Зимний отпуск, или нить Ариадны…

Андрей Ланиус

Зимний отпуск, или нить Ариадны…

Глава 1 " Я полон дум…"

Собственно говоря, и на этот раз отпуск мне обещали в июле. Твердо. Без всяких.

Желающих узнать, как иногда обстоит дело с ценой слова в строительной сфере, отсылаю к газетным фельетонам и статьям под рубрикой «Зима спросит строго».

Когда я уже готовился укладывать чемодан, меня вызвали к высокому начальству: «А, Роман, э…э…э… Андреевич…наш молодой перспективный прораб…заходите, заходите! Как настроение? Отпускное? Да-да, отдыхать, конечно, нужно. Но поймите… Производственная необходимость… Мы очень рассчитываем на вас…»

Итак, вместо Рижского взморья я оказался в самой, что ни на есть глубине на плато Устюрт – , утешаясь тем, что чего-чего, а солнечного тепла и песка, к которому я стремился, здесь в избытке. Правда, с морской водой дело обстояло похуже, несмотря на то, что каких-нибудь двадцать лет назад на месте нашей базы плескались волны стремительно усыхающего ныне Арала.

К середине февраля мы сдали объект с оценкой «хорошо», и мне любезно предоставили возможность немедленно отгулять прошлогодний отпуск. При этом твердо заверили, что отпуск за текущий ,1985, год я получу в июле. Непременно-с!

Разумеется, у меня было право возражать. Но, во-первых, я успел дозреть до мысли, что и зимой можно неплохо отдохнуть. А во-вторых, у меня родилась Идея, осуществить которую я мог в середине февраля.

Словом, постепенно я настроился на то, что впереди у меня блестящие перспективы, море наслаждений и никаких забот. Когда я думал о предстоящих радостях жизни, голова моя сладко кружилась. Я был уверен, что весь отпуск мне будет сопутствовать удача. Даже в мелочах. Фортуна должна создать мне сторицей за вою неблагосклонность прошлым летом, вернуть должок.

И точно. Когда я вошел в ЯК-40 , вылетающий рейсом Нукус- Ташкент, то обнаружил, что судьба или же Мойры ,обитающие на светлом Олимпе, уже приняла меня под свою опеку, позаботившись о том, чтобы мне не скучать в воздухе. Моей соседкой оказалась хорошенькая смугловатая женщина с живыми, чайного цвета глазами. Я широко улыбнулся, она ответила мне ясной, открытой улыбкой. При этом уголки ее губ чуточку приподнялись и все лицо приобрело жизнерадостное, задорное выражение. Вот это хорошо. Упаси бог от томности во взоре.

Так что летайте самолетами « Аэрофлота»!!!

Тем временем запели турбины, самолет вырулил на полосу. Еще минута – и город остался далеко внизу. Узкой лентой мелькнуло пригородное шоссе. Потянулись бесконечные километры унылой безжизненной местности. Пейзаж, живо напомнивший мне устюртский. Я отвернулся от иллюминатора.

Вскоре я узнал, что мою очаровательную спутницу зовут Ариадной, что она коренная жительница Ташкента, обращаться к ней можно «Ира», она так привыкла, а в Нукус приезжала в командировку, в краеведческий музей.

Праздничное настроение, помноженное на симпатичную спутницу, помогала моему языку обходиться без пауз. Непринужденный дорожный разговор с едва заметным оттенком флирта спрессовал время. Полтора часа полета не прошли – промелькнули.

Зажглось световое табло. Самолет шел на посадку.

Я еще раз посмотрел на Ариадну. Мне подумалось, что это милая женщина вполне вписывается в мой тщательно отрепетированный замысел. Что я теряю?!

– Ариа…Ира, вы не согласитесь участвовать в небольшом психологическом эксперименте?

– Психологическом? – она лукаво посмотрела на меня- И только?

-Если уж быть точным – научно-фантастическом.

– А если еще яснее?

– Попробую. Речь идет о том, чтобы скосить семь – восемь лет с собственного возраста. Помолодеть. Без всяких там машин времени и компьютеров. Разумеется, я понимаю, что в вашем, да и в моем возрасте говорить об омоложение преждевременно. Но, если опыт удастся, его можно повторить впоследствии, когда возникнет острая потребность…

Семь-восемь лет?– легкое облачко недоверия промелькнуло в ее глазах. Видимо, ей не очень хочется возвращаться назад именно на такой срок. Я прикидывал еще в самолете: лет ей 35, хотя выглядит она моложе. Она старше меня явно лет на 6-7.

