bannerbanner
«Три кашалота». Тебе лучше не знать. Детектив-фэнтези. 1-я книга
«Три кашалота». Тебе лучше не знать. Детектив-фэнтези. 1-я книга

Полная версия

«Три кашалота». Тебе лучше не знать. Детектив-фэнтези. 1-я книга

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 3

А. В. Манин-Уралец

"Три кашалота". Тебе лучше не знать. Детектив-фэнтези. 1-я книга


I

Было далеко за полдень, но еще не вечерело. В Санкт-Петербурге признаков ухудшения погоды не наблюдалось. После накопившейся усталости от проливных дождей прохожие старались наверстать упущенное, кое-где перепрыгивая либо торопливо обходя широкие лужи. Справа, вдоль забора, над низко нависающими ветками яблонь-раек шла будто летящая по волнам, молодая, лет двадцати двух, женщина, в сильно обтягивающем ее стройную фигуру светлом костюме в черный горошек, в черных туфлях и на, казалось, непосильных высоких каблуках. Очевидно, произведенный над собственным антуражем опыт теперь понукал ею и невидимыми рычажками подталкивал то в спину, то в грудь. Она не сопротивлялась, точно сдавала необходимый экзамен, безропотно подпрыгивая на волнах под несущим ее легким парусом в тот же черный горошек, натыкаясь на высокие встречные волны, откидываясь назад и вновь ныряя вперед, давая крен при каждом новом шаге. Ступала она, балансируя, хотя и с опущенными и прижатыми к бедрам руками, но с чуть расставленными в стороны кистями и нервно подрагивающими пальцами. Вполне обыкновенная на вид петербурженка, но в чем-то простушка, она заинтересовала генерала настолько, что периферическим зрением оценив ее необычную походку, он произнес:

– Оставь ее спереди, и чуть поодаль остановись!

Девушке, тем временем, удавалось даже перешагивать мелькавшие пятнышки луж, не обращая на них внимания, казалось, придерживаясь какой-то невидимой, прочерченной перед собой линии там, где не приходилось обходить препятствия побольше, и где она, как корабль в виду острова, должна была описывать необходимую дугу. К счастью, не было похоже, чтобы ее стройная мускулистая ножка на достаточно ровном асфальте могла подвернуться, а то бы генералу пришлось спешиться с толстого и уютного сиденья персонального авто марки «Волга-Сибирь» и сходу вжиться в роль медбрата чудом возникшей здесь скорой помощи. Но ему, как включенному компьютеру, чтобы начать операцию, требовалось еще какое-то время.

Шофер, неслышно поставив машину, вывернул шею, скосившись на него.

– Еще не время! – услышал он.

– Не время, так не время, Георгий Иванович! – Шофер не отпускал баранки, будто приклеенный к ней навсегда. У него тоже имелись мысли. Чего только то стоил его новый диковинный черный зверь с хромированными молдингами, обертками резиновых уплотнений на стеклах и даже ободками фар. Мускулистым экстерьером он поступил спецзаказом, пуленепробиваемый, с «пятисот-сильным» мотором. Другая такая же красавица отправилась к президенту, в довесок к курсирующему по Москве и Санкт-Петербургу бронированному лайнеру «Аурус»…

Зрение все еще оставалось периферическим, лучеобразным, веерным, как и мысли, не желающие бить в одну точку. Генерал был из тех, кто с любого утра, солнечного или хмурого, ветреного или дождливого был полон дум и страстей. Он допускал обыкновения обстоятельств и мирился с ними, но ничего не допускал случайного, даже мимолетных мыслей.

«Да, да, сейчас!..» Еще секунды раздумий охватили полушария мозга, хотя для них, всегда схватывающих все налету, сейчас даже их показалось многовато. Генерал мог бы заметить это и по тому, с каким чутким нетерпением его шофер готов был выполнить любую команду, и по тому, как зависла над баранкой его породистая мужская рука, словно, лапа у дрессированной овчарки.

