Как это по-вашему?

– Призвание? Предназначение?

– Злой рок. Вытянуть короткую соломинку. Теперь иди. Время нет. Высылаю тебя насад.

– Мы еще встретимся?

– Если ты тупой малшик и снова помрешь, то да.

Приятный сон кончился, и мир взорвался болью. В ушах раздавался какой-то размеренный писк в такт сердцебиению. Бип-бип.

Надо мной возвышались две какие-то тени.

– Предлагаю кончить его сейчас.

– Рано.

– По-твоему, он чистенький? Хрен там.

– Ты знаешь правила.

– Знаю. Правила дурацкие. Задушу его подушкой, никто и знать не будет.

– Я буду.

Я снова провалился в сон.

* * *

Я проснулся от запаха больничного антисептика. Веки еле удалось разлепить, во рту было так сухо, что язык прилип к нёбу, да и в общем-целом чувствовал я себя странно, будто меня накачали обезболивающим. Такое уже было когда-то давно, после операции.

Глаза потихоньку привыкли к приглушенному свету, и я понял, что лежу в больничной палате. Больницы я не люблю, они меня нервируют, но лучше, конечно, больница, чем кладбище.

Попытавшись сесть, я понял, что в руку мне вколота капельница, а вся грудь, спина и ноги плотно замотаны бинтами. На левой руке красовался гипс.

Кожу на черепе что-то стягивало. Я поморщился, осторожно потрогал лоб и почувствовал, что хоть на голове повязок нет – по лбу тянутся швы: стежков пятьдесят бежали от макушки, между бровей, через переносицу и щеку. Хорошо, что зеркала рядом не было.

Я всегда был любопытным, а тут еще и морфин помог, поэтому я осторожно приподнял краешек бинтов на груди. Там они меня шить не стали – стянули края ран хирургическим степлером. Моему упоротому морфином мозгу показалось смешным, что они мне грудь побрили. Прямо представил, как потом будет зудеть…

Я не помнил, как попал в больницу и сколько провалялся в отключке. Мои часы показывали дату, но их куда-то дели вместе с одеждой: на мне была только тонкая больничная сорочка и пара километров бинтов.

Зато я постепенно начал вспоминать, из-за чего тут оказался. И решил сперва, что мне это привиделось под наркозом. Мой начальник – вервольф-убийца? Ага, да. Не знаю, что они тут колют пациентам, но глючит знатно.

«Ты все придумал, – пыталась убедить меня логичная часть мозга. – Наверное, попал в аварию. Монстров не бывает, мистер Хаффман не верфольф. И из окна ты его не выкидывал. Какие еще следы когтей? Это ты во что-то въехал неудачно. Все это дурные глюки, расскажешь потом на работе, и все посмеются. Хаффман, небось, сейчас сидит у себя, жалуется, что ты на больничном отлеживаешься».

«Иди ты на хрен, логика, – подумал я. – Все было взаправду».

Был простой способ выяснить, как я на самом деле тут оказался, – кнопка вызова медсестры. Я нажал кнопку и принялся ждать, стараясь не вспоминать, как рожа Хаффмана превратилась в пасть, полную острейших клыков. Целая вечность прошла, прежде чем дверь открылась. Только вот пришла не медсестра.

– Мистер Питт. Я спецагент Майерс, это спецагент Фрэнкс. Мы работаем на правительство.

Парочка помахала передо мной удостоверениями. Фрэнкс был мрачный и мускулистый. Майерс – постарше и выглядел скорее университетским профессором, чем федералом. На обоих новенькие костюмы, выражения лиц ничего хорошего не предвещают.

Агенты придвинули себе стулья, Профессор сел, закинув ногу на ногу, нахмурился. Громила вытащил пушку.

– Только дернись – пристрелю, – предупредил он, и я как-то сразу ему поверил.

У него был «глок» с глушителем. Калибр я издалека не опознал, но дура здоровенная. Глушитель смотрел на меня. Я не шевелился.

– Мистер Питт, – начал Профессор. – Не расскажете ли нам, что произошло в вашем офисе?

Мне в рот будто ваты натолкали, поэтому ответить получилось только:

– Мшт… Мйс… нлйт вд?

Звучало так, будто я с ума сошел, но Майерс понял: помедлив, взял с тумбочки стакан с трубочкой, поднес к моим губам. В тот миг вкуснее холодной воды для меня ничего в жизни не было. Агент Фрэнкс немного подался вперед, чтоб пристрелить меня, если вдруг что. Ответственный парень.