– Можно и на десять, – обещаю великодушно.

– Заманчивое предложение, – неопределенно улыбнулась она.

– Рад, что оно вас заинтересовало. Остается условиться о месте и времени встречи.

Она что-то прикидывала в уме.

– Право, не знаю…

– Вы абсолютно ничем не рискуете. Полная безопасность эксперимента гарантируется.

Она достала из сумочки шариковую ручку, небольшой блокнот. Раскрывает его, что-то пишет и, вырвав листок , протягивает мне.

– Вот мой рабочий телефон. Позвоните послезавтра. Только давайте договоримся: если я скажу «нет», вы не будете настаивать.

Я пожимаю плечами и напыщенно и добродетельно произношу:

– Что может быть отвратительнее навязчивости?!– заем прячу листок во внутренний карман пиджака.

На перроне, заметив , что багажа у Ариадны практически нет, вежливо раскланиваюсь с ней и желаю приятного отдыха ,после командировки, ясно осознавая, что навязываться в сопровождающие глупо. И испытывая острое желание оказаться в ее постели!

Глава 2 Комната 2046

Идея , что привела меня в Ташкент, зародилась в одну из первых ночей моего пребывания на Устюрте.

Стояла адская жара. Однако на ночлег мы устроились в вагончике – боялись змей. Никто из всей бригады еще не знал, что змей на Устюрте не водится. Не климат им здесь.

Не в силах уснуть, я вышел из вагончика и устроился повыше – на деревянных ящиках с арматурой, где, казалось, было чуть попрохладнее.

Высоко, словно бы выше звезд, пророкотал самолет. У Соленого Озера надрывался грузовик. Лениво тявкала приблудная собака Морда. Из темени, из необъятных просторов плато доносились неясные шорохи. Все вокруг было неуютно и незнакомо.

Обида за несостоявшийся отпуск уже давно прошла, но само это слово – отпуск – по- прежнему вертелось в голове, неизбежно ассоциируясь с зимой, так что в конце концов, стремясь скоротать время, я принялся прикидывать варианты, а куда же двинуть в январе-феврале?

Собственно, один запасной вариант на этот счет у меня был давно. Года два назад бригадир Игорь Яблоков, с которым я был дружен, перебрался по семейным обстоятельствам в Красноярск, и в редких письмах неизменно зазывал меня в гости – лучше зимой, прельщая знакомство с сибирской природой и катанием на лыжах.

Откровенно говоря, мне хотелось и повидать новые места, и побегать по тайге на лыжах – встретиться с Игорем. Вот и выход.

Приняв его за основу, я, как и подобает инженеру, углубился в деталировку.

Прямого самолета из Нукуса в Красноярск нет. Значит, надо лететь через Ташкент.

Ташкент – город моей юности, город, где прошли студенческие годы, где я получил диплом инженера- строителя и где, кстати сказать, не был уже лет пять. Как же не задержаться в этом городе на три-четыре дня?!

Идем дальше.

Где остановиться, чтобы никого не стеснять? Забронировать номер в гостинице? Вероятно, это возможно… Ба! Да ведь в феврале у студентов каникулы и все общежития пустеют, в том числе и наше факультетское, где находится комната 2046, которая целых пять лет была для меня родных домом.

И вот тут-то, едва я подумал о комнате 2046, мое воображение вкупе с памятью, как говорится, врубилось на всю катушку.

Живо вспомнились мои друзья по комнате – Егор, Феликс и Виталий – крепкие, толковые ребята, закаленные стройотрядами и хлопковыми компаниями. Вспомнились переполнявшие нас чувства оптимизма и веры в плечо друга. Ничто не казалось невозможным. Позднее не хватало этой уверенности.

Как же случилось, что я потерял своих друзей из виду, почти ничего не знаю о них?! Разве не было периодов, когда я остро нуждался в поддержке друзей и добром слове? Разве не убедился, что жизнь не так уж часто дарит нам истинных и преданных товарищей? И я почувствовал, что на мне лежит громадная вина, которую я должен, по крайней мере, попытаться загладить. Ия знал, как это можно сделать.