В привычку останавливаться как вкопанному при виде молоденьких женщин у генерала сроду не входило. Еще минуту назад они были для него марсианками. Он был занят только тремя вещами: по привычке неприкрыто впитывал удовольствие от видов быстро обновляемой северной столицы – город хорошел не по дням, а по часам, это правда; процессом обкатки гордости автопрома едва ли даже с тысячекилометровым пробегом, пропахший от ковриков под ногами до плафонов над головой ароматом идеально хрустящей кожи, выпуклого упругого пластика и первого пота железного коня.. или железной лошади, кому как нравилось… Но главное, в ведомстве шла настройка компьютерной подсистемы его новой мечты: стало возможным взять под контроль железного мозга состояние сновидения, способного предчувствовать грядущие события. Это может служить более продуктивному розыску драгоценностей, расследованию самых запутанных уголовных дел. Тонкостей этого механизма пока не нужно было знать никому, даже самим операторам многочисленных служб его ведомства. Но отныне каждый мог испытать возможности, – генерал еще точно не знал – «астронавтов» «аватаров», «козыревых», «булдашевых», «кашпировских», «ванг» и всех вместе взятых курьеров в подсознание, эзотериков и провидцев. Возможности эти можно объяснять в разных аспектах. В принципе, это просто, если хоть чуточку захотеть вникнуть в суть и не быть грушей боксера в ее попытках постигнуть увесистые истины, чем именно достигается чемпионский результат.

Шофер, скривив складку на левой щеке, хмыкнул. Нет, он тоже не лыком шит и запомнил кое-что: даже имя Флоренского, на которого мимоходом сослался генерал, и название его труда «Иконостас»… Но именно в этот момент и в этом месте на вполне свободной трассе, где слева тянулась зеленая аллея с пышными северными каштанами, а справа склонялись над иссиня черным тротуаром корявые ветки, воспоследовала привычная команда: «Приостановись-ка, брат Сигизмунд!»

Но и спустя секунды Сигизмунд видел, что генерал смотрит не во след девушке, а все еще вглубь самого себя. Асфальт новехонек, он еще не превратился в гулкий бетон, но генерал уже может слышать звук каблучков, потому что дверца движением его ухоженной сильной руки, наконец, приоткрылась.

Что делают с шефом его бесконечные заботы! Улыбающийся под ударами стихий, его капитан не решается показать лица обыкновенной молоденькой женщине?.. Если, конечно, есть обыкновенные женщины…

О, да!.. Ну, конечно!.. Он не может выбраться из философии иконостаса, представляющего собой два разных зеркала на единой толще стекла, спина к спине: там, где одно отражает мир, а другое – горнее царство. Глядя с одной стороны, ты видишь себя и собственную жизнь, со всем, что окружает тебя; поглядев с другой, ты увидишь будто незнакомого, святого. Себя, спасенного раем! А за толщей стекла позади – все, что оставил навсегда: заботы со всем земным счастьем!.. Но ты не ангел! И ты даже не в заснувшем вместе с тобою железе, чтобы увидеть не цель, а готовый итог! Придет свое время, и эту диковинку купит в обыкновенном журнальном киоске обыкновенный школьник. Но пока еще не ясны ее побочные стороны, никто не должен идти вперед по следам приоткрывшегося завтра. Никто не должен знать и о своих несовершенствах, как не должна думать об изначальной асимметрии своих стройных ног любая избалованная топ-модель. Как вредно было бы знать о небольшом изъяне мочек ушей матери этой вот девушки, спешащей так, будто сейчас очередная мокрая тыква вспыхнет на солнце, и Золушка во всем своем блеске окажется на балу.

II

Генералу было с чем сравнивать. Он имел удовольствие видеть эту девушку и ее мать в другой обстановке всего считанные часы назад, когда, выехав из Москвы в северную столицу, посещал музей Арктики и Антарктики, а затем направился в питерский филиал гохрана, чтобы засвидетельствовать одну находку, обнаруженную в кладке музея, незаурядную драгоценность – крупный сапфир. Засвидетельствовать и доставить, куда было нужно.