– Ух… спасибо, – прохрипел я.

– Пожалуйста. А теперь расскажите нам, что случилось, не будем раздражать агента Фрэнкса.

Мне совсем не хотелось рассказывать федералам, как мой босс превратился в вервольфа и попытался меня сожрать, а я сломал ему шею и выкинул из окна. Тогда бы они меня в дурке закрыли, поэтому пришлось импровизировать.

– С лестницы упал…

Слушайте, ну я был накачан обезболом по самую пищалку! Лучше ничего придумать не смог.

Профессор снова нахмурился.

– Серьезнее, Питт. Мы знаем, что произошло, смотрели записи с камер наблюдения. Пять дней назад ваш начальник Сесил Хаффман трансформировался в ликантропа, вервольфа, и попытался вас убить. Вы с ним боролись и вытолкнули из окна.

Я обалдел. Во-первых, агентов ФБР вообще не удивило, что мой босс превратился в вервольфа. Во-вторых, я, оказывается, проспал пять дней. Но чего я точно не ожидал, так это того, что мистера Хаффмана звали Сесил.

– Это была самозащита, я тут пострадавший. Зачем в меня пистолетом тычете?

– Вы же знаете, как становятся вервольфами, мистер Питт? Уж это в кино показывают правильно. Если вас укусил ликантроп, вы инфицированы: вирус, меняющий ДНК, передается через их слюну. Если он ранил вас когтями, шанс подхватить инфекцию уменьшается, но не равен нулю. Найди мы на вашем теле явный след укуса, уже избавились бы от вас. Согласно Антиликантропскому акту от девяносто пятого года, мы обязаны немедленно убирать всех подтвержденных… существ. Увы.

– Он меня вроде не кусал… – пропищал я. Но в кишках тяжелым комом заворочался страх. Оборотень меня сильно потрепал. Что, если я превращусь в вервольфа? Или ФБР не будет ждать, а сразу меня пристрелит?

– Серебряные пули. На всякий случай, – пробурчал агент Фрэнкс, все так же целясь мне в лоб. Не знаю, может, он меня каким-то Джеки Чаном считал, но я не то что нападать, я и шевелиться-то толком не мог.

– И что теперь? – спросил я.

– Мы подождем. Образец вашей крови отправили на тестирование. Если результат будет положительный, вас усыпят. Если отрицательный, вы свободны. Скоро нам позвонят.

Он сказал «усыпят», будто я собака какая-то, и любви к властям мне это не прибавило.

– То есть вы просто меня отпустите?

– Да. Но если вы публично заговорите об этом случае, то нарушите Акт о сокрытии потусторонних сил и будете наказаны по всей строгости закона.

Фрэнк кивнул и пробормотал: «Свинцовые пули». Неразговорчивый парень.

В глазах Майерса мелькнуло что-то похожее на сочувствие.

– Послушайте, мистер Питт, это ради вашего же блага. Если вы заразились, мы, считайте, окажем вам услугу, потому что иначе через три недели вы будете пожирать старушек и младенцев. Надеюсь, что анализ будет отрицательный, и мы обо всем забудем.

– Так что мне теперь делать?

– Просто отдыхай, – отозвался Фрэнкс.

– Легко вам говорить.

Пришел врач, померил мне пульс и давление. Медсестра сменила капельницу и повязки. Никто из них со мной не разговаривал: наверное, боялись федералов. Доставили цветы от «Хансен Индастриз» и открытку с пожеланиями выздоровления. А вместе с открыткой – письмо от кадровика: уведомление о том, что я уволен за нарушение техники безопасности на рабочем месте и запрета на ношение оружия. И что, если хочу получить компенсацию, лучше мне это решение не обжаловать. С любовью, кадровый отдел.

Я поднял спинку автоматической кровати, чтобы сесть прямо, Майерс включил маленький телевизор – как раз шла «Своя игра». Телевизор меня здорово отвлек от перспективы умереть или, еще хуже, стать как Хаффман.

Майерс был хорош, но я его размазал, я король бесполезных фактов! Фрэнкс потягивал диетическую колу, держа на коленях пистолет, а я усиленно старался не думать, что эти приятные ребята-федералы тут для того, чтобы прострелить мне башку серебряными пулями. Ненавижу чувствовать себя беспомощным! У Алекса Требека в телевизоре были все ответы. А у меня одни вопросы.