В феврале беру отпуск. А оказавшись в Ташкенте, задержусь на несколько дней. Предварительно спишусь с нашим славным комендантом – Любовью Михайловной. Она –то точно меня помнит. В городе разыщу ребят и соберемся в нашей 2046 комнате. И перенесемся на 7…8…9…10 лет назад.

Ребята , явно, встречаются и пусть примут меня опять в свой круг друзей.

Мне внезапно вспомнился роман американского фантаста Джека Финнея «Меж двух времен», читаный еще в юности.

Там главный персонаж переносится в другую эпоху не в результате какого-либо уникального научного проекта, не с помощью пресловутой «машины времени», а исключительно усилием воли, «вживанием» в определенные обстоятельства.

Может, и со мной случилось нечто подобное? Может, я тоже перенесся, только не во времени, а в пространстве? Телепортировался в один из уголков «черного континента»? Или же, напротив, этот уголок чудесным образом сам перенесся сюда, к нам в Питер?

Замысел виделся мне настолько ярко, что казалось еще одно усилие, еще один импульс и я с помощью нуль-транспортировки из научно-фантастического романов окажусь в нашей комнате, в нашей дружеской компании.

Нуль-транспортировка не состоялась. Зато нахлынувшие воспоминания здорово ободрили меня. Теперь и предстоящий зимний отпуск казался желанным.

Глава 3 Общежитие " Океанский лайнер"

До студенческого городка добирался в сумерках. Раньше путь от старогородского базара до трамвайного кольца по извилистым улочкам вдоль ветхих строений казался бесконечным. Сейчас улицы выпрямились, раздались вширь.

А вот родное мое общежитие. Прежде оно представлялось мне этаким необъятным домом- кораблем, плывущем сквозь время с пассажирами- студентами.

Особенно усиливалось это сходство по вечерам, когда загорались окна- иллюминаторы, а этажи- палубы наполнялись гомоном и смехом. « Океанский лайнер» – таким осталось общежитие в моей памяти, уж не знаю, откуда выплыл этот образ.

Сейчас я вижу перед собой обыкновенную пятиэтажку из серого кирпича. И если продолжать пользоваться морской терминологией, то это скорее не «лайнер», а «старая посудина».

Любовь Михайловна, как и обещала в письме, ждет меня и встречает с распростертыми объятиями. На столе – чай, ватрушки, конфеты. А вина нет… Я вручаю ей скромный презент – шелковый платок.

У Любовь Михайловны круглые глаза, громкий голос, абсолютная уверенность в правильности каждого своего поступка и привычка ворчать.

Вот, усадив меня за стол, она констатирует, что нынешняя молодежь никуда не годиться- мы были гораздо лучше. Я хорошо помню, как Любовь Михайловна когда-то устраивала разнос нашему поколению, и потому ее теперешние слова мне приятны – как – никак завуалированный комплимент моему поколению, которое я , откровенно говоря , люблю.

Я спрашиваю ее о здоровье, она бедово машет рукой и принимается ругать институтское начальство: непонятно, о чем они думают там у себя – уж больно мало выделяют нового белья и инвентаря.

Выговорившись, она учиняет мне допрос с пристрастием: женат ли, где работаю, сколько получаю, есть ли квартира. Отделываюсь шуточками – не говорить же, что мой брак был неудачным, что свою однокомнатную квартиру я оставил бывшей жене и потому сейчас у меня ни кола, ни двора, и я по прежнему живу в общежитие…

Зарабатываю я прилично В Нукусе у меня есть подруга- увы, я не могу назвать ее любимой женщиной и Регина это знает. Она замужем и на десять лет старше меня. Вкус у семейной жизни у меня полностью отбит, одна мысль, что придется вызывает у меня ужас. Раньше с моей бывшей женой спали чужие мужчины, теперь я сплю с чужими женами. Впрочем, я твердо уверен, что все у меня будет прекрасно, и расписываю Любовь Михайловне свою жизнь именно с позиций завтрашнего дня.

Любовь Михайловна расспрашивает меня о родителях, которых в жизни ни разу не видела. Навещая ли, не обижаю ли, помогаю ли деньгами?

Отвечаю, что стараюсь свято выполнять свой сыновий долг. Навещаю своих стариков регулярно, благо, они живут рядом – в бывшей столице Каракалпакии. В деньгах они не нуждаются.

– Ну и что, что не нуждаются, – резко обрывает она меня – А ты когда-никогда пошли десятку – все им будет приятно.