Генерал имел необходимые для аналитика познания, опыт и натренированное представление о целом. Это позволяло ему всегда верно судить о многих деталях. А еще он был уверен в своей психике, потому что ладил с тем, засевшем в нем, к кому многие люди часто не умеют или не желают прислушиваться. К тому же ангелу? Может, к двойнику, не показывающему лица, но все контролирующему в нас? К белковой или углеродной машине разума? Демиургу вселенной из клеток и атомов, формирующих прибор приема сигналов извне для усвоения любым типом мозга – человека, железа, лярвы, зверя… Когда-то он мог быть зверем, любым животным, морским китом или парнокопытным буйволом. В теории это тоже допустимо. И, крепко засыпая, он, первобытный, несомненно, крепкий и уставший от забот и страха, всегда и крепко спал, не видя и не слыша ничего вокруг. И если он пережил миллионы лет до сего дня, до облика прямоходящего и разумного, тем более с погонами на столь же сильных плечах, то лишь благодаря дару бога. Да, ангелу-хранителю в сути строителя сновидения. Чтобы предупреждать об опасности до того, как она погрозит. Люди называют это предчувствием. Интуицией. И он должен им верить, поскольку состоит из того же теста, как и все. Он имеет две руки и две ноги, одну голову и одно сердце, все до единой полагающейся смертному косточки, здоровый желудок и сильное чистое дыхание. Он был, вероятно, и в расцвете сил. И обаятелен, что может знать всегда лишь ограниченное число людей. И он мог это знать, ощущать, чувствовать хотя бы потому, что должность давно обязывала заставлять людей его опасаться. Несомненно, за чистотой кожи несколько вздернутого лица, открытым светом темно-серых глаз, чуть выдающимся кверху кончиком двойного подбородка, звенящим металлом бархатистого голоса, кто-то мог видеть достаточно страшного человека.

«Жениться вам надо, вот что я думаю!» – обрисовалась недурной интуицией, правда, пока еще без конечных итогов, мысль хомо сапиенса спереди. – Такой человек, а все где-то по женщинам ночует! Не порядок!»

Рядом с генералом сейчас ворочалась шоферская мысль, кивая в сторону живой образцовой топ-модели, смело ступающей на высоких каблуках, но, вероятно, еще далекой от мысли о подиуме.

«Понравилась, так и веди в загс! Писаная красавица! По всему же видать, что такими стрельцами, как вы, еще не задетая. То да се, пойдут, глядишь и детишки!»

Интуиция явно менялась на фантазию, грезы, когда образ так и не осуществленного личного счастья человек своей душевной сутью и доступным разумением экстраполирует на других – кому пожелал добра, к кому привязался, кого полюбил и кого пожалел.

Что было в голове у генерала Георгия Ивановича Бреева, во всей его сути, оставалось загадкой. Но, так или иначе, и задуманный им план, и психическая атака шофера произвели необходимое действие; нога в лакированной туфле опустилась у кромки полотна дороги.

– Уф! – казалось, облегченно раздалось вокруг. Звонко, как миллионы люстр, зазвенели на ветру изумрудные, а местами уже оранжевые, все еще тяжелевшие в летнем росте, но уже легчавшие с приближением осени усыхающие листья. Одна из длинных ветвей протянула к голове генерала гроздь крохотных красных яблок; и он невольно коснулся рукой высоких ершистых волос. Он любил жизнь. Он потратил еще секунду, чтобы от удовольствия зажмуриться и поблагодарить этот город, где старое и новое, как в направленных друг к другу зеркалах, обещают бесконечную анфиладу отразившихся образов. Даже стройные ряды каштановой дубравы бульвара со скамеечками по сторонам аллей; и зеркально отразившийся от ряда молодых ровных дубков казавшийся бесконечным ряд прутьев железного забора какого-то детского учреждения с невысоким зданием; по-видимому, оно все было окружено садовыми насаждениями.

Следующих десяти секунд хватило, чтобы столь долго обдумываемая операция, – а на всю ушло секунд тридцать, – провалилась. Сигизмунд недоуменно протер глаза. Девушка, которая, казалось, шла на первое свидание или только репетировала эту роль, – иного его мысль не допускала, желая ей личного счастья, как только что и шефу, – вдруг открыла легкую ажурную калитку, слегка взвизгнувшую на шарнирах, и вошла на территорию детского сада.

Шеф был уже в трех шагах от нее, когда… Да, да!.. Он точно услышал голоса, пригвоздившие его на месте.

– Не уверен, что знаю, что именно мне от нее было нужно! – сказал Бреев, вновь занимая свое место на заднем сиденье, елозя на хрустящей коже и не сразу успокоившись. – Ладно, ею еще будет время заняться!.. Чего ждешь?.. Ну-ка, дерни с места еще разок, да чтоб поприемистей!..

Водитель хмыкнул, осмотрелся, приготовился, но вдруг чуть ли не ленивым баском отчеканил:

– Сами видите, товарищ генерал, теперь с места в карьер не получится. Впереди нас встала машина… Это, по всему, из фабрики сувениров. Вся расписанная. Я ее хорошо срисовал.

– Срисовал! Умник. Да ее запомнит с первого взгляда любой дошкольник!

– Вы не правы, товарищ генерал. Дети ее запомнят, как лоток с мороженым, а взрослые не так…

– Возможно, ты и прав…

– О, да вот и сам директор, узнаете?

