Урод. Скажи, когда будет больно

– Надеюсь, теперь ты доволен, – произнес Платон, перешагнул через высокий бортик ванны и задернул пластиковую шторку с изображением двух сердец – черного и красного.

Наверное, ее подбирали в тон кафельной плитке. В голову сразу полезли воспоминания о просторной душевой кабине, которая осталась ждать его в Нью-Йорке, но он не захотел разгоняться. К тому же горячая вода немного сняла напряжение в теле после долгой дороги и ночи, проведенной на дешевом матрасе.

Чемодан нашелся в прихожей, и, опустившись на корточки, Платон раскрыл его прямо на месте. Одинаковые на вид черные вещи были аккуратно сложены. Он надел джинсы и водолазку – те, что лежали сверху, – кожаную куртку, с которой почти не расставался, и, позвякивая ключами, вышел из квартиры.

На площадке навязчиво пахло пельменями, а из-за соседней двери доносились мультяшные голоса. Платон брезгливо поморщился и, погруженный в тягостные раздумья, спустился вниз по лестнице.

На улице собирался дождь, но расходиться особо никто не спешил. Платон застегнул куртку, повернул направо и ускорил шаг. Ноги сами несли его прочь.

Вскоре показалась вывеска супермаркета. Оказавшись внутри, Платон, не читая этикетки, побросал в корзину все, что не нужно готовить, и, как только подошла его очередь на кассе, расплатился, терпеливо перенося несвежее дыхание молодого парня за своей спиной – несколько банок пива и рыба в вакуумной упаковке лежали на ленте.

Конечно, Платон и сам был далеко не святым. Мягко говоря. Но когда ему было примерно столько же лет, он хватался за любую возможность заработать и если приходилось, то копался в грязи, пока все вокруг считали, что это удел недостойных и нормальному человеку место за столом, даже если там стоит пустая тарелка. Платон посмотрел на одутловатое лицо сутулой кассирши, на ее фирменную красную жилетку с бейджем. Кажется, ее тоже все устраивало. Он взял свой пакет и вышел из магазина. Конечно, это были только его личные трудности. Никто не обязан соответствовать чужим ожиданиям.

Платон увидел беседку, направился к ней и вынул из кармана пачку сигарет, которую купил еще в аэропорту, когда ждал посадки несколько часов – его рейс три раза откладывался, как будто специально.

– Эй ты! – К нему приближалась та самая незнакомка, что совсем недавно орала под окнами. Правда, теперь она была не одна. – Ее вообще-то для детей строили! – Словно в подтверждение своих слов женщина подняла вверх руку ребенка, которого тащила за собой как собаку на поводке. – Слышишь меня? – Возмущение ее росло с каждой секундой, при этом дождь, точно с ней заодно, тоже стал усиливаться.

Это было поистине мерзкое зрелище. Платон подошел к урне, затушил сигарету и, не желая отражать удары, вернулся за пакетами. Появилось давящее и распирающее грудь чувство, когда слова просятся наружу, но лучшим вариантом из всех возможных было промолчать.

– Понаехали! – прилетело в спину как комок грязи. Видимо, соседка не договорила, а может, такая легкая победа просто не доставила ей удовольствия.

Наблюдая со стороны за женщинами, Платон смутно понимал, почему они бывают одиноки. Связавшись с ними, несчастный получал жалкий мизер, а лишался всего, даже собственного достоинства. Точно как в том анекдоте: она взяла в загсе его фамилию, и он стал просто Валерой.

В квартире Платон снова заперся на все замки, прошел на кухню и разогрел в микроволновке контейнер с едой. Остатки терпения стремительно испарялись. Перед глазами по-прежнему стояло лицо того мальчика, а в ушах – крик его матери, который он был вынужден слушать за кусок хлеба и крышу над головой. Все это скверно, очень скверно. Хотелось выпить, но прежде надо было что-то закинуть в себя и на этом топливе продержаться еще сутки, а потом решить все вопросы дистанционно. Лучше пережить еще один мучительный перелет, чем оставаться здесь…

Платон быстро поел, протер мокрой тряпкой клеенку с изображением желтых подсолнухов и похлопал себя по карманам. Телефон лежал на тумбочке в спальне – там, где он его и оставил, рядом стояли квадратные часы с зелеными стрелками. Вероятно, с приходом темноты они светились, но не было нужды дожидаться ночи, чтобы в этом убедиться. Платон пробежался глазами по сайту, судорожно прикидывая в уме, сколько займет дорога в аэропорт. Вчера он не обратил на это внимания и, собственно, даже не знал, где теперь находится. Для верности Платон перешел еще по паре ссылок и застонал, точно от боли:

– Только не это…

Но результат оставался неизменным: на ближайшие даты все билеты были распроданы. Выходит, ему еще очень повезло, что он сможет улететь отсюда примерно через 75 часов. Платон нахмурился, покачал головой и зашел в соцсеть.

Вера ужинала в ресторане. Сидела за столом, накрытым белой скатертью, и широко улыбалась. Пока они были вместе, она наполняла его жизнь светом, а потом снова стало темно. Платон медленно выпустил воздух через рот, бросил телефон на кровать, подошел к окну и раздвинул шторы.

Сквозь потоки воды на стекле неотчетливо виднелись фонари и подсвеченные красным подъезды соседних домов. Платон достал из пачки одну сигарету и задумчиво постучал ею по руке, словно вытряхивая табак.

Декорации не стали разбирать – все оставили на своих местах, чтобы он их сразу узнал. Но ведь решать только ему: принимать участие в этой постановке или переписать сценарий под себя. Во всяком случае, хотя бы попытаться.

– За три дня ничего не случится, – словно успокаивая самого себя, почти шепотом произнес Платон, чиркнул зажигалкой и затянулся.