Она грозно предупреждает меня «Девок не водить!», дает ключ и чистое белье.

Медленно поднимаюсь на четвертый этаж. Стараюсь настроить себя на сентиментальный лад. Получается не очень.

Прохожу по широкому коридору с жужжащими люминесцетными лампами и останавливаюсь перед дверью с табличкой «К.№2046». Сколько раз я мысленно представлял себе этот момент! Мне казалось, что я буду испытывать благоговейный трепет и святые слезы будут струиться по моим щекам. Увы!

И все же… Бывают ведь чудеса. Вот толкну я сейчас эту дверь и навстречу мне поднимутся из-зи стола Егор, Фил, Вит, и сам я помолодею на уйму лет.

Щелкаю выключателем.

Н-да… Семь лет назад эта комната не казалась мне такой узкой. Мебель та же: шкаф, четыре кровати, столько же стульев, стол. Чисто. Над «моей» кроватью коврик, перед филькиной – небольшой половичок. На одной из стен –вырезки из журналов: фотографии звезд кино, эстрады и спорта. Словом, стандартная комната.

С чувством некоторого превосходства я начинаю припоминать, что при нас комната выделялась своим «характером»: была своего рода «клубом» факультетского общежития. Вечно у нас толпился народ, двери не закрывались.

К нашему Феликсу, которого точно прозвали «ЭВМ», шли за консультациями едва ли не по всем предметам. Феликс никому не отказывал причем сущность вопроса излагал коротко, точно, а главное, так доходчиво, что даже у отчаявшихся сдать очередной зачет появлялась надежда в глазах.

К Егору шли , чтобы выпросить на вечер справочник, рейсшину или циркуль… У Егора в его тумбочке и чемодане было абсолютно все, любая мелочь, которая может понадобиться студенту.

И все это имущество было аккуратно разложено по полочкам, папкам и пакетикам. И отличие от многих из нас Егор никогда не тратил время на поиск, скажем, резинки. Другое дело, что откликался на просьбы он неохотно. Прежде чем дать кому-либо конспект или справочник, тысячу раз предупреждал, чтобы он не потеряли или испортили, устанавливал минимальные сроки «аренды», а в случае задержки сам шел к должнику и силой забирал этот конспект или справочник , невзирая ни на какие мольбы. « Мне нужно самому» – его излюбленный аргумент. Зато он имел еще одно неоспоримое достоинство – взял на себя роль хозяйственного организатора. Егор заблаговременно напоминал нам, чья очередь мыть посуду, а чья – идти в магазин за продуктами, скрупулезно подсчитывал, по скольку рублей и копеек должен каждый внести в общий котел. Делал он это всегда заранее, так что наша комната всегда сияла чистотой, а в шкафу не истощались припасы к ужину.

К Виталию шли, чтобы услышать веселый рассказ, добрую шутку, похохотать и зарядиться бодростью…

А правильнее все же сказать, что ребята шли не к кому – то одному, а ко всем четверым. Шли в комнаты 2046…

Глава 4 Первый сон Романа Андреевича

Заурядный вид комнаты слегка расхолаживает меня , мне даже становиться как-то обидно: почему не произошло чуда?

Не в усталости ли дело? В последнее время спать приходилось урывками. Что если прилечь?

Морфей цепко принимает меня в свои объятья. И мне приснился 1966 год.

Сон

Летнюю сессию 1966 года ташкентские студенты сдавали по самой упрощенной схеме. Например, мы, студенты первого курса энергетического факультета Ташкентского политехнического института – вуза весьма серьезного – сдавали всего два экзамена вместо пяти и один зачет вместо положенной полудюжины. Говорили, что в некоторых других вузах сессия была еще короче. И вот что примечательно: неудовлетворительных оценок практически не выставлялось. Преподаватели проявляли невиданный либерализм, вытягивая за уши самых нерадивых своих питомцев. Во всяком случае, на нашем потоке “неуд” не получил никто, включая самых отъявленных прогульщиков.

С чего бы вдруг такие поблажки? Что за чудеса?

А дело в том, что, незадолго до сессии, 26 апреля того же года в Ташкенте произошло сильнейшее землетрясение с эпицентром непосредственно под центром города. Сила ударов была не меньше, чем в Ашхабаде в 1947 году, когда весь город в считанные минуты превратился в руины, похоронившие под собой многих его жителей.