Генерал усмехнулся. Сигизмунд не унимался:

– Его что, самого развозят, как сувенир?..

– Не знаю.

– Утром мы встречали его у музея…

– Ну, и что ты обо всем этом думаешь?

– Что вы здесь назначили ему встречу?

– Да, это он. Но здесь я его не ждал. Девушка, с которой мне, возможно, придется поближе познакомиться, это его дочь…

– А!

– Но что здесь делает Страдов?.. Это один из моих аналитиков, – пояснил он. – Я только недавно впервые увидел предмет его интересов.

– Но, может, он выполняет задание!

– В том-то и дело! Но… слишком уж сладко произнес он пару банальных фраз. Будь на работе, это прозвучало бы гораздо фальшивей!

В голосе генерала послышалась нотка ревности.

– Значит, свидание… Вы предполагаете, что он с нею еще не определился?.. Хм!.. – Более комментировать вслух, чем одной двумя фразами после пауз шофер права не имел; не имел он и привычки вечно держать рот на замке.

– Нам трогать?

– Нет, уже поздно. Нас, как ты говоришь, срисовали, вернее, нашу боевую лошадку. Или ты думаешь, что заботливому отцу теперь не интересно будет пробить и ее номера тоже?

– Вы же сами знаете, что это бесполезно! К тому же, вы и без того с утра с ним познакомились. Он, если не ошибаюсь, оставил о себе хорошее впечатление.

– Да. И мы пожалеем хорошего человека, сбережем ему время и нервы. А заодно, возможно, и жизнь. – Произнеся последнюю фразу более задумчиво, генерал кивнул, словно, через лобовое стекло. – Ступай, позови-ка его. Тут так все срослось, гляжу, что теперь, наверное, самое время перейти от слов к делу.

«К какому такому делу?» – хотел бы спросить меня ты, мой надежный товарищ, – подумал Бреев, глядя на то, как Сигизмунд широко и тяжело шагает к пикапу. – Однако ты уже хорошо усвоил правило на вверенном тебе участке службы: больше того, что необходимо, тебе лучше вовсе не знать!»

III

За забором тем временем разыгрывалась сцена ревности Страдова, узнавшего генерала.

– …Красавчик, ничего тут не попишешь!.. Целый шеф, никак не меньше! Надо же! В Питере!.. Вы, Мария… – простите, не имею чести знать вашего батюшку, – как погляжу, с ним в знакомстве?! Или я ошибаюсь? – были первыми слова от чего-то вдруг распалившегося Страдова. Тогда как она ждала за кустом розы-мимозы встретить его нежный взгляд, обещающий вечную любовь, заговорщический шепот, зовущий на свидание дальше за пышный куст уже слегка краснеющей гортензии.

Но все быстро изменилось. Вокруг начинались какие-то мужские игры. Она слегка потерялась, неверно ступила и оступилась. Цветы из его рук выпали на землю. Он успел удержать ее за талию, ощущая всю тяжесть, всю упругость и всю прочность ее груди, подмышек и уткнувшегося в коленку бедра. Это должно было его обжечь, позвать в бесконечную даль, отозваться рыком саблезубого тигра, пожелавшего ласки. Формальная часть свидания окончилась, но рассчитывать на его продолжение на глазах детей она не имела права. И она, озираясь и оглаживая себя снизу вверх, отстранилась.

– Не забывай, мы в детском саду.

– Да, и на твоем бульваре… И это, чую, не спроста!..

– Что чую? Что неспроста?

– Всякие отговорки и знакомства.

– Андрей, да что это с тобой? Ты мне казался таким терпеливым!

Маша потянула его за тонкую водолазку под нутро грубого двубортного пиджака.

– Э-эй! Очнись!.. С кем это я вдруг да знакома?!.. Что, что? С твоим шефом? Смешно! Где я могла его видеть!.. И что значит это обидное, уж прости, «вы, Мария?!..» Ты на что-то обиделся! Но не возьму в толк, на что?

– Ничуть. И ни на что. Это я фигурально!..

– Ладно. А что до батюшки, – загадочно добавила она, – я тебя за язык не тянула. Если уж так хочется, то я представлю тебе его. И сейчас же!