– Константинополь. Так это, Майерс, сильно меня ранили?

– Вы потеряли много крови и две минуты были технически мертвы, никакой мозговой активности. Вам наложили швов триста, скрепили степлером, загипсовали переломы. Но если не придется вас застрелить, поправитесь… Правда, красавчиком вам уже не быть. Великая китайская стена.

Так я все-таки ненадолго умер… интересно! Круто даже. Можно этой фразой девчонок цеплять.

– Махатма Ганди. А что с мистером Хаффманом?

– Приземлился на «Навигатор». Сверху свалился стол, так что он расшибся в лепешку, больше никто не пострадал, – недовольно ответил Майерс. Я его сделал в категории «История», а Профессор, судя по всему, привык выигрывать. Ха, лузер! На тебе жареных фактов!

– Магна Карта. Он же не собрался потом обратно?

– Черт, а вы быстрый! Нет, ликантропы могут регенерировать после всего, кроме серебра, но для этого им нужна энергия, а в человеческом теле ее ограниченное количество. Если урон превысит определенный предел, они все равно умирают.

– Огонь, – пробурчал Фрэнкс.

– Да, огонь работает хорошо… Стойте, это я знаю! Уран!

– Бззз! Неправильно, берилл. Черт, Майерс, я-то думал, для того, чтобы стать федералом, образование нужно!

Профессор мрачно переключил канал на CNN. Ну, даже если он меня убьет, буду радоваться, что уделал его в знании бесполезных фактов. В новостях передавали что-то про взрыв на каком-то русском газопроводе, устроенный чеченскими боевиками. Я выключил звук и снова принялся доставать агентов.

– Такое часто случается? Как вообще Хаффман стал вервольфом? Сколько их таких?

– Много вопросов задаешь, – отрезал Фрэнкс.

– Мой коллега прав, мистер Питт. Вы знаете только то, что вам положено знать. Например, что надо держать рот на замке.

Ну ладно, значит, остается только спать. Тупые федералы.

В палату постучали, но это была простая вежливость, потому что дверь тут же распахнулась – Фрэнкс едва успел спрятать пистолет под свежим номером «Марта Стюарт Ливин».

Мой новый посетитель был среднего роста, стройный, с коротко стриженными светлыми волосами. Лет под сорок, лицо не особо примечательное – один раз увидишь, не запомнишь, – но по тому, как он вошел в комнату, чувствовался внутренний стержень, как у Богарта или Кэгни из старых голливудских фильмов. С уголка рта вызовом больничным правилам свисала сигарета.

Майерс поморщился, а вот Фрэнкс как будто всерьез задумался, не направить ли пистолет на кое-кого другого для разнообразия.

– Кого я вижу, могучие рейнджеры! Как дела у нашего свидетеля? Не убили пока? – спросил вошедший и, достав из кармана летной кожаной куртки визитку, сунул ее за край моего гипса.

– Пошел ты, Предтеча, – процедил Фрэнкс.

– Ситуация под контролем, вы тут не нужны, – холодно сказал Профессор.

– Ага, быстрее ад замерзнет, чем я поверю, что у вас хоть что-то под контролем.

– Лучше заткнись, – прорычал Фрэнкс.

– А то что? – спросил незнакомец с легким южным говором и четко выверенной угрозой в голосе. – Арестуешь меня? Нравится вам или нет, а мы снова в деле. Не выкини вы нас из Йеллоустоуна, этот вервольф не ушел бы, не укусил бы толстяка, а тот не напал бы на этого парня.

– Национальные парки в нашей юрисдикции. Твоим людям запрещено носить там оружие, так что вам не повезло. Просто успокойся, – заявил Майерс тоном человека, привыкшего, что его беспрекословно слушаются.

– Успокоиться, Майерс? – ощетинился незнакомец. – Из-за твоей бумажной волокиты люди умерли! Если б ты нарушил пару дурацких законов, не получил бы два трупа и этого поломанного. – Он ткнул в меня пальцем.

– Законы придуманы не зря. И прикрыли вас как раз за их нарушение. Думаю, вообще не нужно было возвращать вам лицензию.

Атмосфера в комнате накалилась, Майерс с незнакомцем уничтожали друг друга взглядами, а на меня внимания обращали не больше, чем на ворох бинтов. Фрэнкс выглядел так, будто готов выпроводить гостя, а лучше всего – спустить его с лестницы. Этот мужик мне уже начал нравиться: он заставил федералов понервничать!