По счастью (если это слово уместно в данном контексте), сама же природа уберегла полуторамиллионный ташкентский мегаполис от повторения ашхабадской трагедии. Вопреки самым пессимистическим ожиданиям, жертв оказалось совсем немного. Сообщалось всего о нескольких погибших, и это было похоже на правду.

Город спасло то, что колебания почвы происходили в вертикальной плоскости. То есть, строения подпрыгивали вверх-вниз, но практически не раскачивались из стороны в сторону, как это было в Ашхабаде. Даже саманные домики, не имевшие, казалось бы, ни малейшего запаса прочности, устояли в своем большинстве под ударом стихии за счет гибкости каркасов, связанных из жердей и горбылей, хотя и покрылись сетью трещин, нередко толщиной в руку.

Итак, по милости природы Ашхабад не повторился. Однако же значительная часть жилого фонда пришла в аварийное состояние. Вдобавок, отцы города из лучших побуждений завысили масштабы первоочередных работ по сносу ветхих строений. К примеру, в центре города для сноса зданий еще царской постройки использовались в качестве тарана танки со снятым орудием. Так вот, в ряде случаев танк с трудом справлялся со своей работой – настолько несокрушимыми оказались старые мощные стены, способные простоять еще много лет! Но они всё равно были обречены.

Впрочем, и отцов города можно и нужно было понять. Обещание возродить Ташкент прозвучало на самом высоком уровне – из Кремля. Как же было не использовать представившуюся возможность для кардинального решения накопившихся градостроительных проблем? Ведь в городе существовали целые кварталы трущоб, в том числе, печально известная Кашгарка…

Уже к лету Ташкент начал превращаться в одну огромную строительную площадку, и ему требовались всё новые и новые тысячи рабочих рук. Строители прибывали со всей страны, но людей всё равно не хватало. Вот потому-то нам, студентам, и “подарили” исключительно легкую летнюю сессию, с тем, чтобы максимально удлинить третий трудовой семестр, который мы проходили, в основном, на разборе старых строений в качестве неквалифицированной рабочей силы.

В час предрассветного разгула подземной стихии лично я спал в общежитии, в своей комнате, находившейся на верхнем этаже четырехэтажного кирпичного здания. Как ни крепок студенческий сон, но когда твою кровать трясут с неистовой силой на протяжении нескольких минут, то поневоле откроешь глаза. На секунду мелькнула подсознательная мысль, что, видимо, я проспал звонок будильника, и мои друзья-соседи-однокурсники устроили мне оригинальную побудку, хотя подобные шутки практиковались у нас крайне редко. Но уже в следующий миг, когда произошел окончательный переход к состоянию бодрствования, стало очевидным, что ни о каких шутках не может быть и речи, что случилось нечто экстраординарное.

Я машинально глянул на часы и зафиксировал время, которое позднее многократно повторяли в сводках новостей: 5 часов 23 минуты.

Если в северных европейских широтах в это время года и в этот период суток рассвет уже вступает в свои права, то в Средней Азии в шестом часу утра еще царит бархатная ночь.

Тем не менее, в комнату через окно проникал какой-то странный свет, хотя нигде не горело ни одного фонаря. Я понял, что электричества нет, когда один из наших парней принялся безрезультатно щелкать выключателем. Но в небе переливались какие-то гигантские блики в багровых тонах, похожие на сполохи северного сияния.

Тряска уже утихла, зато в коридоре усиливались тревожные голоса, нарастал топот многих бегущих ног.

– Землетрясение! – безапелляционно констатировали мои соседи, все трое – коренные туркестанцы, хотя и не представлявшие титульную нацию.

Мы бросились в темный коридор, а из него по еще более темной лестнице, двигаясь вслепую, почти на ощупь, выбежали на улицу, где присоединились к стайкам своих товарищей.

Могу заявить со всей ответственностью: паники не было. Более того, некоторые студенты по-прежнему оставались в своих комнатах. Высунувшись по пояс из окон, они давали язвительные советы “паникерам”, покинувшим общежитие в самых легких одеждах.

Должен сказать, что до этого момента я имел о землетрясениях самое смутное, книжное, представление. Предшествующим летом я приехал в эти края погостить у своей родни, да так и остался здесь, поступив, по стечению обстоятельств, в ташкентский вуз. Стеснять и впредь многосемейных родственников не хотелось, и я по доброй воле перебрался в общежитие. За предшествовавший период моей учебы подземная стихия еще ни разу не давала о себе знать.