Страдов если и не озирался, то уже непрерывно заглядывал за кусты и за железную решетку забора. По ту сторону тротуара стояла незнакомая «Волга-Сибирь». И отчего-то именно в нее только что, хлопнув дверцей, полусогнутым садился генерал Георгий Иванович Бреев, собственной персоной! Страдов видел его вчера в Москве, только на персональной иномарке. И вот он уже в городе на Неве! И именно в этом месте!.. Такое он мог себе представить только во сне. Или с жуткого похмелья, как персонаж известного кинофильма! Потому что он сам лично не пил ничего крепче кофе. А, может, это уже и было началом эксперимента, о котором в ведомстве поползли слухи-питоны. И вот им, Страдовым, загрузили супермашину, она его усыпила. А, поскольку его переживаниями уже как три дня являются чувства к Марии, а интуицией – вера в их любовь, то вот он, Страдов, и получает искомую информацию. Информацию, представленную летаргической полукошмарной явью иконостаса, где счастье здесь, а истина на противоположной стороне. Погоди, погоди!.. Генерал Бреев пытается ухаживать за чужой девушкой, избранницей оператора его собственного ведомства! Бред, бред!.. Но!.. По всему видно: с его, Страдова, персоной проводится первый опыт! Недаром сам автор проекта крутится тут под ногами… Тоже перейдя из одного мира в другой… Да, в яви такого произойти не может… Но тогда возникает крохотных вопрос: сколько же еще отсыпаться всем этим бредом?!.. Учитывая, что потребуется еще время прийти в себя!..

– Показалось! Прости!.. – сказал Страдов.

Он подобрал все до единого цветочка. За небольшим ансамблем овальных, квадратных и круглых клумб у снарядов и веранд на фоне здания формы буквы «ш», уложенной тремя ножками в их сторону, где каждая ножка имела окно, весело играли дети, слышались как всегда высокомерные голоса воспитателей. «Зачем она с упорством Макаренко назначила мне встречу на глазах коллектива?!..»

– Здесь все и всё на виду. Ты опоздала почти на двадцать восемь минут! Заметь, – буркнул он, – у нас не первое свидание! – Он попытался улыбнуться как можно более мягко. Но получилось нагло. Возможно, это было приемом: дескать, все мосты для притирки сожжены, и ты уже в курсе, что терпение у мужчины может иссякнуть!

Складки его крупных выпуклых губ под большим и ровным, лишь слегка вздернутым носом до смешного искривились; а чуть излишне широко поставленные глаза надо всем этим три раза дурашливо мигнули и, прищурившись, пытливо застыли. На мгновение ей захотелось зажмуриться и, встав на цыпочки, подставить ему свое открытое и, правда, более обыкновенного продолговатое лицо: ей казалось слишком большим расстояние между крупноватым носом и узким подбородком; хотя губы были не сказать чтобы малы и непропорциональны этой незаметной погрешности.

В то же время его длинные рыжие ресницы и нависшие низко брови, явно наигранный томный взор – все это попыталось скрыть полыхнувшую было в его глазах, или только померещившуюся ей, страсть, которая, как ей показалось, с каждой секундой заметно угасала.

За забором отчего-то долго не исчезал непредусмотренный ими генерал.

Она, все же, приняла его шутливый тон, подняв нежную и стройную, как у феи, но сильно загорелую руку, наскоро взъерошила несколько прилизанную копну его густых и волнистых волос.

– Вот теперь – полный порядок!.. Ты прав, сегодня уже наше третье свидание. Но первое стоило всей оставшейся поры необходимого ухаживания. – Как быстро она могла завестись, в считанные минуты сделаться близкой, и при этом, не дать больше ничего! – Ведь ты спас мои топографические инструменты!

– Тем самым я спас и тебя саму!

– Здорово ты отшил этих прохвостов, когда мы с Гердой спасали ее болонку. Но ведь ни разу, – загадочно добавила она, – ты так и не проводил меня домой!

– Ведь ты же сама не даешь своего адреса!

– Не все надо делать с бухты-барахты!

– Признаюсь, вначале я хотел проследить за тобой.

– Ну, да, ты ведь сыщик!

– Но, на счастье, ты назначила мне здесь второе свидание. Помнишь, тогда ты тоже опоздала на сорок минут, хотя на тебе был полевой костюм и не было каблуков. А сегодня, как раз в ту минуту, как ты входила в калитку, я уже готов был пойти вытребовать номер твоего телефона у персонала в этом твоем детском саду.