– Не хочу прерывать страстные гляделки, но вы кто такой?

Майерс моргнул первым. Незнакомец окинул меня оценивающим взглядом холодных голубых глаз. Жутковатым, надо сказать. Наконец он, видимо, решил, что со мной можно иметь дело, и протянул мне руку. Фрэнкс тут же убрал журнал, показывая мне пистолет. Чтоб не делал глупостей.

– Эрл Предтеча, К.О.М.

– Оуэн Питт, безработный бухгалтер. – Рукопожатие у него было железное. – К.О.М? Какое-то секретное правительственное агентство?

– Да конечно, – усмехнулся Майерс.

Предтеча бросил на него мрачный взгляд.

– Нет. Если бы пришлось работать с этими идиотами, я б повесился. Мы частная организация, лучшая в своем деле. Подозреваю, ты бы с нашей работой тоже неплохо справился. С вервольфом вот держался молодцом.

– Спасибо, но не таким уж молодцом. Эти ребята мне сказали, что я могу превратиться в тварь вроде моего босса. – Меня совсем не тянуло это говорить, от одних слов на душу навалился тяжелый холодный камень. – Не хотелось бы так же кончить.

Он помотал головой.

– Об этом не беспокойся.

– Свежее пушечное мясо набираешь, Предтеча? – вмешался Майерс. – Прямо сейчас мистер Питт под нашим присмотром, и никуда он не пойдет, пока я не разрешу.

– Никого я не набираю, Майерс, но если ищешь работу, там в «Волмарт» нужны люди листовки раздавать, – парировал Предтеча и снова обернулся ко мне, продолжая разговор: – Ты задавался вопросом, почему тебя всего забинтовали, а этот огромный шов на голове забыли?

Я автоматически коснулся швов на лице. Шрам грозил остаться ужасающий.

– Его не забинтовали, чтобы агенты могли за тобой наблюдать. Если б он начал заживать ненормально быстро, тебя бы тут же прикончили. Вервольф на тебе живого места не оставил, но ты как-то не помер, хотя с такими ранами обычно не выживают. Поэтому они решили, что ты наверняка заражен. А раз ты до сих пор не изменился, подозреваю, что они уже отправили твою кровь на анализ, чтоб знать наверняка. И кушать не могут – так хотят тебя прикончить. Но не осмелятся, ведь есть шанс, что ты остался человеком.

– Да, они сказали, что ждут ответа из лаборатории.

– Ага. Ждут ответа, как соловей лета. Но вот что я тебе скажу: я знаю об этих монстрах все, и раз у тебя за пять дней не проявилось никаких признаков, значит, ты чист, поверь моему слову.

– Правда? – впервые с тех пор, как я очнулся в этой воняющей антисептиком тюрьме, передо мной забрезжила надежда.

– Все с тобой будет в порядке. Когда этим хреноплетам придет отрицательный результат и тебя выпустят, позвони, визитку я тебе оставил. Надо поговорить. А пока отдыхай.

Странно, но я поверил этому незнакомцу. Решил, что он не из любителей подсластить пилюлю.

Предтеча стремительно вышел, на ходу задев агента Майерса. Тот выглядел возмущенным, но молчал, пока дверь за нашим гостем не закрылась.

– Лучше вам не связываться с этой компанией, Питт, для вашего же блага. Когда-нибудь они доиграются, и те, кто не погибнет, окажутся в тюрьме. Они совершенно не уважают правительство!

Я его тоже не особо уважал и в знак этого показал агентам средний палец.

– Знаете что? Я спать. День у меня выдался хреновый, так что, если тест будет положительный, пристрелите меня, только не будите. А если отрицательный – выметайтесь по-тихому.

Я нажал кнопку, и спинка кровати поехала вниз. Круче было бы, конечно, дверью хлопнуть, но что имеем.

Заснул я не сразу. Все тело крутило, от обезболивающих голова шла кругом, но засунуть визитную карточку поудобнее в гипс я не забыл.

Федералы снова уставились в телевизор.

Сон мне приснился странный. Все было какое-то мутное, размытое и дерганое, картинки сменялись быстро – обычно во сне такого не бывает.

Я видел бой. Не знаю, какой и где, но почему-то сразу понял, что он уже случился, давно, в прошлом. Ветер швырял снег в лицо, и не разобрать было деталей: огромная армия стояла против непонятного существа. Бесчисленное множество солдат пыталось его сдержать, не дать дойти до цели, а оно просто убивало их одного за другим, потому что кто-то забрал единственную важную для него вещь, и оно пришло ее вернуть…

Нет, не «оно». Он. Хранитель.