И вот теперь, когда пришлось на собственной шкуре испытать, что это за штука такая – землетрясение, я, в силу своего наивного оптимизма, посчитал, что не так страшен черт, как его малюют.

Этот самоуверенный настрой возрос еще заметнее, когда утром мы с парнями отправились, как обычно, на лекции на общетехнический факультет, расположенный в центре города.

Трамваи ходили по графику, кондукторы в обычной манере требовали плату за проезд.

Пока трамвай вез нас из студенческого городка через Старый город, мы с жадностью всматривались в проплывающий за окном пейзаж. Следы разрушений казались минимальными. Лишь кое-где на дувалах появились трещины, да старая чайхана на повороте к Чорсу обрушилась одним из своих углов. Сразу же за Чорсу, где заканчивался Старый город, на респектабельном проспекте Навои асфальт был усеян осколками стекла, кусками отлетевшей штукатурки и сломанными ветками деревьев. Лопнули и огромные стекла фойе Дворца искусств. Битыми стеклами и обломками штукатурки было усеяно крыльцо перед входом в здание факультета. Вот, собственно, и все замеченные нами в первые часы разрушения.

Но очень скоро стало ясно, что испытание далеко не закончено, что стихия вовсе не собирается оставлять город в покое! Толчки продолжались. Не то чтобы ежедневно – ежечасно. Чаще – слабые. Но время от времени тряска нарастала с такой мощью, что стены и потолки принимались жалобно скрипеть, монументальные здания теряли четкость своих очертаний, а ноги сами рвались к спасительному выходу под открытое небо.

Складывалось впечатление, что под городом обосновался некий гигантский монстр, периодически впадающий в ярость. Сейчас он вроде заснул, лениво ворочаясь с боку на бок. Но что взбредет в его маленькую голову в следующий миг?

Счет толчкам шел уже на сотни. Сейсмологи, вмиг ставшие самыми популярными героями теленовостей, делали успокаивающие заявления, и им в принципе верили. И всё же в подсознании у каждого жила некая молекула страха, почти не дававшая забыть о себе круглые сутки. Но верно и то, что большинство ташкентцев демонстрировало оптимизм и здоровое чувство юмора. Ну, а в студенческой среде острить относительно коллизий, возникавших по прихоти подземной стихии, считалось признаком хорошего тона.

Рядом с центральным ташкентским пятачком, который в ту пору назывался Сквером Революции, находился весьма популярный в молодежной среде комплекс ОДО – Окружной Дом офицеров с кинозалом, танцплощадкой, летним кафе и небольшим старым парком.

Но сразу же за этим очагом цивилизации, по другую сторону улицы, начинался бесконечный лабиринт частной застройки, где встречались, впрочем, и капитальные особняки с хаузами-бассейнами, но большей частью лепились друг к дружке те самые саманные домики.

Если для сноса особняков использовалась мощная техника, включая бульдозеры и танки, то в атаку на саманные домики бросили нас, студентов.

В один из летних дней (дело, помнится, было во второй половине июля, в период самого неистового зноя, называемого в Средней Азии саратаном) парням из нашей группы поручили разобрать потолки внутри саманного дома, имевшего множество пристроек. Очевидно, здесь обитала большая, постоянно расширявшаяся семья, которая решала свои жилищные проблемы путем пристройки к основному зданию всё новых и новых комнатушек, постепенно задействовав под них практически всю территорию двора, за исключением крохотного внутреннего пятачка, на котором росли две-три урючины. По сути, это был современный аналог караван-сарая.

Должен сказать, что вряд ли сыщется другая такая работа, которую с большим основанием можно было бы назвать пыльной.

Потолок саманного лабиринта представлял собой основу из жердей, к которым крепилась обрешетка из дранки, обмазанная в свою очередь основательным слоем глины с рубленой соломой. Для разбивки глинобитного слоя нам вручили своеобразные тараны – длинные палки с утолщением-набалдашником на конце. Этим тараном надлежало с силой ударять в потолок, одновременно уворачиваясь от рушившихся вниз кусков высохшей до звона глины. Про каски почем-то забыли. Впрочем, какие каски, когда в тени за сорок! Ладно, к падавшим на наши головы крупным и мелким комьям мы кое-как приспособились, но куда было деваться от пыли, которая после первых же ударов в потолок заполняла всё помещение густым стоячим облаком?!