– Сад не мой, ты знаешь. То есть, мой, но не единственный. Я помогаю детям и их родителям – фотографирую их. А почему мы снова здесь, а не в парке, тоже не секрет. Ведь в трех минутах отсюда мы и встретились с тобой! Так какая разница! – Она ласково, посвящая в эту историю рядом стоящие цветы и деревья, кивнула в сторону бульвара. Его от них вдали загораживали другие зеленые кудряшки посадок и дорога. По ней время от времени проносились машины, притормаживающие у дорожного знака «Осторожно, дети!» Она могла бы, но не желала посвящать в свои интимные отношения и тех, кто в лежащем буквой «ш» с глазастыми окнами здании сейчас, несомненно, подсматривал во всякие щелочки. Ему ли, аналитику-следопыту было этого не знать?

– Адрес!.. Адрес!.. Причем здесь, скажи мне, адрес, когда нам так хорошо! Скажи, что это так!

– Хорошо.

– Вот! А что до моего дома, сейчас мы его и спросим!..

«Кого, его?»

Голос ее журчал, как голос горного родничка в минуту жажды – был горяч, ненасытен и холоден, как лед, одновременно. Он, с первой минуты почувствовавший в ней родственную душу, – чем-то она напомнила ему мать, – все еще не понимал ее. Даже ее настроения.

– Сейчас спросим что? Дом! – озвучил он мысль.

– Потерпи еще минуточку, ты все поймешь!.. Только не думай, что все так просто. Лучше заранее ничего плохого не знать!..

IV

«Ну, вот, опять! Пойми такую!..» Может, поэтому он так и не смог отпустить ее, отвязавшись раз и навсегда? Он, правда, был немного влюблен в другую, о которой, благодаря загадочным чарам Маши, не грезил уже несколько дней. Она излечивала его, чтобы потом мгновенно уничтожить. И, наверное, потому он сейчас с ней здесь, в Санкт-Петербурге, а не в Москве за рабочим столом, где его симпатия, Антонида Вержбицкая, до сих пор не сказала ему элементарных ласковых слов.

Родничок взял его за руку, обжигая кипятком и морозом, и потянул к скамейке, демонстративно отвернувшейся от мира, где люди и машины вечно суетились, вместо того чтобы любоваться детьми на игровых площадках и душистых, в окружении цветочных клумб, лужайках.

За скамейкой и по сторонам калитки растительность была гуще от высаженных здесь гортензий, что были выше человеческого роста, и пышных, отдающих красноватым пигментом, но обещающих умереть лишь к октябрю, невообразимых роз, превращающихся к этой поре чуть ли не вровень с высокими кустами душистого шиповника. За ними Страдову только что привиделся какой-то, несомненно, переполошивший его… нет, не человек, но явно демон. Только нечто невообразимое могло заставить его в эту минуту забыть о Марии и перестать любоваться ею. Это заставило сердце, и без того маленькое, как ее кулак, еще больше сжаться от недоброго предчувствия. И это же родило печальный отклик в том, кто отвечал за невыразимую боль, тоску и бессмысленное невольное отмщение.

После двух их свиданий и двух лишь беглых поцелуев, которые, словно бы, пугали ее, он все еще вел себя с ней осторожно. Но именно теперь он понял, что третий поцелуй он обязан превратить в настоящий. Иначе может быть поздно. Он ощутил близко женщину, она стала его защитой. И он дерзко осуществил свой план, схватив ее и крепко поцеловав. Получив огромное наслаждение и теперь не собираясь переубеждать себя в этом, он почувствовал довольно ощутимый толчок в грудь. Отстранившись, он не увидел в ней смятения, должного бы было позвать его повторить попытку. Странно, но ее белая рука вытерла губы и попросила чистого носового платка, чтобы стереть следы преступления. Машинально он достал платок и подал ей. Лицо, казавшееся чуть излишне вытянутым благодаря высокому лбу и зачесанным назад волосам из темных и русых прядей, сделалось торжественно сухим.

– Сейчас должен подъехать мой отец, я тебя с ним познакомлю! – как на уроке воспитания хороших манер сказала Мария. – Ты сам должен понимать, – пустилась она в объяснения, – что после трех волшебных поцелуев, – давай засчитаем и этот, – следующего честной девушке хочется во вполне себе семейной обстановке. Дома! Ты не находишь? – прибавила она. Это выглядело, как кокетство, но это не было им. – Я надеюсь, – продолжала Маша, – что об этом не пожалею!

«Нет, я об этом только мечтаю», даже если это и чистое вранье!» – подумал Страдов.

На страницу:
1 из 3