Во сне таилось еще какое-то злое существо, еще злее, чем Хранитель. Старое, проклятое всеми, разрушающее все на своем пути, полное гнева и ненависти. Поражение его ослабило, оно дрогнуло под натиском Хранителя. Его слуги пали от руки бессмертного убийцы, и тварь сбежала в какие-то руины.

Последний его солдат стоял на посту, дожидаясь Хранителя. Это был командир элитного отряда, с руками по локоть в крови, в черной униформе. Он гордо возвышался над телом хрупкой человеческой жертвы и кричал на немецком, что его хозяин вернется продолжить то, что начал. Потом он приставил пистолет к виску и выстрелил.

К концу сна что-то немного прояснилось. Я наконец разглядел Хранителя: он оказался гигантом, сплошь покрытым незнакомыми татуировками, которые двигались, словно живые.

И вдруг он посмотрел на меня сквозь пространство и время. Его глаза были словно черные провалы, полные ненависти.

– Ты примешь смерть от моей руки.

От страха я проснулся. Что за дичь… это что было вообще? Какие-то бесформенные злые твари, татуированные убийцы дерутся в снегу, солдаты кричат по-немецки… Наверное, это все морфин.

В тишине завопил мобильник – противный скачанный рингтон, Take Me Out to the Ballgame, что ли. Что-то зашуршало.

– Майерс, – раздался голос агента Майерса.

Я весь превратился в слух, надеясь угадать свою судьбу. Я не то чтобы верующий, но в этот момент молился, чтобы незнакомец оказался прав. В двадцать четыре умирать слишком рано, как же мои родители, мой брат… Я хотел больше времени, чтобы наладить с ними отношения, жалел о том, что тратил жизнь на бесполезную ерунду. Но что уж теперь? Поздно. Один телефонный звонок, спусковой крючок «глока» – вот все, что мне осталось.

– Угу. Да. Угу… Хорошо… Конечно… До свидания.

Понятнее не стало. Я замер, ожидая, что вот-вот пуля войдет в мой череп и разнесет мозги. Интересно, Фрэнкс хороший стрелок? Не хотелось бы оказаться овощем. А больно будет? Я прикусил язык. Не умолять же их: лучше такой конец, чем в полнолуние превратиться в чудовище.

Секунды тянулись бесконечно. Раздался шепот, потом шорох одежды, но ни вспышки, ни выстрела. Только тихо пикала машинка, отмеряющая мой пульс. Пикала все быстрее. Трудно притворяться спящим, когда электроника тебя выдает. Легкие горели – так я задержал дыхание, – мышцы на животе сжались до боли. Промелькнула даже больная мысль: вот бы башка взорвалась и все полетело на их дешевые костюмчики! Объясняйтесь потом в химчистке, уроды!

Наконец я услышал их шаги. Медленно распахнулась дверь. Я осторожно открыл глаза и увидел, что федералы тихонько выходят из палаты. Фрэнкс выглядел расстроенным: лишили удовольствия легально человека пристрелить! Майерс вежливо старался не шуметь. Дверь за ними закрылась.

Для верности я подождал еще несколько минут – ужасно медленных минут, – вдруг они вернутся? Но все было тихо. Незнакомец не обманул: я не заразился, я человек и меня не убьют. От облегчения я расхохотался так, что чуть швы на спине не разошлись, а потом заплакал от боли и от радости. Повторюсь, я не особо верующий, но в ту ночь верил однозначно. Наконец все напряжение из меня вышло – я просто лежал, опустошенный, всхлипывая и тяжело дыша.

Но, прежде чем снова заснуть, сделал две вещи: во-первых, схватил со стола букет от «Хансен Индастриз» и запулил им в стену. Все равно работа была дурацкая. Потом достал визитку и поднес к слезящимся глазам, пытаясь прочитать, что там написано. Мелкий шрифт расплывался, но крупный гласил:

Компания «Охотники на монстров»

Проблемы с монстрами? Звоните профессионалам!

Убиваем чудовищ с 1895

Глава 3

Физиотерапия – отстой. Сидение на больничном – отстой. А зуд под гипсом, который невозможно почесать, – вообще худшая пытка, известная человечеству. Хуже только, когда приезжают родители и захватывают твой дом, чтоб за тобой «поухаживать». Мои прилетели сразу же, как узнали о «несчастном случае», и тут же начали меня страшно бесить.

До этого, правда, меня еще неделю продержали в больнице. Оказывается, когда человек умирает, пусть даже на пару минут, это стресс для всего организма. Врачи удивились, что я вообще ожил. Когда я спросил одного доктора, сколько крови потерял, он ответил с иронией: «Почти всю».

Лечение, в общем, состояло из того, что я учился шевелиться так, чтоб швы не разошлись. Постепенно силы вернулись, получилось даже пару футов пройти на своих двоих и переварить немного больничной еды.

Приходили детективы из далласской полиции. Они ничего не сказали ни о монстрах, ни о федералах, да и я не горел желанием эту тему поднимать. Копы считали, что Хаффман оказался каким-то чокнутым серийным убийцей: обдолбался фенциклидином и раздобыл четырнадцатидюймовый нож боуи. Я не сомневался, что мои новые друзья из ФБР нахимичили с местом преступления, чтобы оно поддерживало именно эту версию, без всяких вервольфов. Полицейские меня поблагодарили за то, что избавил мир от очень плохого человека, и сказали, что никаких обвинений против меня выдвинуто не будет, очевидная самозащита налицо. Мне даже пистолет вернули, когда офис прокурора разрешил.

Местные газеты писали о том, как я героически выстоял против серийного убийцы Сесила Хаффмана. Самое смешное, что они тиснули на первую полосу наши фотографии, и я уверен: обычные читатели думали, что маньяк-убийца как раз я – здоровенный молодой парень, мускулистый, смуглый, страшноватый и с глазками-буравчиками. Мистер Хаффман, наоборот, походил на жертву: толстый мужичок, менеджер среднего звена, с большими грустными глазами и тремя подбородками.

Но внешность бывает обманчива.

Лежа в больнице, я не пускал к себе репортеров. Не хотелось выдумывать историю, да к тому же я мог сказать что-то не то и разозлить ФБР. Даже на шоу Опры не пошел. Мама, когда узнала об этом, чуть голову мне не откусила.

Родные приехали прямо перед выпиской. Поймите меня правильно, я искренне люблю свою семью. Они хорошие люди. Чокнутые, но хорошие.

– Выглядишь дерьмово, парень, – вот первое, что сказал отец, увидев мое лицо.

Мой отец – честный гражданин, герой войны и бывший спецназовец. Все сослуживцы его уважают, но дома он всегда был замкнутым, суровым и с нами, детьми, общаться не умел. В детстве я думал, что он нами недоволен и не особо-то нас любит, поэтому, чтобы завоевать отцовскую любовь, решил пойти по его стопам. А вот мой младший брат с этим справлялся иначе: бросил школу ради своей рок-группы, хотел играть хеви-метал. Когда я отучился на бухгалтера, они как раз заключили контракт с одним лейблом и занырнули в море диких тусовок и горячих фанаток. Где-то меня в этой жизни накололи.

Отцу, похоже, немного стыдно было, что меня, здорового молодого лося, умеющего стрелять (потому что он меня правильно воспитывал), отделал какой-то толстяк. Сожри меня Хаффман – отец бы сильнее переживал не о моей безвременной кончине, а о том, что один из Питтов лег в драке. В последний раз он так явно меня стыдился, когда мне дали от ворот поворот в армии из-за плоскостопия и того, что в детстве болел астмой. Тяжелый был для него день.

Он растил своих сыновей, надеясь, что они пойдут по его стопам. Даже имя мне дал в честь пистолета-пулемета Оуэна, спасшего ему жизнь где-то в Камбодже, на войне, которой официально никогда не было. Ему нравилось имя, да и пушка здорово выручила: помогла косить повстанцев-коммуняк, когда он оказался в глубине вражеской территории, хоть и была австралийской пукалкой старше него самого…

Да, я с детства помню все его истории.

– О, деточка! Бедный, бедный мой малыш! Как это случилось? Бедняжечка мой! – первым делом воскликнула мама и несколько минут душила меня объятиями и поцелуями, то и дело промакивая глаза салфеткой. Она у нас была единственным чувствительным человеком в семье. А еще выражала свою любовь, стараясь нас накормить, поэтому в детстве я был пухлым ребенком. В нашем доме недокормленный – значит недолюбленный, так что все Питты – люди здоровенные.